Невыдуманная история отрывок из книги

НЕВЫДУМАННАЯ ИСТОРИЯ
(отрывок из книги)

                Когда маленькому Джорджу исполнилось пять лет, семейство Бойлов переехало жить в Канзас Сити. Там, в очень живописном месте, они купили большой, добротный каменный дом, в посёлке, отстроенному по немецкому проекту. Дома стояли в ряд, на одинаково точном расстоянии дуг от друга, блоками по десять. Высокие, готические крыши, крытые красной черепицей, смотрелись празднично и весело. Словно некое феерическое праздничное шествие, вдруг застывшее по волшебному мановению и превратившееся в каменные дома,  У каждого дома был свой, отдельный парадный вход с лицевой стороны и один «чёрный» вход с тыльной. По границам своих участков, люди построили кто деревянные, кто металлические и даже каменные ограды. Посадили плодовые деревья и кустарники. Весной, когда всё цвело и утопало в зелени, красота была неописуемая. Многие построили внутри своих участков-огородов гаражи, бани, сараи и прочие нужные в хозяйстве строения. Так, среди зелени и природы, проходило безмятежное детство будущего министра обороны Соединённых Штатов, будущего руководителя проекта «VIKTORIA». Дом семейства Бойлов, находился крайним справа в блоке из десяти домов, если стоять лицом к парадному входу. В следующем доме, левее, жили соседи алкаши. Нинель и Генри Чанаски. Семейка была ещё та. Почти не проходило дня, что бы из-за забора не были слышны, драки, сопровождаемые страшным грохотом и отборной бранью, после чего недолгое затишье опять взрывалось, но уже пьяными песнями. Пропивали нехилое наследство покойника – богатого папаши Генри. К ним частенько приезжала полиция. Забирала то хозяина, то хозяйку, но это помогало на день, два, потом всё продолжалось как обычно. Двор Бойлов, от их двора отделял высокий, деревянный забор, сколоченный по заказу Бойла старшего так, что в нём не было ни одной щёлочки. С Чанаски почти никто не общался. Не было желания. За то они, общались почти со всеми. Преимущественно матом. Так вот, эти, мягко говоря полудурки, у себя во дворе держали собаку. Причём, псина была породистая. Но ей крупно не повезло с хозяевами. Её постоянно, безо всякой причины, регулярно лупили и при этом почти не кормили, хотя Ингуска, так звали собаку, исправно гавкала на всех, проходящих мимо хозяйского забора людей, этим доказывая, что не даром ест скудный, хозяйский хлеб. Несмотря на суровую жизнь, она всё-таки была красивой собаченцией. Ростом почти с телёнка, белая, в чёрных подпалинах, гордая Доберман сука, с наполовину обрубленным хвостом (плод неудачной купации от пьяного Чанаски. Непонятно зачем, ему понадобилось купировать Добермана). И голосом её создатель не обделил. Гавкала так зычно и страшно, как не умела наверное гавкать собака Баскервилей. И вот однажды Чанаски куда то уехали. Они, частенько, куда то уезжали, но это мало кого волновало. Наоборот, становилось тихо и спокойно. Не было слышно их пьяных воплей и дебошей посреди ночи. Собаки так же почему-то не стало слышно. Ну и слава Богу!… Прошло три недели. И вот, как-то раз, мать Бойла услышала непонятные стоны доносящиеся со двора отъехавших соседей. Стоны не прекратились и на следующий день. Матушка Джорджа, больше терпеть не могла. Пересилив чувство неловкости, она поставила к забору стремянку, залезла на неё и борясь с чувством неловкости, стыдливо заглянула вовнутрь двора Чанаски. От увиденного там, ей стало дурно. В углу двора, (а двор был небольшой и просматривался со всех сторон хорошо) лежал высохший, но при этом сохраняющий каким то чудом жизнь, скелет собаки. От Ингуски остались одни глаза и короткая шерсть, натянутая на рёбра. С её ушей, как маленькие гроздья спелого винограда, свисали целые полчища сиреневых, отвратительных, жирно лоснящихся, больших и маленьких клещей, набравших в своё гнусное, набухшее чрево собачей крови. Ещё столько же, если не больше, ползало вокруг несчастной, в предвкушении. (в той местности, весной, всегда бывает нашествие этого вида кровососов). Собака, увидев, что кто-то посягнул на владения её хозяев, путём заглядывания через забор, попыталась честно выполнить свой пёсьий долг до конца. Она, раскачиваясь, с трудом приподнялась на передних лапах, потом сделала отчаянную попытку подняться полностью, на все четыре лапы, но это ей не удалось. Задние ноги подогнулись, и она завалилась на бок. Потом, вяло побарахтавшись и видимо напрягши остаток всех своих собачьих сил, Ингуска опять приподнялась на передних лапах и открыв пасть, издала непонятный звук, напоминающий сиплый стон. Язык у несчастной твари, почему-то торчал наружу и вбок, своим видом походя на какой-то посторонний предмет, сильно смахивающий на сушёный банан, который она по своей прихоти держит в своей пасти. Прихоть называлась просто: Уехали, оставив собаку одну, без еды и воды. Наверное, думали вернуться денька через два, но загуляли, и как водится, в пьяном угаре всё позабыли. А если и вспомнили, то махнули рукой. Какая там, на хрен собака, когда такое веселье. А может причины были в другом. Так вот: - этот предмет, торчавший наружу из пасти собаки, произвёл на мамашу Бойла сильное впечатление. Кляня соседей пьяниц, она быстренько спустилась, привязала к ручкам пятилитровой, эмалированной кастрюли верёвку, наполнила её до краёв водой, и перенеся через забор, при помощи той же верёвки кое-как, наполовину расплескав, спустила на землю. Стала подзывать собаку. Та долго не подходила, но уже и не гавкала, то есть не сипела. Видимо кончились последние силы. Потом все-таки переборов гордость или может быть недоверие, уговорилась и подползла. Понюхала. Лакать своим высушенным бананом она уже не могла, просто сунула морду в воду и пускала пузыри, ошалело вращая глазами. Утром перед работой и вечером после работы, мама не забывая, опускала через забор Ингуске еду и воду. Увидев свою спасительницу, та принималась вилять своим обрубком хвоста и радостно поскуливать. Соседи отсутствовали больше месяца. Загуляли конкретно. За это время, псина более-менее окрепла. И вот, однажды, в тёплый, воскресный майский день, семейство Бойлов, в полном составе сидело на веранде. Отец, мамаша и сынишка, пили чай. Вернее, взрослые пили чай, а маленький Бойл вертелся, крутился и пользуясь благодушным настроением отца, вмешивался в разговор родителей, проливал варенье, себе на голые, вечно ободранные коленки, гонял мух… В общем делал всё то, что делают сорванцы мальчишки семилетнего возраста в такой обстановке, на всей земле, независимо от расовой принадлежности. Дул тёплый, майский ветерок, жужжали пчёлы, в густой листве, не переставая галдели птицы, порхая с ветки на ветку и радуясь жизни. Послеполуденное солнышко нежно припекало землю, заставляя отдавать родимую, приятные запахи молодой травы и множества растущих в саду у Бойлов цветов. Полная идиллия. Вдруг, со стороны забора Чанаски, послышался резкий, сильный грохот. От неожиданности, все одновременно вздрогнули и посмотрели в ту сторону, откуда доносился непонятный шум. Отец даже привстал, а маленький Джордж перестал шкодить и испуганно подвинулся поближе к матери. На этот раз грохот, только ещё сильнее прежнего опять повторился. В нём послышались грозные, беспорядочно царапающие звуки, вперемешку со страшным хрипом. Одновременно с этим, основательно сколоченный забор, отгораживающий владения Бойлов от Чанаски, сильно зашатался. Через мгновение, над краем забора показались лапы и оскаленная собачья морда с дико вытаращенными глазами. Семейство оцепенело и ничего не в силах предпринять, испуганно наблюдало. Длилось всё это, мгновения, но потом, когда, вспоминали тот случай, все признавались, что на тот момент, всем казалось, что время замерло. Тем временем, скребущие и царапающие звуки угрожающе усилились, собачья голова над забором затряслась как в агонии и поднялась ещё выше. Голова тряслась оттого, что псина бешено работала задними лапами, скребя ими по гладкому дереву, с трудом преодолевая каждый дюйм высоты. Не исключено, что в тот момент, из последних сил карабкаясь по забору, Ингуска (а это была она) искренне пожалела, что не родилась котом. И вот, сделав последний, решительный рывок, собака зацепилась непонятным образом за край забора задними лапами и неловко перевалившись через забор, рухнула прямо в любовно ухоженную клумбу распустившихся Пионов.  Первым опомнился отец. Схватив со стола кухонный нож, он сделал несколько неуверенных  шагов по направлению к собаке. Давать семью на растерзание сбесившейся псине, он не собирался. Мысль о бешенстве, сразу же пришла в голову Бойлу – старшему, так как от жены он уже знал, что пришлось пережить собаке. Не доходя несколько шагов до псины, он остановился, сжимая нож и не зная чего предпринять,  с чего начать. Ингуска, действительно вела себя как обезумевшая. На брюхе, продолжая скалится, обнажая при этом упомрачительных размеров клыки, она выползла из цветов, и поскуливая, как то странно поползла к отцу. Тот  пригнулся и приготовился к схватке, ещё крепче сжимая нож и жалея, что нет времени сбегать в сарай за топором. Но что-то такое, непонятно что, во всём виде подползающей собаки, сказало Бойлу, что агрессии в ней нет. Весь вид собаки не говорил, но кричал - «сдаюсь на милость победителя». Нервы чуть отпустило, но отец будущего министра обороны всё равно не выпуская из  руки ножа, настороженно следил за собакой. Подозрения не отступали, а подсознание предупреждало: - «Будь наготове, если она всё же бешеная, то неизвестно что выкинет через секунду. А ёщё сбивал с толку, необычный оскал. Не такой, когда собака рычит и угрожает, а совершенно другой. Беззлобный. К тому же, оскал никак не вязался, с мелко и быстро виляющим куцым хвостом. И тут случилось нечто такое, чего никто не ожидал. Ингуска подобравшись на брюхе совсем близко к отцу, неожиданно резко подскочила, метнулась к нему и… опять распласталась принявшись неистово лизать ему туфли, да так быстро и торопливо, что глава семейства даже не успел ничего предпринять. Он попятился, а Ингуска, работая языком, продолжала ползти за ним. Морду она положила набок, на дорожку и судорожно перебирая лапами, роняя клещей на утрамбованную, чисто подметённую землю, упорно ползла за Бойлом. Она не доставала, но всё равно продолжала пытаться достать языком хоть одну туфлю. И тут раздался голос матери:
                - Ингуска!!! Ты что… Отец, Это же соседская Ингуска!
        Услышав голос своей спасительницы, собака ещё сильнее замахала своим обрубком, изменила направление и шустренько поползла к матери. Оправившийся от неожиданного поворота событий, отец догнал торопливо ползущую к матери псину, смело сгрёб её за ошейник и поволок в сторону калитки, дабы препроводить обратно. Ингуска повиновалась, но сделав несколько шагов и поняв, в какую сторону её ведут, упёрлась всеми лапами и заорала благим матом. Орала так, будто с неё живьём сдирают шкуру. Бойл от неожиданности выпустил ошейник, бедная псина рухнула как подкошенная, распласталась и вновь, оглушительно скуля, принялась начищать туфли Бойла языком. Он опять попытался взяться за ошейник, но Ингуска ещё сильнее заорала, почти человеческим голосом и описалась.  Бойл отдёрнул руку, но та продолжала истошно орать. Из её глаз наполненных чисто человеческой мольбой, градом посыпались крупные слёзы. Всё её тело, била крупная дрожь. Отец Джорджа, первый раз в жизни видел, как плачет собака. Ни до этого случая, ни после, он больше никогда такого не видел. У него опустились руки, он в нерешительности стоял над собакой и не знал чего предпринять. Подбежала хозяйка, присела рядом с собакой и стала нежно гладить её по голове, по морде, дрожащим голосом приговаривая:
                - Ингусочка, бедненькая моя собачка. Что ж ты плачешь? Ты наверное хочешь кушать? Я же тебя совсем недавно покормила. Может ты не наелась? Я тебе тогда ещё дам. Хочешь? А может тебе одной скучно, и ты хочешь пожить у нас? Наверное, так оно и есть. Можешь у нас пожить! Хочешь? Не бойся, мы не будем тебя выгонять. Вот увидишь, правда – правда. А мужа моего не бойся, он у меня добрый. Он тебе даже будку сколотит. Ты только не плачь. Мы думали ты злишься, а ты нам оказывается, улыбалась. Как же мы сразу не поняли? А за сломанные пионы не переживай. Мы на тебя за это совсем не сердимся. Оставайся у нас, мы тебя любим…- Повернув к мужу своё заплаканное лицо, шмыгая носом она попросила:
- «Отец, принеси пожалуйста какую нибудь банку с керосином, я её почищу от клещей.»
- «А керосин зачем?»
- «Я буду туда клещей бросать. В керосине они тонут и подыхают, а в воде плавают. Моя бабка так делала с нашей собакой. Принесёшь?»
- «Принесу»…
                Маленький Бойл, растерянно стоял неподалёку, и всё, от начала до конца видел. Видел, как у матери капают слёзы на собачью морду и смешиваясь с её слезами стекают на мощёную дорожку. Слышал, как она ласково разговаривала с собакой. Видел, как собака поскуливая, не поднималась и трясясь всем телом, лизала матери руки. Потом, малыш видел, как навернулись слёзы на глаза его сурового отца, и он украдкой вытер их кулаком. Как в сердцах сплюнул и пошёл за керосином, по пути швырнув нож на стол. Потом, осмелев, Джордж стал помогать матери вытаскивать противных клещей и находил это занятие даже интересным. Он находил кровососов, даже между пальцев лап бедной Ингуски и мама его за это хвалила. Ингуска, ему тоже лизала руки, а он её гладил по спине. Прежние хозяева её никогда не гладили, поэтому от переизбытка чувств, бедняга ещё пару раз писалась. Потом стемнело. Малыша заставили тщательно вымыть руки, почистить зубы и отправили спать. А он не спал и из окна своей комнаты видел, как мать ещё долго возилась с собакой. Потом отец выключил телевизор и пошёл к матери. Он присел рядом с собакой и почесал у неё за ухом, а та ему лизнула руки. А потом… маленький Бойл заснул.
             Ингуска двое суток ничего не ела, не спала и не сходила с того самого места, где её оставили. Лежала распластавшись. Её всё так же била крупная дрожь. То сильнее, то тише. Голуби и воробьи до того обнаглели, что почти не вылезали из её, наполненной едой, здоровенной миски, которую ей презентовала сердобольная хозяйка. Бессовестные пернатые её совершенно не интересовали. За то, увидев кого-либо из членов семьи, она принималась заискивающе вилять своим обрубком и улыбаться. Стоило подойти поближе, как она тот час пыталась дотянуться языком до ног. По прошествии двух дней, Ингуска, по-прежнему не сходя с места, начала осторожно обнюхивать всё вокруг себя. Обнюхав, приподнялась, и поджав куцый хвост, скованно переступая по чужой территории, медленно, но тщательно обнюхала весь двор. После этого вернулась, шуганула птиц и спокойно, с достоинством съела то, что оставалось в миске. Полакала воды, после чего без промедления приступила к своим прямым обязанностям. Если быть короче, то к Бойлам, уже никто просто так во двор зайти не мог. Его встречали вздыбленная шерсть, страшный оскал и леденящее кровь, гортанно- звериное рычание.
        На нового члена семьи, не могли нарадоваться. Собака оказалась на редкость умной и деликатной. Временами казалось, что это очень воспитанный человек, но только по какому то недоразумению, заключённый в собачью шкуру. Новые хозяева так же нравились Ингуске. Она безумно обожала хозяйку, уважала хозяина и не всегда слушала малыша, искупая это обстоятельство, преданностью и беззаветной любовью к нему. Неспроста, она решилась на отчаянный шаг, переступив свою природную деликатность и приобрела себе новых хозяев (читай, навязала себя), таким необычным способом. Прошло ещё четыре недели. Грохот и отборный мат за забором, возвестили о возвращении Чанаски. Спустя некоторое время, они заявились к Бойлам собственной персоной. Навеселе. Спросив разрешения, вошли во двор.
                – «А мы уже всё знаем! Пошто собачку нашу сманили? А-а-а-а?»
        Упрев руки в бока, глумливо прогнусавила, как всегда пьяненькая, Нинель.
                – Да, как-то несерьёзно с вашей стороны получилось, соседи. Псину надо бы вернуть. Она больших денег нам стоила, да и вообще… Это наша частная собственность.
     Борясь с икотой и дыша перегаром, вставил Генри, а Нинель авторитетно поддакнула:
                - Да, если не хотите, чтоб мы пожаловались на вас шерифу!
        Супруги Бойлы переглянулись, вздохнули, но сказать ничего не успели. Сначала они с улицы, издалека, услышали крик сына: - «Ингуска! Ты куда? Ко мне! Кому сказал! Ко мне!!!» Через долю секунды, калитка чуть не слетела с петель, и во двор, ураганом ворвалось разъярённое чудовище. На лету, сбив с ног обеих Чанаски, оно встало на грудь Генри и схватило его за горло, при этом скосив глаза на Нинель. Нинель отчаянно заголосила. Всё произошло так быстро, что Бойлы не успели даже пошевелиться. Генри захрипел. Во двор забежал малыш, остановился как вкопанный, и увидев сцену, заревел. Ингуска, увидев ревущего мальчугана, неохотно отпустила горло, но продолжала грозно рычать. От загривка до хвоста, вздыбленная шерсть не предвещала ничего хорошего. Она не признала старых хозяев. Совсем недавно, собака, поджав хвост, металась по всему двору, спасаясь от пьяного Чанаски, который колотил её ради собственного развлечения. Теперь, из её страшной, злобно оскаленной пасти, на лицо Генри, обильно стекала густая слюна. Такой встречи никто не предвидел. С перепугу, сразу протрезвевшая Нинель, сделала робкую попытку подняться. Собака с быстротой молнии переметнулась, припечатала её к земле и зычно рявкнула, забрызгав слюной и её лицо. Первой очнулась мать. Подскочив к Ингуске, она в сердцах пнула её, схватила за новенький ошейник и с трудом потащила вглубь двора. Она не справилась бы, если б с другой стороны, за ошейник не взялся отец…..
               Шериф, ветеринар, карантин, откуп Чанаски. В общем, кое-как, конфликт замяли. Правда, несмотря на приличную денежную компенсацию, Чанаски всё равно жаловались каждому встречному, что Бойлы, загипнотизировали собаку, и поэтому она их не признала. Их брехню, никто не слушал. Ингуска, к великой радости Джорджа, осталась жить у них. Маленькому Бойлу она позволяла делать с собой всё, что он хотел. Часто, они как угорелые, носились друг за другом по двору, и в такие минуты, счастливо повизгивающая Ингуска, наверняка, ощущала себя маленьким щенком. Он играл с ней в ковбоев и индейцев. Собаке, естественно, всегда выпадала роль индейца, который неизменно погибал от верного кольта, ковбоя Джо. Капитулировала (пардон, умирала) Ингуска лёжа на спине, смиренно сложив лапы и скромно отвернув голову, в то время как крутой Джо, с дикими воплями, исполнял над ней победный танец. Иногда она трусливо пряталась в свою будку, но ковбой Джо и там её доставал. Он забирался к ней на спину и катался по двору, крепко держась за уши. А в качестве благодарности, одевал псине на голову пустое ведро и колотил по нему барабанными палочками, за что ему попадало от отца. Дразнил. Свистел ей в ухо. Привязывал к куцему хвосту цветные ленты пр. и пр. Но ни когда! Ни разу!!! Она не сделала маленькому Джорджу больно. Видимо слишком хорошо знала цену боли. Родители могли не боясь, отпускать малыша куда угодно, на сколько угодно, и не волноваться, если он уходил гулять с Ингуской. Она прожила у Бойлов одиннадцать лет и многие, ностальгические воспоминания о далёком детстве у генерала, были связаны с ней.  Но это, уже совсем другая история.