Провожающий закат

Шумная ватага болезненно белотелых туристов восторженно высыпалась из автобуса, вынося меня прямо на песчаный пляж. Несмотря на темные очки и довольно поздний час, мне все-таки пришлось зажмуриться от изумительно яркого солнца. Вдохнув полной грудью свежий морской воздух, я посторонилась, пропуская туристов вперед, к воде и завопила им  в след:
- Сбор у автобуса через час. И не опаздывайте, прошу вас! Еще успеете накупаться.
Мою последнюю фразу, кажется, никто не услышал. Стосковавшиеся по лету европейцы уже направлялись к искрившейся зайчиками морской воде.
Я с наслаждением присела на теплый песок в тени толстенной пальмы. Мне нравилось здесь работать, хотя многие и считают работу гида трудной и неблагодарной. Любовь к приключениям и друзья с Карибов год назад заставили меня примкнуть к многочисленной армии людей, занимающихся туризмом. К жаре я уже привыкла, так же как и к сезону дождей, местные жители были поразительно гостеприимны, а бесконечно меняющийся поток людей со всего мира не давал мне скучать даже в крохотных курортных городках. Я уже совсем забыла, как выглядит снег, и, за исключением редких авралов, жизнь моя напоминала лениво-праздную рекламу “Баунти”. Я совсем не скучала по зиме и березам, научилась чистить ананасы и готовить салат из авокадо на завтрак. В общем, мне было хорошо.
Наш шофер с драматическим, на мой взгляд, именем Рамон вылез из кабины и, чуть прихрамывая, подошел ко мне.
- Кокос на голову упадет, – коротко сказал он.
- Не упадет, - лениво отозвалась я, - это не кокосовая пальма… Присаживайся, -  кивнула я на песок рядом с собой.
Старик сел, покряхтывая. На эту экскурсию вместе мы выехали в первый раз. Рамон был добрым дядькой, хотя и хотел казаться строгим.
- Господи, Рамон, как ты можешь носить рубашку с длинным рукавом в такую жару?
- Зима, - лаконично парировал Рамон и был прав, календарь показывал февраль.
- Ты бы еще шапку надел.
Он не удостоил меня ответом и вытащил сигареты:
- Будешь?
- Не курю. Но ты не стесняйся.
Он затянулся с видом человека, у которого мало других радостей в жизни, и я чуть не задохнулась в клубах дыма от крепкого местного табака. Немного отодвинувшись, я спросила:
- Рамон, а кто придумал такую экскурсию – ездить на пляж смотреть на закат? Это очень романтично.
- Не знаю, - пожал плечами шофер, - это не наша фирма придумала. Все ездят. Туристам нравится.
Он помолчал, пуская колечки дыма. Поглядывая на своих шатающихся по берегу подопечных, я зевнула. Вдруг он сказал:
- Если он придет, я расскажу тебе историю про закат.
- Придет кто? – встрепенулась я. На мгновение мне показалось, что в задумчивости я пропустила что-то из нашего диалога.
- Придет, тогда и расскажу, а не придет, то тут и говорить нечего.
Затем он снова замолчал, и, несмотря на мои попытки его расшевелить, больше не раскрывал рта.
По моим сведениям до заката оставалось полчаса. В тропиках темнеет быстро. Только что ярко сияло солнце, и вдруг облака становятся малиновыми, а по воде разливается жидкое золото солнечной дорожки, и вот уже от усталого светила остается только узкий краешек, а через минуту исчезает и он, оставляя берег на попечение городских огней. На это удивительное зрелище, к которому слишком привыкли местные жители, туристические фирмы возят полюбоваться неискушенных туристов в первый день заезда. Мне нравились эти экскурсии, они всегда действовали на меня умиротворяюще…
От нечего делать я стала пересыпать песок, который становился все прохладней, по мере того как клонилось вниз солнце.
- Вот он идет, - вдруг сказал Рамон без всякого выражения, и я подпрыгнула, всматриваясь в направлении, которое указывал корявым пальцем старик.
По песку от парковки к берегу спокойно шагал седой мужчина, которому могло быть и пятьдесят и тридцать пять. Даже с такого расстояния я уже могла разглядеть, что его кожа была темной скорее от загара, чем от природных показателей. Я уже легко различала полукровок среди местных жителей, и теперь с уверенностью отнесла его этой части населения. Одет он был довольно элегантно, и на фоне пляжной империи шорт смотрелся даже с шиком. Неторопливым шагом он подошел к той линии, где пляж переходил в пальмовые насаждения и сел прямо на песок. Недалеко от нас, но на достаточном расстоянии, чтобы понять, что ему не нужна компания.
- Его зовут Мигель Матео, – размеренно, как все местные, когда рассказывали сказки и легенды, заговорил Рамон, - Он был лучшим гидом на побережье. Он знает все бухты, пляжи и места для рыбалки. Он приходит сюда каждый вечер, под закат, если, конечно, он в городе.
Я поняла, что сейчас будет история, но шофер замолчал, и я, как послушная внучка, слушающая дедушку, кротко спросила, зная, что он ждет этого:
- Почему?
- Из-за вечной любви.
- Вечной любви нет, - отозвалась я очень уверенно, даже не удивившись, что вечная любовь может послужить причиной ежедневного хождения на пляж в одиночестве.
- Молодая ты, - сердито сказал Рамон, - и глупая. Как можно говорить, что вечной любви нет, прожив всего двадцать лет?
- Двадцать два.
- Двадцать два, - согласился он.
- Только молодые и верят в вечную любовь, Рамон, потому что они еще не знают горькой правды о жизни. Если я так думаю в молодости, представляешь мои убеждения в старости?
- Только в старости, только в конце пути человек может сказать наверняка, полюбил ли он кого-нибудь на всю жизнь или нет. А сейчас, как ты можешь знать об этом?
Его железная логика  удивила меня, но совсем не убедила, потому что не далее как три дня назад я собственноручно разбила сердце Патрику Кресеро, любовь к которому, как казалось совсем недавно, будет вечной. Все кончилось довольно прозаично: парень мне просто надоел, и я дала ему от ворот поворот. По-моему, он до сих пор горевал где-то в баре на берегу, но я была уверена, что это продлится недолго. 
Я украдкой бросила взгляд на Мигеля Матео. Он сидел на песке, обхватив руками колени, и смотрел вдаль, на мерцающую солнечную дорожку с таким отрешенным видом, словно вокруг не было шумных туристов и еще более шумных местных работников пляжа.
- Это случилось десять лет назад, – продолжал Рамон, раскуривая новую сигарету, – ему было лет тридцать, не больше. Первоклассный гид. Его знали все, и работа у него всегда была. На своем стареньком Форде… о,  тогда это была большая роскошь… он разъезжал по всему побережью, развлекая туристов, девчонки слетелись на него как на мед, а уж какие вечеринки он устраивал!
- Ты там был?
- Был, но мне уже тогда было почти пятьдесят. А потом приехала одна семья, с которой он должен был работать: отец, мать, сын и девчонка лет семнадцати. Парнишка был уже совсем взрослым и самостоятельным и сразу же уехал на другой курорт, а остальные поселились в «Парадиз дель Соль». Знаешь где это?
Я кивнула. Я знала этот чем-то напоминающий аквариум отель, стоявший немного в стороне от основной туристической зоны. Рамон, удовлетворенный продолжал:
- В первый день, как полагается, Мигель повез их сюда – смотреть на закат. Им очень понравилось… Всем нравится… А потом! – Рамон, видимо, не находя слов, махнул рукой, предоставляя мне самой догадываться что произошло.
- Ну и? – я оказалась не очень догадливым слушателем.
- Ну а потом он показал им все Побережье, все лучшее, что знал. Он был с ними с утра до вечера, и знаешь, не взял никаких дополнительных денег, кроме того, что заплатила ему фирма.
Я усмехнулась. Проработав здесь больше года, я раскусила, как местные жители ловко раскручивают клиентов на дополнительные деньги. Именно поэтому некоторые турагенства предпочитали иногда иностранных гидов, которые говорили на разных языках и, хотя и брали с фирмы больше, но не вызывали раздражения у клиентов бесконечными домогательствами чаевых. Короче, в устах Рамона слова о том, что кто-то не взял денег, которые вполне мог бы взять, выражали высшую меру удивления.
- Родители не нарадовались. Это были удивительные каникулы: с минимальными затратами и максимальным удовольствием. Они были так довольны вежливым и опытным гидом, что слепо не замечали, что тот просто-напросто по уши влюбился в их юное чадо…
- Она была красивой? – спросила я, чтобы показать, что мне не скучно.
- Да… знаешь, так… хорошенькой. Синеглазая, светленькая… на тебя чем-то похожа.
Я улыбнулась, зная, что не стоит сильно обольщаться. Здесь, если у тебя были светлые волосы, синие глаза и веснушки, ты мог бы служить эталоном красоты, даже если эти самые синие глаза были косыми и служили обрамлением для носа в форме баклажана.
- А она его любила?
- Не знаю. Не думаю. Правда, они ездили вместе куда-то: на танцы, в горы, да еще вот сюда на пляж, каждый вечер, провожать закат. Родители думали, что он просто не дает их девочке скучать, а она чувствовала, что все это не так просто, но с женской деликатностью молчала и делала вид, что ничего не замечает. А потом, здесь же на пляже, он все ей рассказал… - Рамон выдержал драматическую паузу, потом хмыкнул, – Признался в любви сопливой девчонке.
Я поняла, что Рамон не одобрял предмета любви несчастного Мигеля, хотя и относился к чужим чувствам с уважением романтичного сказателя легенд.
- Они часами целовались тут на пляже в его машине. Он несколько раз пытался увезти ее в отель.
- Ух ты, - выдохнула я, предчувствуя кульминацию.
- Но у него ничего не получилось, а настаивать было слишком опасно: все-таки иностранка, и потом, у нее брат играл в футбольной команде.
- И чем все это кончилось? – спросила я, рисуя в воображении сначала пышную свадьбу, а потом гибель невесты в челюстях акулы, или похищение ее пиратами или наркодельцами.
Следующая реплика Рамона наглядно продемонстрировала, что я слишком романтична и ничего не смыслю в жизни.
- Все кончилось через две недели. Они уехали домой, оставив адрес и благодарственное письмо фирме за отменные каникулы.
- О! – сказала я разочаровано.
- А девочка обещала вернуться, потому что он гарантировал ей лучший отдых и совершенно бесплатно.
- Ну, понятно, - сказала я нетерпеливо. – Она, естественно, не вернулась, его сердце разбилось, и я вообще удивляюсь, почему он еще не бросился в океан или не принял яд.
Рамон взглянул на меня неодобрительно:
- Она вернулась.
- Ага! – Образы пиратов и акул, рассыпавшиеся было на мелкие осколки, стали снова проявляться в моем воображении.
- Вернулась через год, опять на три недели. Видела бы ты  тогда его глаза. Как он был счастлив. Все Побережье гуляло за его счет…
Багровые полосы заката стали темнеть и густеть. Я поняла, что если Рамон не закончит свою историю через пять минут, то он вообще никогда ее не закончит. Но Рамон не торопился. Он загасил сигарету и закопал окурок в песок.
- Потом она снова уехала. И в этот раз надолго. Он ждал ее четыре года. Каждый сезон. Никто не думал, что это так серьезно. Никто и не предполагал… Не думаю, что даже та девочка представляла, что она сделала с его сердцем… Она вернулась через четыре года… с мужем и прелестной двойней. Она хотела, чтобы Мигель сопровождал их. Она думала, что он все забыл… Тогда он уехал с побережья и вернулся, только когда они улетели. Если честно, то мы думали, он пристрелит ее мужа и были рады, когда все кончилось. Все считали, что Мигель легко оправится после этого. Дело молодое, хороших женщин вокруг – великое множество, а он закрылся в себе, бросил работу гида, живет тем, что сдает в прокат три своих катера, да вот приходит сюда каждый вечер – провожает закат, как когда-то с ней… Все знают о нем. Такая любовь – редкость.
- Такая любовь – глупость, – Перебила я, - Как можно так тосковать по человеку, который     даже о тебе не думает?
- Каждому свое, - Сказал Рамон задумчиво, и было не понятно, сочувствует ли он Мигелю или удивляется его странной любовной болезни, а может быть восхищается им.
– Наверное, он полюбил на всю жизнь. Впрочем, об этом он узнает только в последний день на земле.
Небо совсем почернело и если бы не сотни вспыхнувших крохотных лампочек, развешанных на стволах пальм и под крышами пляжных строений, я бы уже не могла разглядеть собирающихся у автобуса туристов.
Я и шофер поднялись на ноги, и, отряхивая с шорт песок, я обратилась к яркому сигаретному светлячку:
- Рамон, а откуда ты все это знаешь? Ну… то, что они тут целовались, то, что он ей признался.
Рамон посмотрел на меня укоризненно, и я поняла, что нарушила какой-то неписаный закон, в соответствие с которым надлежит слушать красивые сказки,  тем самым скомпрометировав рассказчика, усомнившись в его правдивости.
- Люди говорят, - наконец сказал Рамон, делая снисхождение к юной иностранке.
Я стояла у автобуса, наблюдая за туристами, забирающимися в салон, когда мимо прошел Мигель Матео и окинул меня ничего не выражающим взглядом. В свете разноцветных лампочек я увидела в глубине его темных глаз такую тоску, что вдруг поверила в каждое слово рассказанной мне только что истории, которая до этого казалась не более чем вознесенным в ранг легенды курортным романом, каких на этом пляже случаются сотни. Или просто это был обманчивый эффект электрического света. Но в мире случается все, а особенно здесь на побережье, где все располагает к романтике, и люди так подвержены ее удивительному влиянию.
“Надо позвонить Патрику,” – подумала я, садясь в автобус и давая Рамону сигнал трогаться.
С тех пор каждый раз, приезжая вечером на пляж, я находила глазами фигуру мужчины, сидящего на песке в час заката, на которую раньше не обращала внимания. Человек, провожающий закат, всегда был здесь и даже иногда улыбался мне. Теперь и я знала его историю и владела кусочком легенды, как и каждый, кто жил на этом побережье.