Глава 22-24

Глава 22. Сказка.

Эрик взял гитару и под какой-то старинный, явно не русский напев, мне совсем незнакомый, но берущий за сердце, запел:
В сказке старинной “Синяя птица”
Печально и мудро для всех говорится:
Каждый, кто должен под солнцем родиться,
В свою половинку лишь должен влюбиться!
Ее отыскать! Ее обождать!
Иначе трагедий не избежать!
Когда себе вдруг чужую находят,
У четверых жизнь в печали проходит!
Две половинки! Их счастье быть вместе!
Счастье таким жениху и невесте!
Две половинки...А может случиться,
Не суждено им в один век родиться.
Те, кто своих половин не находят,
В тоске одинокой свою жизнь проводят.
Часто “Незрячие” не замечают
Своих половинок и жизнь пропадает!

Закончил Эрик пение, рванув резко струны гитары. Пока он пел, ко мне опять возвращалось чувство нежности к нему и ощущение особого уюта, как всегда, когда он был рядом.
Отложив гитару, он, наклоняясь ко мне, сказал:
- Вот и мы с собой, Снежинка, такие половинки. Как нам повезло! Мы и родились почти рядом и нашли друг друга!
Неверно истолковав мое задумчивое молчание, решив, что я еще сержусь, Эрик предложил:
- А сейчас давай почитаем свежий номер газеты “Красная звезда”, в ней напечатано новое стихотворение Константина Симонова.
Я сразу села на кровати и потянула руку за газетой:
- Эрик! Дай мне! Ведь Симонов - мой любимый поэт.
- Если тебе не трудно, то читай сама.
- Конечно, нет, - ответила я, беря газету и начав читать. Стихотворение называлось “Так убей же его, убей!”. Каждая строчка его потрясала, впивалась в самое сердце:
Если дорог тебе твой дом,
Где русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты в люльке качаясь плыл...”
- Какой ужас, - воскликнула я, дойдя до места: “И распяли ее втроем, обнаженную на полу”, чтоб досталось всем этим псам в стонах, в ненависти, в крови...”, и оборвала чтение на этих строках, -  как пишет Симонов! Буквально сдирает кожу с  души и тела! Не могу больше читать, жутко!
- Да! - отозвался Эрик, внимательно поглядев на меня. Мне показалось, что этим взглядом он как бы сказал мне:
- И не стыдно тебе сердиться? Сравни...
Но на самом деле он спросил:
- Не устала? Может, хочешь отдохнуть?
- Нет! Давай еще немножко почитаем.
Коварный Эрик! Он, наверное, долго продумывал план чтений на этот день, ибо, взяв томик Мопассана, он стал читать роман “Жизнь”, серьезно утверждая:
- Теперь тебе это можно читать! - И нисколько не смущаясь, он прочел историю первой брачной ночи героини романа Жанны. Я громко выражала возмущение поведением мужа Жанны, а Эрик, смеясь, посоветовал:
- Отдохни немножко, поспи, а то у тебя усталый сонный вид.
- Это все от водки, мне так хочется спать. Зачем только я пила эту гадость?
Мне хотелось добавить, что водка ничего не обезболивает, но решила  больше не затрагивать эту тему, так как мне преподали такой классический урок и по Мопассану, и похуже, что сравнивая, можно было понять, и с каким огромным тактом и как красиво с помощью Эрика проскочила я этот жизненный порог.
Вернувшийся Эрик принес мне выпить валерьянки, говоря:
- Выпей, скорее будешь в форме.
Глядя на его ласковое и сочувствующее выражение лица я не смогла отказаться, хотя валерьянка мне была совсем ни к чему, но, выпив, попросила его:
- Эрик, ты без меня, пока я сплю, не читай “Жизнь”, вместе дочитаем.
- Пока ты спишь, любовь моя, я займусь одним делам, и ни читать, ни есть не буду.
- Это глупо, что ты не будешь есть, - засыпая пробормотала я, радуясь тому, что Эрик накрыл меня одеялом. Мне приснился сон, будто бы я очень сержусь на Эрика и гоню его: “Уйди! Ты мне противен”. А он стоит возле меня в каком-то длинном белом балахоне, тянет ко мне руки и говорит:
- Не гони меня! Не гони меня! - и исчез. И так мне стало невыносимо тоскливо без него, когда он ушел, что я стала кричать:
- Эрик! Эрик! Не уходи! Не уходи!
С этим криком я проснулась, надо мной склонился  испуганный Эрик. Я протянула к нему руку, повторяя “не уходи”.
- Что с тобой, Снежинка? Что ты? Я никуда не выходил из комнаты. У тебя температура! Это опасно! Ты что, бредишь? Я сейчас принесу градусник.
У меня немного болела голова, скорее всего от водки и не было никакой температуры. Вообще я была уже относительно в порядке, поэтому пока он ходил, я встала. Войдя с градусником, он заставил меня лечь, измерить  температуру и выпить красный стрептоцид, говоря:
- Как бы беды не было.
- Эрик! Ну что ты придумал? Зачем мне стрептоцид? Я бы лучше горячего чаю выпила, голова немножко от водки болит. Кто мне, не пойму я никак. То ты, как маленький мальчик, то, как взрослый мужчина, то, как папа! Просто мне приснилось, что ты исчез, вот я и кричала.
- Ах ты, лапочка моя! - приговаривал он, целуя меня, - ты не хочешь, чтобы я исчез?
Заметив мой испуг в ответ на его поцелуй, улыбнувшись мне сказал:
- Девочка моя! Учти - я не варвар.
- Была девочка, а теперь... Эрик, скажи честно, глядя на меня, можно что-нибудь заметить?
Вместо ответа он подал мне зеркало. Взглянув в него, я никаких изменений не заметила, разве, что следы сна, и все.
- Ты чаю хочешь? - спросил Эрик, - чай пить будем в столовой, ты согласна?
- Нет, что ты, Эрик! Я еще никого не хочу видеть.
- Ну, тогда, пока я все приготовлю, посмотри наш семейный альбом. Не скучай без меня.
Эрик ушел, а я занялась альбомом, рассматривая его и, пытаясь угадать, кто есть кто.
Дед и бабушка Эрика, что было видно из надписи под фотографиями и по рассказам Эрика, мне очень понравились. В альбоме было много разновозрастных фотографий Эрика. Какой же он был хорошенький в детстве! Только я залюбовалась карапузом в матроске с белыми завитушками, как в комнату в подносом в руках вошел Эрик. На подносе стояли две дымящихся чашки с ароматным кофе и лежали два больших бутерброда - белый хлеб с сыром. Поставив поднос на журнальный столик, Эрик спросил:
- Подать в кровать или сядешь в кресло к столу?
- Конечно, сяду в кресло, спасибо, Эрик. Боже, как вкусно, - не удержалась я от возгласа, попробовав кофе. До сих пор мне никогда не приходилось его пробовать. И бутерброды с сыром  и маслом! Сказочная роскошь после картофельных котлет на рыбьем жире, да и тех до сыта есть не приходилось. - Эрик! Кто приготовил эту пище богов? Кто варил кофе?
- Кофе я всегда варю сам, никому не доверяю, - ответил Эрик.
- И мне не будешь доверять?
- Не знаю, как освоишь эту процедуру.
- Постараюсь быть достойной тебя, - шутливо заверила я, а он в ответ поцеловал мою руку, измазанную  от избытка вкусных чувств маслом.



Глава 23. Исповедь Эрика.

- Эрик! Ты обещал мне рассказать и объяснить, откуда у вас столько продуктов и всего: и хлеба, и масла, в избытке, и мне купили столько чудесных вещей? А хлеба на карточки дают жалкие граммы, Чудо какое-то.
Эрик с ласковой улыбкой, глядя на меня, отвечал:
Ну, чудеса еще впереди. Это мелочи. Да, Снежинка, по нынешним временам мы незаконно богатые. Большевики нас полностью не ограбили, и дед и тетя Ира изловчились и кое-что припрятали, сохранили часть наших богатств. А если есть деньги, то на базаре и в наши дни втридорога можно что-то купить. Люди продают свои пайки. Что касается одежды, то ведь есть и старые сундуки, где лежит кое-что из давнишних запасов, есть и комиссионные магазины в Москве, Казани, есть и портнихи, и знакомства. Тетя Ира вместе с няней Тасей ездят на базар в Казань. Есть деньги или ценности - нет проблем. Все понятно?
- Ничего, Эрик, не понятно, особенно непонятен твой вечный антагонизм к коммунистам. Ты же сам комсомолец! А большевиков ненавидишь. Мои родители тоже коммунисты, и я воспитана по-другому. Ты должен это учитывать. И еще, Эрик, мне непонятно, если ты все и всех ненавидишь и у вас столько богатств, то зачем тебе идти на фронт? Сам говоришь: есть деньги - нет проблем.
- Ты, действительно, ничего не поняла, все слишком упростила, свела к «любишь - ненавидишь». Все куда сложнее. В том-то все и дело, что у меня никакой ненависти нет, ни к большевикам, ни к Советам, ни к коммунистам. Я сам рос среди них, ведь и мои родители коммунисты, и я комсомолец, не ради корысти, а по собственному призванию, но я не безголовый фанатик и раб, а мыслящий человек, потому что воспитывался в несовместимых противоречиях. У тебя, Снежинка, в жизни все просто: твоя бабушка, у которой ты воспитывалась, была верующей, но политикой не интересовалась, и, судя по всему, семья твоего отца, хоть и была интеллигентной, но небогатой. А мой дед по отцу, дворянин с титулами, был очень богат. Старший сын его, мой дядя, был офицер царской армии. Пришли смутные времена. Головы в России были затуманены «призраком коммунизма». Ведь сама идея коммунизма неплоха, сродни христианству. Тебе лучше всего это будет понятно на примере Сергея Есенина. Как он сначала обрадовался революции, вспомни его стихотворение:
Я по первому снегу бреду
В сердце ландыши вспыхнувших сил
Вечер яркую свечку звезду
Над дорогой моей засветил.
Под первым снегом он подразумевал новизну, которую несет Октябрьская революция, ведь это стихотворение он написал в ее первые дни, и революция породила в его душе надежду в еще яркой свечки-звезды, но уже тогда в его душе появились сомненья:
Я не знаю, то свет или мрак,
В чаще ветер поет иль петух.
Может вместо зимы на полях
Это лебеди сели на луг!
Если в чаще ветер, то революция - пустое, по Есенину, ложь, а если петух - то это начало нового дня, новой жизни. Если вместо зимы лебеди, а не чистый снег, то опять обман - взлетают лебеди и под ними «черная потом пропахшая выть...»
И еще, помнишь, как он радовался, встречая революцию: «Новый на телеге к миру едет Спас!». А потом какая боль и разочарование звучали в его словах: «Это какая-то не та революция, не тот социализм». Уж Есенину то ты веришь?
- Есенину-то я верю, но я у него это не читала. А ты откуда это знаешь?
- Во-первых, у меня есть полное издание его стихов с биографией, 1920 года, когда он еще не был под запретом, а, во-вторых, мой дед в Петербурге был знаком с Есениным, с ним беседовал. Так вот, что-то произошло такое в революцию, что к власти пришли не только образованные люди, которые делали ее, но и быдло, прямо по лозунгу «Кто был ничем, тот станет всем!». И те, которые были ничем, необразованные, тупые, чтобы таковыми не выглядеть на фоне умных и гениальных, последних губили. Вот и Есенина затоптали, замолчали, ты же это сама поняла, и так справедливо и ярко на уроке его защищала, помнишь?  Так что учти, без всякой ненависти я скоблю о невинно загубленных лучших русских людей, о ее талантливейших детях, поэтому фанатически кланяться и раболепствовать перед коммунистами не могу.  Но была такая путаница во время революции, ты подумай, два брата, мой отец и его брат Алеша, стреляли друг в друга. Это, конечно, я говорю образно. Алексей, как я уже говорил, остался верен присяге, служил в белой гвардии, а мой отец пошел в красную армию. Так они и воевали друг  против друга в гражданскую войну, прямо как в стихотворении Сергея Есенина: «Отец с винтовкой шел на сына, под пули внуков шли деды...». Дед мой всегда с ужасом вспоминал это время. Такая была неразбериха! И как можно ненавидеть мне  простых людей, которые  стали коммунистами. Они верили в то, что построят рай в земной жизни - коммунизм. Идеи коммунизма мне нравятся самому, я их разделяю, но то, что у нас произошло в России и с нашей семьей - об этом можно только сожалеть. Я комсомолец не только потому, что «с волками жить - по волчьи выть», а еще и потому, что воспитывался в непримиримых противоречиях. С одной стороны на меня влиял дед, а с другой - отец и мать, их примеры. Но я знаю истину и потому свободен во мнениях, прямо по библии. В библии сказано: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными». Поэтому я хочу прожить достойную жизнь и не быть рабом. Я получил великолепное воспитание, благодаря деду. Он и сам много знал, и еще нашел своих старых знакомых, уцелевших учителей, и я в основном учился дома. Если хочешь знать, у меня по математике, физике, химии знания таковы, что я могу поступить сразу на 3-й курс любого технического ВУЗа. Я хотел бы и в моей семье с тобой следовать традициям своего деда, чтобы не растерять в годах красоту нашего краткого земного бытия в погоне за полным коммунизмом, чтобы не было скотского упрощения обычаев и нравов. И мне повезло! Я и не надеялся в этом маленьком провинциальном городишке встретить такую  родственную душу, как ты, и поэтому сегодня случилось то, что случилось. Я хочу скорее жениться на тебе, потому что своеобразие моего положения этого требует. Позже я все объясню тебе. И еще тебе надо знать вот что: из поколения в поколение по линии отца у нас все мужчины были профессиональные военные, все любили Родину, и если приходила беда и на нее нападали враги, то все они шли на войну и не жалели своих жизней. Вот поэтому мой отец в первые дни войны ушел добровольцем на фронт, несмотря на то, что очень любил нас, да и без матери дома не мог обойтись ни минуты, а пошел воевать. А моя мать, которой дух патриотизма передался от своего отца, тоже пошла добровольцем на фронт. Конечно, не только вслед за отцом. Да нет же! Ей тоже дорога Родина, ведь я без нее оставался один и ей не просто было бросить меня. И я такой же, как они! И я не могу уклоняться от фронта, мне не позволяет чувство чести, а оно у меня есть! Дед мой вложил его в мою душу. Конечно, с помощью тети Иры я бы свободно мог получить бронь или инвалидность (кстати, у евреев это в моде). Но я не могу себе этого позволить. Я бы перестал себя уважать. Я люблю Россию, она в беде, и я пойду ее защищать.
И так, моя хорошая, я тебя, наверное, утомил и наскучил тебе своей исповедью. Я не враг народа, не противник коммунизма, но я восстаю против рабства и напрасной гибели невиновных людей. Тебе ведь, наверное, ничего не известно, сколько понапрасну загублено лучших, талантливых людей.
Я слушала его, затаив дыхание, поражаясь, веря и не веря, не совсем с ним соглашаясь.
- Эрик, ты ошибаешься в том, что загублено много талантливых людей, мне однажды с этим довелось познакомиться и увидеть очень мрачную картину, которая, вспоминаясь, долго мучила меня. Это было около трех лет назад, в декабре 1938 года. Я тебе рассказывала, что и мой отец, как и твой, был всю жизнь  военным. И мы без конца кочевали из города в город. В то время, о котором я тебе рассказываю, судьба занесла нас в Карелию, в небольшой городок, который назывался «Станция Медвежья гора». Медвежья гора - оттого, что поселок находился под горой, напоминающей собой формы медведя. Расположен поселок был у самого Онежского озера, которое было видно из окон нашей квартиры. Красивейшее озеро, голубое, волны как на море. Но не буду отвлекаться. Жили мы в деревянном 2-х этажном доме, построенном в южном стиле, с огромными окнами и большими балконами. У нас семья большая, и поэтому мы занимали весь второй этаж, то есть почти четыре квартиры, дом был восьмиквартирный. Мы въехали в только что отстроенный новый дом. Замков ни в одной двери  не было, и наша домработница Феня запирала многочисленные двери на гвоздь и веревку. Отец с матерью приходили с работы поздно, и я помню, как до их прихода, мы с Феней дрожали от страха - кругом заключенные. Мы же находились рядом с Беломорско-Балтийским каналом, который строили заключенные. Бывало колонну заключенных, человек двести, ведут несколько часовых. И случалось, что уголовники этих часовых убивали, заключенные разбегались, и, конечно, пока их не отлавливали, были и грабежи и убийства. Подобные истории, по слухам, бывали нередкими, и мы были ими напуганы. Первый этаж занимал директор городского театра. Фамилия у него была своеобразная - Хусид. И вот однажды этот Хусид и говорит моей маме:
- Зинаида Григорьевна, Ваша дочь любит музыку, любит петь, приходите сегодня в театр вместе с ней и мужем. Сегодня поют хорошие артисты и опера прекрасная «Флория Тоска» Пучини.
И вот мы в театре. Это была первая опера в моей жизни, которую я слушала в театре на настоящей сцене. Впечатление  потрясающее. Но когда в финале Кавародоси казнят, обманув Тоску, я начала безысходно рыдать. И никакие уговоры отца и мамы, что это только спектакль, что это было давно, на меня не действовали. Я сидела в опустевшем зрительном зале безутешно плакала. И тогда наш сосед Хусид  подошел к нам и говорит:
- Леночка, пойдем, я тебе покажу и Тоску и Кавародоси! Они живы и здоровы.
Я перестала плакать, и мы пошли к выходу из театра. Я ожидала увидеть героев оперы красивыми, нарядными, такими, какими я их видела на сцене. Но каков же был мой ужас, когда я увидела, что Хусид ведет меня к колонне заключенных, которых я боялась. Я завопила:
- А как же мы пройдем к Тоске и Кавародоси мимо этих зэков? - и указала на колонну.
- А они в этой колонне среди зэков, - спокойно ответил Хисуд, - они враги народа.
Ничего не поняв, ошеломленная, я все же попросила:
- Покажите мне их, я хочу с ними поговорить.
Хусид подошел к начальнику конвоя, тот почтительно выслушал, потом кому-то что-то сказал и навстречу мне, через строй заключенных, действительно, вышли Тоска и Кавародоси, я узнала их лица, на них еще были следы грима. Но как они были одеты! В затрепанных телогрейках, в лаптях, жалкие, полураздетые, а ведь зима в Карелии суровая! Я опять заплакала и сквозь слезы обратилась к ним:
- Спасибо вам! Вы так чудесно пели и играли! Я запомню вас на всю жизнь!
- А что ты, девочка плачешь? - спросила Тоска каким-то особым певучим голосом.
- Мне очень жалко Кавародоси и Тоску, а еще больше вас. Почему  вас сюда загнали? Почему вас называют врагами народа?
- Милая девочка, - отозвался Кавародоси, - мы ни в чем  не виноваты. Это тебе спасибо за твое доброе сердце и от нас, и от Тоски с Кавародоси.
И они вошли в колонну, помахав рукой, и исчезли навсегда из моей жизни, сопровождаемые конвоем и собаками. Вот так получилось. Хотели меня успокоить, показать мне прекрасных актеров, исполняющих в опере главные роли, а нанесли мне еще большую травму.
Долго после этого случая отец уверял меня, что зря не посадят, что это осужденные по 53-ей статье, вредители, но я впервые отцу не верила, потому что у всех заключенных по 53-ей, которые мне попадались и с которыми мне довелось поговорить, я спрашивала:
- За что Вас осудили?
И они отвечали:
- Не виноваты, не знаем за что, какая-то ошибка и т.п.
Отец на это мне объяснял так:
- Ты еще не знаешь того, что все преступники всегда уверяют, что они не виноваты, мужества не хватает сознаться.
- Вот видишь, - отозвался Эрик, - на мой длинный рассказ, - ты же тоже им сочувствовала, что же ты удивляешься моим взглядам, оказывается, и ты краешком глаза в действие видела эту страшную душегубку - Беломорско-Балтийский канал. Знаешь, Леночка, а мы, наша семья, чудом уцелели, благодаря хитрости, стратегии и тактике нашего деда. Пришлось нам на долгое время затаиться в глухомани, что когда я родился, меня год не могли зарегистрировать, и поэтому в свидетельстве у меня написано, что я родился в 1924, а на самом деле в 1923 году. Так что, моя дорогая, у нас самая хорошая разница в возрасте - 2 года, а мне в январе стукнет 19.
- Ой, Эрик, сколько ты мне сегодня секретов открыл, но ты говоришь, что во времена твоего деда, при царе, жили лучше, с этим я не согласна. Вспомни классиков, Куприна, Чехова, толстого и других. Хотя бы возьмем Льва Толстого. Какие ужасы он рассказывал о телесных наказаниях солдат, при советской власти во многом лучше и гуманнее.
- Снежинка! Я вовсе не отрицаю все хорошее в советской стране. Но я знаю побольше тебя, но и мои знания ничтожно малы по сравнению с тем, чтобы знать все. Может и у нас в наше время есть телесные наказания, только все это скрывается.
- Ну, этого не может быть! - решительно возразила я, - А скажи, Эрик, твоего дядю Алексея убили в гражданскую войну?
- Нет, Снежинка, где-то в 20-ом году ему чудом удалось удрать за границу, не без помощи тети Иры. Дед был страшно возмущен, хотя у Алексея был жестокий выбор - или погибнуть  или уехать. Он очень уговаривал деда и бабушку уехать с ним, но дел категорически отказался.
- Я никуда из России-матушки не поеду, пусть погибну, но зато лягу в свою родную землю, - неустанно твердил дед. И вот мы как-то проскочили беду. Сначала затерялись, а потом с помощью друзей и денег получили в Москве в Новинском переулке дом, хорошую 2-х комнатную квартиру. И там мы все вместе жили. Бабушка умерла первой. Вот посмотри фотографию. Где она молодая.
Я взяла фото, с него на меня смотрела веселая, красивая дама, элегантно одетая, темные волосы были собраны в высокую прическу, чем-то далеким и прекрасным дохнуло на меня от этого портрета. И стало грустно, что вот такая красивая, полная жизни и сил, а ее уже нет. Ну, как не вспомнить Есенина о том, что «все живое в этом мире тленно». Но мои раздумья прервал Эрик:
- Представляешь тебя бы так одеть и причесать, как бы ты, моя любовь, выглядела? А вот моя бабушка - гимназистка, посмотри, как ее наряд похож на твой, в котором ты явилась на том, нашем вечере.
Действительно, на бабушке Эрика, когда она была гимназисткой, белая блузка, очень похожая на мою. Я смотрела, не отрываясь на Эрика. После этого разговора он стал мне еще дороже и роднее. Все неприятное, что случилось утром, было забыто. Нежность к нему заливала меня.



Глава 24. Выкуп.
Эрик глянул на часы:
Смотри, уже три часа, пойдем попросим, чтобы нас накормили обедом.
- Ой, Эрик! Я стесняюсь. Мне кажется, что Ирина Петровна только взглянет на меня, и все поймет, обо всем догадается.
- Ну что ты придумала, - возразил Эрик, - ты выглядишь как всегда, усталый вид после сна исчез, небольшие синяки под глазами, вот и все изменения. А потом чего стесняться? Рано или поздно все тайное становится явным. Ирина давно знает, что ты будешь моей женой. надень халатик и пойдем в столовую.
Обед в доме Моисеевых как всегда был торжественным ритуалом Белоснежная скатерть, столовое серебро, крахмальные салфеточки у каждого прибора. Ели не спеша, красиво пользуясь приборами. Я к такому не была приучена и чувствовала себя неловко. Обед, не считая закуски, был из трех блюд,  и хлеба было сколько угодно, и это во время войны. Но Эрик мне все объяснил, и я уже ничему не удивлялась, только меня немного мучала совесть, когда я вспоминала о голоде в нашем доме. Я так роскошествую, а мои бедные братики не видят досыта хлеба. Зато им будет легче, у них  моя хлебная карточка, и с первого января я дома ничего не ем. Но это было слабым утешением и порой вкусный кусок застревал в горле, когда я вспоминала малышек. Но Эрик как будто бы отгадал мои мысли, потому что сразу после обеда он сказал:
- Давай немного отдохнем после обеда, а потом пойдем к тебе домой, как говорит тетя Тася, у них в деревне, перед свадьбой дня за три, жених дает выкуп родным невесты. Вот я и отнесу твоей маме выкуп, а попутно познакомлюсь и с твоими братьями.
- Эрик, почему ты Тасю зовешь няней? Кого она нянчит?
- Да потому, Снежинка, что она в нашем доме появилась задолго до моего рождения, до революции, сначала в роли горничной тети Иры, и она к ней очень привязана. Когда на нашу семью свалилась беда и мы сбежали в глухомань, она отправилась вместе с нами, была акушеркой у моей мамы, когда я родился, и нянчила меня. Вот почему она няня.
Отдыхали мы, сидя в креслах в комнате Эрика.
- Леночка, - позвал меня Эрик, - подойди ко мне.
Я подошла, в руках у него было 2 крестика на цепочках. Один он одел на себя, другой на меня и сказал:
Эти дни мы будем их носить, надо бы не снимать их никогда, но за это Родина нас упечет в столь отдаленные места. Эти наши счастливые дни совпадают с каникулами, и мы должны их не снимать, готовясь к венчанию. Учти, что крестик и цепочка золотые, не показывай их посторонним лицам.
Я с трепетом потрогала надетый крестик. Я всю жизнь мечтала носить крестик, и бабушка Шура в детстве мне не раз одевала его, но родители мои у меня его отобрали.
- Давай помолимся, - сказал Эрик, - ты знаешь молитвы?
- Да, меня бабушка научила.
- Снежинка, когда я буду на фронте, молись за меня и думай обо мне, и читай вот этот псалом в псалтыре:
... живущий под кровом всевышнего
под сенью всемогущего покоится...
Мы помолились, почитали псалтырь, и Эрик, посмотрев на меня, спросил:
- Как ты себя чувствуешь? Ты сегодня все-таки очень бледная.
Я хотела съязвить: «Вашими стараниями», но сдержалась и только сказала?
- Сравнительно ничего.
- Тогда пойдем к вам домой и проведем этот вечер у вас.
- А тебе, Эрик, не будет у нас в доме неприятно? Ведь в нашем доме совсем другие нравы и обычаи, которые у вас в семье, у твоего деда, которым ты решил следовать.
- Во-первых, я буду им следовать в нашей с тобой семье. Потом, честно говоря, если бы не дед и не Ирина, я бы жил точно в таких же условиях, как и ты. Ведь твои родители из-за военной службы отца бесконечно переезжали с места на место, и в каждом городе начинали все сначала. Откуда же быть богатству и хорошей мебели? Вот пошел бы твой отец в отставку, если бы не погиб,  и зажили бы нормальной жизнью, Но война застала вас врасплох и оборвала все нити. Так что не думай, что положение в твоем доме может тебя унизить в моих глазах. Я сам из такой же семьи, если иметь в виду мать и отца. Я ведь большую часть жизни жил с Ириной и дедом в Москве, пока мои родители, как и твои, кочевали по стране. И, кстати, противоречия воспитания деда и родителей могли меня сломать, раздирали меня в разные стороны. Я из-за этого мог стать бандитом, да спасло то, что я усиленно читал, учился и научившись мыслить, понял все правильно. Почитай немного пока я соберу все необходимое для выкупа и вторжения в твой дом.
Когда он, наконец, вернулся и сказал:
- Ну, пошли к твоим, в твой бывший дом.
Я попросила его подождать, так как на улице было холодно и надо было переодеть легкий халатик на обычное платье. Эрик был категорически против:
- Нет, нет, Снежинка, пожалуйста, иди в нем. Он тебе очень идет и напоминает мне о том, что ты теперь по настоящему моя. Я хочу тебя видеть в нем, как можно больше. Помнишь, когда ты вышла к обеду, как тетя Ира хвалила тебя и халат.
- Еще бы! Ведь твоя тетя поймала этим халатам в ловушку обманом.
- А не будь этого безобидного обмана и ее нотации мне мы бы с тобой могли поссориться серьезно и даже расстаться. Я, не поняв тебя, очень обиделся,  первый бы не подошел, а ты у меня гордая. Так что мы с тобой очень обязаны этому халату и тете. Уговорил?
- Ладно, уж, замерзну, а пойду в нем, раз тебе так этого хочется.
- Не замерзнешь, со мной никогда и нигде не замерзнешь, - загадочно уверял меня Эрик.
Мы вышли в прихожую, и только я потянулась за своим пальто, как Эрик загрохотал своим басом:
- Стой! Ни с места! Я сам тебя одену. Пора забыть привычки старой девы - одеваться и раздеваться самой, - и с этими словами он распахнул стенной шкаф и вытащил оттуда прекрасную беличью шубку, которую торжественно одел на меня. Я вся обмерла от неожиданности: «Боже, неужели это мне не снится». Ведь обо всем, что со мной происходило, можно было только мечтать. Какое-то сказочное чудо, а не реальная жизнь. За один день столько разных событий и обнов.
- Эрик! Что это такое? Что за рог изобилия?
- Это тебе, девочка моя, мой подарок к свадьбе.
Слово девочка он сказал так многозначительно, что все лицо мое вспыхнуло заревом, а он, глядя на меня  в этой роскошной шубке, воскликнул:
- Одно удовольствие дарить тебе наряды! Как ты хороша!
- Спасибо, мой любимый, ты действительно сказочный принц!
Теперь пришла очередь вспыхнуть от радости Эрику, потому что я впервые назвала его любимым.
Мы вышли на улицу. Метель кончилась. Ярко светила полная луна, и в свете ее холодных лучей моя шубка казалась серебряной. Когда мы вошли в нашу крохотную, многолюдную квартиру, мне она показалась как никогда жалкой. Наверное, так же себя чувствовала Золушка, вернувшаяся с королевского бала к своей печке с золой. Правда, в доме было чисто, но голо. Простой стол на кухне, который служил одновременно и столовым и письменным. Старый продавленный диван, детские кровати. Я раньше спала на топчане у печки, а Лиза с кем-нибудь из братьев. Мамы дома не было, она была в театре. Остальные домочадцы очень обрадовались нашему приходу.
- Здравствуйте, - приветствовал моих братьев и Лизу Эрик, - я принес вам выкуп за Леночку, в нем много вкусного. Давайте освободим стол от тетрадок и игрушек и устроим пир!
- Здравствуйте, здравствуйте, - в ответ на приветствие Эрика послышались веселые голоса, а тетя Лиза, ахнув, стала вместе со старшими Вовой и Владиком убирать со стола.
Для такого необычайного случая, праздника, Лиза постелила старинную белую скатерть, небывалое явление в нашем доме. Ей помогала молоденькая девушка Поля, которая была у нас домработницей, Лизе даже и с моей помощью при постоянном отсутствии мамы, было не справиться с такой семьей.
- А что такое выкуп? Вы что, купили нашу Лену? Мы не разрешаем! - приставали к Эрику Владик и Коленька
- Если Лена у вас в плену или какой-то разбойник за нее требует выкуп, мы пожалуемся в милицию, - возмущался Вовка.
- Насовсем мы ее ни за какой вкусный выкуп не отдадим, - вопила малышка, а Коля и Стасик даже плакали.
Напряженную ситуацию нечаянно разрядила Лиза, которая вдруг обратила на меня внимание и заметила, что я стою посередине кухни, одетая в свою царскую шубу. А я ее не дала Эрику снять, хотела увидеть Лизину реакцию. А Лиза, рассмотрев мою шубку, буквально вопила от восторга на весь дом:
- Какая прелесть! Леночка, ты в ней божественна! Эрик, нельзя же так ее баловать, ведь шуба такая дорогая!
- Не такая уж и дорогая, - отозвался Эрик. И был, пожалуй, прав. В то время, до войны и после нее, меха по цене были еще доступны.
- Это мой подарок Лене к свадьбе, - продолжал Эрик.
- Но ведь свадьбы-то еще не было, - сомневалась Лиза, - ой, Лена, попадешь с такой роскошью, еще, не дай Бог, ограбят или изуродуют из-за нее.
- А она ее будет носить одна только днем, а вечерами под моей охраной, так что ничего страшного не должно случиться, - успокаивал Лизу Эрик, - так давайте устроим маленький праздник. Я не разбойник, но выкупаю вашу Леночку и беру ее себе!
- Насовсем не отдадим, - ревели малыши.
- Насовсем, но я ее буду к вам отпускать!
- Не хочу, не хочу, - плакал Коленька.
- Сейчас мы посмотрим, - с этими словами Эрик наклонился к малышам и вручил каждому по шоколадке и по игрушечному пистолету. Стасик все взял, а Коля отказался, сказав:
- Я сестру не продам ни за какой выкуп.
- Эрик, зачем ты мальчишек сбиваешь с толку, - возмутилась я, - они правы, как видишь, деньги еще не все проблемы решают. А вы, мальчишки, чего шум подняли? Неужели вы не видите, что Эрик шутит? Просто теперь мы с ним не чужие, он наш с вами родственник, а вам расскажу потом. А больше, Эрик, им знать ничего не надо.
Мы договорились от всех чужих наш брак, во-первых, из-за моего возраста, чтобы не подвести работников ЗАГСа и во имя того, чтобы моя жизнь не усложнилась после отъезда Эрика на фронт. Эрик, оценив мою сообразительность, сказал:
- Ты права, Лена, малыши многого не поймут и могут лишнего наболтать.
Едва мы накрыли на стол, как пришла мама, которая очень нам обрадовалась. Все сели за стол. Я, было, хотела сказать, что мы с Эриком сыты, но он сделал знак, чтобы я промолчала. Я поняла, что он не хочет портить семейного торжества. Мне большую радость доставил аппетит мальчишек, с которым они уничтожали вкусную снедь, и моя благодарность Эрику была беспредельна. Мама вдруг сказала:
- Лиза, возьми гитару, раз такой случай, давай споем наши любимые песни, пусть у детей останется память об этом вечере.
Когда зазвучала мелодия песни «Стаканчики граненые», играла Лиза на гитаре, а Вовка на скрипке. Эрик был потрясен, потому что я ему не рассказала о том, что в моей семье по маминой линии все были очень музыкальны. Одна я, которая больше всех любила музыку и песни, была обделена этим счастьем.