Будь проклята эта любовь!!!

Две армии стояли напротив друг друга на широко раскинувшемся вольном степном ковыле. Мрачно и лениво колыхались знамёна – без прежней ярости и бесшабашной жажды боя. Тускло блестели в лучах заходящего солнца мечи и шлемы напряжённо-растерянной пехоты. Тревожно ржали кони под нервными, взведёнными до предела всадниками. Войны двух союзных держав застыли, разделённые лишь узкой полосой ещё не примятой изумрудно-кровавой, в лучах заходящего солнца, травы. Посреди этой необычной границы возвышался шёлковый расшитый золотом паланкин. Юный паж в алом бархатном камзоле, преклонив одно колено, осторожно приподнял полог. Изящная ножка в невесомой прозрачных шароварах, перехваченная у щиколотки крупной ниткой жемчуга, опустилась на землю. Штора приподнялась ещё чуть выше, и обе армии, замерев, устремили свои взоры на паланкин. В глазах воинов читалась тревога и немой вопрос. От ЕЁ выбора зависела судьба великих королевств. Радостный луч солнца замер на мгновение на крупных камнях диадемы принцессы, окрасив их в зловещий алый свет, и потонул в тёмной густой волне её волос, причудливым водопадом струящихся по спине. Колдовские зелёные глаза смеялись холодным как иней смехом. На губах играла обворожительная, манящая и чуть насмешливая улыбка.
Два строя разомкнулись, качнулись королевские штандарты, словно единорог бросился в стремительный бег навстречу противнику, а грифон распахнул огромные крылья, готовясь взмыть в небо.  Два война неспешно, будто боясь чего-то, прошли сквозь строй панцирных дружин. Радостно сверкали в осеннем солнце их доспехи, прозрачно-алые блики на шлемах и оплечьях превращали их в богатырей из чудной детской сказки. Два лучших друга смотрели друг другу в глаза, а руки невольно сжимали мечи, и в глазах светилась мрачная чёрная решимость. А она всё молчала, улыбаясь каким-то своим мыслям, словно совсем не волновало её предстоящее сражение. Но вот поднялась изящная ручка, унизанная серебряными браслетами и, будто случайно, на поле подхваченный ветром унёсся шёлковый узорчатый платок и, исчерпав все силы, устало прилёг меж воинов.
В тот миг, словно лопнула натянутая до предела струна. Взметнулись мечи, сплетясь в изящный и жестокий узор для посмертного савана. Клинок скользнул по оплечью, высекая жаркие искры, и обрушился на противника. Стремительный взмах, звон метала и, встретившись, мечи вновь разошлись. И опять закружилась стальная пляска.
На миг, будто устав, противники отпрянули друг от друга и закружились на расстоянии вытянутого клинка, выискивая слабые стороны в защите «врага». Два воина: такие похожие и разные. Король Эдорона темноволосый, с лицом, словно  высеченным из гранита, как детскую саблю вращал тяжёлый двуручный клинок. Доспех из вороненой стали, с грифоном на груди защищал его могучую грудь. Узорное забрало закрывало всё лицо, лишь карие загадочные глаза, которые не могла забыть ни одна женщина, светились злой решимостью. Его противник, принц Хараза, кружился в вихре двух тонких изящных клинков. Казалось этот светловолосый гибкий и тонкий как тополь юноша, с чуть грустной улыбкой, не выдержит и 5 минут боя против своего противника, но он спокойно вращал своими лёгкими обоюдоострыми мечами, а солнце кровавой рекой разливалось по его матово белой кирасе, с тёмным геральдическим щитом, где в стремительном беге застыл белый сказочный единорог. Они были такими разными, но столько в их взглядах было тоски и гнева, так красивы и стремительно-отточены были их движения, что, казалось, сражаются братья.
Вот вновь полыхнул кровавым закатом металл двуручного меча, и яркие молнии тонких клинков метнулись ему навстречу, скользнув по броне доспеха. Сложен и красив был узор разящей стали, красив, как холодная звездная вечность.  Два вихря встречались снова и снова, высекая горячие, как адское пламя, искры, сталкивались и вновь расходились, ища брешь в стальном веере смерти.
Двуручный меч взметнулся и с чудовищной скоростью опрокинулся на голову противника, готовясь смять и смести любое сопротивление. Лишь секундой раньше навстречу ему  взметнулось острое жало клинка, не стремясь отразить (ибо ничто не могло отразить такой удар), а лишь отводя в сторону. И когда чудовищно-гигантский меч скользнул мимо, слегка задев пластины кирасы, вминая их в плечо противника, второй клинок в стремительной изящности полёта метнулся к горлу «врага» и отыскал почти неразличимую щель меж забралом и доспехом. Грифон рухнул поверженным, распластавшись на тёплой, согретой осенним солнцем земле. Рядом, получив такой же смертельный удар, упал на колени единорог, и слабый хрип вырвался из его обескровленных губ: «Будь, проклята эта любовь!»

* * * * * * * * *

Алекс проснулся в холодном поту от нестерпимо жгучего удара в сердце, такого сильного, что он застонал сквозь плотно сжатые губы. Чуть приподнявшись на локте, юноша замер, потонув в двух колдовских зелёных озёрах взгляда той, которая лежала рядом. Рука его помимо воли коснулась её тёмных, как уходящая ночь, волос нежной и тихой лаской. Пальца легко прикоснулись к лицу, следуя сказочно прекрасным изгибам. Вдруг, словно сбросив последние цепи сна, парень встал и, одев старые потрёпанные джинсы, вышел на балкон. Свежий утренний ветер хлестнул по обнажённому торсу, отгоняя последний туман сновидений. Подставив лицо его упруги струям, Алекс вглядывался в отступающую тьму, словно мог увидеть исполинскую змею поезда, чей стук колёс, доносившейся из туманно-синего леса, болью пробуждал воспоминания: (Тёмноволосый крепкий парень на ходу запрыгивает на подножку поезда, и словно пытается что-то прокричать ему, но разбойник ветер уносит слова, разрывая их в бессвязные отрывки). Тогда он весь напрягся пытаясь расслышать этот крик, потонувший в вихре уходящего поезда, но так и не смог…
Словно ударило в лицо паровозной гарью, и из далёкого далекого далека донеслись слабые, чуть слышные в суете пробуждающегося города, слова: «Будь проклята эта любовь!»
Парень стоял и глядел вдаль, ничего не видя вокруг, потеряв чувство времени и пространства. Перед его слепым взором в чудовищном урагане боя сходились две армии, стонали раненые и умирающие. Упал на поле, обагрившись кровью, белоснежный единорог, на чёрном бархатном поле. Подломилось древко грифона, и молодой знаменосец закрыл грудью поверженное знамя, тут же окрасившееся его кровью. И лишь гордый шёлковый паланкин, нетронутым стоял среди хаоса разразившейся битвы.