Ансельм
Что происходит сейчас, трудно было тогда вообразить. Ни на одном не останавливается взгляд, либо желание общаться пропадает после первой же встречи. Не мое. Нигде моего нет. Неужели нигде? Или с моим судьба никак не сведет? Я перестала верить, что когда-нибудь встречу того, кто действительно мне нужен, кто достоин, кто именно тот, о ком я мечтала.
Не знаю, с чем это связано. Почему теперь даже взгляда не могу ни на ком задержать. Планка планкой, но я просто не встречаю лиц, что могли бы мне понравиться, не говоря уже о продолжении знакомства. Встречают по одежке… и мне никто не встречается. Все не так, все не то.
Зато четко сформировался идеальный образ мужчины моей мечты. Так сказать, потенциальной любви с первого взгляда. Вот, вы не верите в такую любовь? А я верю. Потому что однажды то ли прочитала, то ли услышала где-то, что значит это явление. Дело в том, что большинство из нас носит в мыслях идеальный образ (первым делом, конечно же, внешний), может быть, именно в таком обличье никогда и не виденный. И когда вдруг случается, что встречаешь человека, очень похожего на этот образ, когда он как бы материализуется перед тобой, то кажется, что это пришла любовь с первого взгляда. Вот же как! Только посмотрел на него – и влюбился, и понял, что именно он твоя судьба. Все это потому, что на самом деле просто наконец произошло то счастливое (или нет?) совпадение образа с реальным человеком. Пусть образ этот лелеялся и представал в мечтах, или пусть он существовал только на неосознанном уровне, и ты даже не знал, что у тебя есть идеал. Но вот он, нашелся! А вовсе не так, что встретив кого-то, ты ни с того ни с сего влюбился.
Я в эту теорию верю безоговорочно, и для меня не кажется вымыслом пресловутая любовь с первого взгляда. И, конечно же, у меня тоже есть идеальный образ. Я как раз очень хорошо его знаю, и даже ищу. Но встречается это чудо редко, и иногда быстро проносится мимо меня и теряется в толпе. У меня же стучит сердце и кровь приливает к вискам, оттого что – вот же оно! Совпало! Но я не успеваю задержать его. Стало быть, у него в мыслях лелеется образ, совсем не похожий на меня.
Свой идеал у меня появился давно. Это скорее всего собирательный образ, который формировался долгие годы, начиная чуть ли не с детского сада. Когда-то я не задумывалась об этом, и мне просто нравились молодые люди определенного типа внешности и поведения. Потом я стала специально их искать.
Постепенно идеал оброс подробностями и деталями, и у него даже появилось имя. Звали мою мечту Ансельм. Наверное, дурацкое имя, скажете вы. Да и мне когда-то не нравилось. Но ему оно шло. По-моему, оно взялось из какой-то книжки в картинках. Главный герой с этим именем был отдаленно похож на мой идеал.
Его повседневная одежда – это свободная рубаха нараспашку, криво заправленная в широкие брюки цвета хаки. На ногах, скорее всего, кеды. А светловолосую голову венчает бесформенная дурацкая панама, тоже цвета хаки, из-под которой выбиваются взъерошенные прямые волосы чуть до плеч.
Он ненамного выше меня, плотного телосложения, с расхлябанной походкой и с вечной наглой улыбкой на загорелом лице. Большие серые глаза, слегка курносый нос, маленький рот.
По роду деятельности он, если можно так назвать, «свободный художник»: может, музыкант, может дизайнер, может даже программист или еще кто, но работающий сам на себя и принадлежащий сам себе. Наверное, приятнее было бы мечтать о преуспевающем бизнесмене или общественном деятеле, но Ансельм таков, как я описала, и этим мне тоже нравится. У него потрясающее чувство юмора, хотя не каждый способен оценить его шутки по достоинству. А еще у Ансельма приятный голос, - когда он говорит и когда поет, - и он хорошо владеет гитарой.
Он заботлив и внимателен, но бывает также вспыльчив и ревнив, и нередко агрессивен. Хотя также быстро взрывается, как и успокаивается.
Наверное, его черты надерганы мною из характеров и внешности разных мужчин, встречавшихся на моем жизненном пути и оставивших более или менее глубокий в нем след. С кем-то из них я, возможно, встречалась, кого-то просто видела по телевизору, и все образы нанизывались на некий стержень, перемешивались, оставляя от себя самое яркое и важное для меня, и сплелись в образ Ансельма. Я понимала, что встретить его нереально. Невозможно, чтобы где-то существовал абсолютный двойник моего идеала, да еще с таким именем.
Тем временем жизнь текла, и довольно быстро, а я не могла найти и жалкого подобия созданного моей фантазией совершенства. Конечно, не дай Бог какое это было совершенство, но именно то, что я хотела от жизни.
Я все чаще и дольше оставалась одна. По дороге на работу или по другим своим делам мне не хотелось даже ни на кого глядеть. Я просматривала дома кучу видеофильмов или читала, и уже не желала никуда выходить. Я не верила в то, что где-то смогу встретить свою любовь с первого взгляда. Я все время мечтала, предавалась раздумьям, и в сердце уже практически постоянно царил образ Ансельма.
* * *
Все началось с того, как… Вы уж извините, дорогие мои читатели, что только теперь я и начинаю свой рассказ. Конечно, было непростительно занимать ваше драгоценное время столько нудными разглагольствованиями о моих мечтах и мыслях, но что же поделать, я ведь все время была одна, и во мне нестерпимо горело желание выговориться.
Все началось с того, что я бродила по рынку, присматривая себе что-нибудь… а все равно, что… на чем взгляд задержится более одной десятой секунды. Сначала глаза резво бегали по одежде и обуви, и как только пыталась я посмотреть на что-то более внимательно, так сразу подскакивал продавец кавказской национальности и восклицал:
- Смотри обувь, дэвушка!
Так как в данный момент я и без него пялилась на эту обувь, то во мне просыпалась вся моя мания противоречия, и я, злобно дернувшись, отходила к другой витрине.
На одной из них были развешены шляпы и панамы. И некоторые из них ой-ой как походили на Ансельмовскую. «Эх, был бы он у меня, сейчас бы ему новую в подарок купила», - с грустью, мечтательно подумала я. Машинально я сняла со стеллажа самую похожую панамку и примерила перед маленьким зеркалом. «А вроде бы даже и ничего», - мелькнуло в голове. Молодая продавщица услужливо подсунула мне зеркало покрупнее. Я была без макияжа, что обычно затрудняло принятие мною подобного решения. Без косметики мне мало что шло. Но эта панамка запала в душу. Я повертелась так и эдак. Длинные распущенные темные волосы спадали из-под головного убора, и, конечно, до сходства было далеко, но я, не торгуясь, взяла вещь и практически сразу покинула рынок.
Дома я снова мерила панамку и долго сидела в раздумьях перед зеркалом, то убирая волосы, то приподнимая их, чтобы они казались короче.
Через день я вернулась из парикмахерской с каре чуть выше плеч. Зеркало отражало нечто, отдаленно похожее на то, что бы мне хотелось видеть. Еще несколько дней прошло в сражении здравого смысла с желанием приобрести перекись водорода или осветляющую краску. Через неделю здравый смысл сдался, и я купила, как мне пообещали в магазине, наиболее щадящую светлую краску для моей не очень-то густой шевелюры.
Заляпав в ванной комнате все, что только можно, я осваивала нехитрый процесс окрашивания и осветления, и наконец стала обладательницей не очень блестящих и живых, зато блондинистых волос. Обычно послушные, теперь они не хотели укладываться в ровное красивое гладкое каре, а норовили расползтись на отдельные вялые белые прядки. Зато это еще более соответствовало прическе Ансельма и заставило меня задуматься, а не крашеные ли у него самого волосы. Но здесь я оказалась в совершеннейшем тупике, и думать об этом бросила.
Когда я высушила наконец свои новые волосы и надела перед зеркалом панамку, восторгу не было предела. Глаза у меня тоже серые, хоть и не такие большие, как у него, и рот маленький, и, как ни странно, даже немного вздернутый нос. И замечательно, думаю, а то вдруг дошло бы до того, что я побежала бы в институт красоты с просьбой подкурносить мне носик!
Подрисовав немного серым карандашом глаза, чтобы они казались больше, я продолжала любоваться в зеркало. Я определенно становилась похожа на созданный мною мысленный образ. Правда, я девушка, и довольно хрупкая. Словно Ансельм, но еще совсем юный.
На следующий день у меня уже была широкая рубашка, брюки цвета хаки и кеды. Я стояла перед зеркалом и пыталась изобразить движения и позу, которыми обладал в моем представлении Ансельм. Мои тренировки не были напрасными, и я все сильнее походила на свой идеал, хотя в более юном возрасте. Я принимала перед отражением небрежные позы, откидывала голову и старалась нагло улыбаться. Я не могла отвести от себя глаз. Непрекращающиеся эксперименты с косметикой становились все более удачны, и я незаметно подбиралась все ближе к желаемому соответствию.
Мне казалось теперь, что он совсем близко. Я касалась зеркала ладонью, и отражение тоже прикладывало свою ладонь к моей, мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Иногда я забывала, что там, за стеклом, тоже я, и в эти минуты меня наполняло ощущение счастья. Теперь я чувствовала себя в своей тарелке, только если рядом было зеркало. На работе у меня на столе всегда лежала раскрытая пудреница, в которой обычно отражался один глаз и прядь белых спутанных волос. Так мне было спокойно. Конечно, рубашку-хламиду да брюки с кедами, и уж тем более панаму в офис, где я работала, нацепить было неприемлемо, но я упорно таскала с собой этот комплект одежды в пакете, чтобы вечером переодеться в уборной и любоваться отражением по дороге в метро. Когда кто-то заставал меня, выходящую из дверей нашего предприятия в таком виде, я без проблем выкручивалась, ссылаясь на дачно-огородные дела. В метро мутное отражение еще более было близко к воплощению мечты, и я не могла отказать себе в таком зрелище.
Приходя домой, я первым делом смотрелась в зеркало и говорила:
- Здравствуй, Ансельм!
После этого я меняла выражение лица, принимала расслабленную позу и, понижая тембр голоса, отвечала:
- Добрый вечер. Я тебя ждал.
Так мы вдвоем встречали этот вечер. Я начинала верить в существование Ансельма. Одна дома, я часами разговаривала с ним, сидя перед зеркалом, и все сильнее влюблялась в его идеальный образ. Ухищрения с макияжем достигли такого совершенства, что даже вблизи зеркало отражало мужчину моей мечты. Я научилась говорить низким голосом, легко меня интонацию на ту, которая должна была быть у Ансельма. Мы много и долго беседовали, и нам всегда был интересно слушать друг друга. Когда я говорила за себя, я отводила глаза, чтобы не видеть Ансельма, произносящего слова моим голосом. Когда говорил он, я с нежностью рассматривала его лицо, и он отвечал мне таким же нежным взглядом. У нас сходились мысли, были одинаковые вкусы, и я отгоняла от себя остатки здравого смысла, вопиющего о том, что наши общие мысли и вкусы на самом деле только мои. Зачем было об этом думать, ведь я была счастлива, полностью счастлива и больше не одинока.
Зеркал в моей квартире становилось все больше, я начинала тосковать, лишь только переставала видеть Ансельма, и знала, что он тоже скучает там, где этого стеклянного посредника нет. Зеркало – это всего лишь стекло, а за стеклом находилась моя мечта и судьба. Стеклянная гладь разделяла нас, и с этим ничего нельзя было поделать. Ах, сколько раз мне хотелось расколотить ее, но я боялась нечаянно сделать Ансельму больно, и это останавливало меня.
На стену, вдоль которой располагалась моя кровать, я тоже повесила зеркало, и теперь я ложилась спать не одна. Я долго смотрела на Ансельма, засыпая, и после того, как проваливалась в дрему, видела его во сне. Утро начиналось с его открытых глаз, на которые спадали белые лохматые прядки. Мне только одного недоставало – увидеть моего любимого с закрытыми глазами, когда он спал. Но он засыпал после меня, и просыпался раньше, а мне так хотелось хоть разок поглядеть на него спящего. Я прикрывала глаза и пыталась смотреть сквозь ресницы, но видела, как через еле заметные щелочки век он тоже подглядывает за мной.
Но, в общем, мне было хорошо и больше никто не был нужен. Наверное, знакомые, друзья или сотрудники удивлялись моему добровольному заточению и отречению от окружающего мира, но меня это не волновало. Я не замечала и не следила за тем, что происходит вокруг. Иногда, правда, мне хотелось выбраться куда-нибудь, чтобы развлечься, но я опасалась, что в месте, куда я приду, не будет зеркал, а без Ансельма мне там делать было нечего.
Потом я стала разговаривать с ним в метро, тихонько шептала ему на работе. Да, кажется, на меня стали странно поглядывать окружающие, но разве нам с Ансельмом это было важно?
Я сфотографировалась в его одежде, и теперь у меня была его фотография, которую я бережно хранила в бумажнике за прозрачной пленкой. Отсканировав ее, я совместила в графическом редакторе наши лица рядом, и теперь на туалетном столике около кровати стояла в рамочке наша фотография.
Так мы жили, пока я однажды не прогуляла работу. Мне в тот день не захотелось расставаться со своим возлюбленным. Потом пропуски участились, и я потеряла место. Я больше никуда не устроилась, никуда не выходила, разве только в магазин, чтобы купить нам поесть, благо еще оставались деньги. Придя домой, я красиво украшала стол, выставляла две тарелки, себе и ему: над столом напротив меня теперь тоже висело большое зеркало.
А потом за мной приехали. Приехали странные злые люди. Они хотели нас разлучить! Они насильно увезли меня из дома, где остались наши зеркала, и за ними Ансельм.
Я вырывалась и плакала, я не смогла бы жить без него, а они не понимали, что убивают меня. А может, знали это, и специально старались причинить мне боль. Эти люди сами, наверное, были одиноки и несчастливы и не могли смириться с моей любовью и моим счастьем. Они даже связали меня, замотали непонятной белой рубашкой с длинными рукавами, и завязали их у меня за спиной. Я выла и каталась по полу, поливая его слезами, повторяя только одно:
- Дайте мне зеркало, дайте мне зеркало!
Потом, видно, что-то снизошло на них, и они сжалились надо мною. Один из них принес мне небольшое зеркало и стал держать напротив меня.
- Ансельм! - Наконец-то мы снова увидели друг друга. Его лицо было все в слезах, и – боже мой! – он тоже был в белой спутывающей хламиде. Но мы с ним быстро успокоились. Нам было все равно, где находиться, главное, быть вместе и видеть друг друга. Не обращая внимания на человека, держащего зеркало, я медленно подошла к нему и коснулась губами губ Ансельма. Они были холодными как стекло, но его глаза потеплели, и он улыбнулся мне в ответ. Приходили снова какие-то люди, они о чем-то совещались, и я поняла, что они решили оставить мне зеркало.
С тех пор мы продолжаем жить с Ансельмом вместе, все в том же заведении, правда в другой комнате, где кроме нас еще живут люди. Но они нам не мешают, здесь каждый занят сам собой. Мне больше не связывают руки, и я могу гладить зеркальную гладь, за которой вижу Ансельма, и он тоже протягивает руки мне навстречу. Конечно, здесь всего лишь одно зеркало, и Ансельму не дают нарядиться в его любимую одежду. Но меня это уже не беспокоит. Мы вместе и это главное. Когда я ложусь спать, я прислоняю зеркало к стене около подушки, чтобы видеть его лицо, и мы подолгу шепчемся обо всем на свете, и еще о том, что все второстепенно, а важно лишь то, что мы друг друга нашли.
4 июня 2002 г.
Свидетельство о публикации №202060700107
Ансельм- мне понравился. Хотя на Клео я его не очень разглядетла.
Самира Кузнецова 24.01.2004 12:12 Заявить о нарушении