Гора красных маков

Однажды настанет ваш черед, и тогда крепчающий морской ветер позовет вас в путь. Вы увидите призыв в изможденных лицах друзей, услышите его в скрипе снастей, ругани портовых грузчиков и воплях ненависти городского собрания. И как только не останется сил противиться этому зову, жрец старательно занесет имена, дату отбытия и пункт назначения в длинный свиток, где помимо ваших значится уже немало имен и дат. Тот свиток будет пылиться в одной из многочисленных ниш храмового архива, до тех пор, пока город не получит вестей о вашей судьбе. Живы ли вы, освоились и процветаете на новой родине, или напротив - разбились о скалы, убиты и посажены на кол - жрец Врача запишет все, как есть. Он не жалуется на недостаток работы: ведь каждый день из гавани выходят корабли, владельцы которых не надеются воротиться домой.

Очертания берега тонули в белесой рассветной мгле.
- Будет жаркий день, - заметил Стюфон, перегнулся через натянутый канат и смачно плюнул за борт.
Акорн рассеяно кивнул, не отрывая взгляда от заросших ковылем береговых склонов. Неутихающая изжога от прокисшего вина и свежепосоленной сельди в сочетании с качкой доводила его до настоящего отчаяния.
Его собеседник, коренастый субъект лет тридцати пяти - сорока, привык никогда не расставаться с оружием. Соратники подшучивали над Стюфоном, поговаривая, будто бы он даже развлекается с гетерами и посещает бани, не снимая своего потертого льняного панциря. Первое, между прочим, было чистой правдой; второе - не в полной мере, поскольку даже сам суровый ветеран позабыл, когда в последний раз мылся в настоящей бане.
Далеко по водной глади разносились визгливые трели флейты. Сидевший на корме флейтист своей игрой задавал темп гребцам, и двадцать пять пар кипарисовых весел ритмично резали пенистые волны чужого моря.
- Напрасно мы пропустили ту чудесную вчерашнюю стоянку, - недовольно пробурчал Стюфон, вытирая испарину, проступившую на лысеющем лбу. - Превосходная гавань, роща, источник, удобные скалы для крепости - что еще можно пожелать?
- Не вижу смысла возвращаться к давнишнему разговору, - мрачно отрезал Акорн, в раздражении передернув плечами. - Оставим это. Наш путь лежит в бухту у горы, на которой растут красные маки. Мне не нужны другие стоянки!
- По большому счету, не все ли равно, где заложить поселение? Для города нужны плодородные окрестности, запасы дерева и камня, пресная вода, место для укрепленного форта, и удобная якорная стоянка. В последние две недели за нашей кормой остались по меньшей мере три подходящих для этой цели места!
- Отец завещал мне найти Гору красных маков! - ответил поворотившись к собеседнику Акорн. - И я отыщу ее, клянусь богами, чего бы это ни стоило!
Стюфон неодобрительно скривился.
- Мы отыщем, - поспешно добавил Акорн, бросив взгляд на его кислую физиономию.
- Люди устали от долгого плавания. Они недовольны и не желают продолжения похода. Разве ты не заметил, с какими лицами они вчера выслушали приказ к отплытию? Будучи твоим военным стратегом обязан предупредить, ойкист: очень скоро команда начнет роптать. Еще неделька, и они выберут себе нового ойкиста, а старому любезно предоставят возможность искать заветную гору красных маков в одиночестве. Хоть до скончания времен.
- Я и сам устал, - нехотя признался Акорн. - Однако мой перипл...
- Твой отец и его разведчики могли ошибиться, составляя лоцию. Что же теперь, вокруг всего этого моря оплывать по его милости? Подозреваю, следовало подняться чуть выше по течению той реки, что мы миновали третьего дня...
- Подле тела усопшего родителя я поклялся отыскать эту гору, Стюфон. У меня не осталось ничего, кроме клятвы; даже последние остатки семейного состояния ушли на покупку и ремонт пентеконтеры!
- Очень трогательно, юноша. Однако желал бы напомнить: большинство из плывущих на корабле не имеют за душой и такой малости. Что же прикажете им делать?
Молодой человек горестно вздохнул. Волевые решения давались ему с трудом.
- Может быть, она уже за тем мысом...
- Или за следующим... - без тени издевки подхватил Стюфон, - А может статься, мы проплыли эту проклятую гору шесть дней тому назад, не приметив в тумане!
- Что ты предлагаешь?
- Давай заключим сделку. Если богам будет угодно явить нам твою обетованную землю в течение суток, ты победил. Если нет - поселимся на первом же удобном месте, которое выберу я. По рукам?
Акорн мрачно кивнул.
Не хмурься, ойкист! - хлопнул его по плечу стратег, - попросим Клития сбацать нам что-нибудь бодренькое?
- Струну порвал, а запасные кончились, - сообщил сидевший на ближней скамье Клитий, крепкий детина разбойничьей наружности, вовсе не вяжущейся с ролью рапсода.
- Скучно! Может быть, в кости сыграем?
- Не буду я с тобой играть в кости, - поморщился Акорн. - Ты всегда жульничаешь. А если заскучал, подмени кого-нибудь из ребят и садись на скамью, за весла!
- Вот еще! Пущай молодежь гребет! - фыркнул Стюфон, и удалился спать на корму.
Сто двадцать недовольных мужчин продолжали свое затянувшееся плавание.
* * *
- Она! Клянусь прогнившим килем нашей посудины, та самая! Правьте к берегу!
- Чего орешь?
Солнце намертво застыло в зените, раскалившиеся доски палубы немилосердно жгли босые пятки. Пот лил в три ручья с широких спин гребцов. Скучающая без дела часть экипажа скопилась в носовой части корабля, напряженно высматривая детали местности, грозившей стать им новой родиной.
- Гляди, Стюфон! Это она! Гора красных маков! Все описания сходятся!
- Где же в таком случае маки? - поинтересовался воин, протирая заспанные глаза.
- Не знаю. Наверное, не сезон. Отцвели уже.., - неуверенно предположил Акорн.
Очертания двугорбой возвышенности с плоской вершиной величественно выплывали им навстречу из дымки. Пятидесятивесельное судно вошло в удобную бухту у ее подножия; вскоре свинцовый якорь тяжело плюхнулся на мелководье, подняв тучу брызг. Нос корабля жалобно заскрипел о песчаное дно.
Сияющий счастьем Акорн тотчас же спрыгнул в воду и побрел к берегу. Глубина оказалась ему примерно по пояс.
- Десять человек с оружием - за мной! - скомандовал более предусмотрительный Стюфон, надвинув на лицо цельнолитой бронзовый шлем с прорезями для глаз, прихватил щит, и последовал за предводителем.
Впрочем, береговой пляж выглядел вполне мирно; непуганные чайки дрались на камнях из-за выброшенного прибоем дохлого осетра, кучи гниющих подле уреза воды водорослей источали отвратительное зловоние. Из кустов от пришельцев шарахнулась дикая коза; проскакала галопом футов двадцать и встала как вкопанная, уставившись на людей пылающими безумными глазами.
- Жареная козлятина! - мечтательно протянул ойкист, искренне сожалея об оставшихся на корабле луке со стрелами.
- Успеешь еще поохотиться. Сначала разведаем окрестности и наберем воды.
Предосторожности на этот раз оказались совершенно напрасными; за исключением диких коз в окрестностях не наблюдалось ни единой живой души. Однако на горе колонистов поджидал не самый приятный сюрприз.

- Лучше места не сыщешь! Вон там, на плато, и возведем наш форт!
- Погоди-ка, - Стюфон прищурился. - Вы не заметили ничего необычного?
- А что тут может быть, кроме этих мерзких колючек? - проворчал соратник по кличке Сопливый, свирепо расчесывая зудящие голени. - Пусто...
- В голове у тебя пусто! - хмыкнул воин. - Все мозги подрастерял на кулачных боях!
Было время, когда в Метрополии Сопливый считался неплохим бойцом; до тех пор, пока на очередных состязаниях не прикончил метким ударом в ухо своего не столь удачливого соперника. К несчастью, тот оказался выходцем из богатой и довольно влиятельной семьи, выразившей намерение возложить отрезанную голову Сопливого на могилу своего безвременно почившего чада. Пришлось бедняге срочно отыскать способ покинуть родину; на следующий же день эти поиски привели его на борт Акорновой пентеконтеры.
- Сдается мне, будто те скалы кем-то подтесаны, - продолжал между тем Стюфон. - Внизу, под склоном, повсюду дробленый камень. Могу побиться об заклад: там, на гребне, я вижу насыпанный человеческими руками вал!
- Ты хочешь сказать, земля уже занята?
- Вряд ли. Будь здесь хозяева, они непременно поинтересовались бы, какой корабль заплыл в их гостеприимную гавань!
Малоприметной тропинкой, петлявшей по заросшему склону, они поднялись на плоскогорье. Степные травы вымахали выше пояса взрослого мужчины, и налетавший с моря порывистый ветер раскачивал их подобно волнам на водном просторе.
- Взгляните-ка! - там, куда указывал Стюфонов палец, в земле зияли полтора десятка темных провалов прямоугольной формы. Из ближайшего к ним во все стороны торчали длинные почерневшие жерди.
- Чтобы это могло быть? - Акорн подошел поближе и уставился в яму. Осевшие остатки перекрытия и заплывшие земляные ступеньки не оставляли сомнений в ее назначении.
- Полторы дюжины землянок - значит, по меньшей мере, с полсотни человек, - заключил Стюфон, спустился вниз, и принялся увлеченно рыться в скопившемся на полу мусоре.
- Вероятно, варвары! - заметил ойкист. - Цивилизованному человеку не пристало, уподобившись кроту, зарываться под землю!
- Ты полагаешь? - с ироничной улыбкой стратег протянул ему свою находку - разбитый напополам кубок с изящной росписью. - Недешевая была вещица!
- Действительно странно... старинная работа. У нас в семье хранились три подобных чаши, некогда принадлежавших деду, - заметил молодой человек. - Наверное, жители оставили деревню давным-давно!
- Вовсе необязательно. Этим развалинам нет и трех лет. А кубок - чья-нибудь фамильная реликвия. Так... а это еще что? - Он вертел в руках предмет, на поверку оказавшийся человеческой берцовой костью. - Стюфон инстинктивно отшвырнул его в сторону, изобразив охранительный знак.
- Эй, поглядите, кого мы нашли!
Существо, которое люди Акорна выволокли под руки из соседней землянки, с трудом можно было поименовать человеком. Нечто грязное, сморщенное, заросшее до такой степени, что казалось невозможным определить пол и возраст, оно тряслось от страха и издавало лишь нечленораздельное мычание.
- Ты кто такой?
Добиться вразумительного ответа не удалось.
- Славную страну мы нашли! - Стюфон приподнял спутанные волосы несчастного, демонстрируя своим товарищам отвратительные гноящиеся рубцы на том месте, где у людей бывают уши, - ... язык ему тоже отрезали, - заключил он, разомкнув человеку челюсти и обследовав рот.
Стоявшие рядом колонисты зашептались.
- Нежели одного старого калеки достаточно для того, чтобы напугать вас до смерти? - вопросил слегка побледневший Акорн. - Ведь все приносили клятву перед отплытием!
Стюфон кивнул.
- Радуйтесь! Мы достигли своей цели. Здесь нам предстоит поселиться; и каждый знал, на что идет, отправляясь в путешествие, не так ли?
Унылое молчание можно было зачесть за утвердительный ответ.
- Коли так, не стойте, как статуи, займитесь делом! Расчищайте землянки; нам предстоит в них поселиться!
- Зачем нужны эти вонючие погреба? - возмутился Акорн. - Наши люди достойны более удобных жилищ, подобных оставленным ими на родине!
- Неужели? А где ты видел ближайшую каменоломню с рабами, о предводитель? Полагаю, в качестве временного жилья сойдут и землянки.
Акорн спустился по трухлявой приставной лестнице вниз. Скрип вспугнул стайку птичек, с ужасающим шумом вспорхнувших в высь сквозь многочисленные проломы в крыше. В углу справа располагалась обмазанная глиной жаровня; слева - простая лежанка.
"Вот и мой новый дом". - Юный ойкист признался себе, что в мечтах представлял его себе несколько иначе.
"Мы все-таки нашли гору красных маков, папа", - улыбнулся он. - "Ты бы гордился мной".
Убитый отец несомненно гордился бы своим сыном, последним из побежденного и изгнанного за пределы метрополии аристократического рода. Гордилась бы им вся семья - мать, сестра и многочисленные родные и двоюродные братья, не будь они год назад растерзаны в собственном доме обезумевшей от запаха крови толпой.
С берега доносился беспечный смех плещущихся на теплом мелководье колонистов.
Юноша улегся на узкое глинобитное ложе, пристроив поудобней голову на согнутом локте, и быстро задремал. Ойкисту снилось бескрайнее поле, укрытое пестрым цветочным ковром. Ветер раскачивал пурпурные головки цветов; и все они что-то нашептывали Акорну в уши тихими родными голосами.
* * *
Дневная жара постепенно спадала. Колесница, к которой был прикреплен солнечный диск, неспешно катилась к западу, превратив скопившиеся у горизонта тучи в гигантские горы тлеющих углей. Мириады кузнечиков в траве, выжженной солнцем добела за первые летние месяцы, вновь завели свои ежевечерние песни.
Стоявший на гребне скалы Акорн напрягал до рези глаза, оборотившись на восток; там, у отрогов далеких гор, поднималась к небесам сизая струйка дыма.
Стюфон был всецело погружен в борьбу со вцепившимся в его икру клещом. Обосноваться там надолго насекомому не удалось; оно было извлечено из-под кожи и безжалостно раздавлено ногтем опытного стратега.
- Вернулись разведчики, - доложил он, покончив с этим приятным делом.
- Успешно сходили?
Стратег кивнул:
- Большая деревня варваров. Хижин сорок-пятьдесят. Они возделывают поля и разводят немногочисленный скот - свиней и коз. Судя по всему, довольно безобидный и невоинственный народец. Как раз то, что нам надо.
- Что ты имеешь в виду, Стюфон?
- Я имею в виду их женщин, Акорн. Нам ведь нужны женщины?
- Да, но...
- ... действуя хитростью и силой, не составит труда перебить их мужей; а жен и девок переселим сюда!
- Ты хочешь уничтожить десятки ни в чем не повинных людей только по той причине, что нам нужны их женщины?!
- Разумеется. А что здесь такого? Они ведь просто варвары!
- Это бесчеловечно!
Стюфон воззрился на своего собеседника с нескрываемым удивлением:
- Послушай, сынок, ведомо ли тебе, сколько кораблей с колонистами отплывает в дальние земли из Метрополии каждый год? Большинство из них, как и мы, не везет с собой женщин для экономии места на корабле. Как ты думаешь, каким образом сии мужи они добывают себе жен по прибытии на место? Или, может быть, ты предполагал, что нам их кто-нибудь подарит по доброй воле?
- Не знаю... - Внутри у Акорна все похолодело. - А как же поступить с детьми?
- Девочки пускай растут; а мальчиков придется истребить. Только безумец может оставить в живых детей мужского пола; через десять - пятнадцать лет они вырастут, и непременно попытаются отомстить убийцам их родителей.
Акорн затряс головой.
- Я не в состоянии зарезать ребенка! А ты, Стюфон, ты разве сможешь вонзить меч в детский животик? Хладнокровно прикончить бессловесного младенца, пускай даже и варвара?
- Пожалуй, нет. Не смогу, - нехотя признался тот после долгого раздумья. - Впрочем, есть и другие способы. В конце концов, мы же цивилизованные люди; продадим их в рабство с первым же торговым кораблем, который заплывет в наши края!
* * *
В трудах и заботах прошел первый год после высадки колонистов на Гору красных маков. Зажурчали расчищенные прибрежные родники; заколосились по осени засеянные поля. С новыми женами переселенцы счастливо зажили в отремонтированных домах их предшественников. Укрепили и подсыпали оборонительный вал; построили на берегу сарай для старенькой петеконтеры.
Забот было - хоть отбавляй. Зима на новой земле оказалась очень холодной; морозы подчас стояли такие, что лопалась медная посуда. Постоянная нехватка продовольствия, непривычный климат и незнакомые болезни унесли жизни четверых соратников Акорна, и колонии пришлось обзавестись собственным кладбищем.
Если бы кто-нибудь из старых знакомых повстречал бы Акорна, тот, вероятнее всего, остался бы неузнанным; дальнее плавание и год борьбы за выживание сильно изменили молодого аристократа. Он возмужал; тело обрело особую, непривычную выносливость, лицо обветрилось, а в глазах появился жесткий блеск. Постепенно истерлась из памяти та ужасная ночь, когда поселенцы, облачившись в доспехи, под предводительством Стюфона перерезали шесть десятков ими же приглашенных на праздник мужчин; забылся и последовавший за тем рейд в деревню варваров. Поселок был сожжен; остававшиеся дома люди безжалостно истреблены. Акорну и Стюфону, как вождям, выбрали в жены двух наиболее красивых девушек, а затем по жребию разделили всех оставшихся.
"Теперь-то жизнь пойдет на лад", - думал ойкист, глядя на свою жену, сидевшую на корточках у порога. Добытый из-под обрыва ком темной глины в ловких пальчиках превращался в новый кухонный горшок. Он опять запамятовал, как ее зовут. Невозможно выговаривать эти варварские имена. Следует придумать ей новое.
- Эй, ты!
Девушка вздрогнула, выронив работу, и обернулась к мужу. Темные глаза испуганно блестели в полутьме землянки.
- Теперь будешь зваться Агариста. Понятно? Агариста!
- Агариста, - послушно повторила она. - Агариста.
Акорн недовольно хмыкнул, и снова откинулся на подголовник.
- Вот дура! Когда хоть выучишься говорить по-человечески? Приготовь-ка пожрать: я проголодался!
Голова опустилась еще ниже, а тонкие изящные пальцы продолжали безо всякого смысла мять бесформенный глиняный ком.
- Агариста... - донесся из угла чуть слышный шепот.

Стюфон стоял на вершине скалы, и, сцепив пальцы за спиной, хмуро обозревал горизонт. Дикие бескрайние земли, столь непохожие на окаймленные невысокими горами и холмистыми плато мирки его родины, наводили на стратега тоску. Степь порождала в душе смутное беспокойство; Стюфон не желал признаваться самому себе в том, что и ему передался безмолвный затаенный ужас, который испытывала его новая наложница перед перечеркнувшими даль вереницами курганов. Словно оспа на лице больного. Теперь он постиг истинный смысл этих внешне безобидных холмов.
Становища мертвых. Родовые усыпальницы кочевников. Оседлые жители предгорий страшились тех, кто приходит из-за горизонта; тех, чьи предки упокоились вечным сном под огромными земляными насыпями. Приходящих из степи называют "сколоты"; жители деревень боятся произносить это слово всуе, и при том всегда особым образом складывают пальцы левой руки.
Цивилизованному человеку не пристало впадать в панику при виде заброшенных курганов и сопровождать имя их хозяев охранительными жестами. Тем не менее, степь вовсе не казалась Стюфону привлекательной. В этих пространствах мерещилось нечто чуждое и недружественное. Погода там подчинялась особенным, неведомым поселенцам приметам; облачка пыли вдали могли внезапно обратиться во что угодно - от десятка безобидных сайгаков до огромной воинственной орды. Все знаки близости к краю света были налицо: привычные знамения тут не имели силы, из небольших луж на вершинах холмов внезапно извергались грязевые фонтаны, а провалившийся в такое болотце всадник мгновенно исчезал без следа. Здесь властвовали чужие боги; и эти боги не были склонны симпатизировать неведомым пришельцам, чьи утлые суденышки пригнал к их берегам северо-западный ветер.
* * *
Послов оказалось девятеро; все они одевались в пестрые куртки и штаны, украшенные кожаными аппликациями; трое были также обряжены в чешуйчатые панцири из бронзовых пластин, головы покрывали остроконечные войлочные колпаки. Поперек живота у каждого красовались короткие прямые мечи в ножнах, богато отделанных нашивными серебряными бляшками.
С собою гости принесли низенький стульчик из кожи, натянутой на деревянный каркас - на нем расположился крепкий рыжебородый сколот, сверливший колонистов взглядом колючих бледно-голубых глазок. Двое его соплеменников устроились у ног предводителя, а остальные - по бокам.
- Предложите им выпить, - распорядился Акорн, - и принесите каких-нибудь безделушек подешевле. Негоже оставлять гостей без даров.
Вождь сколотов не притронулся к кубку с привезенным из метрополии вином; за него из поднесенной посудины отхлебнул один из стоявших по левую руку воинов.
- Подозревают, что в вино добавлен яд, - ухмыльнулся Стюфон. - Похоже, у них богатый опыт общения с иноземцами. Послушаем, что они нам скажут.
Однако, вопреки ожиданиям, сколоты не произнесли ни единого слова. Неподвижные воины, окружавшие своего вождя, более всего напоминали грубые каменные изваяния в бескрайних степях своего народа. Неприятное молчание затягивалось.
- Приветствуем гостей нашей земли, - не слишком уверенно произнес Акорн, обращаясь к рыжебородому. Одного-единственного взгляда, брошенного на эту скульптурную группу, вполне хватало для того, чтобы определить, кто здесь главный.
- Этот варвар не понимает тебя, - шепнул Сюфон, склонившись к его уху.
Приветствие повторили на лидийском и фригийском языках, но безрезультатно.
- У моего отца был раб-конюх откуда-то из здешних земель. От его сына я немного выучился ихнему наречию. Может, попробовать? - предложил Клитий.
- Валяй.
Вобрав в грудь побольше воздуха, широкоплечий рапсод изверг из своей глотки с дюжину гортанных звуков. Гости по-прежнему безмолвствовали, ничуть не переменившись в лице.
- Что ты ему сказал?
- "Поди прочь, сын белой ослицы". Или что-то в этом роде. Больше я все равно ничего не помню, - пояснил Клитий.
Может, было бы и к лучшему, если они не поняли тебя, - заметил Стюфон. - Думаю, следует заставить поговорить с ними одну из наших женщин. Местные наверняка смогут объясниться между собой.
Стратег ошибся. Один вид пришельцев в пестрых войлочных одеждах намертво запечатал языки плененным женам. Они лишь нечленораздельно мычали и, охваченные звериным ужасом, прятались за спины своих новых мужей.
- И как нам теперь надлежит поступить с послами? Может вышвырнем их за ворота, и дело с концом? Ты только посмотри, Стюфон, на их рожи. Настоящие дикари; ни малейшего проблеска разума в глазах. Может быть, боги просто обделили их племя даром речи? - предположил ойкист, приветливо улыбаясь гостям.
- Мы на своей земле. И вовсе не обязаны разговаривать со всяким отребьем, - лениво произнес молодой кочевник, сидевший у ног рыжебородого.
От неожиданности Акорна прошиб пот.
- Как?! Варвар знает наш язык?
- Да. Немного. - Их собеседник широко зевнул, не потрудившись даже прикрыться рукавом. - Мой покойный родитель, молочный брат нашего великого царя, в одном из набегов заполучил раба из ваших земель. В прошлом несчастный старик был учителем изящной словесности. От него я и выучился азам вашей риторики и стихосложения.
- И что же сталось с этим достойнейшим мужем?
- О, он заслужил лучшую из возможных судеб. Когда три весны тому назад мой родитель скончался, учитель в числе тридцати излюбленных рабов последовал в курган вслед за своим господином. В чертогах отцов ему суждено присоединиться к его посмертной свите.
- Вы хотите сказать, несчастного похоронили в кургане вместе с вашим отцом?!
- Разумеется. Закопали заживо, ведь именно так велит поступать обычай предков.
Акорн слегка побледнел. Стюфон сморгнул.
Рыжебородый сколот, решив прервать эту непринужденную беседу, пихнул своего болтливого племянника носком сапога под ребра.
- Великий царь желает знать, что вы делаете на его земле! - немедленно отреагировал тот.
- Великий царь ошибается. Эта дикая земля никому не принадлежала и не была заселена до нашего появления, - как можно вежливее ответил Акорн.
- Великий царь никогда не ошибается. Великому царю никто никогда не перечит, - немедленно последовал ответ. - Вся земля от гор до моря принадлежит ему, независимо от того, живет ли на ней кто-нибудь, или нет. Все, кто живут на царской земле, являются царскими рабами. Разумеете?
- К чему это ты клонишь? Намереваетесь собрать с нас дань? Сколько?
Рыжебородый нахмурился, явно теряя терпение.
- Великий царь собирает со своих рабов дани ровно столько, сколько ему заблагорассудится. Ведь собственность раба - собственность хозяина, не так ли?
- Полагаю, мы могли бы обсудить все спокойно и прийти к взаимовыгодному соглашению, - заметил Акорн.
- У нас нет ни времени, ни желания что-либо с вами обсуждать. Великого царя также совершенно не интересуют ваши "взаимовыгодные соглашения". - Молодой варвар поднялся со своего места, а двое дюжих телохранителей услужливо подставили свои плечи под руки царя, хотя внешний вид последнего вовсе не давал повода заподозрить его в немощности. Диковинный стульчик был мигом сложен, а белоснежные кошмы, на которых восседали прочие сколоты - свернуты. Делегация дружно двинулась ко своим коням, остававшимся во время переговоров под присмотром рабов, у ворот форта колонистов.
- Судя по всему, варвары намерены убраться восвояси. Слава богам! - произнес Акорн, нервно пощипывая редкую курчавую бородку на щеке. - Надо думать, сколоты наконец-то уяснили, что пустые угрозы тут не действуют. Эти степные разбойники привыкли иметь дело с забитыми земледельцами из предгорий и наивно полагали, будто нас столь же легко запугать!
- Полагаешь, они не вернутся? - спросил Стюфон, наблюдая за тем, как ловко чужаки запрыгивают в высокие деревянные седла своих лошадей.
- Думаю, нет. А ты?
Воин неопределенно пожал плечами.

Время шло. Вновь зашумели осенние шторма; соленый морской ветер свирепо срывал промазанную глиной солому с крыш домов, и трепал вывешенные на просушку одежды. Немногочисленные купеческие корабли, заплывавшие в эти дикие края, доносили до Горы Красных Маков отрывочные слухи о жизни в цивилизованном мире. Политические новости изобиловали кровавыми подробностями о казнях, вновь установленных тираниях и гонениях на аристократию.
Население колонии росло, однако не так быстро, как рассчитывал ойкист. Многословные послания со слегка приукрашенными описаниями жизни в новом поселении, рассылаемые им своим дальним родственникам, не оказывали должного эффекта. Те из его адресатов, которые в тяжелые годы ухитрились сберечь свое состояние и общественное положение, не спешили променять привычный уклад жизни на сомнительную перспективу поселения в диком заморском краю. За год колония пополнилась лишь тремя десятками человек. Среди новых поселенцев наличествовали двое политических изгнанников, один разорившийся купец, задолжавший своему городу крупную сумму, с десяток отпетых негодяев, и команда торгового корабля, по неведомой причине развалившегося на части прямо у входа в бухту Красных Маков. Это печальное событие они сочли ниспосланным свыше знамением, и попросились на поселение в город, оказавшийся поблизости от места катастрофы.
От заходивших на гору для торга и обмена товарами окрестных жителей колонистам перепадали крупицы сведений о событиях в степи. Роды и целые племена приходили в движение, изгоняемые со своих пастбищ кочующими чужаками и сами, в свою очередь, с оружием в руках отвоевывали у прежних хозяев новые пространства для сезонных перекочевок.
Окружавшие просторы не становились от этих знаний ближе и понятнее. Ночами равнины тревожно перемигивались огоньками походных костров; в светлое время суток выставленные на скалах наблюдатели не раз замечали отряды всадников на низкорослых лошадках, привлеченных к горе знаками людского жилья.
Иногда колонистам казалось, будто их Гора - остров, с обеих сторон окруженный не одним, а целыми двумя морями, в равной мере неприветливыми и непредсказуемыми. В степи, как и на море, обманчивые периоды затишья сменялись внезапно налетающими бурями; в степи, как и на море, бушевали приливные волны, разбивавшиеся о скалистые склоны горы, укрепленные подновленным оборонительным валом.
Акорн редко покидал свой дом; шляться по окрестностям ойкист совершенно справедливо полагал делом бесполезным, да и небезопасным. На празднике, посвященном годовщине основания колонии, граждане единодушно избрали его и Стюфона соправителями - басилеями. Не долго думая, он препоручил старому вояке все вопросы обороны, а сам же занялся текущими делами общины, с головой погрузившись в решение бытовых проблем. Предотвращение мелких скандалов, примирение соседей, поиск мест для колодцев и дележ земли целиком занимали его время.
Стюфон, напротив, частенько выезжал на охоту. Не то, чтобы бешеные скачки по степи в погоне за парой-тройкой худосочных оленей слишком забавляли его; напротив, стратег не чувствовал в себе ни малейшей искры охотничьего азарта. Когда начинаешь считать убийство своей основной работой, запах и вид крови очень скоро вовсе перестают тебя будоражить. Насилие - над человеком, над животным ли - Стюфон разумно полагал привычной необходимостью, а не способом для развлечения.
Степные просторы манили его куда сильнее. Отпустив поводья и предоставив лошади самой выбирать путь, стратег обращал свой взор туда, где в невообразимой дали земля смыкалась воедино с низкими серыми тучами.
Пытаясь отыскать причину горького зуда, возникавшего в нижней части его горла во время подобного созерцания, Стюфон обращался ко временам своего детства. Ибо это ощущение являлось оттуда, издалека, и снова, через многие десятилетия, перехватывало его дыхание и сладко щемило в груди.
На родине Стюфона, в затерянной меж гор долине, жители боролись друг с другом за каждый клочок плодородной земли. Горизонт заслоняли изломанные очертания скалистых хребтов. Казалось, мир заканчивался стадиях в двухстах от околицы поселка. Впрочем, местные жители считали глупым занятием задирать голову наверх: больше интересовало то, что находилось у них под ногами. За перевалом лежала еще одна долина; а за дальней горой - еще одна, однако и там мир был невелик. Здесь же он становился ужасающе огромен...
Примерно на этом месте размышления Стюфона внезапно оборвались; линия горизонта резко качнулась в сторону-вверх, земля вздыбилась и пребольно ударила его в плечо. Нижняя часть тела оказалась придавленной исступленно бьющейся тушей коня.
Немедленно встать на ноги оказалось делом совершенно невозможным; приложив немалые усилия, Стюфон высвободился и поднялся на четвереньки, пытаясь унять головокружение.
Завалившаяся набок лошадь жалобно стонала; обе ее передние ноги выглядели очень скверно. Из-под лопнувшей кожи торчали белесые обломки костей.
Стратег смог по достоинству оценить злую шутку, которую сыграла над ним степь на этот раз. Конь, провалившийся в огромную нору, отрытую неведомым грызуном, в один миг оказался обездвиженным. Надежды на него не было никакой.
Впрочем, расстояние в два дня для конного - всего лишь неделя ходу для пешего, и человек не очень-то опасался за свою судьбу. Если ему не случится повстречать по пути номадов, он имеет все шансы возвратиться домой целым и невредимым. Он искренне жалел своего коня, поэтому и прирезал его, не задумываясь.
"Стоит ли сетовать на злой рок? Всего лишь шесть-семь дней, и я - дома. Просто маленькая вынужденная прогулка. Не самое худшее из того, что может приключиться в жизни".
Действительно, не самое худшее.

* * *
Стюфон стоял посреди опустевшей площади, отведенной для народных собраний. Нижняя его губа непроизвольно подрагивала, а в уголках глаз нестерпимо жгло. Вместо окружавших площадь землянок повсюду разверзлись дымные, источающие зловоние горелой плоти ямы, из которых торчали обугленные жерди перекрытия. Стены единственного в городе каменного жилища, отстроенного специально для басилеев, уцелели; однако внутри все было перевернуто вверх дном. У высокого порога пылился обороненный второпях детский сандалий.
Стюфон бродил повсюду в поисках живых, но находил лишь трупы. Он метался по склонам горы, выкликая имена друзей, но ответом ему был лишь негромкий шорох семян в высохших коробочках диких маков. Не отвечал Акорн; да и как мог ответить молодой басилей, если его, еще полусонного, вытащили во двор, и, захлестнув щиколотки волосяным арканом, поволокли за скачущей во весь опор лошадью? Не мог ответить счастливый ойкист, отыскавший завещанную ему отцом чужую землю; в конце своего долгого пути нашел он валун, скрывавшийся до поры до времени в зарослях полевых цветов. Налетел висок на камень, и затихло корчащееся от боли тело; а там, впереди, на затянутой туманом черной реке, челнок перевозчика двинулся ему навстречу. И узнал Акорн, что путников, не прихвативших с собой медный обол, лодочник этот перевозит просто так. Задаром.
Не могла ответить на зов запоздавшего домой с охоты Стюфона его ласковая жена, предыдущего супруга которой он год назад зарубил своими руками, хотя о том не подозревали ни она, ни сам Стюфон.
Молчала и жена Акорна, Агариста, так и не успевшая выучить свое новое мудреное имя. Теперь она не вспомнит его, поскольку бежит за седлом рыжебородого вождя сколотов, и грубая иссохшая земля степи несется ей навстречу, в кровь стирая босые ноги.
Никто не вспомнит теперь имени Сопливого, вечно мучимого насморком из-за давным-давно сломанного носа. Однако он достойно сражался, этот бывший кулачный боец, и не его вина, что неизвестно откуда вынырнувший мальчишка в смешном войлочном колпаке пропорол ему живот коротким мечом: так двенадцатилетний сын вождя не упустил свой шанс стать настоящим мужчиной. Наверное все они сражались достойно, все сто пятьдесят, но не осталось никого, кто мог бы пересказать вам их подвиги в подробностях.
В зарослях воину почудился шорох; он в два прыжка преодолел расстояние до кустов, раздвинул утыканные колючками ветви, и выволок на свет старого знакомого. Слабоумный урод тряс своей лишенной ушей головой и издавал горловые стоны.
- Ах, это ты! Я уж думал... - Стюфон отпустил беднягу и брезгливым жестом вытер руки о белый льняной панцирь с косой прострочкой.
Немой тоже, казалось, узнал его; немного успокоившись, он уселся неподалеку, нервно почесывая тощий живот.
- Ты все видел, правда?
Ответа не последовало.
- Ты ведь из тех, живших здесь прежде, не так ли? - продолжал Стюфон, обращаясь скорее к плывущим по небу облакам, нежели к калеке, бессмысленно уставившемуся в пустоту перед собой. - И что же с ними случилось? С теми, кто поселился на Горе Красных Маков до нас?
Тени облаков все так же неспешно скользили по подернутому зыбью морю; в их рваных очертаниях мнились фигуры диковинных птиц и знакомые лица.
- Славную страну мы нашли, - горько промолвил стратег. - Золотые колосья на пашнях, жирная дичь на равнинах, многорыбное море... - Он решительно поднялся, поправил меч в нагрудных ножнах. - Мне пора. А ты? Остаешься?
Его безмолвный собеседник забавлялся, заплетая в косичку растущие у ног травинки. Седая голова мелко тряслась, словно была слишком тяжелой ношей для его иссохшей птичьей шеи.
Стюфон зашагал прочь вниз по склону. Ни единого раза не обернулся он по дороге.
Стратег шел на запад, вдоль морского побережья. Высокие глинистые обрывы, песчаные и галечные пляжи, удобные бухты с прозрачной зеленоватой водой, в которой резвились беспечные дельфины; и так - день за днем. Еды почти совсем не оставалось; на четвертые или пятые сутки пути (очень скоро он потерял счет времени) воин выгреб из переметной сумки последнюю горсточку зерен и сжевал их сырыми, не потрудившись даже растолочь между камней.
Стюфон был, по всей видимости, болен; его мучила жесткая лихорадка. В дороге стратега неотступно преследовали видения, из каковых самым отвратительными являлись настырные говорящие цветы. Пурпурный ковер подступал со всех сторон; шелест тысяч стеблей слагался в слова, а слова - во фразы...
Его путь пролегал по узкой границе меж двух пустынь - над той, что была левую руку, порывистый осенний ветер гнал белые пенистые барашки, а по правую - вздымал травяной сор и мелкую пыль. Обе дикие равнины приняли Стюфона в свою жестокую игру, толкали в плечи то справа, то слева, швыряли его друг другу, словно тряпичный мяч.
Так прошла целая вечность.
* * *
Пробудившись ото сна и увидев над собой тростниковую кровлю земляного жилища, Стюфон решил, что события последних недель оказались лишь бредом, игрой отравленного болезнью ума.
Однако он ошибался. В просторной круглой землянке, выкопанной на высоком берегу обмелевшего соленого озера, проживали вовсе не его соотечественники. Тем не менее, эти люди были добры к нему. Неизвестно, какие именно соображения побудили их проявить милосердие к беспомощному чужестранцу, но они отнесли его к себе в дом, поместив на узкой глинобитной лежанке. Низкорослые темноглазые женщины промыли его ушибы, наложили компрессы из пахучих целебных трав, и целую неделю кормили Стюфона словно ребенка, пережевывая для него маленькие кусочки крольчатины.
Встав со своего убогого ложа, Стюфон громко кричал, топал ногой и сверкал глазами до тех пор, пока испуганные хозяева не возвратили ему починенную одежду, панцирь и оружие. Облачившись и перепоясавшись мечом, он покинул пропахшую дымом землянку и вновь зашагал на запад...

Полуостров в устье большой судоходной реки соединялся с сушей узкой перемычкой, предусмотрительно перегороженной оборонительным валом. За ним укрылся самый настоящий город; замусоренная площадь для народных собраний, дом ойкиста, три кабака, и портовые склады за выкрошившейся кладкой символической ограды. Имелись в том городе целых четыре улицы: три продольных и одна поперечная.
Местные граждане оказались под стать своим жилищам; такие же приземистые и угрюмые, они одевались до крайности неряшливо, и употребляли для общения в своем кругу ужасающий арго, который с трудом можно было бы счесть за язык цивилизованного человека.
На площади, вокруг прямоугольной стелы из песчаника, шумел небольшой, но очень оживленный рынок. Заметив, что широкая грань камня покрыта убористо высеченным текстом, Стюфон протолкнулся сквозь галдящую толпу поближе, желая рассмотреть надпись. Ею оказался декрет в честь основания города под названием "Счастливый", содержавший перечень фамилий восьмидесяти колонистов, первыми получивших в новоиспеченном государстве права гражданства.
Давшее название поселку счастье никак не отражалось в лицах окружавших его жителей; скорее на них запечалилась неудовлетворенность жизнью и мрачная сосредоточенность, которую подчеркивало оружие, красовавшееся на поясе буквально у каждого второго.
Как раз у подножия стелы двое русоволосых парней в войлочных остроконечных шапках сноровисто опутывали ноги визжащему борову. Скрутив несчастное животное, они быстро завалили его на бок.
Хозяин свиньи распоряжался издалека, не желая быть забрызганным кровью. Его засаленный хитон составлял очевидный контраст с массивной золотой гривной на шее. В воздухе сверкнуло широкое лезвие ножа, и отчаянные вопли хряка сменились хрипящим свистом.
- Радуйся, солдат! - чья-то рука коснулась плеча Стюфона. Он обернулся к отделившемуся от толпы зевак собеседнику.
- Радуйся и ты.
- Недавно у нас? Я тут знаю всех; а тебя раньше не видал.
- С сегодняшнего утра, - ответил Стюфон. - Я ищу хорошую работу.
Собеседник дружелюбно улыбнулся.
- Читаешь? - Он мотнул головой в сторону декрета. - Меня Тимолик звать. Вон мое имя, четвертая строчка справа... Меня все местные знают!
- Может тогда присоветуешь кого? Мне бы на корабль наняться, - равнодушно произнес Стюфон.
Тимолик сплюнул на землю.
- Читаешь, говорю? - продолжал он, будто не слыша. - Я вот тоже всегда читаю. Когда мимо прохожу. Вон мое имя, в четвертой строчке, правый столбец! И имя у нашего города отличное, правда? Лучше не бывает! Это тебе всякий скажет ...
- Правда, - уныло ответствовал Стюфон, про себя размышляя, как бы побыстрее отделаться от навязчивого болтуна. Слова случайного собеседника внезапно вышибли стратега из душевного равновесия, обретенного с таким трудом.
Перед его мысленным взором проплывало все побережье этого проклятого богами варварского моря: меж двух пустынь редкой цепочкой ютились всевозможные "Чудесные поселки", "Прекрасные гавани", "Счастливые", "Радостные", "Благодатные", "Рыбные пути"... К горлу подкатывала тошнота. Отступившие было кошмарные видения грозили возвратиться вновь.
- Мне бы на корабль...
- Корабль? Можно и на корабль. Так это тебе в порт надо. Значится так: пойдешь по той улочке направо, после дома старого Никандра свернешь к морю, там будет заборчик, ты его перелезай, не волнуйся; обойдешь сторонкой огород моего свекра Аристона, узнаешь его по капусте, а по правую руку будет эдакий сарай. Крыша у него прогнила вся, а свекор мой никак третий год не починит, ну а там уж свернешь к морю и выйдешь в аккурат к кораблям! Поспрошай на пентеконтере двоюродного племянничка моего.. Синяя полоса у нее по борту, и носовой таран обломан: сразу признаешь. Племянничек мой дурак дураком, с детских лет будто блаженный, но работу какую, может, для тебя и найдет. Тимолик меня звать. Тут меня каждая собака знает. Эвона - правый столбец, четвертая...
Пользы от столь детальных объяснений не было никакой; скопление корабельных мачт отлично различалось из любой точки полуострова.

По пути к причалам стратег пришел к выводу, что здесь собралась своего рода элита самого отборнейшего отребья, которое только могла поставить щедрая Метрополия для освоения новых земель. Все как один - либо преступники, либо изгнанники, наемники, авантюристы. Такую мутную пену, вскипавшую на поверхности огромных южных городов, гнал на край света северо-западный ветер. Стюфону не составило бы труда освоиться среди этого люда; да и сам он чувствовал себя одним из них.
Хозяин корабля с обломанным тараном сразу приглянулся Стюфону. Впрочем, это и удивительно: любой сторонний наблюдатель поразился бы, заметив, сколь похожи эти два совершенно чужих друг другу человека. Нельзя сказать, что между ними имелось лишь внешнее сходство; вовсе нет. Купец был почти на голову выше своего собеседника, кости его казались уже, а черты безбородого лица - чуть утонченнее. Богатая, хотя и порядком потрепанная одежда мешком висела у него на плечах.
Оба одновременно улыбнулись, словно повстречав старого знакомого.
- Не найдется ли у тебя работы? Я желал бы наняться на какой-нибудь корабль.
- Наверное, ты ошибся, приятель. Я не плыву в Метрополию, - скорчил гримасу торговец.
- А я и не собираюсь в Метрополию, - отвечал, не моргнув глазом, Стюфон. - Что я там забыл? Однако позволь все же полюбопытствовать, в какую сторону развернуты твои паруса, о почтеннейший? Куда собираешься направится?
Корабельщик усмехнулся. Прежде чем ответить, он тщательно оттер скопившийся у висков пот краем висевшей поперек плеча тряпицы, и поморгал припорошенными портовой пылью глазами. Брови и ресницы его цветом напоминали свежеотбеленную шерсть; словно бы на них проступила ранняя седина.
Или, может, их просто высветлило свирепое степное солнце.
- На север, приятель. На север. Поднимемся вверх по реке до самой развилки на два притока. Есть там парочка больших варварских поселений; их жители охотно торгуют с нами.
- А куда потом?
Торговец пожал плечами.
- А затем - куда придется. Я предпочитаю никогда не загадывать даже на завтрашний день. Что толку говорить о целом месяце? Каждый раз, когда я со своими людьми отправляюсь в новый поход, мы забираемся чуть дальше вверх по течению. Говорят, будто бы все степные реки стекают с чудесных гор невиданной высоты, прозываемых Рипейскими. Слыхал я также, будто бы их отроги сказочно богаты золотом и самоцветами, которые день и ночь стерегут свирепые огнеглазые грифы.
- Сказки, - недоверчиво буркнул Стюфон.
- Разумеется сказки, - хмыкнул купец. - У степи не может быть конца. Нет никакого "другого края": есть только этот. Правду говорят ученые мужи, полагающие, что в здешних краях и есть конец света. Именно так он и должен выглядеть: иди на север хоть неделю, хоть месяц, хоть год - ничего не измениться. Те же равнины, тот же ковыль, те же колючки...
- Если не веришь в небылицы про Рипейские горы, зачем же тогда тратить время на их поиски?
- А какое имеет значение, к чему именно стремиться? Все мы уже единожды сделали свой выбор, покинув свой дом. Поздно что-либо менять, приятель. Теперь, куда бы мы не плыли, ветер всегда будет дуть нам в спину, не позволяя повернуть вспять. Главное - не останавливаться! И знаешь ли, я никогда не раскаиваюсь. Нигде не найдешь такого высокого неба, как здесь, на самом краю мира. Поверь мне, тут все иначе; на многие вещи начинаешь смотреть по-новому.
И, скажи-ка мне, дорогой незнакомец: видел ли ты, как цветут в степи по весне красные маки?

Февраль 1998 г.

@ ГОРА КРАСНЫХ МАКОВ
   Дмитрий Чистов,
http://www.proza.ru:8004/author.html?chistov