Мы с тобой не придурки, правда? по мотивам рассказ

Перед прочтением рекомендую ознакомиться со следующими произведениями ВБВ:

Я еду к тебе
http://www.proza.ru/2002/06/05-15
Метрогном
http://www.proza.ru/2002/02/17-74
Месть солдата
http://www.proza.ru/2001/11/09-48
Творческий вечер питерских пиитов (20 января 2002 года)
http://www.proza.ru/2002/01/21-35

Я лежал на верхней полке плацкартного вагона. Мой друг рядом, на соседней. Снаружи в открытое окно затягивало запахи утра теплых краев в перемешку с запахами мазута, дым из трубы тепловоза, цветные разводы иван-чая, ошметки копченой колбасы и брызги боржоми из соседнего купе. Занавеска хлестала по лицу, стучали колеса, пролетали полустанки с переездами, поля с перелесками, трактора с трактористами и прочая быль...
- Мы с тобой не придурки, правда? - спросил друг.
Скулы свело от долгого лежания подбородком на грязном мпсовском матраце. Утро, похмел, бодун и друг, который все знает, но настырно спрашивает, лишь бы унять время. Поезд подходит к станции. Скрежет стали о сталь на стрелках, обшарпанные домишки, старые бабки и пьяные мужики, немецкий мотоцикл с коляской, заставленной железными ящиками с пустыми бутылками из-под пива, симпатичная девица в легком платье на заднем сиденье мотоцикла машет рукой в сторону поезда. Мост, грохот дробленного эха, аромат мочи в пространстве отсутствующих туалетов, коровы, сонный пастух, элеватор мукомольного завода...
- Мы с тобой не придурки, честно?
Длинная очередь автолюбителей у закрытого шлагбаума, во главе с переполненным рейсовым автобусом, яблоневый сад за забором с колючей проволокой, мальчишки на велосипедах кидают здоровенными булыжниками в поезд. Звон разбитого окна, испуганный крик из соседнего купе, короткий, точный мат. Бабушка с тележкой неуклюже перебирается через рельсы, везет теплые пирожки и картошку с огурцами к станции. Плавный, затухающий ход состава, гудок тепловоза, картинка в окне сменяется чередой зеленых вагонов встречного поезда, который пришел чуть раньше и рассыпал свои человеческие внутренности по тарелке провинциального сухого утра.
- Мы с тобой не придурки?
- Сигареты! Лимонад! Кому картошечки, свежая, с пылу с жару, с огурчиком. Пирожки, кому пирожки! Пиво! Ребята, пиво не нужно, холодное. Раки, раки, раки... Мороженое! Слива! Слива!
- Мы с тобой не придурки?
- А синие, синие есть? Вон дама пошла, да не та, вон с белым ведром, у нее спроси... А у вас что? Какие? Тыквенные. Сама такие ешь... Не хочешь, не бери. Женщины, дайте пройти в вагон, я пассажир, у меня и билет есть. Билет у него. У нас у всех билет! Девочка, хорошая, родная, вот прямо из сада, внучок собирал, да дешево... Это у вас дешево? А что хочешь? Дальше дороже будет!
- Мы с тобой не придурки, правда?
- Нет, это не мой друг, это кто-то другой, - думаю я и замечаю в окне встречного поезда две головы. Это одна из них спросила другую, это одна из них похожа на моего друга, а вторая, вторая тоже похожа. Эти одухотворенные, писательские физиономии. Опухшие после пива, томные от жары, ожидающие очередных откровений.
- Мы с тобой не придурки, правда?
- Ну ты бля достал, - я выбрасываю руки вперед и хватаю голову в противоположном окне за волосы. Мои пальцы проворно скользят по волосатой макушке, царапают ногтями затылок и впиваются в податливую мякоть. Я сжимаю изо всех сил. Он упирается, дрыгает ногами, пытается оторвать мои крепкие руки от своей шеи, но я давлю неумолимо, с придыханием, отчаянно, побелевшими пальцами. Он хрипит, слабеет, рот его приоткрывается красным цветком и влажный пестик языка трепещет огоньком среди желтых зубов. Потное тело скользит по полке, встречный поезд трогается и медленно набирает ход. Нужно разжать пальцы, иначе меня потащит следом, нужно разжать пальцы. Больно ударившись головой о раму окна я успеваю втащить себя обратно по сморщенному мартацу и утирая пот простыней смотрю на удаляющийся поезд и безвольно повисшую голову моего неожиданного врага.
- Правда, - хриплю я, - правда, бля, - переворачиваюсь на спину и сильно бью кулаком в багажную полку. Потом еще и еще раз. В кровь. Вагон дергается, крики на перроне стихают, сознание мое гаснет и я вижу себя в том, встречном поезде...
- Серега, Серега, - я трясу своего друга, но он мертв, он больше не задаст свой коронный вопрос последнего часа пути.
- Серега! - кричу я и поперхнувшись криком захожусь в кашле, сваливаюсь с полки вниз и выбегаю в коридор. Длинный ряд дверей, теплый ветер, проводница мило беседует с бабушкой в широкополой шляпе.
- Догнать, догнать, - одна мысль волнует и ведет меня, - я бросаюсь по коридору в сторону последнего вагона. Из купе в коридор вываливается окровавленная голова, проводница визжит, выпучив глаза, обморочная бабушка оседает на бак с кипятком, я в запарке давлю эту голову кроссовкой.
- Бля, - череп противно хрустит, острый осколок кости царапает мне голую лодыжку, не важно, надо бежать. В следующем вагоне из каждого купе валяться под ноги окровавленные головы, какие-то тощие руки пытаются остановить меня, но соскальзывают с влажных, покрытых мозгами и мокротой колен. Уже не одну  голову мне пришлось раздавить на своем пути. Я по колено в мозгах, но не важно, надо бежать. Неожиданный, как острая боль позыв внизу живота. Не может быть, мне надо догнать того придурка, мне надо раздавить его голову, именно его, ведь Серега больше не спросит меня ни о чем, никогда. Но делать это на ходу? Я врываюсь в гулкий, раскачивающийся туалет и с размаху врезаюсь в противного, поросшего волосами, как пень мхом, карлика. Карлик сидит на очке и лыбится, демонстрируя ряд белоснежных зубов. Отменных, белых, как крахмальная простыня, ровных, словно уложенных по нитке, зубов.
- Бля, - я хватаю карлика за лицо, валю его на пол и изо всех сил бью затылком об унитаз. У карликов дубовые затылки, а я не Шварценегер. И он хохочет. Ловко переворачиваю и лицом об унитаз, зубами...
- Белоснежка бля, - и чувствую все, не успел. Слезы текут из моих глаз, я сажусь на унитаз, ставлю ноги на лицо карлика и плачу. В крови, моче, мозгах и слезах я сижу на унитазе, ногами на лице карлика, раскачиваясь в такт перестуку колес. Там на полке лежит, свесив голову в южное утро мой задушенный друг, а я здесь, сижу на унитазе, обосанный и страшный с трупом какого-то карлика под ногами, в тесной железной коробке, как законченный придурок. Отдохнул, набрался сил, терпел сколько мог. Я поднялся, сглатывая шарики, которые кто-то упорно загонял мне в горло и посмотрел в открытое окно. Каждый столб вдоль этой железной дороги бил меня сжатым воздухом по лицу...
Рука болит. С чего бы это. Я смотрю на соседнюю полку. Как то странно лежит мой друг Серега. Еще чуть, чуть и его голова, как мячик, начнет отскакивать от придорожных столбов. Слезаю, вытаскиваю его за плечи из окна. Он мертв. Огромный синяк на шее и глянцевая муха на остекленевшем глазу. Он мертв.
- Вот теперь отдохнем, - тупо соображаю я, - придурки бля, писатели, бля, футуристы... - я отгоняю муху, беру недопитую бутылку водки, выливаю остатки на разбитую руку, морщусь от боли, собираю пожитки, шнурую кроссовки, иду по коридору. Из дальней плацкарты доносится голос Макаревича:"И оба сошли где то под Таганрогом, среди бескрайних полей..." В тамбуре я закуриваю. Появляется проводница. Она улыбается, похоже всю предыдущую ночь мы с Серегой провели в ее купе.
- Как настроение, писатель, - спрашивает она.
- Скоро станция?
- Скоро, - она снова улыбается. Белоснежными, словно уложенными по нитке зубами.

Я вышел где-то под Таганрогом.
- А где твой друг? - привокзальный, загорелый карлик лукаво подмигнул мне, услужливо всыпав в бумажный пакет стакан семечек.
- Тело моего друга направляется к морю, - ответил я, и зачем-то ударил его ногой в подбородок.
Над бескрайними полями поднимался круг солнца, не круг, а овал, не овал, а надпись: "Мертв".
Я прищурился. Карлик лежал в пыли...