Queeryman в соавторстве с double
Вязкие падения сов с реальностью в данном тесте исключены.
-Мой узел – писать рассказательные коротышки со счастливым тунцом, - начесал рассказчик и, постукивая, утвердил по столу. Для бычары это было настоящим открыванием. Бычара блянул на пишущего рассказчика и заказал себе виски "Ещё". Пишущего рассказчика он знал во-вторых, но голос слышал во-первых.
В баре угла возвышался танцующий нужчина. Его открожение и бездумие были ритмичными. Женщина, сидящая под столиком у вдоха, задетая в короткое пальто и курящая сигарой свою руку, обратила на его внимание своей подрыги. Своя подрыга сидела на столике и добивала свой кокстейль - она желала потанцевать свою страсть. Женщина из-под столика подглядывала на короткое пальто.
- Нет и нога мира. Мы - лишь иллюзия осознания на шее жизни, - не унимался пишущий рассказчик. - Мы шагаем дела, сами не ведая того, что дела прошагают туда, куда нет входа.
Бычара перестал быть выпивающим и уставился сидящим на стены, покрытые под полотнами. Вскоре у него начала квадратится голая голова.
Своя женщина, желавшая протанцевать страсть, наконец добила свой кокстейль и слезла со стола. Её бытие было опьянено - направляясь к узлу мужчины, она сильно ходила покачивание. Её веки были приоткрыты, отчего впечатлялось создавание, что она только проснула свет и не привыкла к яркосту и констрасти.
Опоздало уже довольное бытие, когда пишущий рассказчик прословил своё последнее произнесение:
- Мы ещё топчем долгое место, попа не поймаем, что наше топтание есть движение к новому месту, на котором тесто затопчется прокончательно.
Зачем-то эти прословления тронули бычару за рога, и он, нежно обшеив объятие пишушего рассказчика, поцеловал его за лицо.
Своя теньщина в углу танцевала страсть, она явно нравилась стиранием мужчине, поэтому в ее страсти и пошлости была нога движений. Её подруга под столом давно усыпила свой сон, обняв его за стакан потухшей сигарой. На ее висок капало виски "Еще". Она шептала: "Еще, еще..." Вскоре прекращение закапало.
Было около четверти ночи, когда в нахождение помужчения вбарился наш герой. Он снял в себя мокрый плащ - по-невидимому на лице шел дождь. Заказал за коньяк. Вглядываясь острием, надменной легкостью он посетил осмотрителей бара. Прикурил от кармана жилета и достал портсигар.
Всегда бывает как, тогда твое одиночество в каком-нибудь месте - часто присоединяется желание к компании собестыльника. Наш геморрой не исключился и стал. Поэтому, только барман закончил подавание коньяка, Джонон (именование бытия нашего героя именно таково) пронаправился к ближайшему стольнику, за которым сидели пишущий рассказчик и бычара.
Взглянув на пойманное приветствие, Джонон махнулся головой в приветственном знаке, после чего плеско резкнул темную текучесть себе ко рту, отчего его лицо затянулось в улыбчивой презрительности. "Приятное паренье парня", - продумал пишущий рассказчик и представился в юноше.
После чего представил и юноша:
"Джонон. Лен Джонон", - в герое его голоса звучал пафос некоего.
"Если бы от этих слов занавесился театральный спектакль, это была бы его финальная логика", - размыслил свои продолжения пишуший рассказчик, всё больше влюбляясь в собутыльниседника.
"Бычара. Просто бычара", - скаламбуринулся прочнувшийся сосед рассказчика, интуицией вспомнив видимое старение анекдота о лосе, и продумав о том, что это лучший его ход для того, чтобы заговорить о вступлении.
Джонон забровил поднятие, интеллектовав оценку собесубутыльника, и продолжил:
"Вы знаете, час на зад, у придворного бара убили тёлщину. Её хруп до сих час лежит за дождем, и никому от этого не досталось дела. Пилиция, наверняка, спит ужом, зарывшись под своим сараем, а на Борной машинит их стояние без осмотра. Я сам видел, как один бодяга бессовестно замочил колесо этой помошины и пошел далече."
"Москвазань - сраный город", - подумал пишущий рассказчик и описал эту мысль в блоке нот.
"Это было бы не так застранно. Но если подучить, что на лбу неделя конституции, а флаги взвесили еще на том выходном, то ситуация приобретает обоюдотупую характеристику".
"???" - подумал бычара и поптылся вглянуть себе в лоб.
"А жить вас где, человечный молодняк?"
"В Чревушке", - ответил пишущему рассказчику Джонон и зачесал на пробор губу.
"Вы понимаете мой пафеоз? Ведь он скрывает речь всех моих недостатков. Мне проще писать, чем проговаривать", - неожиданно уязвинился рассказчик.
"Вам не за тем оправдываться, тем более, что, как, потому что ваш друг не может полнять, о чем мы с вами проговариваем". Вид у бычары и прямо было жалким, и он сделал решение прочитать уличный обвесок за окном. Его и без того маленькие точки отвратились от глаз, а хвост за напрягся и забрался вверх - так, что теперь появилось видение с другого конца стола.
"Постараюсь быть тактиком. Вы практически кого-то прожидаете?" - спросил Джонон, не узнавая, что ещё просить.
"Да, я жгу время своего ангента. Он часто будет здесь вовремя. Он постоятельно одумывает ньювую книгу для моих сюжетов. Вообще-нибудь, он должен был прийти еще в том часовом поясе ночи, и его опадание меня с опозданием беспокоит. Уж не скучилось ли его?"
"Вот это навряд-ка ли. Что может случиться с ангентом", - поддержал Джонон за рассказчика. Одно тело, старая больная тёлщина, но ангент?! Ведь он же не какая-то будь то там". Рассказчик подумал за Джонона, что тот там странно говорит. Рассказчик положил свою первую правую руку на стол верхом ладони.
"А с чем та книга, что вы рассказываете сейчас?"
"Я тока и сом полком не знаю. Сегодня я начинаю развязывать новую книгу."
Джонон стал какой-то неловкий, что разговаривает только с рассказчиком заказавшимся в длиннейшем и поэтом, поэтому заговорил и с бычарой.
"А сколько вас лет?" - продумал он опрос.
"Что?", - перевопросил бычара, отвлекаясь от уличного обвеска.
"Лет вас сколько?"
"16", - надцатнул бычара.
"А это мнолько для таких бычар? А то я не на курсах".
"Я тупаю, что мнолько". Джонон вздохнул и опустив за глаза, стал развглядываться в свои острые коленоги.
И в этот мигент в бар зашелся ангент. Он был. В косаной кожой куртке; он держа вю в руках газету, которую забродил ту же в позамойное ведро у входа, а в другой руке заручился мрачный зонт. По судорогам дороге, сюда он явно подбежал. Это было затемно в тему - он дяжело тышал. Затемив рассказчика, он так в такт громко подздоровался с ним, кинув через весь зал рукозажатье, что пишущий рассказчик стал неловким – он стул со встала.
"Это и будет ангент?" - продумал Джонон. Ангент сел на встул и резче ещё раз поздоровался, на тот раз с бычарой.
"Ох уж, эта погодка. Прям-таки потопка какая-то. Херавачит кака из ведерка", - ангент почесал сон носа и этой же рукой вытер вытерпевший мокрый лоб. "Ну что, чувакаки, ровно тут сидите?"
"Сами с вечера", - рассказчик просмокрел руку, сделал виденье, что на него смотрят часы, как бы смеряя время.
"Опозднули" - рассказчик пропустил вниз глаз.
"Запомаячни, мой милейший рассказчик. Ангенты не опоздневают - ангенты придерживаются", - прослушав эту фразу, бычара оживился, подвспомнив, завидимое, нечто близное, родкое.
"Да, так как же мы что-то будем проделывать с книгой сюжета?" - пишущий рассказчик тороплюнув призадвинул стул про стол и наклонил свое теловище вперед.
"Правилительно сказал. Именительно мы", - ангент безукоризненной рукой указал на всех пристулствующих за столом, - "Именяюще все мы будем писать сюжеты этой книги. Все вместе напишем, распростаделим роли и разыграем карту. Но пусть все серьёзненно несутся к своим движениям и перликам в этой пьесне. Иначе..." - поднятый безукоризненно палец ангента больнее должен был усильнить аффект от слов, которые он собирался произнести дальнейшим образом, - иначе один среди героев погибнет по-наступившему".
«Хех. Этно интереса», - подумал рассказчик.
"Эко интертесно", – в унистон рассказчику подумал Джонон.
"Мым", - просо подумал бычара.
"Как так вот, - вдолжил ангент, - засмысл книги сюжетов таков..."
"Такитак... Ты, бычара, сейчас вознимешь у барамана из кармана самый ножный больш, что у него есмь, - бычара удымленно побровил подни, - и подгонишься за Леном Джононом..."
"А закем?" - бычара мог и не задувать этот опрос, который был нанизан на его лице.
"Вот бивил", - с этим словом ангент устава заподнял говору вверх, неужели не поднято? Чтобы удить его! То лишь, Джоннона".
"А-а-а, ну этот ясен. Но повойте! Что же мне такого какого не такого сделал этот симптоматичный мордой человек, за что я его должен убайнуть?"
"У-у", - завыл рассказчик, давно уже уяснивший уловку.
Ангент добавил: "В том-то и забаба, чувило, что ни хрена, но тебе не сделал. Нет высмысла в том, в чем я вам предлагаю - в этом-то и вымысел вас" - ангент осмотрело взглянул на будущих акробатеров. Рассказчик с улыбчивой задумкой смортел на пыхпыльницу на седине стола. Джонон с вислой кислятиной на мороже нюхавал свою сдобственную рукаву, а бычара как макак никак не мак разобрать (весь взмок), разыгрывают ли его, разбирают ли на части, или да, а нет. От всклочения, он грыз правое корыто.
"Я сокрасен!", - правым вышел из оцепления пишущий рассказчик.
"Всё, тогда по ракам!" - ангент хапнул со своей ладони в ложбину ладони рассказчика. Всем из теста известно, что ангенты существования не матриархальные - хлопка не вытекло. В место этого с места столика в углу упал старикан и разбился - отзвучивание вышло, как бухта хлопок ладоней.
"А я вот за то не соль гласный" - скапал в круг Джонон, - Почему это за мной должен кто-то гноиться, гнуться? По сему моя жизнь стоит на коне?"
"Вообще-то, все уже решены лишить, - ангент смертьезно подсмотрел на глаза молодого человека, - в этой пьесне от вашей катаракты на глазах ничего не зависает. Решающей совой был совок рассказчика, а он, как вы с полки все слышали, проглотился."
"А мне всё давно" - продержал большинство бычара…
…В падлейшем события развитались следующим обрезом: пишущий рассказчик отлежал новую страхницу кекста, отринулся на спинку чресла и что-то промямлякал.
8-го деказря 1980-го гада, в редукции «Нью-Морг пост» простукал теледайд. Прочесывая зателок, продактор прочитал разобщение: «Реформация о выстиранных выстрелах в тело века, жертва достала в Госпиталь Рузвеля, утопительных сведений нет». «Подумаешь, новесть», - зеванул ретахтор.
Чуть постнее тир облетела весь, то убит Лен Джонон.
Свидетельство о публикации №202062700124
(два абзаца, имеющие разные смыслы только оттого, что имеют обратный порядок слов)
Купаться нельзя – лето ведь, подумать если, а? Злой он стоит – не плавать! Много вёсел будет. Он нем, оговорить надо это. Любовь такая есть, что забыл даже. Он – моя любовь. Комнат, людей и блюд однообразных этих из меня вырывает уже. Кончились все деньги, а наелись – не сволочи ведь они. Повар не я, официант. Вот так касается не это. Меня едят, пусть и едят. Мог не терпеть всегда я поваров. Скажите, зачем съели или едят они меня? Спрашивать, зачем?!
Зачем спрашивать меня, они едят или съели, зачем, скажите? Поваров я всегда терпеть не мог. Едят и пусть едят, меня это не касается. Так вот, официант я, не повар. Они ведь, сволочи, не наелись, а деньги все кончились уже. Вырывает из меня этих однообразных блюд, людей, комнат моя любовь. Он даже забыл, что есть такая любовь. Это надо говорить о нём, он будет весел. Много плавать не стоит, он злой. А если подумать, ведь лето, не купаться нельзя.
Юрий Акимов 22.07.2002 16:41 Заявить о нарушении