Синее небо Империи

Ли остановился на вершине перевала и оглянулся назад. Если бы этот жест видел учитель Чжоу, он бы выговорил Ли много нелестных слов. Ни один ученик Чжоу никогда не должен был забывать, что смотреть назад - значит, отнимать у настоящего будущее. Но Ли, пройдя несколько дней по самым запутанным дорогам предгорий Тибета, не мог не остановиться и не окинуть взглядом Поднебесную, которая оставалась за его плечами, за его спиной - может быть, навсегда. И учитель Чжоу, может быть, поступил бы так же...
Ли смотрел на Поднебесную без малейшего сожаления. Ему и раньше приходилось спешить, бежать - иногда по приказу начальников, иногда по совету друзей, иногда по навету врагов. На сей раз Ли принимал свое решение самостоятельно, спустя многие бессонные ночи раздумий и страданий, и винить никого не собирался. Все, что он делал последние несколько дней, он делал по собственному усмотрению.
Хотя не только по своей воле.
Молодой кореец Ан Ен Сё, прислуживавший учителю Чжоу, был причастен к этому решению не меньше, чем Ли. Но Ан не выбрал бегства - он принял свою участь спокойно и гордо. А Ли оставил родных и близких, спасаясь не от позора и не от презрения - спасаясь от своих мыслей и от своего прошлого.
Когда учитель Чжоу принял в услужение в своем храме корейца Ана, ученики не смели возражать учителю. Самые смелые делали это в единственно возможной форме, передавая так или иначе слухи и сплетни, заполонившие город за дверями храма. Но учитель Чжоу выслушивал все молча, усмехаясь в бороду, и лишь однажды обронил фразу: "Боги посылают глупым детям наставления, а умным - испытания". Впрочем, никто не мог сказать уверенно, что учитель Чжоу говорил о корейце Ане, потому что учитель мог просто припомнить какое-то происшествие из своей жизни и высказаться о нем. Все привыкли к тому, что властный и хитроумный учитель Чжоу никогда не поучает, но дает возможность учиться у него.
Кореец Ан оказался способным и молчаливым - совершенно то, что ждал от своих учеников Чжоу. Не смущало Ана и то, что уездный начальник Ван откровенно не скрывал своего недоверия корейцу Ану, откровенно приказывал своим подчиненным следить за корейцем, когда тот по поручениям учителя покидал стены храма. Учитель несколько раз провожал корейца Ана до дверей храма, отсылая его в город с очередным поручением, и с усмешной смотрел на двух или трех воинов, которые почти не таясь следовали за Аном - то ли на рынок, то ли в лавку старого Ку, который торговал бумагой и чернилами. И возвращался кореец Ан с таким безразличием к своему эксорту, словно за ним следовали не воины всесильного судьи Вана, а добродушные духи-покровители его корейской семьи. Учитель Чжоу, глядя на покупки, иногда бормотал что-то вроде "Неплохая прогулка не повредит, а?" А иногда - молча оглаживал бороду, а такой жест для учителя Чжоу иногда значил больше, чем все слова одобрения, которые могут произнеститысяча драконов из императорского дворца в Пекине. Кореец Ан воспринимал эти слова совершенно как должное, не забывая поблагодарить учителя Чжоу за внимание поклоном, но и не гордясь перед другими учениками.
Ли готов был поспоирть с кем угодно, что судья Ван заручился помощью шпионов прямо в храме, среди учеников. Об этом тоже не говорили вслух, но подразумевали практически все. У Вэйфань первым пошутил о том, что в храме столько много ушей, что и не понять, только ли боги и учитель слушают то, что сказано в храме. Чжоу, слышавший эти слова, наставительно и резко возразил: "Богам достаточно слышать сердца, а тем, чьи сердца открыты для слуха богов, незачем переживать о человеческих ушах". У немного смутился, но лишь самую малость. Спустя пару дней он, дождавшись, когда учитель Чжоу уединится для послеобеденных размышлений, негромко произнес: "Некоторые могут рыть яму другим, но попадают в нее сами. Некоторые могут рыть яму себе, но чужими руками. И лишь самые разумные могут рыть яму себе своими же руками - они точно будут знать, куда попадут и как оттуда выбраться". Неясно, знал ли У что-то конкретное, или же просто демонстрировал остроту своего ума, однако спустя несколько дней учитель Чжоу при всех отослал У в дальний храм, где-то в районе, где бывают частые набеги уйгуров. Приметили все только одно: судья Ван не дал У никаких сопроводительных писем, хотя и отозвался на заседании управы очень восторженно об учениках Чжоу: "Расходясь по Поднебесной, они приумножают славу империи, величие императора и силу Конфуция!"
И спустя несколько недель после ухода У, когда размеренная жизнь в храме продолжалась, никто не мог бы подумать, что судья Ван ополчится на учителя Чжоу с такой силой, что сопротивляться, казалось, не было никакой возможности. Несколько стражников управы пришли к воротам храма и молча повеили на них предписание "Настоятелю Чжоу - выдать изменника и преступника Ан Ен Сё, повинного в преступлениях перед Империей". Молчание, с которым стражники стали поджидать Ана у ворот храма, было угнетающим и унижающим - все в городе знали, что учитель Чжоу всегда наставляет своих учеников о почитании властей и не отказался бы выдать корейца Ана, если бы судья Ван потребовал этого словами, а не грубой формой приказа. Но учитель не предпринимал никаких действий. И лишь когда пришла пора снова отправиться в лавку Ку, он улыбнулся в свою бороду и промолвил: "Жизнь стремительна, словно снежная крупа в горах". Ан поклонился и вышел за ворота храма. К удивлению всех учеников, стража сопроводила Ана до лавки Ку, потом с покупками - обратно, и лишь у самых вотор храма стражник Сюй грубо схватил Ана за халат, следя, однако, за тем, чтобы покупки, которые Ан сделал для храма и учителя Чжоу, не пострадали. Ан не стал сопротивляться, а покорно дал доставить себя в управу, где его немедленно посадили под замок в тюрьме.
Все ученики, и Ли в их числе, с тревогой ожидали судебного процесса. Если Ан действительно оказался бы преступником - например, шпионом покоренной Кореи, - храм ожидали бы суровые времена, храм могли бы закрыть, а могли и просто арестовать и судить всех, кто бы в храме в одно время с Аном. Судья Ван славился на всю Поднебесную суровостью своих действий в случае серьезных преступлений, из уст в уста передавали его фразу о том, что проще и спокойней выкорчевать сорняк и засыпать место, где он рос, солью, нежели ждать, пока другие сорняки дадут рост и бороться с ними придется долго и мучительно. Садовод из судьи Вана был слабый, но как судья он свое дело знал хорошо, пусть и не старался смягчать карающую руку закона.
Дни проходили за днями, весеннее нетерпение природы сменилось летней истомой, а судья Ван все не спешил начинать суд над корейцем Аном. Сперва никто не беспокоился о такой задержке, полагая, что судья Ван послал своих служащих в столицу за указаниями или за какими-нибудь важными уликами. Но время шло, посланный вскоре после ареста Ана служащий управы вернулся, а суда все не было. Набравшись смелости, Ли однажды остановил учителя Чжоу во дворе храма и, стараясь смотреть в глаза учителю, спросил разрешения сходить в следующий раз за покупками в лавку Ку. Учитель Чжоу строго посмотрел на Ли и кивнул, однако проворчал: "Если лиса хочет спастись от облавы, она не бежит к охотникам".
Старый Ку посмотрел на Ли с нескрываемой враждебностью, но запрошенный товар отпустил. И лишь когда Ли уже шел по Восточной улице к храму, его нагнал сын торговца Ку, Ку Сяолян. Стараясь не смотреть на Ли, Ку сказал, что суда над корейцем Аном не будет - тот даже под пытками не признал себя виновным, и тогда его сослали назад в Корею. "А торговец рыбой Ху говорил, что знакомые рыбаки сами видели, как Ло Тан, капитан корабля, на котором Ана отвозили в Корею, забавы ради отдал его на растерзание волкам, говоря, что пусть лучше матросы позабавятся, чем щпион снова придет в Поднебесную". О капитане Ло гвоорили, что он продал душу морским дьяволам в обмен на неприкосновенность от дьяволов земных, поэтому Ли сразу поверил в этот рассказ.
Вернувшись в храм, Ли на несколько дней заперся в своей каморке, лишь изредка посещая занятия учителя Чжоу, да являясь на совместные трапезы послушников. Ни наставления Чжоу, ни шутки соучеников не могли вернуть Ли хорошего расположения духа. Размышляя о судьбах людей в земном мире, Ли тщился постигнуть причины предательства одних и упорства других. Учитель Чжоу на третью неделю вызвал Ли к себе и, вздохнув, произнес слово в слово то же, что говорил судья Ван, когда уходил из храма У. После этого, хотя все казалось предельно ясным, учитель Чжоу отпустил Ли в его каморку, вместо того, чтобы определить ему новый храм. И Ли понял, что хотел сказать учитель.
Поздно вечером Ли вышел из храма, никого не предупредив и стараясь избегать людных улиц. Через несколько часов пути он был уже далеко от храма и от города, а через несколько дней - стоял перед воротами, открытыми для выхода из Поднебесной, но навсегда закрытыми для входа в Поднебесную. Некоторые выбирают предстальство, нескоторые упорствуют в своих принципах, а третьи безвольно избегают всяких конфликтов, выживая телом, но навлекая на душу бесконечные страдания.
Ли остановился на вершине перевала и оглянулся назад. Если бы этот жест видел учитель Чжоу, он бы выговорил Ли много нелестных слов. Ни один ученик Чжоу никогда не должен был забывать, что смотреть назад - значит, отнимать у настоящего будущее. Но Ли, пройдя несколько дней по самым запутанным дорогам предгорий Тибета, не мог не остановиться и не окинуть взглядом Поднебесную, которая оставалась за его плечами, за его спиной - может быть, навсегда. И учитель Чжоу, может быть, поступил бы так же...
Простившись с безоблачным небом, Ли сделал шаг по тропе вниз, с перевала.