Коммунизм почти не виден утопия

Посвящается генералу армии И.Д.Черняховскому --
Освободителю нашего города

Пролог
Тёмное прошлое

Хоть для правнуков,
    не зря чтоб кровью литься —
Выплыви, заступник солнцелицый!
В.В.Маяковский

В наше, как всегда, нелёгкое время романы о будущем принято начинать примерно так:
«Космический рейнджер Джо Скалкинг из отряда «Нам не нужны мозги» отбросил в угол кабины пустую банку из-под пива и положил палец на красную кнопку. За иллюминаторами проносились ракеты, кометы и планеты. Джо должен был сбросить свои супертермоядерные бомбы  во имя Демократии и Свободного мира...»
Или, допустим, так:
«В захламлённом, полутёмном подземном городе, насквозь пропитанном миазмами промышленных отходов, в два часа ночи встретились космогангстеры Брюк Штан и Джин Бренди, чтобы обменять венерианские шмотки на марсианскую наркоту...»
Господи, неужели не надоело?!
Наша история начинается совсем по-другому.
Город Ельцинск,
19 ноября 2002 г.
Рейхсдемократ ДС Искариотов, главарь суверенного Нижне-Тарабарского государства, ехал на сверкающем чёрным лаком «Мерседесе-600» в Жёлтый Дом. Развалившись на кожаных подушках, он вспоминал недавние события. Как всё хорошо начиналось! Полтора года назад, 22 июня 2001 года, четверо главарей областных администраций собрались в шалмане на Сухаревке и в 4 часа утра объявили о прекращении существования Российской Федерации, разделили её между собой и провозгласили себя монархами. На следующий день парламент увенчал рейхсдемократа орденом Демократической Свободы. Каждый из его шести лучей олицетворял свободу: свободу торговать воздухом, свободу восхвалять рейхсдемократа в независимой печати, свободу поддерживать радикальные экономические реформы, свободу быть безработным, свободу побираться и... свободу вообще.
Заокеанский президент тут же прислал новоявленным отцам демократии самое необходимое: каждому по «Мерседесу», бронежилету и ящику виски. Всё было просто замечательно, пока не лопнуло знаменитое русское терпение. Дон поднялся и потёк на север. А кто не утёк, тот ховался. Войска Освобождённой территории СССР стремительно рвались к столице. И вот сейчас в Жёлтом Доме предстояло заключить соглашение о вводе на территорию бывшей России «зелёных беретов» из цивилизованных стран. Придётся выслушать, конечно, немало жёстких требований. Но чего не сделаешь ради истинной демократии!
Кортеж въехал на площадь, где уже стояли машины послов мировой цивилизации и правителей Соплегонского суверенного княжества, Верхне-Пупского королевства и Кранты-Ханайской демократической империи. Прибыли и властители помельче — закавказский лидер Зураб Камикадзе и таврический пан-атаман Саранчук.
Рейхсдемократ вышел из лимузина. У подъезда Жёлтого Дома был выстроен почётный караул войск ДС, набранный из киоскёров с капиталом не ниже ста миллионов. Командовавший ими штандартендемократ выступил вперёд и, вскинув руку, крикнул на государственном, нижне-тарабарском языке:
— Майль!
— Фиг майль! Фиг майль! Фиг майль! — в демократическом восторге проревела охрана.
Когда монархи собрались в полном составе, представители цивилизованных стран сразу взяли быка за рога. Заокеанский посол Рэмбо Першингтон в ответ на просьбы о присылке «коммандос» категорически заявил:
— Вы, кажется, привыкли выполнять планы, будучи... как это по-русски... заведующим отделом ЦК? А теперь ваши дивизии ДС «Ваучер», «Гавриил Попов» и «Егор Гайдар», натасканные на борьбу с партизанами... как это по-русски... пошли по шерсть, а вернулись стриженые. Мы дадим вам людей и оружие, но взамен вы должны окончательно очистить Россию от русских! Рождаемость ещё не упала до нуля! Стыдно!
— И не забудьте: вы обещали нам Восточную Пруссию! Правда, вы опять назвали города Кёнигсбергом, Инстербургом и Пиллау, но этим сыт не будешь! — напомнил гость с берегов Рейна герр Вольф Шанце.
— Ускорьте отправку людей на вашу историческую родину! — потребовал представитель одной ближневосточной державы господин Хаим Брокер. — Особенно молодёжь! А то мы опять собрались воевать с Сирией, а солдат не хватает!
— Мы ждём, наконец, решения вопроса о наших западных территориях, — вкрадчиво добавил самурай Хоцумного Сидияма. — Ведь ваш Дальний Восток — это наш Ближний Запад...

В это время над бывшим Ленинским районом, которому было возвращено исконное название — Обираловка, реял в воздухе рекламный аэростат товарищества с ограниченной уголовной ответственностью «Родина продакшн» и холдинговой гоп-компании «Сукин и сын». На улице Собственников [бывшей Пролетарской] шла бойкая торговля виски из древесного спирта и ликёрами, настоянными на тормозной жидкости. Небритый продавец в ватнике половником из бидона разливал «Наполеон». Рядом лоточники предлагали бестселлеры: «Поцелуй смерти», «Машина любви», «Полночная жара», «Полуденный кошмар», «Око за зуб», «Через свой труп», «Убийство из-за угля» и «Мертвец не проболтается». Афиши приглашали желающих на концерт рок-бард-трэш-группы «Школа гадов» с новым альбомом «Полный мрак».
На пыльной мостовой понуро сидели нищие и расхаживали цыгане в лохмотьях. По одной программе телевидения в это время рекламировали сапожный крем специально для обуви из кожи бизона. По второй программе шёл репортаж о росте заболеваемости сифилисом, туберкулёзом, чесоткой и СПИДом. По третьей — бывшие профессора марксизма доказывали, что всё это и есть настоящее процветание.
На соседней, Хоздоговорной улице возвышалось здание медицинского центра «Тело аки сосуд хворобы». Объявление у входа гласило: «Ультразвуковая диагностика, компьютерная томография, снятие сглазов, наговоров, изгнание бесов».
Через окно был слышен голос принимавшей по платным услугам колдуньи:
— Насморк я не лечу: он от космоса! Про солнечный ветер слыхали? Вот на ентом ветру человека и прохватывает!
В комнате на восьмом этаже отмечал день рождения коллектив радиоизотопного отделения, на 95% состоявший из женщин. Чтобы прокормиться, специалисты дали по полторы нормы и до сих пор аж светились от... радости.
Заведующая объясняла двум молодым специалистам:
— Нет у нас теперь никакого Минздрава, а есть одно спецуправление для правительства и бизнесменов. Точно так же нет и министерства экономики, а есть филиал заокеанского министерства колоний.
За столом оживлённо обсуждали предстоящее прибытие натовской морской пехоты.
— Что ни говори — цивилизация! Нам до них и за тыщу лет не дорасти! — слышались голоса.
— А какие мужчины! — восторгалась нахальная и густо накрашенная девица в юбке с разрезами спереди, сзади, сбоку, сверху и снизу. — Одни звания чего стоят! Коммодоры, кэптены! Не то, что у наших дохляков!
Не разделяли восторгов только мужские 5% личного состава, являвшиеся специалистом по программному обеспечению Миртовым, бежавшим, судя по документам, от коварных коммунистов из города Южнороссийска, где произошло восстание. Электронщик ёжился и поминутно смотрел на часы. Коллеги явно не спешили освободить единственное пригодное для его цели помещение. Стрелки часов стремительно двигались к пяти. Артиллерийской разведке Освобождённой территории очень хотелось проникнуть поближе к главарям государств, и это ей удалось.

Миртов слышал через микрофон, замаскированный под слуховой аппарат, паровозный шёпот радиста Славороссова, сидевшего в одном из коммерческих фургонов на улице. От волнения напарник забыл о шифре и клокотал в эфир открытым текстом:
— Запускай свою бодягу! Как поняли, товарищ командир? Слышь, дурья башка! Командующего артиллерией небось уже инфаркт хватил...
До пяти часов оставалось три минуты. Разговор за столом перешёл на южнороссийских повстанцев, готовивших, по слухам, новое наступление.
— Да где им там... — разглагольствовали за столом. — Против мировой-то цивилизации...
— Сидеть не шевелясь! — Миртов достал из-за пазухи пистолет Стечкина и снял с предохранителя.
Сразу стало тихо. Было слышно, как у поклонников мировой цивилизации отвисают челюсти и на стол вываливается пища.
— Одно движение, и все вы трупы!
Миртов тремя гигантскими шагами подошёл к дивану, поднял на шарнирах подушку и вынул пластмассовую трубку-тубус для чертежей, один конец которой был обрезан и затянут плёнкой.
Стрелки часов стояли ровно на пяти.
Миртов встал на подоконник и выставил тубус в форточку окна.
— Славороссов! Радиоуправление — товсь!
— Есть товсь!
— Спокойно, стреляю!
Из тубуса, выбросив облако вонючего дыма, вылетела ракета и через несколько мгновений, расправив прозрачное гибкое крыло, превратилась в планер. Под его фюзеляжем висели три покрытые липкой смолой коробочки — радиомаяки. Подчиняясь радиокомандам Славороссова, ракетоплан заскользил к крыше Жёлтого Дома.
Через минуту размалёванный фургон с обоими разведчиками рванулся прочь из города со скоростью не меньше ста пятидесяти километров в час. По мостовой в бессильной злобе метались патрули охраны, не в силах предупредить других из-за заглушённых помехами раций, а шины их собственных автомобилей были проколоты рассыпанными «ежами»...

Славороссов остановил машину. Тишина за городом показалась непривычной после многих недель гвалта и ругани на грязной улице Собственников. Над горизонтом виднелась вечерняя заря. На её фоне Миртов разглядел шесть летящих искорок и скорее угадал, чем услышал пульсирующий, потрескивающий звук.
Так нож продирается сквозь волокна прочной материи.
Так крестьянский плуг, разрывая корни, отворачивает жирный пласт земли.
Так ракета со слитным грохотом вспарывает ставший густым воздух...
Миртов знал, что на полную дальность это оружие не испытывалось — мала была для этого Освобождённая территория. Но он знал и то, что сейчас за пультом стоит его наставник, командующий артиллерией фронта. Знал, что радиомаяки сброшены точно. Прямо на цель!
...В этот момент рейхсдемократ ДС Искариотов поднял рюмку с водкой «Горбачёв» и сказал:
— Я глубоко удовлетворён, что мы достигли консенсуса с представителями свободного мира. Теперь, я уверен, коммунизм будет раздавлен окончательно, и мы не дадим ему подняться. Никогда ещё мы не чувствовали себя в такой безопас...
И тут на Жёлтый Дом обрушились самонаводящиеся ракеты. Бетонные балки ломались, как щепки. Стоявшие рядом со зданием автомобили скручивало винтом и отбрасывало на десятки метров.
А на юге шли в атаку штурмовые колонны. Ударные силы стремились вперёд, пронзая сердце обезглавленного демократического чудовища.

Из постановления Государственного комитета обороны от 9 апреля 2005 года:

...В честь победы советского народа над демократией произвести праздничный салют в городах Ленинграде, Сталинграде, Черняховске, Калинине, Жданове и Свердловске. Городу Ельцинск вернуть исконное название — Москва.

Председатель Государственного комитета обороны
В.И.Нержавейкин

И расстреливали Миртова и Славороссова в эти годы на семи фронтах, и были они среди тех, кто бросил трёхцветные флаги на брусчатку Красной площади. Но никто не знал их настоящих имён. А что дальше было — то уже совсем другая история.

Часть I. Район действия — Южнороссийск
Североморск,
июль 2005 г.
На столе начальника штаба Северной группы войск лежали рапорты о задержанных военными патрулями дебоширах и уголовниках.
— Та-ак, — протянул он. — Вчера в 23.15 задержаны в пьяном виде двое из 45-й гвардейской миномётной дивизии и трое только что демобилизованных из той же дивизии. — Генерал поднял глаза. — Ваши кадры?
В ответ в комнате раздались такие звуки, будто слон продирался с хлюпаньем через болото и трубил.
— Кадры, конечно, мои, куда же я их дену? — сказал комдив гвардейцев-миномётчиков, пряча носовой платок. — Только, товарищ генерал, нас ведь демобилизуют. Сами знаете: новый нэп, безработица. Дома их пряники не ждут. А те, кто ещё не уволился, знают, что завтра и с ними будет то же самое. Вот и колобродят.
— Так что же вы предлагаете? — грозно спросил начальник штаба.
— Я ничего не предлагаю. Это же реализация постановлений переходного правительства. СНЭП — самая новая экономическая политика в  действии.
— Вы мне овечку не разыгрывайте! Кто ведёт разговоры, что демократов сменили на социал-демократов, а безработица и частная собственность как были, так на месте и существуют? И перестаньте, наконец, сморкаться!
— Так ведь климат не тот!
В тот же день в штаб Северной группы войск вернулся из командировки маршал танковых войск Кипяткевич, известный в годы войны как северокорейский военный советник Ли Си Цын. Он рассказал о необыкновенном случае в Москве, на Съезде командиров революционной армии.
— Входит товарищ Нержавейкин в свой номер гостиницы, где участники Парада Победы жили, и видит: за окном на верёвке пакет с печатями. Вызвали сапёров, думали: бомба. Оказалось — бумаги. И подпись — Миртов!
— А как же охрана? — усомнился начальник штаба.
— Э-э, это же командир Боевой организации! Четырёх монархов уничтожил! Да ему какая-то там охрана... тьфу! А на самом съезде я одно выступление запомнил. Сами знаете, сторонники нового нэпа в правительстве верх взяли. Чтобы и рынок, и частная собственность сохранялись. Эсдеки это планируют навечно, марксисты — временно, но нет ничего постояннее, чем временные сооружения. И тут встаёт один морской пехотинец — имя у него такое восточное — и говорит: «Миллионы людей погибли из-за рынка — и опять альтернативы рынку нет. За что боролись? Крадут из-под носа победу! Вот здесь нам передали неизвестные люди копии пакета, что за окном у товарища Нержавейкина был подвешен. Не поискать ли альтернативу в нём?»

...Из рапорта Миртова председателю Государственного комитета обороны:
«За годы катастройки, прихватизации, второй гражданской войны и интервенции у нас образовался значительный слой людей, растерявших или не успевших приобрести квалификацию и утративших даже представление о мирной жизни. Недавний приказ о демобилизации старших возрастов и не имеющих специального военного образования в сочетании с новым нэпом, обрекающим их на безработицу — это детонатор преступности. Демобилизованные будут спиваться и промышлять разбоем. Вместе с тем оставить их всех в строю невозможно. Единственный выход — преобразовывать армии в трудовые, переводя людей на мирную работу целыми соединениями. Причём начинать нужно не со вспомогательных частей, а с боевых, более других страдающих в этой обстановке...»


Начальник штаба прочитал выдержку из доклада и вопросительно посмотрел на Кипяткевича.
— ГКО планирует сформировать экспериментальную трудовую армию из войск нашей группы. Объяснять не надо, почему?
Объяснять было не надо. Северная группа войск прошла расстояние от донских степей до Кольского полуострова, была сформирована в основном из добровольцев-повстанцев и напоминала сейчас воинство Стеньки Разина. На тысячу человек приходилось 45 генералов, а рядовых не больше ста человек — остальные командиры. Их награды были пришпилены на невероятных лохмотьях. Хромовых сапог хватало только на маршалов. Кирзовые полагались генералам. Остальной личный состав ходил в чунях, лаптях и опорках. Неудивительно, что выбор пал на Северную группу. Выбросить этих людей, возродивших Державу, на улицу под кнут безработицы и в жернова рынка - до такого мог додуматься только законченный циник с высшим экономическим образованием.
— Кто бы, по-вашему, мог справиться с командованием? По счёту эта армия будет 80-й. Базирование предполагается в Южнороссийске. Оттуда воевать начинали, там и мирную работу начнём.
— Я думаю... — начальник штаба наморщил лоб. — Думаю, комдив Костров готов выполнить это задание!
— Строитель?
— Нет, гвардеец-миномётчик. Его недавно повысили в звании.
— Кстати, сапоги ему выдали?
— Как положено. Правда, оба на левую ногу.
— Сколько ему лет?
— Тридцать.
— «Академиев» не кончал?
— Представьте себе, закончил. Только совсем не инженерно-артиллерийскую.
— А район действия он знает?
— Южнороссийск — это его родина, товарищ маршал!
— Вот и отлично! Пусть восстанавливает свою родину. Вызывайте его сюда — и в самолёт, обстановку на месте уяснять!
Южнороссийск,
осень 2007 г.
Когда же окончилась в России вторая гражданская война?
Может быть, в апреле 2005 года, когда из бункера в Североморске вылез последний главком демократов и с остатками апломба отшвырнул на землю оружие?
Или в день Парада Победы Объединённых Вооружённых Сил марксистов, социал-демократов и социалистов-революционеров?
Или, наконец, в 2006 году, когда был оглашён приговор Трибунала народов СССР над главными демократическими военными преступниками?
Сколько было людей, столько и мнений. Но когда о конце войны спрашивали генерал-лейтенанта артиллерии Кострова, он только усмехался. Для него война не прекращалась. Эту войну вели МБР — механизированные бригады реконструкции, РСД — ремонтно-строительные дивизии, ЗРК — землеройные команды  и другие соединения 80-й трудовой армии. Противниками была разруха, отсталость, унаследованная от демократических времён, а главное — рынок. Он представлялся командующему как сборище взбесившихся собственников, готовых ради своей «кровной» копейки уничтожить всенародное достояние, убить кого угодно, растащить по своим карманам собранную ценой таких жертв великую державу.
Четыре монарха — организаторы развала России — остались лежать под обломками Жёлтого дома. Но продолжали рыскать по стране наймиты и шпионы из службы ОАД — охранной агентуры демократов, и шеф этой службы — группендемократ по кличке Тёртый — не был обнаружен ни в одной стране ни живым, ни мёртвым.
Министр расхищений и раздач, теоретик свободного рынка Батог-Батыев и министр пропаганды и средств дезинформации Бедоносцев были повешены. Но их идейных исчадий осталось очень много, они лезли изо всех щелей и писали статьи, где становились на защиту «многоукладной экономики».
...Генерал-лейтенант Костров сидел под сенью пальмы в кабинете в здании медицинского факультета Южнороссийского университета, где размещался штаб трудовой армии. Командующий протянул руку и отдёрнул штору. Схемы на стене напоминали карты диковинной фантастической страны. Одна из них отражала работу за послевоенные три года. Производственно-швейное объединение «Регресс», завод «Красный коминтерновец», оборонное НПО «Тёмное Пламя», вермишельная фабрика, вспашка земли на танках и БМП — все эти объекты были уже «взяты» трудовой армией. А вторая карта — особый секрет. На ней работы только намечены, и конца им не видно.
Командующий подошёл ко второй карте и нанёс ещё одну, понятную только посвящённым заметку. В это время зазвонил телефон.
— Да, — Костров снял трубку. — Штаб Восьмидесятой армии. Я слушаю. Соревнования на приз памяти товарища Миртова? Конечно! Сейчас выезжаю.

Большой серый зверь бесшумно пробирался через лесной бурелом. Широкие лапы, словно лыжи, поддерживали его на болотистой почве. Зелёные глаза сверкали на морде, окружённой колючими бакенбардами. Острые клыки и когти грозили смертью всякому противнику.
Правда, опытному зоологу фигура и движения зверя показались бы несколько неестественными, да и сопровождались они странным пыхтением. Но многие ли могут похвастаться в наши дни, что хорошо знают повадки рыси в живой природе?
Когда хищница благополучно миновала несколько расставленных в лесу засад и по ветвям деревьев перебралась над заминированными спиралями Бруно, она села на задние лапы, чертыхнулась человеческим голосом, расстегнула и сняла шкуру из искусственного меха. Под ней оказалась маскировочная форма, на груди — короткий десантный автомат. Лицо диверсанта было так размалёвано камуфляжной гуашью, что узнать его и даже определить возраст было совершенно невозможно.
Это шли конкурсные учения памяти мелкобуржуазного экстремиста Миртова. Остался ли он в живых и какова его подлинная фамилия — до сих пор оставалось в тайне. В соревнованиях участвовали лучшие кадры всех Вооружённых Сил. Участникам разрешалось всё: любая маскировка, любое оружие, любые боевые приёмы — лишь бы выполнить задание, полученное в запечатанном пакете.
Диверсант спрятал свою шкуру под лапами ёлки, отыскал под валежником люк и прыгнул вниз, где находился подземный командный пункт условного противника. На него набросились сразу трое громил. Но разведчик не растерялся. Одного, со звёздно-полосатой повязкой на голове, он ударил стальным прикладом в челюсть, второго, с железным крестом, пнул ногой в брюхо, а третьему вонзил штык-нож в сердце, помеченное шестиконечной звездой. Автоматной очередью от свалил ещё двоих — в душманской чалме и японском кимоно — и наконец дотянулся до компьютера с вражеским ядерным кодом.
Через несколько часов учения окончились. Рядом с трибуной жюри высилась гора простреленных и изломанных механических чучел, изображавших солдат противника.
Результаты объявлял генерал с медалью «За оборону Советского Приднестровья». Один из стоявших в строю участников подумал про себя:
«Надо же! Наверное, старею. Молодёжь обходит. Занять на соревнованиях своего имени всего-то четвёртое место!»

Выпускники военно-морского авиационного училища только что надели офицерскую форму. Чёрные погоны с голубыми просветами ещё не успели обмяться. Но особой радости носители этих погон не испытывали. Армия сокращалась, и молодых кадров двигали по службе, мягко говоря, неохотно. Хватало людей с опытом второй гражданской войны.
А курсанту Снежкову и вовсе крупно не повезло. Он уже освоил палубный истребитель Су 37К, готовился получить назначение на атомный авианосец «Варяг», но тут подвела нервная система. Начались странные колебания настроения: вспышки энергии чередовались с упадком сил. Медики перевели Снежкова в наземную службу, влепив непонятный диагноз, а потом и вовсе собрались увольнять.
Но неожиданно в его жизни блеснул луч надежды. Начальник училища вызвал Снежкова и показал резолюцию: «Направить в распоряжение командующего 80-й трудовой армией».
«Недоиспечённый» лётчик сник ещё больше. Об этой армии он и понятия не имел.
— Не дрейфь! —обнадёжил его начальник. — Командующий боевой! К нему за счастье попасть считают при нынешней безработице!
Через сутки Снежков в новой морской форме, с чемоданом в руке вышел из вагона в Южнороссийске. На привокзальной площади рядом с памятником Освободителю города сверкала медь инструментов и разносились звуки марша:
В боях добытая,
Кровью омытая,
Слава русская
Подвигом озарена!
Это репетировал трудармейский ансамбль патриотической песни и пляски «Трёхдюймовочка».
Снежков спросил дорогу, прошёл через проходной двор и с некоторой опаской вступил в двери здания с двумя вывесками: «Штаб 80-й армии» и «Медицинский факультет Южнороссийского государственного университета».
Вестибюль напоминал бурлящий штаб революции в Смольном. В глаза бросалось обилие людей, всевозможных транспарантов, объявлений и лозунгов. Среди них были, например, такие:
«80 армия — это силища!»
«Продуктообменом — по капитализму и товарному хозяйству!»
«Гвардейцы, приложим все силы!»
«Догнать и перегнать вражескую цивилизацию!»
На одной из стен висел плакат с изображением самолёта и надписью:
«Этот самолёт тоже летит в светлое будущее? Он не долетит: мал моторесурс и велик расход топлива на форсажном режиме!»
В помещении штаба, куда явился Снежков с рапортом о прибытии, ему объяснил заместитель командарма Семиглазов, что командующий сейчас, вероятно, машет лопатой или молотком.
— Это как же? — недоуменно спросил лётчик.
— Очень просто. У нас абсолютно каждый выполняет норму физического труда, в том числе и бетонно-землекопные работы. А если товарищ командующий этим занимается, остальным, ясное дело, уже неудобно отлынивать. Но сейчас он, по-моему, в нашем корпусе. Пройдите по тому коридору.
Снежков прошёл мимо группы рабочих, что-то делавших возле пролома в стене. В конце коридора на двери висела табличка «Редакция». Здесь выпускалась ракетно-политическая газета «Вперёд» и хорошо знакомый Снежкову ежемесячник «Лётчик-космолётчик». За дверью, как и в любой редакции, была сплошная толкотня. Один из журналистов готовил очередную полосу на компьютере с издательской системой QuаrkXРrеss 5.0.
На вопрос о командарме газетчик сразу указал Снежкову: «Пройдите по коридору!» и показал туда, где лётчик только что прошёл.
 Возмущённый таким бюрократизмом, Снежков собрался было поднять шум, но тут обратил внимание на ремонтников посередине коридора. Они удерживали на веревках какой-то тяжёлый груз. Из пролома в стене то и дело слышалось:
 — Паклю!
 — Прокладку!
 — Тряпку!
 — Разводной!
 Снежков подошёл ближе и разглядел висевшего в мрачной кирпичной нише человека в заляпанном краской и изодранном камуфляже, давно потерявшем родную окраску. Верёвки были привязаны к его поясу с портупеей.
 — Подымайте выше!
 Объхватив ногами канализационную трубу, ремонтник с трудом совместил её с другой и принялся орудовать гаечным ключом. Самые рослые трудармейцы удерживали шефа на весу, остальной личный состав держал в руках разные инструменты и ждал, когда они ему понадобятся.
 — Заклинило болт, выше давайте! Вперёд, левей! Нет, правей! Да нет, не туда, не туда, куда тянешь! — загудело из ниши.
 Раздался зловещий треск. Одна из верёвок не выдержала. Половинки трубы разошлись, и в проём хлынуло её благоухающее содержимое.
 — Что стоишь, помоги! — крикнул Снежкову один из державших верёвки.
 Наконец общими усилиями трубу водрузили на место и состыковали. Человек с гаечным ключом свинтил её и выбрался наверх.
 — Спасибо за помощь! — увидев Снежкова, поблагодарил он. — Руки не подаю, грязные.
 — Может, вы подскажете, где найти командарма? — обратился к нему лётчик.
 Ремонтник хитро сощурился и совсем по-гоголевски сказал:
 — Что ж, не узнали? А ведь командующий-то я!
* * *
 Генерал отвел Снежкова в свой кабинет, указал на лежащие в шкафу подшивки газет за три года: «Вот наша жизнь. Вникайте!», и ушёл отмыться и переодеться.
 Снежков первым делом огляделся вокруг. Двухтумбовый стол стоял под сенью пальмы в кадушке. От стола на входную дверь нацелилась дулом модель самоходного орудия, из-под потолка пикировал суховский фронтовой бомбардировщик. На одной стене висели портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Освободителя в одинаковых рамках, на другой — две зашторенные карты и в качестве напоминания о биологии и медицине — школьное наглядное пособие «Лягушка. Вскрытый самец». Под стеклом в шкафу — репродукция современной картины «Аркадий Гайдар убивает своего внука». Книжный шкаф был сплошь заполнен технической литературой и фантастикой. На почётном месте стояла книга Кампанеллы в обгорелом и потрёпанном переплёте. Вероятно, она прошла вместе с командармом всю вторую гражданскую войну. За шкафом виднелась раскладушка: видимо, кабинет служил Кострову и местом жительства.
 Оглядевшись вокруг, Снежков занялся газетами. В первой подшивке «Южнороссийской коммуны» он обнаружил обращение командующего и Военного Совета 80-й армии при её прибытии в город. «Товарищи! Перед нами древний русский город, в недавнем прошлом — город больших социалистических фабрик и заводов, город жизнерадостного советского студенчества, город благоустроенных садов и парков. Сейчас он разрушен, загажен и заплёван демократами-прихватизаторами. Наша цель — восстановить его.
 Главным условием успеха мы считаем то, что трудармейцам сохраняется гарантированное обеспечение едой, обмундированием и хотя бы каким-то жильём. Второй принцип — никого не загонять в трудармию насильно. Люди должны иметь выбор: идти к нам вместе со своими частями или трудоустраиваться на свой страх и риск в условиях нового нэпа. Эти опять же придут к нам, потому что безработица.
 Теперь относительно объектов действия. Две дивизии на танках Т-72 и Т-80 будут вспахивать землю в сельхозрайонах — Богучарском и Чевенгурском. В самом городе требуют восстановления прежде всего университет с медицинским факультетом, завод «Красный коминтерновец», ОКБ имени Косберга, вермишельная фабрика и одёжное объединение «Регресс». Штат заводов, за исключением немногих заводских ветеранов-инструкторов, полностью будет сформирован из наших соединений.
 И последнее. Многие системы оружия, применявшиеся во второй гражданской войне, были созданы не официальными учреждениями, а самодельщиками-умельцами, истинно русскими изобретателями. Профессионалы-вооруженцы — полковники, подполковники с высшим специальным образованием — в это время часто оказывались не на высоте. Они-то привыкли выполнять узкий участок работы в каком-нибудь огромном НИИ или воинской части. Никто не учил их в академиях делать системы наведения из старых телевизоров или реактивные двигатели из листового железа. А вторая гражданская война как раз потребовала всё это делать! Заставила быть хитрее на выдумки самой хитрой голи. Поэтому было бы преступно предавать умельцев забвению. Они будут объединены, чтобы на базе университета совместно с учёными создать новые технические чудеса — невиданные и неслыханные.
 Патриотизм горожан — залог успеха. Из руин и пепла мы поднимем тебя, родной Южнороссийск!»
 Снежков стал листать подшивки дальше. Ему особенно запомнились несколько сообщений. Вот они:
 2006 год: «Сдан в эксплуатацию очередной квартал нового, Юго-Восточного микрорайона, отстроенного 232-й ремонтно-строительной дивизией [РСД] под командованием Виктора Некомплектова. До сих пор четыре этажа из каждого стандартного 16-этажного дома выделялись его строителям. Сейчас, когда основная часть армии обеспечена жильём, выделяться будет только один этаж, причём верхний — стимул строить так, чтобы крыша не протекала».
 «В целях борьбы с алкоголизмом плодово-выгодные вина вновь сняты с производства. Спиртные напитки выпускаются только с черепом и костями на этикетке и под названием «УЖАС» — Утоляющее Жажду Алкашей Снадобье».
 «Одёжная фабрика «Регресс», обеспечив каждого жителя области бесплатной военной формой, переходит на выпуск более модной одежды по выкройкам, похищенным военной разведкой у Кристиана Диора».
 2007 год: «Непрерывным потоком идут на завод «Красный коминтерновец» эшелоны с танками и бронемашинами. Но не в бой: здесь с них снимают вооружение и отправляют на вспашку земли. А из демонтированных электронных прицелов собирают компьютеры для школ, вузов, лечебных учреждений и для домашнего пользования. «Разберём ещё три тысячи танков, и каждая семья в Южнороссийске получит по компьютеру», — официально заявил командир 303-й механизированной бригады товарищ Экземпляров».
 «Издательство трудовой армии выпустило сборник военных мемуаров о борьбе с колчаковщиной, махновщиной и гайдаровщиной».
 «Улицы Южнороссийска, носящие одиозные названия наподобие Демократии, навсегда исчезли с карты города. Переулки Дунькин и Манькин переименованы в Ракетный и Коммунистический. В новых районах появились улицы Жукова, 80-й армии, проспект Освободителя, бульвар Анпиловцев, площадь Героев ГКЧП».
 «Ещё недавно глаза горожан резали обгорелые развалины Дворца культуры имени 50-летия СССР. Во время катастройки фирма «Тампакс» прихватизировала дворец и превратила в большую барахолку и помойку, а другая, конкурирующая фирма — сожгла. Но теперь силами 80-й армии он отстроен заново по тому же проекту и получил новое название — Дворец Солнца. Кроме концертных залов, в нём теперь оборудованы помещения для научно-технических лабораторий трудармии. Руководит сектором научных работ известный специалист-связист товарищ Эфиров».
 И, наконец, одна из последних реляций:
 «В порядке конверсии коллективом под руководством Генерального конструктора Олега Камазова изготовлен первый отечественный ультразвуковой медицинский аппарат с цветным картированием. Он создан на базе эхолокатора атомной подводной лодки «Тайфун» с использованием некоторых наиболее ответственных деталей от зенитно-ракетного комплекса «С-300» ».
* * *
 Увлекшись газетами, лётчик не заметил, как в кабинет вошёл генерал.
 — Ну как, интересно? — спросил он.
 — Ещё бы!
 — Вот, обратите внимание, — Костров указал на фотографию под стеклом. Снежков узнал памятник Освободителю, у подножия которого стояла группа людей в военной форме. Два силуэта зияли чернотой; они были аккуратно вырезаны ножницами.
 — Кто это? — командующий ткнул пальцем в одну из тёмных фигур. — Не отвечайте, ибо вы не можете этого знать. Это товарищ Миртов — теоретик РСРП — Российской социалистической революционной партии, герой войны, отец и дитя русского революционного террора.
 — Ух ты! — непроизвольно выдохнул Снежков.
 — А рядом его боевой друг Славороссов. Фотография полного состава Боевой организации перед выброской в тыл врага. Лучшие кадры всех родов войск.
 — Кто же остальные?
 — Они не вернулись, — коротко объяснил командарм.
 — А Миртов и Славороссов — где они сейчас?
 — Не задавайте никому этого вопроса. Вам никто и никогда на это не ответит.
 — Хотя бы... они живы?
 — Да. В этом-то всё и дело. Некоторые не верят. Но я даю честное слово гвардейца-миномётчика, что Миртов не только жив, но и ежеминутно оказывает влияние на нашу политику и экономику, на планы нашей трудармии. Его статьи — на центральном месте в ракетно-политическом журнале «Вперёд». С ним многие спорят политически, но не могут оболгать как личность: ведь о нём ничего не известно. А то бы уже давно все кости перемыли. Поэтому тайна Миртова сравнима с секретом атомного оружия.
 — Почему же, товарищ генерал, вы мне такие секреты рассказываете?
 — Да потому, что вы у меня на особом счету. Давно я подходящего лётчика разыскиваю. Не исключено, что придётся выполнять задания самого товарища Миртова.
 — Да, может, я чего не понимаю, прошу извинить...
 — Спрашивайте!
 — Почему вы, товарищ командующий, здесь ночуете? Пишут, квартиру каждый тут себе построил?
 — Построил, но пришлось отдать свою, чтобы переманить сюда из самого Генерального штаба одного замечательного специалиста, кандидата военных наук Буранова. Вы как раз направляетесь в его распоряжение. Явитесь вот по этому адресу.
 — Простите, не понял: к военпреду на вермишельной фабрике?!
 — Так точно. Но на самом деле он — Генеральный конструктор секретной лаборатории, замаскированной там.
 — А на какую должность меня переводят?
 — Будете инструктором отряда молодых кадров.
 — Космонавтов?!
 — Не будем спешить с названием. Как говорили древние, умному — достаточно.
 — Так меня же отстранили по болезни?
 — Ну, значит, вы мне больше подходите. Это отдельный разговор.
 — Но я же... Я же не Юрий Гагарин!
 — Гагарин тоже был лейтенантом морской авиации. Кстати, и большинство американских космонавтов служили на авианосцах.
 — Ну, так то ж Гагарин!
 — А вы — Снежков. Помните об этом. На фабрике вам дадут конкретное задание, а здесь я скажу вот что. Когда-то — в самый день начала второй гражданской войны — я совершенно случайно попал на одно собрание, в самую гущу событий, и меня совершенно случайно зачислили в ополчение. А теперь — вот... — Костров показал на свои регалии. — Случаем, товарищ лейтенант, надо управлять! Скоро Южнороссийск ещё покажет себя как звезда первой величины, а не второстепенный город по сравнению со столицей да заграницей. Он имеет древнейшее и славное прошлое, о чём было сказано ещё в «Велесовой книге», и заслуживает ещё более великого будущего. В этом — суть идей товарища Миртова. И вам лично предоставляется возможность участвовать в самой сердцевине этих событий!
* * *
 В назначенное время на центральном стадионе Южнороссийска собрались главные силы трудовой армии. Представители университета в организованном порядке пересекли два квартала, отделявшие их здания от стадиона, и присоединились к трудармейцам.
 Это было что-то вроде референдума — общее собрание всех рабочих, специалистов и служащих. Оно проходило не в первый раз, и дело обошлось без шума по процедурным вопросам: регламент был утверждён заранее.
 Прошло то время, когда все южнороссийцы щеголяли в камуфляже одного и того же размера — 50-го, рост 182, который целыми гармониями укладывался на руках и ногах у малорослых, — и в кирзовых сапогах тоже одного, 44-го размера. Тогда одёжная фабрика «Регресс» в ударном порядке обеспечивала обносившееся население бесплатным обмундированием. Теперь трибуны стадиона пестрели разноцветной формой — синей, серой, чёрной, зелёной, красной, присвоенной разным частям. Каждое подразделение возглавляли один командир и три замполита — от марксистов, социал-демократов и социалистов-революционеров. У многих медиков были на халатах нашивки — крыса над земным шаром — эмблема работ по авиационно-космической медицине.
 В первых рядах сидели ведущие учёные в чёрных мантиях с погонами.
 Собрание открыл профессор-аэродинамик, он же философ Мох. Откинув рукой кисть от средневековой квадратной шапочки с авиационной кокардой, он сказал:
 — Президиум выбирать не понадобится. Слово для специального обращения предоставляется генерал-лейтенанту артиллерии товарищу Кострову.
 Раздалась музыка, чёткие шаги по асфальту, и к микрофону с точностью до секунды подошёл командующий. Он был в полевой форме, пояс оттягивал именной «Стечкин».
 — Товарищи учёные! — начал он. — Товарищи бойцы и командиры Восьмидесятой армии! Собратья и сосёстры! Почти три года мы в тесном союзе восстанавливаем наш город, идём от победы к победе. Но теперь я получил от своего командования пренеприятнейшее известие. Кончилась передышка послевоенного «классового мира», нашего относительно спокойного существования. Лафа нам отошла. Я даже удивляюсь, почему нас так долго не трогали. Кому-то в очень высоких сферах помешала наша армия подстегнуть экономику кнутом безработицы. Ведь каждый уволенный может получить у нас работу, бесплатную форму, кормёжку и выстроить себе жильё хозспособом в новом районе. Мы свято чтим завет наших прапрадедов: «С Дону выдачи нет!». К тому же мы, как все вы хорошо знаете, предоставляем высокие командные и инженерные должности и молодёжи, и тем, кто «академиев не кончал», и тем, кто в других местах не ужился с начальством и был уволен за надуманные провинности. В результате этого нашу армию, вначале имевшую сильный некомплект, пора переформировывать в трудовой фронт: она — самая многочисленная из всех восьмидесяти армий в стране. [Бурные аплодисменты.] Кому-то мы помешали, наверное, великим защитникам свободы и общечеловеческих ценностей. [Смех в рядах.]
 Объявлено, что в нашем городе будет проходить Генеральная конференция по общественным наукам с участием ведущих депутатов от всех партий. По существу, её резолюции перейдут в решения будущего Съезда Советов. Командование сообщило, что РСРП предлагает передать нам новые войска и предприятия, в том числе разместить наш контингент на Байконуре, в неприсоединившемся к Союзу нейтральном Казахстане. Эсдеки, наоборот, считают нас исчадием ада, тюрьмой, цитаделью ГУЛАГа, подлежащей уничтожению. Но ведь из тюрьмы обычно убегают, а в нашу, наоборот, «тюрьму» вбегают из их нэповского рыночного «рая». [Смех, аплодисменты.] По мнению эсдеков, надо разгромить нашу армию, лишить всех бесплатной формы, жилья и прочих льгот, разорвать боевую спайку людей и заставить искать работу поодиночке на свой страх и риск. [Негодующий шум в рядах.] Эти господа считают страх перед завтрашним днём и одиночеством единственным стимулом для производства. А по-нашему, чем меньше таких «стимулов», тем лучше.
 Но главную скрипку, товарищи, будет играть партия марксистов. По данным разведки, они не выработали пока готовой точки зрения, а будут оценивать реальную эффективность нашей работы. Настало время показать те разработки, которые составляют секретный фонд нашей армии. В период работы конференции, в годовщину Освобождения, 25 января 2008 года состоится грандиозная выставка — наземный, речной и воздушный парад всех наших достижений. С сегодняшнего дня все соединения переходят в повышенную готовность для выполнения этой задачи. Я надеюсь, что они не дадут врагам Родины возможность полюбоваться, как мы бы ударили лицом в грязь. Пусть поможет нам гордость за наших земляков — создателей «Катюши» и Ил-2, телевизоров и аэробусов, ракетных двигателей и солнечных батарей. Пусть вдохновляет нас память о великом Освободителе нашего города! Ура!
 — Ура-а-а-а! — грянула армия в полном составе, и эхо ещё долго металось по стадиону среди бетонных конструкций.
 * * *
 В один прекрасный день в Южнороссийске прошли два совещания, о которых мало кто знал.
 В районе Рыбачьего посёлка — главной базы Краснознамённой Донской флотилии — возле штабеля сложенных на берегу стальных труб прохаживались два человека в штатской одежде.
 — Да где же он? — недовольно оглядывался один из них.
 — Спокойно! Сказано было ждать здесь.
 Двое уже несколько раз прошли туда-сюда по берегу, и вдруг прямо над их головами из лежавшей сверху трубы возникла фигура памятниковых размеров в плащ-палатке, неслышно прыгнула и обрушилась кирзовыми сапогами прямо в полуметре от людей.
 — До смерти пугаешь! — проворчал гость. — Что ты там делал?
 — Наблюдал, — шумно отдуваясь, ответил человек в плащ-палатке.
 — Вечно ты, Миртов, без фокусов не можешь обойтись!
 — Вот поэтому и четырёх монархов уничтожил я, а не вы. — Миртов пошарил руками в карманах. На его воротнике мелькнули артиллерийские стволы. — Небось перекорёжились все из-за этого от зависти в своём Террариуме...
 — Аквариуме! — со злостью в голосе поправил приезжий.
 — Вот-вот. На воре шапка горит. — Миртов достал пульт дистанционного управления, вытянул руку к реке и нажал кнопку. Метрах в тридцати от берега забурлила вода, и на поверхности показалась стальная башенка с люком. Вокруг неё под водой угадывалась тёмная масса.
 Миртов вместе с двумя приезжими взошёл на стоявший у берега плот и, отталкиваясь веслом, быстро достиг башенки. В ней была металлическая лесенка, глубоко внизу виднелся сетчатый пол. Миртов завинтил крышку, нажал красную кнопку, и мощный механизм с урчанием опустил их в глубину.
 Когда-то это была баржа для перевозки щебёнки, в гражданскую войну переоборудованная в десантный корабль «Борец за свободу товарищ Анпилов». После войны её перевернули, превратив в огромный водолазный колокол. Получилась глубиннодонная станция «Плавунец» для исследования речной экологии. Прижатая ко дну мощными грузами, она могла передвигаться по дну на колёсах. Внутри станции хватало места для всевозможных приборов, лабораторий, для жилья и даже небольшого конференц-зала с видеомагнитофоном и киноаппаратом. Сейчас станция дооборудовалась университетскими спецами и готовилась к ходовым испытаниям.
 Очутившись внутри, приезжие — а это были ведущие специалисты разведки Генштаба Даманский и Баграмов — были поражены:
 — Прямо дворец!
 — Ну, а теперь к делу, — сказал Миртов, усевшись боком на мягкое кресло в конференц-зале.
 — Из зарубежных источников поступили данные...
 * * *
 Примерно в это время коротко остриженный здоровенный детина — настоящая гора мускулов без признаков мысли — и пышная красотка со светлыми волосами вышли из автобуса в районе частного сектора. Они пересекли Высоковольтное шоссе, пробрались через непролазную грязь на Рабочем проспекте, прошли по улицам Безбожной и Терапевтической и спустились в подвал дома N 10, что в Ракетном переулке.
 В подвале, оборудованном как современный командный пункт, сидели люди. Их шеф был в генеральском мундире, рядом с ним сидел суетливый трухлявый человечек с козлиной бородкой, в явно заграничном костюме.
 — С сегодняшнего дня наша сеть приступает к активным действиям, — сказал шеф. — Мы долгое время не знали главной цели 80-й армии. Теперь стало известно, что её командование собирается создать на одной, отдельно взятой территории — так называемой Чижовке — плацдарм коммунизма. Этого ни в коем случае нельзя допустить! Директор ЦРУ лично приказал мне выжечь эту большевистскую заразу. Кстати, он сообщил шифровкой о присвоении мне звания обергруппендемократа ДС. Майль! — крикнул он на нижне-тарабарском языке.
 Законспирированные офицеры Охранной агентуры демократов — ОАД, вспомнив блаженные для них времена, хором проорали:
 — Фиг майль!
 — Тише, тише! — поморщился трухлявый человечек. — Мы же цивилизованные люди! Ещё тише! Фи-и-иг ма-а-айль! Вот так!
 — Генерал Костров планирует ошеломить общественность и начальство техническими достижениями и убедить, что материальная база коммунизма уже создана. Задача номер один — вывести из строя всю эту технику, а какую — вам, Бацилла, следует выяснить подробнее. Выставить трудармию на посмешище, унизить, скомпрометировать целиком и полностью саму её идею. — Один из сидящих за столом согласно кивнул. — Но этого может оказаться недостаточно. Надёжнее ликвидировать идею вместе с носителем. Нет, Каракурт, — шеф движением руки осадил вставшую с места «гору мускулов». — Тут надо действовать тоньше. Сейчас командарм, по нашим сведениям, работает на износ, почти не спит, ночует в углу за шкафом... В общем, подтолкнуть его организм к разрушению — ваша цель, Клёвый Чувак. И третье направление наших действий...
 * * *
 В глубиннодонной станции Баграмов спросил Миртова:
 — Это всё надёжно защищено от подслушивания?
 — Надёжней не бывает.
 — Тёртый объявился.
 — Группендемократ? Шеф ОАД?
 — Он самый. Теперь уже «обер».
 — Шутите?
 — Человек жизнью заплатил, чтобы передать о нём сведения из Америки.
 * * *
 В подземном бункере шеф продолжал:
 — Вот список шифровок, перехваченных спутниками-разведчиками ЦРУ. Это переговоры штаба 80-й армии с разными организациями, например: ДБРЯЗ — Днепробрежневский ракетно-ядерный завод, ГУКСУС — Главное управление координации снабжения и урегулирования сбыта, ГУСАК — Главное управление специальных авиационных конструкций, НИИИ — Научно-исследовательский институт изобретений при Союзном правительстве. Всё передано шифром, который — обратите внимание — использовался в войну только Боевой организацией и до сих пор не поддаётся расшифровке. Во всех этих учреждениях работают бывшие боевики-террористы. Ещё обратите внимание: около года назад командарм организовал на вермишельной фабрике секретную лабораторию. Руководит ей, по-видимому, кандидат военных наук Буранов, переманенный из Генштаба. Также регулярно приезжают на фабрику большое количество электронщиков, конструктор реактивных двигателей Насосов и астроном — университетский профессор Лунник.
 И самое главное: как вам известно, наша разведка постоянно следит за местонахождением всех стратегических носителей оружия. Неделю назад на Днепробрежневском ракетно-ядерном заводе пропала межконтинентальная ракета «СС-28» стартовой массой в 217 тонн. Все поиски ни к чему не привели. Но израильский спутник разведки засёк: в это время по Днепру проходил корабль Донской флотилии — ударный авианосец «Генерал Варенников», после войны переделанный в транспорт. На нём, под штабелями ящиков и контейнеров на палубе, её могли спрятать.
 — А где же эту ракету выгрузили? — спросил один из оадовцев.
 — В том-то и дело, что пока нигде. Транспорт не пошёл в порт назначения — Липецк, а через канал прошёл в Волгу и занял позицию в районе устья Ахтубы. Ждёт, видимо, какого-то сигнала. К этому же району подтягиваются десантные корабли с морской пехотой и...
 — С танками?
 — Нет! С разными стройматериалами. Этим районом займётся Карбофос и группа «Барбаросса». Карбофос проведёт их к нужной точке, а там его надо уничтожить так, чтобы подозрение пало на марксистов. И если уж все три эшелона не справятся с заданием, в дело вступит Каракурт со своими людьми.
 Шеф грузно поднялся с кресла. Мгновенно вскочили и все остальные.
 — Я хочу добавить, — сказал человечек, потрясая козлиной бородкой. — Как истинный социал-демократ, я не могу восхищаться этими планами... гм... «ликвидации» и «уничтожения». Но мы, сторонники открытого общества, противники тоталитаризма, уважаем священное право частной собственности и для его защиты готовы сотрудничать с кем угодно, а со службой ОАД в особенности. И ещё. Не забудьте об их технике. Здесь все свои. Вы знаете, что рыночные структуры в нашем городе задавлены армией Кострова и им просто негде развернуться. Но если бы и было где, всё равно ничего производить они не приучены. Издержки экономической свободы! Поэтому техника, разработанная трудармейцами, должна по возможности остаться целой. Она... может пригодиться и нам.
 — Вам всё ясно? — грозно прорычал шеф. — В случае успеха каждому гарантирована целая стоянка с «мерседесами», бочки варенья, корзины печенья, а жизни ваши всё равно в моих руках! Вы всё поняли насчёт священного права, свободы и открытого общества? Фиг майль!
 * * *
 — Ну, а что командование велело передать на словах, от себя? — спросил Миртов.
 — Командование велело передать, — ядовитым голосом ответил Даманский, — пусть генерал-лейтенант не занимается самодеятельностью. Кто его уполномачивал строить коммунизм? Он что, господь бог? Он всего-навсего гвардеец-миномётчик. Неужели не ясно, что провал неизбежен?
 — Да поймите же вы, — не выдержал и простонал Миртов, — и начальству своему передайте, что нам здесь виднее. Двигаться к коммунизму и в то же время не знать, когда и как он будет построен, может, я извиняюсь, любой дурак. А вы вдумайтесь в глубочайший смысл этой операции! Господа рыночники потеряют свой главный идейный стержень — аргумент о том, что коммунизм ещё нигде не осуществили! Они же будут помирать от инфаркта, вешаться и выбрасываться из окон! Это же замечательно! Я бы даже сказал, гениально, но не уверен, что это понимают в ваших штабах. А вот демократы — они понимают. Потому и прислали по нашу душу самого обергруппендемократа ДС. Кстати, по-нашему — генерал-полковника. Неплохо бы намекнуть начальству насчёт повышения. Знают эти господа: где мы — там наступление!
 — Понятно, — сказал Баграмов. — От имени Председателя Госкомитета обороны передаём: утверждаем и одобряем план Военного совета 80-й армии. Мы выполняем все ваши просьбы, кроме одной. Вы просили утроить концентрацию производительных сил на плацдарме, а мы её ушестеряем. Но не мы высший орган власти, высший орган — Съезд рабочих, крестьян, специалистов и служащих. Нужно провести проект через депутатов на Генеральной научной конференции. Тут всё зависит от ваших людей. Проведёте — поставите дело в государственном масштабе. В случае неудачи всей 80-й армии вместе с командующим — крышка! Вот и всё!
 


Часть II. Была такая страна — Утопия

Техника в период реконструкции решает всё!
Большевики должны овладеть техникой.
 И.В.Сталин

Я не вижу моего противника — немца-конструктора, который сидит над своими чертежами где-то в глубине Германии, в глубоком убежище. Но, не видя его, я воюю с ним. Я знаю: что бы там ни придумал немец, я  обязан придумать лучше... чтобы в день, когда два самолёта — наш и вражеский — столкнутся в небе войны, наш оказался победителем.
С.А.Лавочкин

 Была такая страна — Утопия.
 По-лытыни — «место, которого нет».
 Может быть, вы думаете, что её и в самом деле не существует?
 Ничего подобного!
 Находится она за дремучими лесами, за сыпучими песками, за великой рекой и двумя солёными озёрами, в зоне межконтинентального климата и расположена в точности между Россией и Казахстаном, почему и не была нанесена на карту ни одной из этих республик, а впоследствии суверенных государств.
 Знали о ней только степные кочевники, карт отродясь не читавшие, да ещё самый специальный отдел Министерства вооружений. Он-то и выбрал в 50-х годах эту местность для испытания сверхдальней и сверхзвуковой крылатой ракеты одного известного ещё с войны Генерального конструктора.
 Семнадцать раз взлетала тогда огромная стальная труба с треугольными крыльями, чтобы достичь за два часа полёта Камчатки. Но не повезло этой машине — обогнали её ракеты баллистические, не повезло и конструктору — погиб он на том же самом полигоне от теплового удара.
 С течением времени полигон разросся, вгрызся в степь площадками, железнодорожными ветками, пусковыми и радарными установками. За сорок лет в него вложили не миллиарды — десятки миллиардов полновесных, хрущёвско-брежневских рублей, и в единственном в тех местах оазисе Хош-Ни-Хош вырос засекреченный город — Чижовка.
 Пожалуй, вполне могло выйти так, что стал бы этот полигон наравне с Байконуром, прославился бы запусками в космос людей. Начали было на нём сооружать стартовый комплекс для военной орбитальной станции «Алмаз» конструктора Челомея, но программу эту закрыли. Заложили установку под лунную ракету Н-1 — недостроили. Огромная посадочная полоса для микояновской системы «Спираль» тоже не пригодилась — маршал Гречко написал на проекте резолюцию: «Опять какая-то фантастика, и пора заниматься делом».
 В восьмидесятых годах планировали запускать отсюда новую ракету «Зенит» с кораблём «Заря» — не хватило средств из-за горбостройки. Были и разные другие проекты. И всё никак не удавалось их отладить. Испытывали здесь только военные ракеты. Потом, после горбачёвско-рейгановского сговора, их же уничтожали. На долгое время город захватила чеченская мафия, пришлось вводить комендантский час.
 Последовательное господство над экономикой аганбегянов, абалкиных, шаталиных, явлинских, фильшиных, поповых, шмелёвых и других гайдуриков полностью подрубило военно-промышленный комплекс. Космическая техника была искоренена и начисто забыта. Отступая, демократы оставляли на месте научных центров только выжженные развалины.
 Население полигона за это время частью разбежалось, а частью перешло на подножный корм и смешалось с местными кочевниками. В довершение засорился соседний минводхозовский канал, и полигон, стоявший на возвышенности, окружили засоленные зыбучие пески. Ходить по ним было смертельно опасно. Кочевники еле успели спастись, когда размывалась последняя сухая перемычка. На космодроме всё вернулось в своё естественное, то есть совершенно дикое состояние.
 Из-за жуткой секретности даже в соседних областях об этом никто ничего не знал, а во время разрухи и одичания — и не интересовались. И только старый специалист, кандидат военных наук Буранов, гордившийся тем, что был назначен радистом к маршалу Неделину в самый день основания Ракетных войск — он один раскрыл командующему 80-й армией тайну этого полигона. Рассказал и о том, что там до сих пор, по-видимому, находятся не расхищенные из-за отдалённости мест огромные ценности — жильё, монтажно-испытательные корпуса, электроника и даже подземные хранилища ракетного топлива и стартовые шахты самых мощных межконтинентальных ракет «СС-18» и опытных «СС-28». По существу, это был клад — слегка присыпанный песком, но самый подлинный клад, по масштабу сравнимый с любым европейским государством.
 Командарм, услышав об этом, два дня аж себя не помнил. А на третий день многие жители Среднего Дона и Поволжья были ошарашены появлением неопознанного летающего объекта. Он представлял собой полупрозрачную «тарелку» с каким-то металлическим каркасом и двумя человеческими фигурами внутри. Больше всего, как говорили перепуганные очевидцы, объект был похож на призрак, который нёс чьи-то души...
 * * *
 Разведчик и лёгкий бомбардировщик под заводским индексом ТРПР-8ДР, в серии названный «Буревестник Дона», был лучшим в мире самолётом из построенных в 2007 году, хотя никто ещё об этом не знал. По назначению он был прямым наследником По-2. Если гитлеровцы в бессильной злобе окрестили предшественника «рус-фанер», то американцы могли бы назвать новый самолёт «рашен плексиглас».
 Вся обшивка самолёта — «летающего крыла» — была сделана из прочного, совершенно прозрачного оргстекла. Внутренний набор, топливные баки, двигатели и другие металлические части были покрыты под цвет пасмурного неба светло-серой, причём радиопоглощающей краской. Это делало машину незаметной не только для радаров, но в значительной степени и для глаза. На расстоянии нескольких километров не было видно даже пятен. Задача этой техники была такая же, как и у знаменитого «кукурузника»: с предельно малой высоты, с убийственной точностью атаковать противника, будучи неуязвимым, и выматывать врагам всю душу.
 Проектировал «Буревестник Дона» старейший конструктор трудовой армии Насосов, который по званию был выше самого командующего. Много лет после отставки из авиации он занимался моделизмом, установил на соревнованиях ракетчиков мировой рекорд высоты. Потом отошёл от дел, увлёкся краеведением и жил где-то в глуши, разыскивая свидетельства, что на месте Южнороссийска находилась когда-то древняя столица языческой Руси. Когда грянула вторая гражданская война, пришёл седовласым странником в штаб Освобождённой территории и принёс с собой опытный образец изделия на основе своей рекордной модели. Снаряд этот оказался таким, что Насосова сразу назначили Главным конструктором и присвоили звание генерал-майора инженерно-технической службы за вооружение повстанцев баллистической ракетой. Звание генерал-лейтенанта — за вооружение крылатой ракетой. А к третьей звезде его представил Военный Совет армии уже в мирное время за одно изобретение.
 Конструкторы всех стран много лет мечтали о двигателе, превосходящем по экономичности обычный ракетный. И такой двигатель вроде бы существовал — прямоточный воздушно-реактивный. Он был предельно лёгким, не имел никаких движущихся частей, но имел «маленький» недостаток — не мог работать при старте, при нулевой скорости. Для начального разгона требовался какой-то дополнительный ускоритель. С другой стороны, «прямоточник» был бессилен в космическом вакууме — необходимость в ракетном двигателе не снималась. Ну, а три двигателя на одной машине, как говорится, не мог выдержать никакой «Боливар».
 Насосов и разрешил эту задачу. Он обратил внимание на пульсирующий двигатель, применённый ещё в войну немцами на «Фау-1». Он был тоже очень лёгким и мог работать при старте, но его сердцевиной был клапан — колеблющаяся стальная пластинка, которая очень быстро прогорала. Насосов изобрёл «пульсар» без подвижного клапана. Потом, при наборе достаточной скорости, внутренние перегородки в двигателе становились на ребро и убирались в специальные ниши: двигатель превращался в прямоточный. Его опытный образец и обкатывался на «Буревестнике Дона». А в секретной лаборатории на вермишельной фабрике строился многоразовый корабль «Сотрясатель воздуха», который должен был взлететь с обычного аэродрома и выйти в космос...
 * * *
 «Буревестник Дона» приблизился к цели. На малой высоте пилот убавил газ, и загремели другие, вертикально-подъёмные пульсирующие двигатели, удерживая машину в воздухе на скорости не больше, чем у велосипедиста. Наконец шасси коснулись сухой степной почвы. Из самолёта вышли гвардии лейтенант Снежков и совершенно засекреченный товарищ Миртов.
 Они долго осматривали и обследовали местность. Почти вся техника на полигоне оказалась в исправности. Только жильё не оправдало ожиданий: больно ветхое и неблагоустроенное.
 Всё это было весной 2007 года, то есть несколько месяцев назад. А недавно разведчики трудовой армии выполнили главное поручение: после долгих поисков и попыток нашли и подорвали иловую пробку, засорявшую минводхозовский канал. Теперь десант на ударном авианосце «Генерал Варенников» ждал, пока подсохнут зыбучие пески, чтобы высадить на берег ремонтно-строительную дивизию с деталями для шестнадцатиэтажных домов.
 Генерал-лейтенант Костров проводил последнюю рекогносцировку. Знаком руки приказав остальным подожать на месте, он пошёл вперёд и остановился на краю котловины, имевшей форму почти точной параболы, уходящей ветвями на восток.
 Командующий осторожно сорвал степной тюльпан и понюхал. Потом поднял щепотку земли, просеял сквозь пальцы. К нему подошли кандидат военных наук Буранов и профессор Лунник.
 Костров достал из ножен штык-нож, взял двумя пальцами за рукоятку и отпустил. Лезвие вертикально воткнулось в почву. Костров повернулся к спутникам, кивнул в сторону котловины и негромко сказал:
 — Здесь будет город заложён, отсель летать мы будем к звёздам...
 * * *
 Осенним утром с поезда в Южнороссийске сошли три представителя оргкомитета, проверявшие, как 80-я армия готовится к проведению Генеральной научной конференции. Это были ведущие деятели социал-демократии — экономист Умудрёнский, социолог Праволевов и философ Белибердяев.
 Много лет эти обществоведы то прославляли социализм, то предавали его анафеме, то просто предавали. Они пережили смену четырнадцати властей и никогда не переставали держаться за своё кресло. Мысли их, как Солнце вокруг Земли в системе Птолемея, вертелись вокруг частной собственности, товарного производства и рынка. Что было за пределами этого — их не интересовало. Да и вообще там могли быть только вещи низкого сорта. Правда, во время второй гражданской войны там обнаружились и доблесть и геройство — Боевую организацию и другие соединения социалистов-революционеров иначе как доблестными и геройскими не называли. Но война кончилась, многие из героев полегли на ней костьми, а аппаратчики и кабинетные грамотеи как ни в чём не бывало вылезли из каких-то тараканьих щелей и вновь начали нести всякую чушь.
 Умудрёнский, Праволевов и Белибердяев вряд ли даже понимали, что такое коммунизм, и приехали из разных городов, но с одним намерением спихнуть этот вопрос куда-нибудь. Это были крупнейшие специалисты по коммунизму и борьбе с ним.




 На привокзальной площади ансамбль «Трёхдюймовочка» встретил их всех маршем:
 Откуда б враг ни шёл, ни плыл,
 Его народ повсюду бил.
 Суворов бил,
 Кутузов бил
 И Жуков славу нам добыл!
 Ступив на южнороссийскую землю и выслушав рапорт комбрига Пластырева, экономист Умудрёнский недовольно поморщился:
 — А где же ваш... э-э-э... командарм? Почему он не встречает?
 — Товарищ командующий, — чётко объяснил Пластырев, — как начальник гарнизона обязан лично встречать только Верховного Главнокомандующего, Председателя Верховного Совета, Предсовмина, Маршалов и Адмиралов Флота Советского Союза. Согласно уставу.
 — Ну ладно, — поджал губы философ Белибердяев. — Ведите нас к своему командующему.
 Шерходжа Пластырев дипломатом явно не был и повёл высоких гостей через проходной двор мимо стройплощадки и мусорных ящиков. И вдруг гости увидели перед собой нечто необычное.
 Это был военный патруль из трёх человек. Но они не шли по улице, как ходили до них миллионы патрульных. Они ехали. И на чём! На одноколёсных велосипедах, какие можно увидеть только в цирке. Разница была в том, что акробаты и клоуны никогда не выступали с автоматами и в форме морской пехоты.
 Приезжие не могли вымолвить ни слова, а только мекали. Наконец социолог Праволевов, который проходил когда-то подготовку на старшего лейтенанта артиллерии запаса и, следовательно, был поумнее, спросил:
 — Долго они у вас тренировались?
 — Вовсе нет, — объяснил Пластырев. — Смотрите: у каждого под сиденьем горизонтальный диск. Это маховик, он создаёт гироскопический момент устойчивости и аккумулирует энергию. Можно отдохнуть и ехать только с его помощью, а можно накопить энергию на ровном месте и потом взять подъём. Сам моноцикл вдвое легче обычного велосипеда. Его можно уложить в чехол и сбрасывать на парашютах для десантников. Зимой им лыжи положены, а летом мы их этим моноциклом заменим.
 Обществоведы пошли было дальше, но еле увернулись от громадного колеса от самосвала, которое как бы само собой катилось по асфальту. Оглянувшись, они разглядели внутри колеса человека.
 — Тоже моноцикл? — спросил философ Белибердяев.
 — Гигантоциклом мы его зовём. Делается из шин от самосвалов — старых, проколотых — нам всё годится. Через любое болото проходит запросто. Внутри сидит водитель и дорогу видит через боковой перископ, можно и с прибором ночного видения.
 Тут обществоведы и Пластырев подошли к зданию факультета, где находился штаб. Навстречу им вышел Костров, козырнул и начал что-то говорить, но его слова были заглушены ритмичными ударами, рёвом мотора и скрежетом. Шум стремительно нарастал.
 Приезжие оглянулись и увидели нечто вроде вытащенной на землю лодки или громадного утюга. Позади машины была укреплена чугунная чушка. Мощный рычажный механизм поднимал её вверх, а потом с огромной силой ударял по корме, отчего невиданная машина по инерции продвигалась на несколько метров вперёд.
 Пластырев бросился наперерез и замахал руками. Мотор затих. Из-под плексигласового колпака показался водитель. Командарм представил его:
 — Изобретатель ползопрыга гвардии лейтенант Снежков. И пояснил: — Молодой кадр, а какое уже сделал изобретение! Незаменимо при прокладке дорог и расчистке бурелома! Ну, конечно, и оборонительных сооружений. Недавно по недосмотру насквозь прошёл через многоквартирный дом.
 — А если, скажем, впереди овраг? — спросил дотошный Праволевов.
 — Продемонстрируйте, Снежков! — сказал генерал-лейтенант артиллерии.
 Молодой кадр пристегнул ремни, включил мотор и направил своё творение к соседнему забору. Из боков машины выскочили громадные лапы-рычаги. Было видно, как Снежков мотнулся под колпаком на ремнях. Машина перемахнула забор, с жутким звуком раздавила стоявший позади него мусорный ящик и так грохнулась о землю, что у всех напрочь заложило уши.
 — Вы обратите внимание на главное: это машина для разрушения, и она это делает буквально на каждом шагу! — сказал командующий. — Снежков — большой талант! Правда, жалуется, что во время испытаний у него немного болит голова.
 Потом командующий провёл гостей через бурлящий, как всегда, вестибюль, и они вышли на задний двор здания, где стояло циклопическое сооружение из стальных балок.
 — Это, — объяснил Костров, — установка для исследований по космической медицине. Тележка с подопытным объектом проносится по специально рассчитанной траектории вроде «мёртвой петли» и находится в состоянии невесомости.
 — Но это же на несколько секунд. На самолёте, я слышал, до минуты, — показал эрудицию Праволевов.
 — А сколько стоит минута полёта на Ил-76К? Дороже целого автомобиля. Эта железяка стоит, есть не просит. Сварена из бракованных рельсов. Если надо, эксперимент повторяем многократно, и результат суммируется. Вот, видите, боевой листок? — Костров показал на пришпиленный к доске объявлений лист со стихами, прославляющими аспиранта-физиолога:
 Максютин наш — я сам свидетель
 Его работы боевой —
 Сто семьдесят проделал петель:
 Все петли мёртвы,
он — живой!
 Костров долго водил гостей по зданию. Показал большой зал с арсеналом кадоскопов, эпидиаскопов, видеофонов и даже с аппаратом для проекции изображения с микроскопа на большой экран. Биологи изобрели этот аппарат ещё во времена Лысенко, а потом вместе с лысенковщиной случайно искоренили.
 Побывали гости и в музее трофейного оружия демократов, захваченного в годы второй гражданской войны. В разделе идеологического оружия были представлены Гришка Распутин, изображённый на бутылке сверху и снизу, «Хопёр-инвест» — компания, отличная от других, а также Чавкающий Ужас, хлебный дока, Лёня Голубков и брат Иван.
 В хозяйстве Генерального конструктора Камазова им продемонстрировали тренажёр-имитатор космического корабля «Сотрясатель воздуха». Он совершенно не был похож на привычную кабину самолёта с десятками циферблатов. Перед креслом космонавта был только дисплей, при нормальной работе приборов — тёмный. Яркие знаки вспыхивали на нём только при отклонении в работе систем. Сотен рычажков тоже не было. Их заменяла панель, покрытая тёмно-серой плёнкой — на ней с помощью жидких кристаллов высвечивались изображения кнопок с надписями. Достаточно было нажать на одну из них — и появлялся новый набор «клавиш». Этот узел впервые был увиден мелкобуржуазным террористом Миртовым в оздоровительном центре на одном медицинском аппарате фирмы «Хьюлетт-Паккард», потом похищен научно-технической разведкой и скопирован. Участники операции получили ордена Безудержной Храбрости.
 Обществоведы вежливо щурились на предметы реальные и вежливо мычали над бумагой. На втором этаже, за дверью, на которой была изображена огромная крыса над земным шаром, шли опыты по испытанию космических средств спасения под руководством Главного конструктора Автоклавова. Испытателя в высотном костюме лёжа завинчивали в барокамеру, похожую на железную бочку, поднимали давление, а потом резко сбрасывали до атмосферного. Это имитировало разгерметизацию кабины космического корабля или самолёта.
 Дальше Костров повёл гостей во владения гения-биохимика Калия Марганцева, где в нескончаемых рядах клеток сидели подопытные мыши и кролики, крысюки и крысихи, морские свинки и морские свинтусы. Но обществоведы, измотанные обилием впечатлений, воспротивились и отправились спать с дороги.
 ... «Ну, вот! — возмутится Проницательный Читатель. — Банальная картина: зрители попадают в мир полного коммунизма, и им показывают музей разных диковин».
 И обществоведы, точно, были зрителями. Пассивными зрителями, поскольку в жизни не произвели продукции ни на одну копейку.
 А битва за полный коммунизм ещё предстояла. И выспаться в эту ночь, да и в следующие, генерал-лейтенанту артиллерии не удалось.
 * * *
 Лаборант Огрызков, дрожа от страха, втаскивал в подвал здания медицинского факультета мешки с сахаром. Только что был введён в действие «сухой закон», и ему грозило не меньше пяти лет тюрьмы. Но один большой человек посулил немалую сумму в валюте, и Огрызков не выдержал. Закрытая лаборатория «Рак-язва», где он работал, была просто идеальным местом для высокочастотного самогонного аппарата с программным управлением.
 Засыпав сахар из одного мешка в бак, Огрызков поднял другой бидон с уже готовой брагой и вылил в автоклав. В соседнем, самом большом резервуаре раздалось хлюпанье. Похожая на цветную капусту масса за смотровым стеклом тяжело заворочалась. «Что же они туда насыпали? — подумал Огрызков. — Был же позавчера один кубик этой мерзости, а теперь — кубометр!»
 Огрызков стал развязывать второй мешок, переданный шефом, и это было последним мгновением в его жизни. Спрятанная в мешке с сахаром мина разорвала лаборанта в мелкие клочья. В израильской разведке «Моссад» были большие специалисты по таким штучкам. Взрывная волна сокрушила всё в лаборатории, покорёжила стальные затворы, и «цветная капуста» выдавила крышку бака.
 В подвале царил хаос. Сахарный песок из лопнувших мешков, химикаты из бутылей, дрожжи, брага образовали на полу густую смесь. Среди синих огоньков догоравшего самогона медленно поднимался вверх немыслимый колышущийся гриб. Вот он не выдержал собственной тяжести, тяжело шлёпнулся в адскую смесь на полу и стал жадно её пожирать...
 * * *
 Командующий, спавший в своём кабинете, услышал взрыв в 4 часа утра и автоматическим движением схватил висевший на стене «Стечкин» с кобурой-прикладом. Потом огляделся, вспомнил, где он находится, накинул куртку, сунул босые ноги в сапоги и короткими перебежками, с оружием наизготовку двинулся к месту взрыва.
 В коридоре он встретил командира дежурных сил Гелия Мышьякова, узнал его и с облегчением опустил ствол.
 — В подвале у Вирусова лаборант гнал самогон, — доложил обстановку Мышьяков. — Весь этаж сивухой провоняло. Сейчас приедет ректор.
 — Вирусов где?
 — Найти не могут! Я передал по радио патрулям — поехали к нему на квартиру.
 Социал-демократ Огнеслав Вирусов был генеральным конструктором НПО «Рак-язва».
 * * *
 Через час в коридоре собралась экстренная комиссия. Там были Костров, Мышьяков, ректор университета и местный участковый инспектор. Срочно приехали проректор по науке профессор Ретаболилов и двое доцентов. Привезли и Вирусова, вытащенного из ночной дискотеки.
 Участковый, смущаясь от обилия научных и оборонных светил, доложил ректору:
 — Подвал, где был взрыв, я сразу опечатал. Зайти туда нельзя: дым и дикая сивушная вонь. Сейчас уже, наверное, можно продохнуть. Пойдёмте, будете понятыми...
 Участковый сорвал печать и нажал на дверь с надписью «Рак-язва»:
 — Не поддаётся что-то...
 Мышьяков помог ему, нажал сильнее. Под ноги им потёк сахарный сироп, пахнуло самогонным перегаром. Вслед показалась трясущаяся, как желе, розовато-синюшная масса.
 Огнеслав Вирусов, стоявший рядом, вдруг стал сползать по стене на пол. Профессор Ретаболилов подхватил его под мышки.
 — Дело дрянь, — вполголоса сказал Костров. — Все наверх, и без шума...
 * * *
 — Самогонный взрыв — это не полбеды, это стомиллионная часть беды, — объяснял Костров чрезвычайной комиссии. Все ждали прибытия поднятой по тревоге бригады морской пехоты. — Насколько я знаю, — обратился командующий к Вирусову, — вы хотели вывести сверхзлокачественный клон раковых клеток, чтобы на нём испытывать новые методы лечения?
 — Да, — слабым голосом отозвался Вирусов, сидевший в углу.
 — А теперь эта масса, насыщенная опаснейшими канцерогенами, вырвалась на свободу. Сахар и брага для неё — отличная питательная среда. Сосуды с растворами канцерогенов, видимо, также разрушены. Хотя бы одна клетка, попавшая в организм человека, может привести к смертельному исходу... Здесь одним самогонным взрывом не обошлось. А от единственного свидетеля, наверное, одни пуговицы остались.
 — Эта культура резистентна ко всему, чем располагают наши больницы, — печально сказал Вирусов. — Мы специально хотели, чтобы ни один из известных препаратов на неё не действовал.
 — Согрели на своей груди... — констатировал ректор. — Что предлагаете?
 — Дегазацию, — посоветовал один из доцентов, специалист по гигиене воздуха Пылищев.
 — Раствор дихлорамина в дихлорэтане, — добавил эпидемиолог Сыпняк. — Надо разрушить, связать эти канцерогены. Залить всю лестницу и подвал вёдрами или из шланга.
 — Какая там лестница! — закричал вбежавший Мышьяков. — Пойдите, посмотрите!
 Все бросились в коридор. Мышьяков был прав: гигантская раковая опухоль заполнила подвал, лестничный пролёт и вывалилась в коридор первого этажа. Внутри неё шли новые мутации: зловещий гриб был покрыт пузырями, наполненными слизью, они колыхались и лопались...
 — Что будем делать? — спросил ректор.
 — Оцепить здание. Звонить в службу гражданской обороны. Пусть пришлют грузовик натрий-о-аш и дихлорамина с дихлорэтаном, — принял решение командующий.
 — Как грузовик? — опешил ректор.
 — А вы хотите, чтобы канцерогены расползлись по всему городу?
 — Может, есть более радикальное средство? — спросил у Вирусова профессор Ретаболилов.
 — Вообще-то есть. Радиация. «Прожарить» всё гамма-лучами. Но как это сделать?
 — Попробуем пустить в ход разработку Камазова, — сказал Костров.
 — Но ведь это же секретный фонд?! — ужаснулся Гелий Мышьяков.
 — Вы думаете, это то, что готовят нам враги? Нет. Это только начало. Снявши голову, по волосам не плачут. Звоните. Счёт идёт на минуты...
 * * *
 В 7.41 генеральный конструктор НПО «Рак-язва» Вирусов лично выплеснул первое ведро раствора с одновременно едким и одуряющим запахом, обмыв ботинки всех присутствующих. Мышьяков помог командующему взвалить на плечо картонный барабан с каустиком. Тот в высоких сапогах и в мотошлеме с прозрачным забралом двинулся вперёд. Не без опаски подойдя к самому краю «гриба», Костров поддел отвёрткой крышку барабана и высыпал едкий порошок на опухоль.
 Вначале ничего особенного не было видно. Потом медики заметили, что горка порошка стала погружаться в тело огромной опухоли, на её месте появился провал, а ешё через несколько минут изрядная часть «гриба» превратилась в белёсую разложившуюся массу.
 — Колликвационный некроз, — со знанием дела объяснил Мышьяков. — Так весь подвал обработаем.
 За стенами здания заскрипели тормоза многочисленных машин, захлопали двери. Прибыли главные силы бригады, поднятой по тревоге.
 — Наконец-то, — измученно произнёс ректор.
 * * *
 Двое суток спустя Савва Костров уже мог считать, что наука одержала победу и над такой, чудовищных размеров раковой опухолью. Теперь, в отличие от первых часов страха и растерянности, в его распоряжении была проверенная бригада морской пехоты Краснознамённой Донской флотилии, которая и в мирное время сохраняла оружие для охраны объектов и сопровождения ценных грузов. Командовал ею Шерходжа Пластырев, кавалер Золотой Звезды. Здание медицинского факультета было оцеплено. Подвал был буквально затоплен раствором, в котором все канцерогены должны были неминуемо разложиться. Однако медики и трудармейцы решили лишний раз подстраховаться.
 И вот настал момент, когда караульные в коридоре здания отступили к стене, пропуская два странных механизма.
 Первым обогнул угол и уверенно выкатился вперёд большой трёхколёсный велосипед, на котором «сидел», составляя с ним одно целое, робот с необычайно длинными руками, переделанными из зубоврачебных бормашин, и головой на такой же длинной шее.
 С грохотом притопал его коллега — двухметровый робот с четырьмя руками, весь сделанный из кованой стали. Это был Шагающий Универсальный Разумный Кибернетический Автомат, сокращённо ШУРКА-10 — гордость конструкторов, способный выполнить абсолютно любую задачу. В средней паре рук он держал тяжёлый свинцовый контейнер, с большими предосторожностями доставленный с кафедры радиологии.
 Следом за ним появились две фигуры в скафандрах, склеенных из десяти слоёв полиэтиленовой плёнки, проложенной фольгой. За спинами у обоих работали сложные механизмы: шипела воздушная «гармошка», булькал насос, прогонявший воду для охлаждения в душном непроницаемом костюме. Это была опытная продукция одёжной фабрики «Регресс», где у трудармейцев была швейно-скафандровая мастерская. Один из одетых в скафандры — генеральный конструктор электронной техники Олег Камазов — держал в руках пульт радиоуправления. Рядом с ним шёл Костров. Кроме метра восьмидесяти роста, в скафандре он приобрёл толщину нефтяного бака.
 К генералам подошёл гость из Москвы — социолог Праволевов, собиравшийся в обратный путь.
 — Какая «начинка» у роботов? — поинтересовался он.
 — Си Плюс управляется по радио от стационарной ЭВМ. А ШУРКА-10 — наш уникум. Во всём превосходит человека. Может выполнить абсолютно любую задачу.
 — В чём же его превосходство?
 — Помните, ещё в восьмидесятых годах прошлого века лётчик-испытатель сказал о самолёте Сухого: «Я летал на 124 типах машин и был уверен, что умнее каждой из них. На этой машине, кажется, соотношение обратное». А у ШУРКИ-10 внутри сразу два компьютера, и каждый в отдельности сильнее, чем на том самом перехватчике, — объяснил Камазов. — Сам робот сделан из брони танка Т-80. Может управлять космическими аппаратами, самолётами и подводными лодками. Переводит с одиннадцати языков! Прыгает с шестнадцатого этажа на асфальт!
 — Посмотрим, посмотрим... — с сомнением сказал командующий. — Раньше я всё за электронику ратовал, а как её в натуре увидел — страшновато становится. Сходил бы я туда в скафандре сам, и дело с концом — без всякого бюрократизма.
 — Что, облучиться захотел? — парировал главный электронщик. — Они всё сделают, как надо.
 Си Плюс первым доехал до лестницы и, осторожно помогая себе руками, скатился вниз. ШУРКА-10 последовал за ним. Си посторонился в простенок, пропуская ШУРКУ. Тот передал Си свинцовый контейнер, повернулся и сокрушил остатки двери, расчистив путь четырьмя железными кулаками.
 — ШУРКА, вперёд! В сторону! Кругом! Смирно! — командовал Камазов в микрофон. — Си, приступить к действиям!
 — Приказ понял, — ответил робот нечеловеческим голосом. Си Плюс выехал в освободившуюся дверь, держа перед собой контейнер.
 — Открыть контейнер! — приказал Камазов.
 Костров поднёс к уху наушники висевшего на груди рентгенметра ДП-5В и удовлетворённо кивнул.
 Без шума, с методичной чёткостью начал свою работу Си Плюс в разгромленном подвале. Он медленно проводил ампулой с радиоактивным цезием по всему периметру стены, постепенно переходя к центру. Это длилось больше трёх часов. Будь там человек, он давно бы получил смертельную дозу радиации за такое время. Но Си Плюс, стерилизуя останки опасного чудовища, остался совершенно невредимым.
 Наконец, работа была завершена. На экране пульта в руках у Камазова было видно, как в подвал шагнул стоявший в коридоре ШУРКА-10. Си Плюс повернулся к нему, неуклюже расправляя длинные руки, и ампула с цезием-137 закачалась возле лица ШУРКИ. Тот схватил её верхними руками, поскользнулся. От толчка отлетела крышка на груди робота [агент ОАД не забыл ослабить гайку], и сверхмощный источник радиации прижался прямо к нежным электронным схемам.
 — Стой! — закричал Костров, глядя на экран. — Ты что делаешь!
 Брошенные половинки контейнера плюхнулись в жижу на полу. Робот несколько секунд постоял с ампулой в руке, ошалело шевеля конечностями, потом резко повернулся, расплёскивая грязь, и одним махом выскочил через разбитое окно на улицу, где с автоматическими кремнёвыми мушкетами — АКМ — стояла в оцеплении бригада Пластырева. Костров рванулся к коридорному окну, вышиб стекло рентгенметром и попытался вылезти наружу, но застрял.
 — Держите! Держите! Взять его! — закричал он оцеплению. — Помогите вылезть!
 Комбриг Шерходжа Пластырев могучей рукой каратиста буквально выдрал своего командующего из дыры в стекле. Его подчинённые Купоросов и Растворов бросились за роботом, но это была явно безнадёжная попытка.
 — На колено! — сориентировался комбриг Пластырев. — Целься! Огонь! — и сам выстрелил из автоматического мушкета, но безрезультатно: пули отскакивали от бронированного корпуса робота.
 Костров беспомощно оглядывался по сторонам. Вдруг его внимание привлёк экспериментальный ползопрыг Снежкова, стоявший перед зданием факультета. На нём, кроме техники для ползания и прыгания, уже были смонтированы колёса.
 — За мной! — крикнул командарм и вскочил в кабину ползопрыга, за ним Пластырев. Купоросов и Растворов уцепились в грузовом отсеке за поручни. Взревел мотор, загрохотала сзади чугунная чушка, подгоняя ударами машину вперёд. В этот момент, опираясь на руки, из чёрного хода выкарабкался робот-велосипед и тоже устремился в погоню. Следом за ним из подвала показался Камазов, помогший Си Плюсу выбраться.
 — Си, заходи справа! — крикнул он в микрофон. — За ним!
 Ползопрыг въехал во двор факультета. Командарм увидел, как робот мгновенно припал к земле, оттолкнулся всеми шестью конечностями и перемахнул трёхметровый забор. ШУРКА-10 грохнулся на землю, как куча металлолома, но сразу же вскочил и побежал дальше.
 Костров не стал выпускать прыгающие рычаги, а просто убрал колёса, и ползопрыг по инерции, как таран, снёс угол сарая, развалил каменный забор и оказался у стены дома. Перед ним проскочил выехавший из проулка Си Плюс, размахивая полутораметровыми руками. Вот он догнал свихнувшегося коллегу, но ШУРКА-10 отшвырнул его так, что хрупкий Си несколько раз перевернулся, разваливаясь на мелкие части.
 Командующий до предела нажал на газ, и расстояние до ШУРКИ-10 стало сокращаться. Но робот выбежал на левую сторону дороги, чудом проскочил мимо переполненного трамвая и очутился на тротуаре. Впереди — люди!
 — К стене, к стене! — закричал им Костров и свернул на тротуар. Вот робот оказался на фоне пустыря между домами. Пластырев дал очередь в упор, одновременно командарм выжал из двигателя всё и двинул машину на робота боком.
 — Ура! — закричали Купоросов и Растворов сзади, из-за кабины. Энергия крупнокалиберных пуль повалила ШУРКУ-10 наземь, и ползопрыг срезал ему верхние руки и голову. Машина проползла ещё метров пятнадцать и остановилась.
 Но радоваться было рано. Костров и трудармейцы не поверили своим глазам: только они вышли из машины, как ШУРКА-10 отбросил изуродованную верхнюю часть тела вместе с головой, подобрал коленными пальцами — они у него были ещё и на коленях — радиоактивную ампулу и на четвереньках бросился, не разбирая дороги.
 «Второй компьютер! — догадался Костров. — Запасная голова в задней части!»
 Командующий бросился обратно в кабину и завёл мотор, но тут же изменил решение. Он передал управление вскочившему следом Шерходже Пластыреву, передвинулся на правое сиденье и вынул из-за спинки свою любимую кувалду.
 ШУРКА-10 пересёк пустырь и юркнул в проход между домами. Комбриг Пластырев направил ползопрыг туда.
 Дальше произошло следующее.
 Вставшая на дыбы металлическая фигура выросла как из-под земли перед самой машиной. В воздухе мелькнули два камня. Мгновенно появившиеся трещины на лобовом стекле закрыли всё поле зрения.
 Только чудо спасло командарма и его товарища: машина клюнула носом на какой-то неровности, и булыжники, пущенные сверхточными руками робота, ударили в стекло на несколько сантиметров выше их голов, а не точно в головы.
 Пластырев инстинктивно нажал на газ, стараясь раздавить робота. Купоросов и Растворов за кабиной подняли было мушкеты, но тут же были сброшены на землю страшным ударом. Костров еле успел защититься руками, но Пластырев, державшийся за рычаги, не смог сделать это и с размаху влип головой в лобовое стекло.
 ШУРКА-10, сбитый столкновением, с огромной скоростью прыгнул на корпус машины и вырвал радиатор из его гнезда. Из разорванных трубок повалил пар. Сумасшедший робот вцепился в ползопрыг и стал со страшной силой раздирать его двигатель.
 Костров схватил кувалду, выскочил из кабины и бросился на робота. Тот, уже ничего не соображая оставшейся половиной мозга, был окружён облаком огня и пара из разрушенного мотора. Командарм стал наносить удары куда попало. Костров не помнил, сколько времени прошло, пока ШУРКА-10 не отвалился наконец от изувеченной машины.
 Когда командующий опомнился, он лежал в луже. Растворов и Купоросов положили его туда, чтобы потушить горящий скафандр. Рядом без сознания лежал Пластырев с разбитым лбом.
 Командарм поднялся и приковылял к останкам ШУРКИ-10, коленные пальцы которого до сих пор сжимали ампулу с цезием.
 — Все назад! — хрипло сказал он и ещё раз ударил кувалдой. Пальцы на колене разжались, ампула скатилась на землю.
 Костров оглядел себя: скафандр был весь в дырах, саже и потёках от обгорелого полиэтилена. Ползопрыг, весь изуродованный, выглядел не лучше. Командарм стянул с плеч остатки скафандра, обернул ими ампулу и положил в нарукавный карман. Потом скомандовал:
 — Пошли!
 Купоросов и Растворов подняли своего комбрига и двинулись вперёд. Шатаясь и натыкаясь на них, рядом плёлся Костров, держа на отлёте руку с опасным грузом.
 Когда к ним подбежали спасатели, командующий долго не отвечал ни на один вопрос, а потом произнёс:
 — Думаю, что на «Сотрясателе воздуха» должен всё-таки лететь человек!
 И рухнул на дорогу.
 * * *
 Узнав об успешной ликвидации диверсии с роботом, шеф ОАД грохнул кулаком по столу и вызвал к себе своего главного подпольного референта по кличке Саркома.
 — А ну, какое есть новое оружие! — завопил Тёртый дурным голосом.
 — Новейшая нейтронная бомба под шифром «Марина», — ответил референт. — Сжигает дивизию в четыре минуты. Десять лет на том месте трава не растёт!
 — Это старо! — махнул рукой обергруппендемократ. — Разве южнороссийцев оружием запугать можно? Разве в открытой схватке Кострова одолеешь? Нет ли такого средства, чтобы его по-тихому из строя вывести и всю его армию в тупик загнать?
 — А как же, есть, дорогой шеф! — ответил Саркома. — Агент Клёвый Чувак уже приступил к выполнению задания. Мы проанализировали на компьютере все детали его поведения и реакцию командарма на каждое его действие. Полная гарантия. Американская школа!
 * * *
 Командующий армией пришёл в сознание в госпитале. Первым делом он пошевелил руками и ногами. Всё вроде было цело, но на левой руке, поражённой радиационным ожогом, больно было двигать пальцами.
 Когда Костров открыл глаза, в палату вошла дежурная в коротком голубом халате с какими-то медицинскими инструментами в руках. Командующий не разобрал, врач это была или медсестра, но моментально забыл об ожоге. Ему вспомнилось, как модницы во времена прихватизации изнуряли себя диетами. Нет, эта красавица отлично знала, что в скелете не может быть ничего привлекательного! Её чёрный облегающий костюм подчёркивал каждую линию фигуры. Глаза у неё были огромные и зелёные. А ещё ярко накрашенные губы и ногти, пышные волосы... Она бросалась в глаза, как хищница бросается с дерева на жертву. Это описание можно было бы продолжить, но к политике, а тем более к ракетным войскам и артиллерии оно отношения не имеет.
 Когда в палату вошёл Генеральный конструктор-биохимик Калий Марганцев, кавалер «Золотого стетоскопа», со словами: «Здоров, больной?», Костров первым делом ответил вопросом на вопрос:
 — Слушай, кто это был?
 — Кто?
 — Ну, здесь, сейчас... В голубом халате!
 — А-а... Это Селена Переменная. Из отряда молодых кадров. А что?
 — Да ничего, — сказал командарм и стал быстро выздоравливать.
 * * *
 Кострову в это время было тридцать три года. Катастройка, четыре года второй гражданской войны и три года бешеных темпов восстановления не способствовали тому, чтобы обзаводиться семьёй. Но, как говорят, сколько кувшину по воду ни ходить, а битому быть. Бес ударил командующего в ребро со страшной силой. Каждый день он паровозно вздыхал, невпопад отвечал на вопросы и провожал кого-то в толпе долгим тоскующим взглядом. А однажды, придя по какому-то делу на университетскую кафедру философии, брякнул при большом скоплении народа, что хотя абсолютная истина и недостижима, но абсолютные красавицы Вселенной существуют. «А кто в этом сомневается, — командующий сделал жест, будто хватал кого-то за воображаемую шею, — того я удушу собственными руками!»
 Как это отражалось на делах службы — объяснять не надо.
 Командующий долго присматривался и наконец попытался ухаживать за идеальной красавицей. Но ничего хорошего из этого не вышло. Вся его храбрость, отмеченная наградами, куда-то улетучивалась, и Костров, раньше легко перекрывавший своим командирским голосом залпы гвардейских миномётных установок, просто терял дар речи. Он пытался пригласить Селену Переменную в кино, в кафе, даже спрашивал её: «Подскажи — может, я такой тёмный человек, не знаю, куда красавиц вести!», но объект воздыханий оставался неприступным.
 ...Однажды Костров заснул, уронив голову на клавиши компьютера. Ему снился кошмарный сон о качестве продукции, о вражеских интригах и диверсиях, который, к сожалению, полностью соответствовал действительности.
 «Эх, если бы я командовал всеми этими силами! — думал он. — Я бы сразу навёл порядок, поднял дисциплину и усилил охрану...» И в этот момент ему пришла мысль, как отвлечь внимание врага. «Эх, если бы...»
 Тут он проснулся и вспомнил:
 — А ведь я и есть командующий! — и тут же нажал кнопку. Перед ним возник командир дежурных сил.
 — Семиглазова, Пластырева, Экземплярова, Эфирова, Купоросова, Растворова ко мне! Одна нога здесь, а другая тоже тут.
 В ближайшие часы командарм вызывал группами и по одному командиров соединений, Генеральных и Главных конструкторов и других специалистов. Трудовая армия быстро переставала быть трудовой. Во время происшествия с роботом бригада Пластырева пополнилась резервистами из других частей, которые раньше служили в десантных войсках, и Костров не спешил распускать пополнение обратно. Караулы на всех объектах усиливались. Появились сторожевые посты на въезде в город, готовые перекрыть шоссе бетонными блоками с помощью автокранов. Всем владельцам именного оружия строго приказали носить его с собой и выдали запас боевых патронов.
 Затем командующий с головой окунулся в доводку всяких технических новшеств. По части рационализации производства он и раньше был не человек, а зверь. Теперь же его активность стала буквально маниакальной. Он отталкивал трудармейцев от рабочих мест, хриплым голосом давал команды, хватался за рычаги и стремился довести каждый технологический процесс до блеска, до того, чтобы «не надо было ничего знать, ничего и не надо понимать, а только кнопки нажимать», но это не всегда ему удавалось. По одежде и волосам Кострова сразу можно было увидеть, в какой цвет красили дверные косяки, каким сортом масла смазывали машины и испытывали ли в этот день в ОКБ имени Косберга ракетный двигатель на азотной кислоте.
 Эта «лихорадка» невольно заражала и других. Оформители написали на транспаранте «Мы хотим в будуЮщее», под ним пробежали тысяч пять человек, но никто ничего не заметил. В книге для записи делегатов конференции вместо «Москва» в спешке напечатали «Масхва». Трудармейцы, буквально загнанные, ждали, чем же закончится эта горячка, но не дождались. Костров взял с собой нескольких соратников, и на трёх самолётах они тайно отправились на юго-восток, к Чижовскому полигону.
 * * *
 Двое «накачанных» субъектов вынимали из стоявшего в овраге джипа и собирали части снайперских винтовок. Рядом стоял третий, пожилой и седеющий. Четвертый сидел за рулём и прижимал к уху наушник подслушивающей радиостанции.
 — Заправка окончена, — сообщил он. — Испытание назначено на 21.30. Идите. Наденьте куртку! — протянул он одежду пожилому.
 Двое со снайперскими винтовками и третий легли на землю, выползли из оврага и поползли по-пластунски к 73-й площадке полигона, где возвышалась блестящая металлическая игла...
 * * *
 Подполковник Варяг знал Чижовский полигон вдоль и поперёк. Когда-то он здесь служил в монтажно-испытательном корпусе. Потом его заметило и вызвало в столицу УКСО — Управление компетентных и соответствующих органов. Катастройку и прихватизацию он встретил достаточно спокойно: считал, что его «контора», его профессия будут нужны любому режиму. И для него, правда, нашлась хорошо оплачиваемая должность в иностранном разведцентре, полулегально существовавшем на территории «нейтрального» Казахстана. На кого этот центр работал, спрашивать не рекомендовалось. Несколько лет Варяг занимался «непыльной» работой: сам он границу не переходил — инструктировал других. Но теперь его вызвали к высокому начальству, дали кличку «Карбофос» и приказали лично провести на полигон спецгруппу «Барбаросса» из трёх мафиозных киллеров. А за жизнь проводников и тому подобных «пешек» в центре не давали и дохлой сухой мухи — об этом подполковник отлично знал. Его многолетняя демонстративная аполитичность оборачивалась какой-то жуткой стороной. Не до зарплаты в долларах было — приходилось спасать шкуру!..
 — Сколько до семьдесят третьей? — шёпотом спросил старший снайпер.
 — Километра полтора!
 — Ближе не подходить! — скомандовал снайпер и взвёл затвор крупнокалиберной винтовки американского производства. Старый разведчик полчаса назад попытался незаметно сбить настройку оптического прицела и теперь гадал, удалось ли это сделать.
 Подполковнику Варягу было очень тяжело.
 * * *
 И ещё одному человеку в это же самое время было очень тяжело...
 Генерал-лейтенант артиллерии Костров, сидя вместе с кандидатом военных наук Бурановым и комбригом Шерходжой Пластыревым в бетонном газоотводном лотке под стартовой установкой, буквально дрожал от страха. Страх напал на него внезапно, как ударная волна. Похоже было, будто океанский вал в последние дни относил командарма всё дальше от берега, а теперь вдруг шарахнул о камни. Страх пронизывал всё его существо, сковывал движения рук и ног, сдавливал глотку и камнем лежал на сердце. Всё прошлое, настоящее и будущее казалось Кострову сплошной ошибкой и неудачей.
 Командующий ещё перед отъездом предчувствовал нечто подобное и просил знакомого психоневропатолога Безумцева дать лекарств в дорогу, но тот посчитал это мнительностью. А сейчас Костров дал в Южнороссийск радиограмму о том, что очень серьёзно заболел и испытания под угрозой срыва.
 — Ну, как? — спрашивали его друзья. — Не полегчало?
 — Худо! — отвечал командарм сдавленным голосом. — Шибко худо! — И неожиданно чётко добавил: — А психиатр Безумцев — жмот. Не пожалел старого специалиста.
 — А может, зря мы здесь сидим? — спросил Пластырев.
 В этот самый момент первый снайпер нацелился из винтовки, заряженной бронебойно-зажигательными пулями, точно в то место, где должен был находиться бак с диметилгидразином — горючим ракеты-носителя «СС-26». Вслед за ним взвёл затвор второй...
 Шерходжа Пластырев первым вскочил, когда над его головой ударила в стальную стартовую ферму пуля и зазвенел металл. Варяг смог-таки сбить наводку винтовок, однако пуля рикошетом всё же угодила в корпус ракеты. Но вместо грандиозного взрыва раздалось только шипение. Отсвечивающий алюминиевой краской огромный цилиндр стал морщиться и заваливаться набок.
 — Есть! — воскликнул Пластырев, увернулся от падающего надувного муляжа и выстрелил вверх из ракетницы.
 * * *
 Первый снайпер, обернувшись, увидел, как Варяг изо всех сил двинул его напарника в висок, сшиб с ног своего пожилого противника и, шаря рукой по голенищу сапога, стал искать нож.
 Но пустить в ход нож диверсант не успел. Со стороны стартовой площадки взлетела ракета Пластырева, и в следующее мгновение над степью вспыхнули залпы осветительных «люстр», завыли сирены, зашарили лучи прожекторов.
 Сорвались с места замаскированные в газоотводном лотке, где мог бы поместиться квартал многоэтажных домов, вездеходы. На подножку одного из них вскочили Буранов, Пластырев и Костров, с которого моментально сошла заторможенность. Лучи фар-искателей быстро скрестились на отбрасывающих громадные тени фигурках — одной мечущейся и двух лежащих. «Газики» притормозили, из них выскакивали бойцы морской пехоты.
 Передовая цепь приблизилась к убегающему снайперу.
 — Руки вверх! Стоять! — скомандовал в мегафон Буранов. Один из трудармейцев дал очередь вверх.
 Внезапно снайпер выстрелил в грудь Кострова, соскочившего с вездехода. Заряд пришёлся в бронежилет. Командарма отбросило на мёрзлую землю, и он потерял сознание.
 * * *
 — Ну как, приходит в себя? — спросил кандидат военных наук Буранов штаб-лекаря Инфарктова, который был растерян. Ему почти не приходилось лечить больных. Среди трупов, в патологоанатомическом отделении факультета — вот где он чувствовал себя спокойно и уверенно.
 — Бредит. На вопросы отвечает односложно. Надо его в город везти, самолётом.
 — Так, — сказал себе Буранов и прошёл в соседний подземный бункер, где допрашивали взятых в плен снайперов.
 — Мы требуем цивилизованного обращения, — сказал один из них.
 — Топливо нашей ракеты втрое мощнее тротила, — ответил Буранов. — Вы собирались устроить взрыв чуть поменьше хиросимского, а как попались, так сразу жить захотели! Как вы добрались сюда? Кто шеф?
 — Приехали на джипе МБ 19-93. Шофёр — по кличке Сникерс...
 — Мы его не упустим. Продолжайте, — сказал Буранов трудармейцам и вышел в коридор. Там его встретил Шерходжа Пластырев и, тяжело дыша, спросил:
 — Шифровку в Южнороссийск отправлять подробную?
 — Ни в коем случае! Пусть будут две шифровки. В одной напиши что нибудь туманное. А другую, со всеми подробностями, отправь кодом Боевой организации. Теперь пойдём к третьему «гостю».
 Войдя в помещение, где сидел Варяг, Буранов тихо сказал:
 — Ну, здравствуй. Не ожидал от тебя. Что ж, посиди и подумай...
 * * *
 Подполковник разведки Варяг лежал на койке и вспоминал, как водится, свою жизнь. Но поскольку многие годы служил он не русскому народу, а своей сверхзасекреченной «касте» и прихватизаторам за наличные деньги, то ничего хорошего и интересного вспомнить не мог.
 Варяг перевернулся на другой бок. Что-то мешало ему. В куртке, которую ему дал снайпер, подполковник нащупал зашитый за подкладкой пакет, который не заметили при обыске неопытные трудармейцы. После долгой возни Варяг надорвал подкладку и увидел «Паспорт гражданина СССР», «Удостоверение личности офицера», партийный билет партии марксистов. Худшие предположения оправдывались: если бы операция удалась, недалеко от места взрыва остался бы лежать труп «марксистского агента». Можно было бы представить, как отнеслись бы к этому горячие трудармейцы. Третьей гражданской войны было бы не миновать!
 Варяг встал с койки и постучал в дверь. Ему было о чём поговорить со старым знакомым по полигону.
 * * *
 Командующий, во второй раз попав в больницу, застрял там надолго. Психиатр Безумцев лечил его от депрессии новым препаратом, стоившим невероятно дорого: одна упаковка — средний реактивный бомбардировщик. А в это время трудовая армия преодолевала последствия предыдущего, лихорадочного периода деятельности Кострова. Перед самым открытием Генеральной научной конференции по рыночникам был нанесён новый удар. Электронщики Главного конструктора Эфирова установили в компьютерную сеть новый графический редактор и отпечатали богато иллюстрированный номер ракетно-политического журнала «Вперёд», где был опубликован роман неуловимого товарища Миртова о жизни при полном коммунизме. Все принтеры штаба 80-й армии печатали этот номер огромным тиражом. Треск и грохот стоял, как на зенитной батарее в момент массированного вражеского налёта. В этом же номере был ещё и фоторепортаж под названием «В Южнороссийске самые красивые и весёлые девушки в мире», так что не расхватать этот журнал было просто невозможно.
 Одновременно произошло менее громкое, но совершенно уникальное событие. Впервые за всю историю медицинского факультета ежегодную актовую речь произнёс не почтенный профессор, а студент. Добиться этого, конечно, помогла внедрённая в научные круги агентура армейской разведки.
 Но и на этом сюрпризы не закончились. До сих пор во всём мире летательные аппараты с мускульным приводом и машущим крылом считались чем-то далёким от реальности. А теперь вдруг у трудовой армии появилась целая эскадрилья таких экспериментальных аппаратов «Саранча», которая совершила групповой перелёт из села Новоживотинного в Землянск. Испытатели, и в их числе гвардии лейтенант Снежков, были представлены к ордену Безудержной Храбрости. Генеральный конструктор Насосов — к званию маршала авиации...
 Услышав обо всём этом, шеф ОАД Тёртый раскричался на своего референта по кличке Саркома:
 — Дурачина ты, простофиля!
 Узнав же, что с диверсантами из «Барбароссы» нет связи, обергруппендемократ стал ругаться пуще прежнего.
 — Не извольте беспокоиться, дорогой шеф! — успокаивал его Саркома. — Из Америки передали: спутниковая разведка засекла на Чижовском полигоне мощный взрыв. Видно, наши люди слишком близко подползли и... Это даже лучше: свидетелей не осталось. А технические достижения армии сами по себе нам не опасны. Мы уже довели нервную систему командарма до нужной кондиции. Последний этап проведём завтра. Ведь главное — сорвать план строительства коммунизма. А после этого мы всю трудовую армию развалим в два счёта и изобретения у неё отберём. Есть уже опыт со времён катастройки. Фиг майль!
 * * *
 За сутки до начала конференции Костров воспрянул духом и выписался из больницы. Не откладывая в долгий ящик, он зашёл в цветочный магазин и затем в полной парадной форме, с белоснежными каллами в руках предложил Селене Переменной, встав на колени, руку и сердце.
 К сожалению, это свидание закончилось почти так же, как и все предыдущие. Селена подарок приняла, сказала неопределённо: «Рано ещё!» — и больше ничего существенного.
Командующий, несколько разочарованный, но не теряющий надежды, отправился в штаб. Завтра предстояло торжественное открытие конференции, а через пять дней — парад всех достижений трудовой армии, обозначавшийся «День Ф». Вопреки ожиданиям Кострова, происшествий больше пока не было.
 ...На следующий день в здании медицинского факультета забушевала конференция. Генерал-лейтенант артиллерии выскочил у дверей из машины за несколько минут до открытия. И как раз вовремя, потому что в этот самый момент начинался  ШТЫКОВОЙ БОЙ.
 
Часть III. Штыковой бой
 
 Почему нам всё время говорят о социалистах-
 утопистах и ничего — о социалистах-спасателях?
  Из выступления КВН ХВВИАУ
 
  Если ты пойдёшь топиться,
  Не забудь со мной проститься:
  Я до речки провожу,
  Глубже место укажу!
  Частушки
 20 января 2008 г.
 День «Ф минус 5».
 В день открытия Генеральной научной конференции актовый зал факультета был не просто переполнен, а перепереполнен. Казалось, люди вот-вот перехлестнут невидимую преграду и ворвутся на сцену, круша всё своим напором. Но порядок поддерживался идеальный. В президиуме заняли места члены оргкомитета — депутаты Советов рабочих, крестьян, специалистов и слущащих, работники предприятий и крупные ученые. Там был и генерал-лейтенант артиллерии Костров — в полной парадной форме, чуть ли не на коне, сосредоточенный, противостоящий таким же ударным силам двух других партий. Немного в стороне застыли по стойке «смирно» знаменосец 80-й армии и два морских пехотинца. Над сценой, на самой верхотуре, висел злополучный, сработанный в лихорадке лозунг:
 МЫ ХОТИМ В БУДУЮЩЕЕ!
 Конференция открылась звуками старинной мелодии «Гаудеамус игитур». Для затравки тут же было продемонстрировано первое техническое достижение. На сцену зала внесли большой аквариум. В воду был опущен какой-то прибор, а на дне копошилась... крыса! Самая обыкновенная крыса чувствовала себя на метровой глубине так же вольготно, как в своей любимой норе, подвале или сточной трубе.
 Дальше начались выступления ораторов. Пока что ничего серьёзного не говорили. По настоянию делегатов им разъяснили принцип действия «невиданного чуда».
 Изобретатель этого устройства Калий Марганцев долгое время работал над очисткой воздуха и воды с помощью озонирования. Но производительность озонаторов словно упиралась в какой-то предел. Марганцев углубился в тонкости фотохимических реакций и неожиданно набрёл на решение совсем другой задачи. Озон, как известно, образуется из кислорода при поглощении кванта энергии в определённом диапазоне. А что, если на раствор хорошо известных биохимикам веществ — АДФ и фосфорной кислоты — тоже подействовать излучением? Не получится ли при этом АТФ — «горючее» живой клетки? Калий Марганцев стал экспериментировать. И нашёл. Нашёл диапазон электромагнитного излучения, в поле действия которого живые организмы получали энергию извне, не нуждаясь в воздухе для дыхания. Это была передача Пищевой Энергии на расстояние.
 Многие обществоведы [особенно такие, как Умудрёнский, Праволевов и Белибердяев], конечно, ничего не поняли и были недовольны, что «эти технари» не дают им вдоволь наговориться на свои схоластические темы. Зато на лице Кострова сияла грозная улыбка. Удачным маневром он захватил инициативу, заставил всех думать невольно только о своей трудовой армии и о том, что она ещё продемонстрирует. А демонстрировать было что! Вкус победы омрачало только одно: абсолютной красавицы Селены Переменной, которую он пригласил, нигде не было видно.
 Наконец самому командующему предоставили слово. Под одобрительный гул зала взошёл он на трибуну.
 — Товарищи делегаты, уважаемые гости! — начал Костров. — Бойцы и командиры трудовой армии! Любая научная теория, как известно, должна соответствовать двум критериям: обобщать события и факты прошлого и совпадать с новыми экспериментальными данными — иначе говоря, предсказывать их. Так Менделеев своей таблицей не только систематизировал уже известные вещества, но и предсказал свойства неведомых элементов. Давайте и мы с этой точки зрения посмотрим на наши общественные науки.
 В 1903 году возникла большевистская партия, основанная на теории марксизма — вершине социальных наук. Разумеется, ничего конкретного о деталях будущего общества тогда нельзя было сказать, и все классики неоднократно об этом заявляли.
 В том же 1903 году взлетел первый самолёт братьев Райт — другая вершина достижений того времени. А теперь сравним, как развивались эти отрасли. За десятилетия авиация прошла от деревянных «этажерок» до истребителей Сухого, сверхтяжёлой «Мрии», космического «Бурана». Громадная дистанция. Представить — голова закружится. А обществоведы? Только и делали десятки лет, что бубнили и гундели: «Мы о полном коммунизме ничего не знаем, ничего сказать не можем». Что это, наука? Нет! Они вообще потеряли право называть себя учёными. И к чему это привело, хорошо известно. Наша авиация, ракетчики, танкисты были готовы отразить внешнего врага, но «пятую колонну» с тыла впустили к нам обществоведы. И жертвы катастройки, прихватизации, второй гражданской войны и интервенции, — Костров взмахнул рукой, — на их совести!
 Часть зала взвыла, другая — зааплодировала.
 Тут командарму передали записку, вернее — какую-то цветную открытку. Он не стал её разворачивать и продолжал:
 — Шумите, шумите сколько вам угодно! Истину вам всё равно не заглушить! А истина состоит в том, что обществоведы оказались неспособны научно обосновать путь к новому обществу. За это взялись мы — ракетные войска и артиллерия. Нам не привыкать. В 1956 году, когда многие акаде-ми-ки — корифеи! — считали космические полёты чистой фантастикой, на Байконуре уже готовили к испытаниям «Р-7». А когда планировали сажать первую станцию на Луну, о лунном грунте учёные тоже ничего не знали и ничего сказать не могли. И тогда один человек ВЗЯЛ НА СЕБЯ. Написал: «Луна — твёрдая» и подписался: «Королёв»!
 Совместно с учёными университета и разного рода специалистами промышленности нами разработан подробнейший и наидетальнейший план построения на отдельно взятом полигоне полного коммунизма. Одновременно трудовой армией создавалась и материально-техническая база коммунизма. Всё это будет впервые публично продемонстрировано 25 января, в 65-ю годовщину Освобождения нашего города от оккупантов.
 Должен сообщить, что противник, не надеясь, видимо, на свои излюбленные приёмы интриг, стал на путь откровенных диверсий. Ряд ценных образцов техники был выведен из строя. Искорёжен ползопрыг — прототип будущего транспорта. Начисто разгромлена лаборатория, искавшая универсальное средство борьбы с раком. Уничтожены два новейших робота — ШУРКА-10 и Си Плюс — и сорвана программа их дальнейшего применения «ШУРКА в космосе». Засылалась диверсионная группа и на Чижовский полигон...
 Тут генерал-лейтенант артиллерии развернул открытку.
 Это был не вопрос, не замечание.
 Это было «Приглашение на бракосочетание Селены Переменной с кавказским рыночником-коммерсантом Джебраилом Хватадзе...»
 Всё это было впитано широко раскрывшимися глазами командующего, отразилось на его сетчатке и по второй паре черепных нервов проникло в мозг.
 Ноги Кострова подкосились, и он грохнулся с трибуны, сшибая с ног знамённый караул.
 — Знамя! Знамя держите... — только и успел прошептать он, проваливаясь в какой-то тоннель.
 * * *
 Согласно военной науке, второй и третий эшелоны войск вступают в бой, когда от первого уже почти ничего не осталось. Были свои эшелоны и у 80-й армии. И поэтому, когда генерал-лейтенанта артиллерии после неоконченной речи вынесли из зала на носилках, в наступление пошли его товарищи. Первым из них был командир развёрнутой на заводе «Красный коминтерновец» бригады Экземпляров, в прошлом — офицер танковых войск. Во время второй гражданской войны он со специальным отрядом пробрался в одно из грандиозных хранилищ танков за Уралом, сумел расконсервировать и заправить часть машин и двинул их против демократических полчищ.
 Перед Экземпляровым выступал статистик, кандидат экономических наук Чепухевич. Его речь была довольно банальна по содержанию: он говорил о всесилии товарно-денежных отношений, о том, что их нельзя произвольно «отменить», говорил о вреде уравниловки и о трудовой армии как исчадии ада. В общем, каждый может представить себе это выступление по временам катастройки. Но было и отличие: статистик привёл данные по финансам трудовой армии и объявил, жонглируя цифрами, что большинство её разработок экономически убыточны.
 — Здесь говорилось, — сказал в ответ ему танкист, — что товарно-денежные отношения когда-нибудь отомрут, но без нашего участия. И мы не можем знать, когда именно. А теперь я задам вопрос: ведь вы видели уже некоторые наши достижения, восхищались ими, называли новым словом техники. Так или не так? И в то же время они, оказывается, убыточны! По вашей теории, гражданин Чепухевич, рынок отсекает устаревшее барахло, ставшее убыточным, и стимулирует технический прогресс. Поэтому надо вроде бы поднять технический уровень с помощью рынка, а потом когда-нибудь — поколений через сто — можно будет переходить к коммунизму. А выходит-то наоборот! Товарно-денежными мерками уже нельзя достоверно оценить эти разработки: рынок их душит, а не стимулирует. Оценить их по достоинству можно только при коммунизме, материально-технической базой какового они и являются. И если мы сегодня сделали эту технику, то и к коммунизму должны переходить сейчас! А технику развивать с помощью преимуществ, которые он даст.
 Экземпляров сошёл с трибуны под одобрительный шум делегатов-производственников. Обществоведы-профессионалы угрюмо ворчали и наконец выставили более маститого противника — профессора Олимпийцева. Он перешёл в контратаку:
 — Я вообще не понимаю, товарищи делегаты: мы находимся на научной конференции или где-то в казарме? Насколько мне известно, 80-й армии была поручена строго определённая задача: подготовить конференцию с технической стороны. И всё! Ну, разумеется, мы не могли не предоставить слово нескольким ораторам от трудармии — ради приличия. А тут нас оглушают рёвом техники, бомбардируют всякими чудесами, публично обвиняют в глупизме и тупизме, и разные солдафоны... простите, товарищи в погонах диктуют нам свои условия. Это непозволительно! Мы уважаем их патриотизм, но каждый должен заниматься своим делом. Лезть с техникой в проблемы обществоведения — это всё равно, что складывать аршин с пудами! Я предлагаю исключить из нашей программы все подобные мероприятия и выступления, как не соответствующие теме конференции.
 Однако взять на испуг трудармейцев не удалось. Место у микрофона занял ведущий строитель новых кварталов Южнороссийска, генерал-майор-инженер Виктор Некомплектов.
 — Товарищи! — сказал он спокойным голосом. — Я буду выступать только по теме. Как рассматривала наша социология, начиная с 20-х годов, построение социализма и коммунизма? Предполагалось, что на обломках старого мира из каких-то ростков нового само собой должно вырасти коммунистическое общество, не надо только ему мешать. На самом же деле там вырастал обыкновенный полевой бурьян, то есть то, что только и могло вырасти в условиях голой, ничем не замутнённой стихии. То, что коммунизм не был построен, а вместо него возникли развитой бюрократизм, катастройка и прихватизация — это обществоведов не смущает, им дороги принципы и идеи: «Не должно быть готовых схем построения полного коммунизма». Это в позапрошлом веке их не должно было быть, а сейчас, в 2008 году, нам стыдно их не иметь и не применять. Без чертежей и схем можно построить только халупу кривобокую, а 16-этажный дом не построишь. Так неужели коммунизм проще этого дома?
 Тут попросил слова выдвинувшийся во время войны министр тяжёлого и транспортного машиностроения Вкладышев, делегат от партии марксистов:
 — Я напомню, что обществоведы более полувека вели разговоры о руководящей и направляющей роли компартии и восторгались пятилетними планами. И они же утверждают, что коммунизм никуда не годится, если он возникает вследствие конкретного плана действий той же партии. Это уже, мол, не настоящий коммунизм, а казарменный и, в сущности, насилие над объективными законами истории. Точно так же не нужны и опасны любые действия против товарно-денежных отношений, даже если эти отношения — спекуляция и мафия, а нужно «постепенное отмирание». Не надо быть академиком, чтобы понять, куда это нас однажды завело. Умные люди на ошибках учатся, а дураки их повторяют. Хватит, наверное!
 К наступающим трудармейцам присоединился делегат Дуделкин от народно-патриотического союза «Россия и самовар»:
 — Обществоведение, особенно философия, считает себя наукой всех наук. Но с высоты этой науки видно только безбрежное и безликое классовое море и не видно никаких деталей и частей ни производительных сил, ни производственных отношений. А детали — это и есть техника. Обществоведы презирают технику. Но можно ли судить об уровне производительных сил вообще, не имея понятия ни об одной машине в частности? Наш патриотический союз не согласен, как вы знаете, с классовой теорией не в последнюю очередь потому, что её превратили в сплошную схоластику. Но если трудармейцы своими руками создают великую и возрождённую Россию, я целиком на их стороне!
 Предложение профессора Олимпийцева, поставленное на голосование, провалилось. Прорыв вражеской обороны был завершён.
 Однако выступила только небольшая часть делегатов. В тени оставалось молчаливое большинство обществоведов, способное похоронить что угодно по первому разряду. Чтобы сломить их сопротивление, и нужна была операция «День Ф».
21 января 2008 г.
День «Ф минус 4».
 Когда Кострова в третий раз за последнее время привели в сознание, он собрал самых надёжных трудармейцев, большинство из которых знал по второй гражданской войне — героев из героев.
 Первыми он призвал к себе комбрига Пластырева и гвардии лейтенанта Снежкова и о чём-то долго с ними говорил. Потом, ковыляя и держась за дверной косяк, вышел к остальным. Его приказы были короткими:
 — Командир 232-й ремонтно-строительной дивизии Некомплектов!
 — Я!
 — ПОХИТИТЬ красавицу Селену Переменную после особого указания и под охраной усиленного батальона поместить в запасной подземный командный пункт.
 — За ней уже следят соответствующие органы...
 — Опередить! Органы разрешаю... нет, приказываю отгонять пулемётными очередями!
 — Но...
 — Вы поняли приказ? Я пока ещё командующий. Командир 303-й механизированной бригады реконструкции Экземпляров!
 — Я!
 — На реку в указанном... вот в этом месте бросить двадцать гранат.
 — Слушаюсь. Мои сапёры...
 — Бросить собственноручно!
 — Есть!
 — Командир главной базы Краснознамённой Донской флотилии Пучинов!
 — Я!
 — Передать гвардии лейтенанту Снежкову и его испытателям во временное пользование глубиннодонную станцию «Плавунец». Лишних вопросов не задавать.
 — Есть!
 — Командир дежурных сил Мышьяков!
 — Я!
 — Ты у нас ближе всех к социал-демократам. Подбросишь им перед «Днём Ф» идею. Инструкции в этом пакете.
 — Есть!
 — В ближайшие дни, — с тяжёлым вздохом сказал Костров, — возможны любые неожиданности. Советую на всякий случай валить всё на мёртвых.
 — На каких мёртвых? — не понял заместитель командарма Семиглазов. — На лаборанта Огрызкова, что ли, который подорвался?
 — При чём тут Огрызков! Полностью замысел операции «День Ф» знают только гвардии лейтенант Снежков, кандидат военных наук Буранов — он действует на полигоне — и Шерходжа Пластырев. Указания при каких-либо осложнениях получите от него, он всё-таки бывший радист Славороссов. — Присутствующие поражённо переглянулись. — Ещё раз повторяю: мёртвые сраму не имут! Все свободны!
 * * *
 После этого к генерал-лейтенанту артиллерии ещё раз подошёл лётчик Снежков.
 — Да как же это, Савва Романыч? — взволнованно говорил он. — Нигде ещё такого не было. Ни в учебнике стратегии, ни в тактике.
 — Глупости! Разве кто по учебникам побеждал?
 — Я вам скажу по секрету: ребята в частях бунтуют. Ежели нашу армию разгонят, они не подчинятся. Выведут танки и эту конференцию в блин раскатают. Это же война! А вас в самостийные Главнокомандующие наметили.
 — Я их понимаю. Может, другого выхода и не останется. Но я попробую его найти. Один человек подставляет себя под удар вместо целой армии. И этот человек — командующий армией. Никто такого не ждёт, и противник — тоже.
22 января 2008 г.
День «Ф минус 3».
 В ночь перед происшествием Костров неожиданно явился к караульным, охранявшим выставку достижений трудовой армии.
 Генерал-лейтенант артиллерии появился там после полуночи. Дежурные поразились его виду: нечёсаный, худое лицо, вокруг глаз тёмные круги... Но за этой непарадной наружностью проглядывалась решимость боевого удара. Костров тяжёлыми сапогами прогремел по полу и сказал не терпящим возражений командирским голосом:
 — Опытное изделие «Ы-27» я забираю с собой.
 — Так ведь... — начал было дежурный инженер.
 — Возьмёте из резерва второй экземпляр. Не калиброван — ничего. На крысу в любом случае мощности хватит.
 Командарм, уложив прибор в сумку, тотчас ушёл. Потом случайные прохожие видели, как он долго молча стоял у памятника Освободителю и у стены больницы, где шестьдесят пять лет подряд подновляли краской надпись: «Проверено. Мин не обнаружено. 29.1.1943. Козарезов». И никто не понял, зачем командующий это делает.
 А наутро...
 * * *
 Областное управление госбезопасности уже вышло на след диверсантов и теперь тщательно просматривало почту и прослушивало телефоны подозрительных лиц. В этот день на стол начальника управления Шерлохомца вывалили очередную пачку корреспонденции. Его внимание привлёк обратный адрес на одном из писем. Шерлохомец профессионально распечатал конверт и впился в письмо глазами. Вдруг он вскочил и с криком: «Машину! Уезжаю на объект!» бросился к выходу.
 Через пятнадцать минут Шерлохомец ворвался в кабинет командующего 80-й армией.
 — Это что? Это что такое? — кричал контрразведчик. — «Ровно в семь утра кончу все расчёты...» Армия на самом решающем этапе, а он вздумал топиться! Из-за какой-то размалёванной вражеской марионетки! Я спрашиваю, будем топиться или нет?
 Командарм ему ответил:
 — Топиться? Конечно, будем.
 — Значит, сегодня вы утопитесь, завтра штаб округа повесится, послезавтра весь Госкомитет обороны себе харакири сделает, а я отвечай?
 — Но поймите — это же любовь. Причём здесь вражеская агентура? Это же невыносимо — видеть её и знать, что она меня не любит и стала женой другого...
 — Да ведь она — вульгарная, накрашенная, нахальная. Зачем она нужна? Мой однокурсник женился на такой хищнице, а недавно попал в больницу с прободной язвой желудка на нервной почве. Жена ему её хорошо вспахала.
 — Что вспахала? — не понял Костров.
 — Почву.
 — Сердцу не прикажешь!
 — Ещё как прикажем! По партийной линии.
 — По какой партийной? Вы ведь марксист?
 — Марксист.
 — А вот я — убеждённый социалист-революционер. Я вам не подчиняюсь. Разные у нас линии! Не отговаривайте меня. И потом — что наша жизнь? Игра...
 — Эгоист вы, вот кто! Авантюрист! Отрыжка мелкой буржуазии.
 — Я вам покажу отрыжку! А откуда вы, кстати, узнали обо всём этом?
 — Ваше письмо вскрыли.
 Костров вместо ответа провёл бросок через плечо и как следует двинул Шерлохомца о стену.
 — Здесь вам не плешивые агенты тайной службы, — прошипел он сквозь зубы. — Здесь гвардейцы-миномётчики! Мышьяков! — крикнул Костров в коридор. — Посадить этого фискала в подвал. Выпустишь после «Дня Ф». Будем завершать операцию.
* * *
 Командующий армией расхаживал по тротуару Северного моста взад и вперёд, как тигр в клетке. К поясу его полушубка был зачем-то пристёгнут пластмассовый тубус для чертежей. Костров совершенно точно знал, что красавица Селена Переменная живёт на Левом берегу и каждый день для моциона проходит по мосту пешком.
 ...Давным-давно, 22 июня 2001 года, ему пришлось выполнять задание, очень похожее на сегодняшнее. Костров был тогда всего-навсего лейтенантом запаса и даже не артиллерии, а совсем завалящего рода войск, который и называть не стоит. Но именно благодаря Кострову и его нескольким товарищам Южнороссийская область стала советской Освобождённой территорией.
 ...Селена Переменная была в кожаной куртке и, как всегда, в чёрном обтягивающем костюме. Она шла быстрым шагом, прямая, как скала. Увидев стоящего на тротуаре командарма, Селена пренебрежительно сказала:
 — Проходи, Савва Романыч, проходи.
 — Нет, стой! — преградил ей путь Костров. — Ведь я же тебе руку и сердце предлагал! Дашь ты мне ответ или нет? Ведь ты человека до горячечного бреда доводишь, до маниакально... — как его — ...депрессивного психоза! В твоём присутствии я — невменяемый человек! Смотри... Наша река глубокая!
 Костров одним движением вскочил на гранитный столбик перил. Почти вся река была покрыта сплошным ледяным полем, но вокруг третьей от Правого берега опоры, над которой сейчас стояли красавица и её воздыхатель, лёд был чем-то разломан, виднелась полынья чистой воды. А из-под края льда выглядывало нечто большое и закруглённое, как китовая спина. Или это только казалось?..
 — Нет, — сказала Селена. — Вы не сможете создать мне должной оправы. С вами не о чем разговаривать, кроме политики и ракетных войск. Я выхожу замуж за другого.
 Командарм, не говоря больше ни слова, незаметно сдвинул на тубусе переключатель и прыгнул с пятнадцатиметровой высоты. Громкий всплеск воды слился с криком Селены. Тело Кострова, облачённое в тяжёлый полушубок с нелепым тубусом на поясе, колыхаясь, опускалось всё глубже, и темнота поглотила его.
 23 января 2008 г.
 День «Ф минус 2».
 К причалу Рыбачьего посёлка — главной базы Краснознамённой Донской флотилии — подлетел на полной скорости корабль на воздушной подушке. Он доставил на Чижовский полигон по замёрзшим рекам важные грузы и теперь возвращался.
 С мостика командир корабля издали заметил непривычную тишину у пирса и приспущенный флаг с траурной лентой.
 «Что это? — подумал он. — Какое число? Нет, вроде никакой траурной даты».
 Морских пехотинцев встретил на пирсе командир базы капитан первого ранга Пучинов.
 — Что случилось?
 — Погиб командующий.
 * * *
 Генерал-майор-инженер Некомплектов ещё вчера точно выяснил, что Селена Переменная ни в один из загсов никакого заявления не подавала, и ждал сигнала о её похищении. Весть о гибели Кострова его потрясла. Состоялся короткий траурный митинг, на котором заместитель командующего Семиглазов сказал: лишних слёз не проливать, все приказы и планы командарма оставить в силе, продолжать работу на конференции, которая сама по себе является лучшим памятником командующему. Сразу же после митинга Некомплектову неизвестно откуда пришла шифровка из нескольких цифр, означающая: похитить красавицу. Комдив, хотя и не видел в этом смысла, приказ выполнил. Селена была изолирована в подземном убежище, способном выдержать прямое попадание атомной бомбы.
24 января 2008 г.
День «Ф минус 1».
  Атмосфера в клинике, где обследовались испытатели, была буквально наэлектризована. Пригодность их к работе оценивали не местные медики, а специальная комиссия, приехавшая из того самого оздоровительного центра, откуда шесть лет назад Миртов корректировал удар по четырём монархам.
 Трудармейцы то сидели в оцепенении на корточках, обхватив головы руками, то шатались по коридорам, то суетились и хватали друг друга за рукава с нелепыми выкриками. По этажам, усиленные известием о гибели командарма, распространялись погребальные настроения. Само существование отряда было под угрозой.
 Все старались держаться подальше от дверей 1313-го кабинета, где стоял аппарат с совершенно жуткими возможностями под управлением кандидата медицинских наук Жутких. Не успевали всевидящие ультразвуковые волны просветить и четверти организма испытателя, как он уже вылетал из двери с безжалостным заключением:
 — Негоден! Негоден! Негоден!
 Когда медкомиссия перед «вынесением приговора» ушла подкрепиться, на крыше соседнего дома появился человек. Уверенным, не забытым ещё движением он вскинул к плечу пластмассовый тубус. Из него с резким хлопком вылетела ракета. Но несла она на себе не радиомаяк и не боевой заряд, а стальной якорь и тросик. Якорь влетел в приоткрытую створку окна и зацепился за стальной переплёт рамы в кабинете номер 1313.
 Человек подёргал трос, убеждаясь, что тот держится прочно, и через минуту, проехав по нему на специальных роликах, был уже в кабинете. Ещё через полминуты по тому же тросу он отправился обратно. Щелчок пирозаряда — крюки на конце сложились, трос упал вниз, и разведчик аккуратно смотал его.
 Когда комиссия, заранее решив завалить «всех этих провинциалов», закончила трапезу и разошлась по местам, из 1313-го кабинета донёсся протяжный крик. Медики застали кандидата наук Жутких в состоянии сильнейшего нервного потрясения. В кабинете как будто ничего не было тронуто, окно чуть приоткрыто. Но на столе медики увидели глубоко всаженный в дерево громадный десантный нож. Он пригвождал к столу записку:
Признать всех годными безоговорочно.
Миртов.
 — Придётся пропустить всех, — дрожащим голосом сказала одна из врачей. — Помните, как он всех нас держал на прицеле? Никого в живых не оставит, как тех четырёх монархов.
 — А как же указание... сами знаете чьё? — спросил кто-то из коллег.
 — Своя рубашка ближе к телу!
 — Да ну, глупости, — отмахнулся третий врач. — Это розыгрыш. Миртов погиб давно.
 Четвёртый медик подошёл к окну и снял с металлического заусенца клочок материи с зелёно-коричневыми разводами.
 — А это кто? — криво усмехнулся он. — Полтергейст, что ли? Полтергейсты небось в афганках не ходят!
 
25 января 2008 г.
День Ф.
02 ч 00 мин.

 Комбриг Шерходжа Пластырев, сжимая штурвал, сидел в пилотском кресле новейшего транспортно-десантного средства «Катящийся гром». За его спиной, откинув плексигласовый фонарь, стоял заместитель командарма Семиглазов и наблюдал в бинокль за противоположным берегом реки, где затаился условный противник. Войскам 80-й трудовой армии предстояло продемонстрировать свою подготовку на случай войны и показать в действии собственноручно изготовленную грозную технику.
 В трёх километрах от места десанта через замёрзшее водохранилище осторожно двинулись гигантоциклы. Огромные колёса от самосвалов, внутри которых помещались седоки с педалями, должны были прощупать оборону и отвлечь на себя внимание врага.
 Когда далеко в стороне по льду зашарили лучи прожекторов и захлопали холостые очереди, Семиглазов спросил Пластырева:
 — Сколько на твоих командирских?
 — Два нуль-ноль, товарищ генерал!
 Семиглазов поднял руку и, сжав в кулаке микрофон, скомандовал:
 — За Кострова! Освободители! Не посрамим Россию!
 Взревели мощные ракетные двигатели, и «Катящийся гром» понёсся через реку на санных полозьях. За ним рванулись другие машины. Не успели они отъехать от берега, как забушевала реактивная артиллерия. Хотя снаряды «катюш» были холостыми, сидящим в окопах условным демократам никто не завидовал.
 Машины, поливая врагов из пулемётов и дав под конец залп из носовых ракетных установок, влетели с разгона на мёрзлый песок правого берега и с хрустом остановились. «Катюши» на левом берегу тут же перенесли огонь в глубину обороны. Носы машин откинулись, из огромных саней хлынули морские пехотинцы.
 Семиглазов тут же отдал команду развернуть КП на захваченном берегу. Вдруг за его спиной раздался треск льда. «Неужели чьи-то сани провалились?!» — похолодел он. Но нет! Увиденное превзошло все его ожидания.
 Поверхность льда вспучилась, и показалась стальная «спина» глубиннодонной станции, которую считали сорвавшейся с якорей и пропавшей. Перископ станции внимательно оглядел окрестность. Никто, кроме Семиглазова и Пластырева, не обращал на неизвестных подводников внимания: наступающие ушли далеко вперёд. Крышка люка медленно и со скрипом откинулась, и на палубе появилась фигура человека в плащ-палатке.
 * * *
 Позади основных боевых порядков наступающих двигался батальон, имевший особое задание.
 ...Подполковник Варяг, захваченный в плен на Чижовском полигоне, знал только клички действовавшей в Южнороссийске агентуры: Каракурт, Бацилла, Саркома, главарь — Тёртый, — и отрывочные сведения о внешнем виде и расположении частного дома, под которым находился тайный командный пункт оадовцев. Сведения эти передали электронщикам Главного конструктора Эфирова. Они пустили в ход устаревший к 2008 году, но всё ещё достаточно мощный компьютер модели AMD K6 с тактовой частотой 300 мегагерц. Компьютер этот был захвачен как трофей в начале второй гражданской войны у частной фирмы «Школа-Инфо» и использовался для автоматизированного проектирования оружия. В мирное время его передали строителям: на сверхмощном магнитном диске уместился генеральный план всего города, план подземных коммуникаций и данные о каждом, даже самом захудалом строении. По этим данным и «вычисляли» вражеский форпост методом исключения: не этот, не этот и, конечно же, не этот... К двадцатым числам января работа была завершена. Жителей частного квартала под предлогом учений деликатно попросили на время переселиться в новый высотный дом...
 И вот нужную точку взяли в кольцо автоматчики и бронемашины с мощными звукоусилительными установками.
 ...Узнав о происшествии с командармом, обергруппендемократ аж подскочил от восторга и стал расхваливать референта:
 — Ай-да молодец! Что за чудо-подлец! Своей властью я произвожу вас, Саркома, в чин бригадендемократа ДС.
 — Фиг майль!
 — И буду ходатайствовать перед вашей масонской ложей о награждении орденом богини Бау с мечами и дубовыми листьями.
 — ГРАЖДАНЕ ДЕМОКРАТЫ! — раздался в подземелье страшный голос, пробившийся даже через бетонные стены.
 — Что это? Что? — испуганно засуетился Тёртый и даже не заметил, как Саркома отогнул на стене обшивку и ползком нырнул в какую-то дыру у самого пола. — Каракурт!
 Боевик — гора мускулов — и трое его напарников ворвались в подвал и стали так же растерянно озираться.
 — С вами говорит Миртов, командир гвардейской ордена Суворова Боевой организации. Квартал окружён, — загудело из-за стен. — Гражданское население эвакуировано. В воздухе cамолёты с бетонобойными бомбами. Во избежание кровопролития предлагаем сдаться.
 Через минуту на всю округу раздались команды:
 — Выходить по одному! Каракурт! Марс! Твикс! Баунти! А теперь — Тёртый! Я сказал, Тёртый!
 Из подземелья больше никто не появлялся.
 — Ну что же, пусть расплачивается за всё этот волк! «Сухие», добивайте!
 Крапива навоз любит. На том месте она теперь густо растёт.
 * * *
 Огромная асфальтированная площадка на окраине города была сплошь заполнена войсками трудовой армии и заставлена выставочными образцами техники. Фотографии этого инженерно-технического океана обошли потом все газеты мира. Здесь было всё — от самолёта «Буревестник Дона» до крысиных сердец, подключённых к аппаратам искусственного кровообращения. Уходили за горизонт ряды строительной техники и огромные колонны велосипедизированной пехоты.
 Но самым главным среди всей продукции 80-й армии было другое.
 Ракеты!
 Они были сложены целыми штабелями. Здесь были ракеты геофизические, космические, «противопрезидентские» — для поражения особо важных целей в тылу противника, противокорабельные, противотанковые, противолодочные, противоградовые, против ещё чего-то.
 На середину плаца вышел известный всему миру человек. Социал-демократ, но совсем другого сорта — дважды горел в самолёте, бежал из плена, с расколотым при катапультировании позвонком вернулся в строй.
 — Товарищ вице-председатель Государственного комитета обороны! — отрапортовал командующий парадом. — Войска Восьмидесятой армии для проведения марш-парада и демонстрации материально-технической базы коммунизма построены! Заместитель командующего армией генерал-лейтенант Семиглазов!
 Высокий гость после уставных приветствий оглядел прищуренно строй, шевельнул пышными усами и сказал:
 — Когда-то царь Александр III говорил, что у России есть два союзника — это её армия и её флот. Иных друзей у России нет — слишком лакомым кусочком была она для всех завоевателей. А теперь я вижу, что появился ещё и третий, замечательный союзник!
 * * *
 Вечером этого же дня состоялся доклад заместителя командарма Семиглазова о плане построения коммунизма. На экране большого зала вспыхнула карта полигона, испещренная многочисленными цветными значками.
 — Синим цветом, — разъяснил докладчик, — обозначены существующие сооружения — монтажные корпуса, стартовые площадки, станции командно-измерительного комплекса, которые мы планируем вновь использовать. Зелёные значки — площадки, которые по прямому назначению нам уже не понадобятся. К ним по водопроводу большого диаметра будет подана вода для орошения, площадки станут сельскохозяйственными коммунами. А земля там уникальная, волго-ахтубинская — надо только добавить влаги. Наконец, красным цветом отмечено будущее строительство ещё ряда сооружений — прежде всего жилья. На полигоне товарно-денежных отношений не будет — деньги останутся только для внешней торговли через своего рода государственную границу. Наши специалисты разработали алгоритм Генеральной Автоматической Безлюдной Единой Разумной Системы Управления Производством [сокращённо — ГАБЕРСУП], состоящей из мощной компьютерной сети и Телеуправляемых Автоматических Заводов Изделий и Комплетующих [ТАЗИКов]. Техническая документация готова полностью. Ремонтно-строительные соединения выдвигаются на исходные позиции для высадки с земли, с кораблей и с воздуха на территорию полигона, а передовой отряд уже находится там.
 — У меня возник вопрос, — поднялся с места делегат от марксистов. — Почему вы планируете создать этот плацдарм в такой отдалённой местности и чисто военными силами? Не напоминает ли это действия щедринского Угрюм-Бурчеева? И как вы оцениваете свои шансы на успех?
 — Мы предвидели такого рода вопросы, — ответил Семиглазов. — Когда испытывают новый пассажирский лайнер, то в него сажают не рядовых лётчиков и не первых попавшихся, ничего не подозревающих пассажиров. И взлетают не с обычного аэродрома. Испытывают в специально отведённом месте люди подготовленные и отлично понимающие степень риска. Мы действуем из тех же соображений. Что же касается сомнений в успехе, то хочу напомнить: в 80-ю трудовую армию вошли прославленные во второй гражданской войне части и командиры, которые многократно громили превосходящие силы демократических головорезов. Нам поручали тогда самые сложные задачи. Нам противостояли отборные дивизии ДС. Сейчас же, когда перед нами нет никакого осязаемого противника, нам постоянно предрекают поражение. Причём, извините, в основном те, кто никогда не воевал.
 ...Зал настороженно гудел, ожидая итогов поимённого голосования. Результат оказался поразительным — решающие голоса разделились поровну. Много было воздержавшихся. Слово оставалось за последним из голосующих.
 К микрофону «по мотивам» подошёл трухлявый человечек — лидер местной социал-демократии Пододеяльников, главный бухгалтер-экономист одного из механизированных соединений.
 — Всё это хорошо, — скрипучим голосом сказал он. — Просто великолепно изложено, но... есть основания сомневаться, что с материально-технической базой коммунизма всё обстоит так гладко. Насколько мне известно, три недели назад передовой отряд кандидата военных наук Буранова выехал на Чижовский полигон с целью запуска новой ракеты. От отряда нет никаких известий, зато радиостанция «Свобода» передала, что в районе границы с Казахстаном произошёл мощнейший взрыв. Я требую объяснений!
 — А вы сегодня радио не слушали? — спросил его Семиглазов.
 — Нет, а что? — с оскорблённым видом сказал экономист.
 — Сколько сейчас времени? Ровно двадцать один час? Товарищ Эфиров, включите трансляцию!
 Зал наполнил торжественный голос диктора:
 «...Двадцать пятого января 2008 года впервые после второй гражданской войны в Советском Союзе осуществлён запуск орбитальной космической станции «Корунд». Доставка экипажей и снабжение станции планируется с помощью многоразового космического самолёта «Сотрясатель воздуха», взлетающего с обычных аэродромов...»
 Пододеяльников слушал, раскрыв рот.
 Диктор продолжал:
 «К сожалению, нашлись тёмные силы, которые хотели бы навсегда оставить нашу страну разорённой и покорённой. Они забросили на полигон группу диверсантов. Однако наймиты были схвачены, а на полигоне был произведён взрыв склада устаревших боеприпасов, имитирующий уничтожение ракеты-носителя...»
 Рыночник, немного опомнившись, сказал:
 — Я беру свои слова обратно. Материальная база в порядке. И я с удовольствием проголосовал бы за этот проект, если бы... — социал-демократ смахнул крокодилову слезу, — если бы не погиб безвременно единственный человек, способный его осуществить. Но командарма нет с нами, и я не могу взять на себя ответственность...
 Пододеяльников привёл последний аргумент, подсказанный командиром дежурных сил Гелием Мышьяковым. И тут он понял, что его миссия бесповоротно провалилась.
 Неожиданно погас свет. Возле верхнего входа в зал послышался грохот, сдавленный крик, упало что-то тяжёлое. Дверь с треском распахнулась, и свет из коридора отбросил в зал громадную тень фигуры в плащ-палатке.
 — Он! Он!
 — Никак это он сам! — послышалось из зала.
 В ответ раздался совершенно громовой голос:
 — Я ЖИВ ! Сама историческая необходимость привела меня сюда! Я принёс демократам столько вреда, что они давно должны были меня уничтожить! Дайте мне людей, технику, компьютеры, ракеты — и ваше поколение будет жить при коммунизме!
 Рыночник, будто в замедленной съёмке, увидел, как человек в плащ-палатке поднимает ногу, огромную ногу гиганта, и тень от этой ноги неотвратимо надвигается, раздавливая провалившегося политикана.
 Последнее, что услышал Пододеяльников, были слова:
 — Ну что, Бацилла, помогли тебе твои оадовцы?
 В зале крикнули:
 — Света! Дайте больше света!
 Вспыхнули лампы.
 Агент Бацилла дрожащей рукой потянулся к воротничку. Хотел принять яд, но не успел. И умер просто так, от страха.
Эпилог
23 февраля 2008 г.
 В день 90-летия Красной Армии в Южнороссийске грянула оттепель, и в натопленных аудиториях университета было невыносимо жарко. Но главного участника событий там уже не было. Все улицы вокруг штаба 80-й армии были заставлены грузовиками, трейлерами, автокранами и прочей техникой. На специальной платформе, прицепленной к тягачу, был укреплён космолёт «Сотрясатель воздуха». На Чижовский полигон отправлялась целая ремонтно-строительная дивизия. Возглавлял колонну сам командующий.
 За последние дни он успел слетать на «Буревестнике Дона» в столицу и теперь подъезжал к привокзальной площади в трамвае вместе с корреспондентом центральной газеты. Тот спрашивал командарма, у которого было уже в полтора раза больше звёзд на погонах:
 — Кого следует считать, по-вашему, «виновником» успеха: вас или ваших товарищей, весь коллектив?
 — Не знаю. Но если бы «День Ф» провалился, то виноват в этом был бы я...
 — А правда, что вы жениться собрались?
 — Поживём — удивим.
 — А правда, что вы невесту отстояли от контрразведки с пулемётом в руках?
 — Правда.
 — А правда...
 — Да.
 — А правда...
 — А вот это уже облыжная инсинуация!
 — Ещё вопрос, — вздохнув, сказал журналист. — Всё-таки остались неясности. Существовал тот командир боевой организации, Миртов? Или это легенда?
 — Миртов и теперь живее всех живых, — ответил Костров.
 — Где же Миртов сейчас?
 — Считайте, что он растворился. Но если наступит ещё какая-нибудь катастройка, он наведёт своё ракетное оружие и — горе врагам!
 — Так кто, кто же это такой?
 — Сами-то вы ещё не догадались?
 В этот момент у них над ухом раздалось требовательное:
 — Ваши билеты!
 Корреспондент протянул контролёру свой проездной. Костров предъявил какую-то красную книжечку. Контролёр кивнул и прошёл дальше. Журналист не обратил на это никакого внимания, но мальчишка-школьник, сидевший сзади, разглядел удостоверение и подпрыгнул до потолка:
 — С нами едет Герой, — крикнул он на весь трамвай, — Советского Союза! Ура!
 Зашипели тормоза. Командарм смутился и выскочил из вагона. Корреспондент из окна увидел, как вокруг машин замельтешили трудармейцы, из выхлопных труб потянулись дымки.
- В это время в здании факультета выступал обществовед Нудников:
 — Авантюристы из трудовой армии хотят осуществить коммунизм одним волевым усилием и уравниловкой, этими «вечно вчерашними» способами. А за этим неизбежен практический итог — полное фиаско!
 Ансамбль «Трёхдюймовочка», провожая трудармейцев, играл «Егерский марш»:
 И не раз нам в боях
        отстоять Россию довелось,
 Чтоб снова над нею
        Победы знамя поднялось.
 В рассветный час пришёл для нас
 Счастливый день, победный час,
 И вновь прославилась в веках
 Отвага русского штыка!
 В душном зале обществовед бубнил:
 — Всё это сомнительное предприятие — попытка оторваться от своего времени, народа и истории.
 Его слова заглушал марш, гремевший на залитой солнцем улице:
 В боях добытая,
 Кровью омытая,
 Слава русская —
 Ты бессмертна на века!
 Командир дежурных сил взмахнул флажком. Колонна трудармейцев двинулась через привокзальную площадь, и корреспонденту показалось, что бронзовый Освободитель помахал им рукой с пьедестала.