Как я была одержимостью

Однажды ночью я заболела. В глазах темно, в ушах жар, а в мыслях ты. Даже и не ты, а он, тот человек, что встречает меня каждый вечер на остановке, берет за руку и куда-то отводит.
Сначала я думала, что мы ходим домой, где мы пьем черный чай с белым молоком, слушаем звуки, такие разные – иногда веселые и бойкие, но чаще тягучие и грустные, что-то говорим, о многом молчим, а потом засыпаем разными снами. И бывают у нас сны розовые, бывают глубокими, но чаще они страшные.
Из-за них мы решили совсем никогда больше не спать. Ты принес много английского ириса – такого коричневого и сладкого, а я много молока – холодного и белого, мы больше никогда не ложились спать.
Утром я вновь куда-то уходила, и он наверное тоже. Вечером же он снова брал меня за руку, когда я покидала транспорт. И опять – чай, молоко, ирис, звуки и краски – такие разные – каждый из нас делал свое дело. Делал хорошо. Но, я не пустила его в свой мир цвета и мысли, а он запретил для меня свой – звука и ритма.
Нам было хорошо?
В доме, где мы жили всегда было красочно и громко, по утрам я продолжала свой побег, смывая до синевы утренней росой остатки сосуществования и обрывки красок, и огрызки звуков.
А он?
Иногда я думала, что он просто болен… мной. А он говорил, что я  - музыка, которую он желает играть и петь до последней ноты. Я испугалась, ведь так и не узнала, что значит музыка, и как ее поют.
Тогда измученная и бледная я заболела ним, тобой. Только болезнь моя была тоже другой, отличной от твоей. Ведь ты болел одержимостью, а у меня была аллергия. И когда я слышу твой запах – руки мои холодеют, я умираю от удушья, бегу, так далеко, пока ноги несут, спотыкаются и….
Теперь я живу здесь, без сна, без тебя и без цвета – я запретила его, рисую только черным. Черный – вот мой цвет, он делает меня такой же, как ты – одержимой.