Ида

Мы молим: великой силой десницы своей освободи узников!
Прими молитву народа своего, укрепи и очисти нас, грозный (Владыка)!
Ана Бекойах

Зинаида легла, наконец. Первая попытка. Сон пришел к ней внезапно, как обморок. Тяжело навалился на нее и белое пышное тело Зинки, неожиданно, превратилось в зеленый, тепличный,  упругий,  длинный и толстый огурец. Появившийся из ниоткуда,  острый нож поварихи начал ловко и очень быстро  резать его на мелкие, истекающие соком кусочки.
-       Да режь ты его крупнее, чтобы положил в рот, и сразу понял, что положил. Чтобы  не искать его там, потом триста лет, и не бегать за лупой- странно улыбаясь, сказала посудомойка Тося.
Тело хрустело и распадалось на части. Из разломов буквально брызгала кровь. Боль от порезов пронизывала  все тело Зинки. Когда нож дошел до пупка, стало  невозможно  ее терпеть! Она простонала и  проснулась. Низ живота ныл…В темноте сопели остальные работницы кухни.
Вторая попытка. Зинка с головой накрылась тонким одеялом и в ушах сразу же  зазвучали обрывки фраз со   старой, запущенной кухни советских времен.
-Ёпту, почему розочки такие мелкие?!
-Что ты ко мне приепалась?! Отепись!
-Мешай кашу, не видишь, мля - пригорела уже вся!
-А подмываться за тебя кто будет? Оставила здесь таз и сидит спокойно себе картошку чистит.
-Зинаида, говоришь тебя звать? Все время забываю. Ида, значит… помоги мне эту кастрюлю донести до зала. Хасиды пришли уже хавать. Откуда-то, на мотив "Чебурашки",  мальчики лагеря и их мадрехи красиво и, одновременно смешно,  пели:
Я был когда-то странной
Нешомой безымянной,
К которой там на небе
Никто не подходил.
Но вот настало время,
Теперь я стал евреем,
И прямо в тело
Гошем меня спустил.
 Мужская смена. Тесто. Огромный таз постепенно наполнялся его нежной, теплой массой. Это была не просто мука, смешанная с яйцами, маслом, водой, сахаром и солью. Неееет! Это было Тело. Абстрактное, идеальное, подвластное Зинкиным рукам, покрытым многочисленными порезами, их которых сочились кровь и гной. Раны болели, но в тесте руки быстро обрастали его мякотью и становилось так хорошо. Зинка тискала тесто и била, тискала и била...  до пота, до одышки. Оно росло в огромном тазу быстро. Так быстро, что Зинка уже  по пояс была в нем и не могла пошевелиться.
- Как же я буду печь халы? Много хал!  Ведь шабат скоро. Их будет так много человек. Они не поймут нас, без хал.
Тесто росло и обволакивало ее больше и больше. Дышать становилось невозможно. Идеальное тело превратилось в удушающего удава. Пришли мальчики из старшей группы лагеря. Они  смеялись и отрывали от большого куска ее тела-теста свои маленькие кусочки. Им нужно было начинать делать свои халы для шабата. Почему-то они не получались у них. Присмотревшись, Зинка с нескрываемым интересом заметила, что лепят пацаны булочки в форме обрезанных мужских членов. Вокруг царило веселье и неподдельная радость. Отрывая куски, они норовили больно ущипнуть ее. Было щекотно и неприятно. Вся в протесте, Зинка проснулась.
- Ну, сколько можно храпеть этой Тоське?! Сегодня опять рано вставать. Поспать - то осталось часа три. Давай уже, спи, Зинаида! Господи Иисусе, благослови сон! Дай мне нормальный сон, Господи… Без всей этой еботы…
Третья попытка.  Подушку на голову. Гора кошерных кур неумолимо надвигалась на Зинку.
- Идка, гля куры-то из Парижу! Смотри, какие бирки у них на крыльях! Одна к одной! Раздевай  их и руби. Вдруг, Тоськины глаза блеснули и угрожающе проскользили по телу Зины.
- Тоська, ты чё, не в себе, еп-понский городовой?! Я же не курицааааа! - истошно закричала Зинка, убегая от топорика, занесенного над ней.
Сильные руки схватили ее и кинули на толстую деревянную разделочную доску. Ловкими движениями, коротко замахиваясь, Тоська приступила к разделке Зинкиного тела. Сначала Зинка думала, что сразу, быстро и просто умрет, и что кухонные муки, таким образом, закончатся сами собой. Нет человека - нет мук. Логично? Но смерть не шла. Кожа как-то странно легко отошла от мышц. Когда крылья и ноги были отделены, она заплакала и подумала, чем же  печь халы? Ведь нельзя на шабат печь булочки-члены, сделанные старшими мальчиками! Тоська ликовала и грубо трясла Зинку за плечо.
- Слушь, Идка, хорош выть, нахм! Приснилось? Кошмар? Перевернись на другой бок!  Дай выспаться людям. И стонет и стонет! Заипала! А не то,  завтра же рой домой !  У нас на кухню  таких как ты очередь стоит! До Москвы раком не переставить всех желающих. Тихо, ебиушумать! На этаже ведь дети спят - и Мушка, и Рохи, и Ривка. Заткнись, ей-богу!Как не стыдно...
Сон не шел. Уже начинало светать. Зинка решила помыться, потому что упала после работы в кровать в том, в чем была весь предыдущий день. Сил не было ни на что. Пахала с шести утра  до часа ночи. Она тихо зашла в маленькую сидячую ванну, больше похожую на обрезанное корыто. Вода теплой струей касалась ее большого тела. На белых булках грудей лежал маленький крестик, привязанный к шее серебряной цепочкой.  Так, тааааак, так… Мыльная пена стекала вместе со вчерашней грязью и потом.
-    Где-то сейчас мой Рыжик? Дрыхнет небось, да не один, ясный перец! В прошлый раз приехал навестить меня в лагерь с презиками. Кустотерапию проводил… Гуляет видно, как черт! Солнце мое…Рука Зинки опустилась в промежность и начала тщательно мыть ее. Возбуждение нарастало и постепенно ее тело наполнилось теплом и долгожданным покоем.
Вот теперь можно и соснуть - подумала Идка, добравшись до кровати на ватных ногах. В окно уже во всю падали лучи солнца нового дня. Где-то за дюнами неутомимо бежали белые барашки моря, оставляя на дне отпечатки своих маленьких ножек.
 Откуда-то доносилось красивое восточное пение мужского голоса:
- Анаааааа бекоях, гдууууулат иминхааааааа, татииииииир цееерура кабель ринаааат амха,саааааагвену тахарееееееену нораааааа…