Повелитель домов

Часть первая.
Каменные панцири полиглазых домов разевают свои двухстворчатые челюсти и то пожирают, то сплевывают предательски слепых людей. Языки молчаливых (муравьиных) пенат лестничными клетками выливаются во дворы, плавно превращаясь в грубую наждачку асфальтированных дорожек. Эскалаторы лестниц тянут слепцов снизу вверх, сливают сверху вниз. При этом отходящими поездами пыхтят лестничные ребра под тяжестью подкованных человеческих копыт, и отрываясь от заданной плоскости, вибрируют деревянные сливы перил. Люди сонными жуками ползают взад вперед. Жалуется на свою неблагодарную работу лестничный дух. Гонит он двуногих подальше от лестниц, прячется в уголках плит шершавым эхом. Я в стенах. Слежу за ним.
Города населили некогда прекрасную планету, и теперь божественные сферы не могут отыскать ничего кроме выстроившихся в ряд бетонных вагончиков бортика. Да, города! Они очертили Землю и теперь, если вы хотите убежать из ячеистых объятий обязательно попадете в   очередные лабиринты правильно отшлифованных, выточенных и выстроившихся по всем архитектурным правилам каменных кубиков.
Города! О них знают все. Я живу в городах. Слышу, как и сейчас бьется их каменное, мертвое, огромное сердце; движутся кровяные шарики лести, а питательные огоньки души растворяются на безжизненных устах текучей толпы.
Над крышами светит солнце Времени. Под ним черными буквами аккуратно выведено слово: «смерть». Брови времени хмурятся. Время пытается взобраться на будущее, ухватится за его косматую голову. В этой бешеной гонке в никуда, гонке за призраками вечности погибают люди. Время бежит от чудовища прошлого, которое держит в руках зеркало правды. Взглянет в него время - и вот его меньше.  Настоящее, прошлое и будущее - (сии три) кровь вечности, где только настоящее знает сколько впереди будущего, ибо взвесило на себе тяжесть прошлого.
По утрам, как только раскаленная кузница Гефеста обретает всю полноту присущую сфере и, наконец, презрев то из чего вылезло, возвышается над  горизонтом,  «Сити», повинуясь инстинкту поесть и желанию сбрить колючую щетину, вскакивает на шипение уже растекшейся по сковородке яичницы.. Армия тел,  хлюпая миллионами заспанных шагов по раскрасневшимся каплям отправляется на работу, чтобы дожить до вечера, где ее ждет - нет не родные и близкие, нет не Любовь и бессмертное искусство - черный ящик. Его сияющий миллионами оттенков цвета экран допивает последние соки, тем самым, подготавливая тело ко сну. Телевизор, подобно наркотику, останавливает течение мысли, так взболтанные биты информации, слабея, оседают на илистое дно мозга, который седеет и плавится. За своей ненадобностью - уж так устроено в природе - воображение постепенно дряхлеет и в хаосе сменяющихся картинок теряет былое Величие. Человек не чувствует этого, но незаметно не остается ни мыслей, ни воображения; он перестает видеть сны, а слезы делить ровно на три части лицо и душу. Потому что  синтезатор цвета плачет за нас. Он играет в любовь, - мы играем вместе с ним;  рисует обман -  мы мним, что это нас обманули; он  проговаривает в слух умные мысли, а мы уже почти уверены - мы их придумали. Так в телевизорах пропадают люди. Смотрящий «ящик», словно растаявшее мороженое, - сладкий, липкий. Дотроньтесь до вперившегося в сияющий глаз. Да, знаю! - На руках это чувство - сладкое и липкое! В городах многие так живут - от телевизора до телевизора. И Каждый новый день такой жизни превращается в окно в никуда, в окно на другие дома, а мир - в смену одних и тех же картинок. Только в Сити телевизор заменил тепло общения. (Откуда непонимание?)
(маленькое отступление: Мой сын смотрит «ящик». Мы вдруг перестали находить общий язык. - Особенно забавляет: «Вдруг»; «молодая семья купила новый телевизор», «надпись на заборе: телевизор - спаси и сохрани»).
По ночам людские души чернеют, и дьявол царапает кого ни попадя острыми перышками огненных роз, разбавляет плевками добро. - По ночам в город пробирается голод, страх и безумие. - В темноте каменных лабиринтов убивают… Если сейчас Селена разливает серебро в лужи, то  просто прислушайтесь. -  Убивают…
Я родился в городе. Если хотите, вылез неловкими движениями из его раскормленного брюха. А посему собственными глазами видел технократические шестеренки. Сити сделан из пластмассы, камня и стали, которые склеены, скреплены и сварены на растворе непонимания. Здесь телефон заменяет лица любимых, а друзей компьютер. Здесь пустые комнаты выглядят лучше чем полные, ибо в них живет пустота. С нее же берет свой отсчет Начало. Заходишь и оно приветствует тебя - шуршит, гладит обнаженные стены. Полные комнаты называют квартирами. Из их квадратных форточек нежнейшими струйками стекается на мостовые желчь семейной ругани.  Жирные от мебели они хранят тайну человеческих судеб и когда хозяева «уходят», стены продолжают хранить запечатленные лица.
В городах живут для того чтобы прилично умереть. С такой моралью весь спектакль превращается в монотонные шевеления крематориев, и на общем фоне красные лампочки смысла сублимируются не в продолжение весны кровью детей,  но в полные стаканы на проводах.  Местами поменяются стороны, сестры уже не узнают друг друга. Сестра смерть пялится на жизнь, а видит только двуглавую шизофрению фонарных столбов.
Тысячелетняя боль ложится на мои плечи и свинцовым загаром поблескивает на груди растрескавшееся сердце. Вдоль дороги вдыхаю бензиновый пар и окислившуюся пластмассу! Флюгера исполинских труб правят лентами ядовитого дыма. В поцелуях сточенных пальцев рождается пыль и заставка небес роняет серую перхоть в лавину кишащего брюха.  Я жду, когда город зайдется в предсмертной агонии. Я верю, - надвигается великая тишина. Грядет победное молчание, которое станут нарушать только лестничные духи, подпрыгивая маленькими пластмассовыми бутылочками, словно в пустынях перекати-поле, на  раскаленных проспектах. Природа прожуёт город.
Свети, свети безмозглое электричество! Я эхо, живущее в пустоте, меня нельзя осветить!
Рыскайте, рыскайте злые собаки! Я - ветер, поющий крыльями свободы!
Считай алчность, трогай холодные кружочки! Кричи, раздирай мои уши жестокость!  Я - дряхлеющий дракон мудрости! Я - спокойствие дремлющее на лунных струнах таинства! Я - одиночество, спустившееся на Землю в пулеметных очередях ливней! Я - сон. Когда я проснусь вас уже не будет. Время не пощадит никого. Только я останусь. Эхо, которое живет в белоснежной тишине еще не написанных страниц. Я - горб пирамид, прорвавший шелк времени. Я в том, кто знает обо мне. Теперь ты знаешь! Теперь я в тебе. Теперь ты ненавидишь город.
Я рву себя на кусочки и отпускаю по ветру, чтобы найти… через сотни лет… в зеленом здании матери нашей Природы.        Кто Я?…


Часть вторая.


Если вы  еще не поняли, - этот фильм про город, ставший живым творением рук человеческих (будь они прокляты). В нем все искусственное, начиная с самого простого - пищи, и заканчивая вершинами (апогеями) обмана - человеческими чувствами. Единственное до чего пока не добралась острая кость фригидного - это одиночество. С ним как с маленьким ребенком возятся матери нашего сознания - любовь, вера и надежда, не сомневаясь в заключенной в нем искренности. Уголек одиночества холодным синим пламенем греет заледеневшие руки и, кутаясь в черный плащ с высоким воротом, гуляя по узким улочкам, я совсем не боюсь потерять тепло общения, не разговаривать тысячелетиями, забыть где мой дом и в каком сундуке замурована тайна. Не боюсь, что длинные фалды плаща станут красными от грязи и боли, ибо отныне сквозь  крылья моей судьбы уверенно бьют ключи родника одиночества. Утоливший жажду из них не ведает пути назад.
Толпы тешат себя сознанием того, что это они создали город. Для них он всегда останется всего лишь прирученной зверушкой, которая, если ее хорошо попросить сделает все как надо. Очень много лет назад  было именно так, но не сейчас. Тогда Властелин Домов помогал и можно было еще отказаться от его услуг. Теперь уже поздно. Мы превратились в кровь, несущую питательные вещества по капиллярам дорог и коридоров. Затаив дыхание и, притворяясь будто послушен, Седой Истукан ждет, когда наступит его время. Будущее Повелителей Улиц не за горами. Его туманный образ стоит у меня перед глазами, на которых наворачиваются слезы. От понимания своего бессилия что-либо изменить хочется вгрызаться в собственную плоть, втаптывать тело в землю, чтобы ничего не слышать и не видеть. Гея станет мне пухом.  Одеялом земля накроет тело. Голову рвет на части. Города размножаются, словно люди или животные. Нет, словно люди. Как живые плодят друг друга волей человека. Кто-то скажет: «мы построили Их!». Я отвечу: «Они сами построили себя! Обманули нас! Слепых, не хочущих поверить!».  Стена к стене, крыша у крыши движутся они, предвкушая великое воссоединение множества в одно - Единое - Землю-Город. Когда-нибудь не останется ничего кроме улиц, на которых каждый одинаково одинок. Это будущее ждет нас. В нем нельзя отличить где начинается один и заканчивается другой города. Это планета-ГОРОД, разве что изредка прерываемый парками природных заповедников, где зеленые деревья будут тянуть свои хилые руки-ветки к потускневшему небу. Тогда я тихонько спою реквием по мечте,  надрываясь до хрипоты, по свободе. Словно в зоопарки в эти парки станут приходить люди полюбоваться на былое величие Природы. Будущее ждет тебя. Потом исчезнут люди, чуть позже  толпы. Гордо и бессмысленно прозвучит в подворотне: «Человек!».                И все начнется с начала.
 











































Властелин домов.