Отвратительный день

              ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ
            Фантастический рассказ

  Ну и отвратительный же выдался день!

  Аделина закрыла рот ладонью, чувствуя, что ее вот-вот может стошнить. Когда говорят, что беда липнет к беде, это обычно является правдой. Разве нет?
 
  Вчера вечером муж устроил ей безосновательную сцену ревности, которая переросла в дикое выяснение отношений. Ночью она почти не спала и по всем правилам заработала наутро сильную головную боль. В ход пошел аспирин, но облегчение было не долгим. По дороге на работу у крохотного «Фиата» Аделины спустило колесо. Запаски не оказалось, равно как и поблизости такси. Пришлось бежать на автобус.
 
  Но это было еще не все.
 
  На работу, в «Аргоникс» она естественно опоздала, за что и схлопотала выговор от президента компании Джозефа Харпера, который как специально болтался в их отделе, больше напоминая грозовую тучу, чем человека. Злость и гнев в его глазах сочетались, правда, с некоторым беспокойством – уже два дня, начиная с прошлого уик-энда, на работе не появлялся начальник отдела Кристиан Арматти, державший в своих руках контроль над исследовательскими делами «Аргоникса». Его мобильник молчал, домашний номер огрызался автоответчиком, и куда подевался этот очень даже обязательный и пунктуальный человек, похоже, не знала ни одна живая душа. В конце концов палец Харпера указал на Аделину:
 
  - Если Арматти не появится и сегодня, после обеда найди на его машине данные по проекту «Спейском».
Аделине, понятия не имевшей где и что предстоит искать, ничего не оставалось, как кивнуть. Во время обеда она думала, что после всего происшедшего кусок не полезет ей в горло, но желудок имел другое, отличное от своей хозяйки, мнение. Перекусив в ближайшем кафе, она решила сократить обратный путь, свернув в переулок, и там увидела это... Полиция, толпа, желтая оградительная лента и... труп. Зрелище было не из приятных. Ноги покойника торчали из багажника припаркованного к тротуару автомобиля. Аделине показалось, что она видит кружащихся над строгими лакированными туфлями мух, и тошнота плотным комом подкатила к горлу.
 
  Стараясь не смотреть в ту сторону, бледная, как полотно, молодая женщина миновала толпу.


  - Так, ну еще поиск по ключевому слову…
 
  Аделина сидела в кабинете Арматти перед ярко горящим квадратом монитора и с неровно бьющимся сердцем гоняла «мышь» по коврику, пытаясь воедино собрать все, что касалось «Спейскома». Буря в животе, вызванная зрелищем извлекаемого из багажника трупа, уже поутихла. Головная боль тоже почти прошла, оставив после себя лишь легкую пульсацию крови в висках. Однако, по большому счету, легче Аделине не стало. Чудовищный марафон стрессов надолго лишил ее душевного равновесия и спокойствия.

  Она обвела взглядом кабинет, который с этого ракурса видела впервые. Стол и окружающее пространство занимало огромное количество офисной (и не только) техники, причем о назначении многих из устройств, Аделина даже не догадывалась. Из окна открывался вид на Южный аэропорт. Зрелище заходящих на посадку и взлетающих самолетов было одной из слабостей Арматти. Второй слабостью были гоночные автомобили, фотографии которых украшали три из четырех стен кабинета. Правда этому могло найтись и другое объяснение: «Аргоникс» разрабатывал навигационные системы для большинства этих машин.

  Вообще, не смотря на какой-то странный огонек чужеродности в глазах, Аделина – да и многие в отделе – питали к начальнику искреннюю симпатию. Его уважал сам Харпер, с губ которого однажды сорвалось признание, что он не знал никого с таким «нюхом на перспективу», как у Арматти. В уважении Харпера к Арматти, правда, прослеживалась еще одна тема. У начальника исследовательского отдела в свое время были все шансы занять пост главы корпорации, но он по неизвестным причинам уступил это место Джозефу. Аделина порой задавалась вопросом, чем занимался Арматти до «Аргоникса» – поговаривали, что, придя в корпорацию пятнадцать лет назад, он сразу стал руководить научными разработками – но, судя по тому, как он выглядел, до этого он, видимо, только лишь учился в колледже, что было как-то странновато. В последние дни он выглядел, кстати, вообще великолепно и, если бы речь шла о ком-нибудь другом, она сказала бы, что этот человек влюблен. Этой же причиной как раз можно было бы объяснить отсутствие Арматти в офисе, если бы… Если бы это не было полной ерундой.

  Закоренелому холостяку Арматти, конечно, ничто не мешало наконец кого-нибудь найти, но чтобы страсть поборола у него чувство долга по отношению к работе? Те, кто проработал с ним больше пяти лет, знали что это бред. Или все-таки...

  - Ну-ка, хватит сплетен! - Аделина одернула себя и, вздохнув, сосредоточилась на работе.

  Она уже согнала все файлы, в названии которых фигурировал "Спейском" в одну директорию, добавила туда же то, что пришло по электронной почте и что валялось по разным каталогам и базам данных. Напоследок вот завела поиск по ключевому слову.

  Компьютер выдал список из дюжины наименований в привычном (имя/тип/размер/дата) виде. Аделина скользнула по ним взглядом и замерла. Текстовый файл с названием «Кареола» был датирован пятью часами вечера пятницы. Конец рабочего дня перед самым уик-эндом. Последний документ, с которым работал Арматти перед тем, как… исчезнуть.

  Чувствуя какое-то странное возбуждение, Аделина кликнула по ярлыку курсором…


  «По большому счету, я не знаю, зачем пишу эти строки. Может быть, потому, что у меня есть час до приезда Кареолы и я не знаю, чем его занять. Я не могу заставить себя сейчас работать, а на моем компьютере нет никаких игр. А может быть причина в том, что какая-то часть меня все-таки верит предупреждению Арктурии. Какая-то очень подозрительная часть.

  Ладно, все по порядку.

  Я бессмертен. Я повторял эти два слова чудовищное количество раз на протяжении не одной сотни лет, но вот так, на экране монитора, я вижу их впервые и они кажутся мне неестественной глупой выдумкой, хотя это не так.

  Это правда.

  Нет, вообще я могу умереть. Мою жизнь может оборвать то же, что и жизнь любого обычного человека, начиная с пули, и заканчивая СПИДом. Болеть я тоже умею, как и любой смертный. Просто мой организм по непонятным причинам абсолютно не стареет и я думаю, если вести осторожный образ жизни, я смогу жить вечно.

  Хм, на экране это выглядит второсортной фантастикой, но эта фантастика – часть моей жизни. Даже больше. Эта фантастика и есть моя жизнь.

  Первое мое воспоминание относится к Португалии времен Колумба – я имею в виду то время, когда он, проживая там, предлагал проект западного пути в Индию тогдашнему королю. Впрочем, с самим Колумбом я знаком не был, и даже его не видел, просто это наиболее яркий ориентир. Год этак 1482 или 83, если не ошибаюсь. Мне кажется, я существовал и раньше, но вспомнить что-то конкретное не могу.
 
  Да, важный факт, я такой не один. В самом начале я упомянул Арктурию. Она бессмертна, как и я. Может быть есть еще такие же, но мы больше никого не нашли, да и не так это легко: взять хотя бы нас двоих – мы делаем все, чтобы никто ничего о нас не заподозрил, а это на рубеже третьего тысячелетия довольно сложно. Я, например, выбрал шпионскую тактику, заключающуюся в периодической смене адресов и имен; живу в больших городах и работаю в солидных фирмах. Арктурия предпочитает скрываться подальше от людского общества. Думаю другие бессмертные, если они есть, живут тоже достаточно скрытно, так что шансов встретиться у нас ничтожно мало. Мой энтузиазм в этом вопросе никогда не был большим. В отличие от Арктурии. В этом, правда, что-то есть. Собственно, ведь не всегда же мы были знакомы – это она меня разыскала. Ох, ну и давно же это было! Почти четыре века назад. 385 лет, если быть точным.
Конечно, это все странно. Я хотел сказать странно не только для кого-нибудь со стороны, но и для нас самих. Мы не знаем, как и зачем попали в этот мир. И, вообще, главный вопрос о смысле жизни у нас, вечных, по-моему стоит гораздо острее, чем у простых смертных. У нас с Арктурией было много версий по поводу нашего происхождения и целей существования, но мы так ни к чему и не пришли. Вполне возможно, что любая из наших гипотез (к примеру, что наша родина – Атлантида) и есть правда, но доказательства... С доказательствами было туговато. Да я, если честно, и не знаю, стоит ли разгадка тех сил и времени, что мы вкладывали и до сих пор вкладываем в свои изыскания (вспомнить хотя бы лихорадочные поиски Грэгори Уайда в надежде, что созданный им персонаж «Горца» суть нечто большее, чем просто выдумка). Впрочем, наверное, стоит, а я – дурак, и не могу в последнее время думать ни о чем другом, кроме Кареолы. Я без ума от этой женщины, но... Ладно, время еще есть. Сначала об Арктурии.
  Она разыскала меня по легенде о летающем Дьяволе, в которую я неосторожно вляпался, испытывая планер с эскизов Леонардо да Винчи (хотя его самого мне тоже знать, увы, не довелось). Потрясающая, надо сказать, затея была для XVI века. Как сейчас вспомню... Я вообще обожаю небо. Каждый раз оно такое разное, но всегда величественно и необъятно. И вечно. Я работал над идеей планера – ну, с перерывами, естественно, – почти двадцать лет и добился-таки успеха. Чувство полета, свобода – это непередаваемые чувства. Я видел землю сверху задолго до первых воздухоплавателей. Я видел землю так, как видят ее птицы и это... великолепно. Словно одержимый, я поднимался в воздух снова и снова, через неделю поплатившись за свою беспечность. Меня схватили и собирались казнить как колдуна... или демона, не помню. Машина и все чертежи были уничтожены. Арктурия «спасла» меня за день до костра. В кавычках – потому что, во-первых, поначалу я принял ее за предводительницу банды разбойников и считал, что попал, как говорится, «из огня да в полымя», а, во-вторых, мне все равно ничего не грозило, так как я подкупил судью. Как бы там ни было, мы познакомились, и вскоре я узнал, что не один в своем долголетии. Арктурия помнила еще суд над Жанной д`Арк.

  Мы были вместе около тридцати лет, объединенные общей идеей найти себе подобных. Не стану скрывать, все это время мы были любовниками, да и после это случалось неоднократно. Стать родителями нам, однако, было не суждено. И я, и Арктурия, физиологически бесплодны. У меня есть, правда, подозрение, что одна фрейлина испанского двора все-таки забеременела от меня, но, даже если отцом действительно был я, узнать, бессмертна ли рожденная ею дочь, или хотя бы просто будет жить дольше современниц, мне не удалось. Девочка умерла в возрасте шести лет. Несчастный случай. Ее звали Вероника. Сейчас от ее могилы не осталось и камня. И… я не хочу вспоминать об этом.

  Мы с Арктурией… Мы любили друг друга. Признаться, я и сейчас отношусь к ней с особой теплотой, но в ней нет того, что я уважаю и ценю в людях (наряду с профессиональной пригодностью это мой главный критерий отбора подчиненных) – способность принимать человека таким, какой он есть. Она жестка и целеустремленна, как стрела в натянутой тетиве. Я не говорю, что это плохо. Это очень важно, но... Я всегда иду по пути наименьшего сопротивления и, при этом, не сказал бы, что ничего не достиг в жизни - стоит посмотреть хотя бы на мою коллекцию собственных визитных карточек. Жизнь у меня, правда, длинная, это надо учитывать.

  Поначалу мы с Арктурией считали, что при таком раскладе характеров сможем прекрасно дополнять друг друга: я со своей гибкостью и интуитивным влечением к прогрессу и она со своей бескомпромиссностью и потрясающим знанием истории. На самом деле оказалось не так. Идеальной пары из нас не получилось, да и вряд ли могло, хотя 30 лет не такой уж малый срок, особенно по теперешним меркам. Естественно навсегда расстаться мы, несмотря на все наши разногласия и размолвки, не могли – в силу своей природы мы просто должны были поддерживать связь друг с другом, одинокие песчинки вечности в океане смертей и рождений. Да и «навсегда» – такое двусмысленное понятие.

  Мы избрали традицию встречаться раз в два года на первую полную луну осени в маленьком городке на южной стороне Пиренеев. Там это самое прекрасное время года. Теплое море, тронутые первым дыханием осени холмы и бездонные небеса, в которые хочется нырнуть с головой. Необычайные были дни. Мы обменивались информацией, анализировали ее, строили планы. Мы занимались любовью и просто болтали ночи напролет, пока в окне снятого на неделю дома висела желтая тарелка луны.
Так было лучше. Проблемы, заставившие нас разбежаться по разным концам Европы, были уже в прошлом. Время от времени, чтобы не вызывать подозрений, мы меняли место, но ранняя осень и заглядывающая в окно полная луна оставались неизменными, как неизменными оставались и мы сами.

  С приходом прогресса романтика ушла. Даже не романтика, а какие-то чары, окутывавшие наши с Арктурией встречи, потому что романтика... она осталась, воплощенная в красивых авто и гирляндах ночных электрических огней. Исчезло что-то другое.

  Да, что-то этот мир с приходом техники безусловно утратил, но в данный момент я не могу припомнить ничего такого, чего прогрессу не удавалось заменить, и заменить с успехом. Но, таков уж я, с содроганием вспоминающий клопов в соломенных постелях и отсутствие понятно каких удобств. У Арктурии на этот счет другое мнение.

  После второй мировой, которую я пересиживал в Штатах, а Арктурия - на островах Тихого океана, мы больше не были на Пиренеях. Не были вместе, я хотел сказать. Арктурия иногда посещала места наших встреч, надеясь найти там... я не знаю что. Вернее, знаю, но это невозможно выразить словами. Тень прошлого, может быть. Я ведь и сам пару раз приезжал туда, хотя ни за что не признался бы в этом. Вид нефтесборщика, ползающего в бухте, где когда-то покачивались на волнах фрегаты и бригантины, заставил меня усомниться в целесообразности прогресса, хотя в этом я тоже никогда не признаюсь. Ведь в какой-то мере я его родитель, в какой-то мере дитя.

  Я сижу сейчас за компьютером, способным при необходимости рассчитать вывод на орбиту космического спутника. Мое оборудование позволяет принимать информацию более чем в ста возможных форматах. Связь с любой точкой земного шара занимает секунды. Не выходя из офиса я практически могу издать книгу или сделать фильм. Через мои руки проходят тысячи изобретений, сотни разработок, десятки готовых проектов государственного масштаба. Даже мой начальник до конца не знает обо всех из них. Это и понятно. Он всего лишь глава корпорации, я же, если вдуматься, эксперт по будущему... проистекающему из прошлого.

  Вы можете спросить меня: «Чем встретит нас завтрашний день?» и я, как вышеупомянутый эксперт, скажу – автомобилями на водороде и потрясающей по надежности и дешевизне космической связью, проходящей в наших реестрах как проект «Спейском». Но, если вы поставите вопрос так: «Что свалится на наши головы завтра?», мне не удастся ответить. Я всего лишь человек. И годы наблюдений за подъемом человечества из тьмы к звездам не сделают меня равным богу или даже хотя бы гению. Я знал гениев и знаю о чем говорю.

  Проклятье, до приезда Кареолы, если она, конечно, не опоздает, осталось совсем немного времени, а я еще ничего не рассказал о ней. Правда, пробежавшись по только что написанному, я понял, что писатель из меня, как из Саддама Хусейна хиппи, поэтому в понедельник я первым делом сотру этот файл ко всем чертям. Но это в понедельник, а сейчас я чувствую, что все-таки должен завершить начатое.

  Реальным образом я познакомился с Кареолой ровно год назад и приближающийся уик-энд, который мы проводим вместе, как раз приурочен этой годовщине. Нас ждет красивый отель в горах, столик со свечами на двоих и полная постельных приключений ночь. А когда наступит рассвет...

  О, я, кажется, отвлекся. Замечтался – так будет вернее. Сколько живу на свете – всегда восхищался этими творцами пера, которым без проблем удается придерживаться выбранного сюжета и заранее разработанной линии повествования. Нет, порой и мне приходилось заниматься литературой, но те труды были связаны непосредственно с моей работой… с техникой…
 
  Ладно, короче. Кареола тоже в некотором роде бессмертная, но не так, как я, или Арктурия. Кареола прямое доказательство верности теории переселения душ. Реинкарнация и прочее такое... Я полагаю, что подобное происходит без исключения со всеми людьми, но разница между ними и Кареолой в том, что она помнит свои прежние воплощения - их у нее было уже восемь. Каждый раз после смерти, вне зависимости от того, была ли она естественной, или нет, она рождается вновь - совершенно в другом месте, имея новых родителей – и к пятнадцати-шестнадцати годам полностью вспоминает все, что было с ней до этого.
Не смотря на резко отрицательную оценку Арктурии, я считаю нашу встречу счастливой случайностью и, на данном этапе, пожалуй, никто не убедит меня в обратном. Нас, раз уж на то пошло – мы ведь любим друг друга.
 
  Так вот, как это было. Год назад репортер одного известного научно-популярного журнала письменно попросил у меня интервью по поводу начала инвестиций в проект «Спейском». Совершенно не догадываясь о том, кто этот самый репортер, я, так уж и быть, выкроил часок для встречи и...

  Для меня события того дня как в тумане. Передо мной предстала высокая смуглая брюнетка лет двадцати пяти. Вольный деловой костюм эффектно подчеркивал стройность ее талии и красоту ног, но самое главное крылось в зелено-коричневых глазах, которые показались мне удивительно похожими на глаза одной женщины, которую я знал много лет назад. Но, если для меня все ограничивалось только этим, то сама Кареола... Видите ли... она и была той самой женщиной, о которой я вспомнил. И она узнала меня.
 
  Не смотря на то, что год – пустяковый с точки зрения бессмертного срок, я вряд ли смогу детально вспомнить как все произошло – я имею в виду как мы открылись друг другу, какими словами это было сделано. В этом, пожалуй, как и у всякой монеты, есть две стороны. Отрицательная сторона заключается в том, что я утратил в тот момент контроль над собой, поставив под угрозу свое существование (замечу – свое, потому что про Арктурию я все-таки промолчал). Плюсы же заключались в том, что я почувствовал себя с Кареолой полностью раскрепощенным, свободным от многолетних оков, к которым обязывала меня моя природа; это были одновременно чувства комфорта и полета. Я, конечно, немного преувеличиваю. Мне можно возразить, что если бы я ошибся в Кареоле, то не рассуждал бы сейчас так, или не рассуждал бы вообще, но, надо признаться, что я устал от черствости и цинизма, без которых невозможна моя жизнь. Сегодня ты играешь с детьми, а завтра на могилах этих состарившихся детей уже вырастают деревья. Это, знаете ли, трудно вынести, оставаясь при этом самим собой. Да я уже и не помню, что это означает. Арктурия могла бы понять меня. Да она и понимает, но при всей моей дружбе и уважении... От Арктурии я тоже немножко устал. Тем более, что она продолжает настаивать на своей точке зрения. Поначалу я счел отрицательное отношение ее к Кареоле ревностью, хотя понимаю, при том, количестве партнеров, что было у каждого из нас в течение нашей жизни, это звучит просто глупо. Тем не менее, первое, с чем обратилась ко мне Арктурия, когда я в тот же вечер обо всем ей рассказал, была клятва о сохранении в тайне факта ее бессмертия. Как человек чести я до сих пор не нарушил данное слово, но...
 
  Я считаю, что Арктурия не права!
   
  Как все это она объясняет сама? Глубокий выразительный вздох. По правде сказать, она только неделю назад попыталась что-то объяснить, но это выглядело наспех слепленной сказкой. Однако…

  Кто знает, какую-то бациллу сомнения она в меня все-таки запустила. Но я немного забегаю вперед. Долгое время я сам объяснял недовольство Арктурии тем, что в последнее время забросил наш с ней исследовательский проект «Долгожитель». Дело в том, что (как я уже упоминал) мы долгие годы бьемся над загадкой нашего существования и бьемся пока безуспешно. Возможно, нам могли бы помочь современные исследования наших организмов на уровне ДНК и тому подобное, но мы, понятное дело, вовсе не собираемся сдаваться для проведения подобных опытов какой-нибудь из государственных организаций. Исследования нужно проводить в частном порядке. Вначале мы были не готовы из-за недостаточного уровня развития нужных нам технологий, потом понадобилось время, чтобы раздобыть достаточные для создания секретной лаборатории средства, а денег понадобилось ох, как много. (Нужно ли упоминать, что основные расходы взял на себя я?) По сути, оснащение лаборатории почти закончено, осталось решить вопрос с персоналом, профессиональным и «немым», но на это нужно время, которого у меня всегда было мало, а с появлением Кареолы...
 
  Ладно, чего оправдываться!? Я не знаю или, если точнее, не помню, что такое первая любовь – такие знания я могу почерпнуть лишь из книг и фильмов, но мне кажется, то, что я испытываю по отношению к ней, Кареоле, очень близко к этому чувству. И этим сказано все!

  Так, осталось «черкнуть» совсем чуть-чуть. Арктурия настояла на том, чтобы я снабжал ее фактами из биографий прошлых жизней Кареолы. Мне было очень неприятно делать это, я чувствовал и чувствую себя предателем, но долг перед четырехсотлетней дружбой взял верх. К тому же, сообщая Арктурии эти сведения – детали, извлеченные чуть ли не из постельных разговоров, – я надеялся, что она наконец изменит свое глупое, построенное на нелепых домыслах мнение. Больше всего мне хотелось бы, чтобы мы стали одной семьей. Так вот, одним из таких сообщенных Арктурии фактов было то, что в предыдущей жизни Кареола носила имя Сюзан и жила перед второй мировой войной в Детройте. А неделю назад я получил по факсу статью из “Детройт телеграф” за 16 июня 1938 года, в которой говорится, что некая Сюзан Эльмут приговаривается к смертной казни за удушение своего мужа. На фото ужасного качества была молодая пара – мистер и миссис Эльмут. Снимок, даже если бы он показывал Сюзан крупным планом ничего не давал и дать не мог. Как я уже знаю, сходство между различными воплощениями Кареолы можно было найти лишь в глазах, да и то не всегда. Но даже если допустить, что Кареола и была той самой Сюзан Альмут, может быть, она невиновна и осуждена ошибочно, а, может быть, у нее просто не было другого выхода, нежели как совершить это. Порой ведь вопрос стоит именно так: убить или умереть самому. Мне тоже приходилось бывать в таких ситуациях. Я знаю, о чем говорю, но... Мне все-таки не хотелось, чтобы это оказалось правдой. Пока я не верю тому, во что так усиленно тычет меня Арктурия, но, кажется, пришло время расставить все точки над «i». Сегодня я спрошу Кареолу о предыдущей жизни. Я займусь этим сразу, как только мы встретимся, а потом нас ждет прекрасный уик-энд. Рассвет и закат солнца в горах. Страсть и нежность. Я верю своей любимой и смогу доказать, что…

  О, вот и ее красный “Шевроле”! Ах, эти большие американские машины… Так, она уже въехала на стоянку “Аргоникса”. Я пошел.

  Кареола, я тебя люблю!»


  Полицейский Мартин Торезе записывал в свой блокнот:
  "Труп: белый мужчина. Приблизительный возраст - 40-45 лет. Волосы черные, короткие. Рост – примерно 1,80.
Одет: рубашка светлая, костюм темно-синего цвета, галстук. На ногах черные лакированные туфли."
  Смерть наступила в результате удушения. Примерное время смерти - вечер или ночь 23-го (пятница). Труп обнаружен в багажнике красного “Шевроле-Каприз” без номерных знаков.
Документы, как личные у покойного, так и документы на машину отсутствуют.
  Он поставил время и спрятал блокнот, проклиная тех, кто допустил это идиотское сборище зевак на месте преступления. Вот через толпу протиснулась красивая молодая девушка и остановилась, с трудом сдерживая тошноту. Торезе проводил ее взглядом. Интуиция подсказывала ему, что у этой крошки сегодня выдался отвратительный день.