История цвета

ВСТУПЛЕНИЕ

Цвет - это мысль, восхитительная фантазия на тему, едва звучащую в природе, это мечта, это сон наяву. Стоит ли удивляться тому, что разные люди в разные эпохи видели непохожие сны?


СТАТЬЯ

Синие против зеленых

Существует расхожее мнение, что главным развлечением древних римлян были гладиаторские бои. Это не совсем так. Кровавые зрелища были редким и дорогостоящим лакомством, а повседневную жажду азартных переживаний утоляли гонки колесниц, вокруг которых и кипели самые бурные, самые неподдельные страсти. Если в мире и существует что-нибудь незыблемое, то это стереотипы поведения болельщиков. Пусть политическая ситуация в имперском Риме лишь слегка напоминала застойные советские времена, зато расклад сил в лагере болельщиков был совершенно таким же. На римских ипподромах соревновались две главные, регулярно соперничавшие друг с другом команды: "луковые" и "венедские", которые во многом можно соотнести со "Спартаком" и ЦСКА времен развитого социализма. Фракция болельщиков "Спартака" в СССР была наиболее демократичной, буйной и даже несколько антисоветской, тогда как "армейцы", напротив, были исполнены самого верноподданного патриотизма. То же деление верно и для римской империи. "Луковые" считались "народной" командой, "венедские" - клубом аристократии и государственных чиновников. Когда сумасшедший император Калигула объявил о своем переходе во фракцию "луковых", по всей империи прокатилось предчувствие гражданской войны. Впрочем, 500 лет спустя болельщики "луковых" из Константинополя с криком "Ника!" (так греки выговаривали "Оле-оле-оле") попытались произвести настоящую революцию. Попытка оказалась неудачной, зато погибло 30 000 человек - абсолютный рекорд для подобного рода беспорядков. Кстати, ближайшая по числу погибших спортивная катастрофа также принадлежит античной эпохе - это обвал стадиона в римском пригороде Фидены, произошедший в I веке н.э., когда погибло около 20000 болельщиков. Вот какие страсти творились в древности; куда там нынешним "тиффози", "ультра" и даже недавним героям Манежной площади!

Читатель вправе задать законный вопрос - при чем тут история цвета? Собственно, притом, что возницы каждой из команд были одеты в плащи разных цветов. Две менее популярные фракции так и назывались: "белые" и "красные". Однако "луковые" и "венедские" - это тоже цвета. Современные историки называют "луковых" зелеными, а "венедских" - синими; однако такая идентификация отнюдь не очевидна и является результатом кропотливой работы исследователей. С луковыми ("прасина") все достаточно просто. Этим словом римляне называли лук-порей, побеги которого имеют сочную темно-зеленую окраску. Этот сорт был очень популярен: именно порей поедал в огромных количествах император Нерон в тщетной надежде улучшить голос. А что такое "венедская краска" известно из сочинений древнего военспеца Вегеция, который рекомендовал ее в качестве маскировочного покрытия для военных кораблей. Якобы предки венецианцев, прирожденные пираты, красили корабли именно таким составом. Заметим, что ярко-голубая краска также называлась не по цвету, а по месту производства - "армянской".

Культурная дальтония

Вот в этой необходимости подбирать какие-то особые слова для обозначения синего и зеленого цветов и проявляется один из самых удивительных парадоксов античной культуры. Анализируя наследие греко-римской цивилизации нельзя не заметить, что древние художники и писатели как будто вовсе не замечали зеленого цвета и очень странно относились к синему.

 "Как же так? - удивится читатель, - А как же небо, трава, море, наконец?" Ну, траву греки запросто могли назвать... желтой или просто - травой. К сожалению, в переводах эти странности зачастую "исправляют". Например, у Гнедича, великого переводчика, отчасти "перегомерившего" самого Гомера, встречаются и "зеленый горох", и "зеленый дуб", и "зеленые листья". А в подлиннике значатся просто горох, просто дерево (даже не дуб) и мягкие, упругие листья. Надо ли говорить, какое значение приобретают все эти мелочи в свете рассуждений о цветовосприятии греков? Море.... Греки никогда не говорили "синее море", для них оно было "глаукос" - туманным, серебристым, мутным, седым. Гомер использует загадочный термин "виноцветное" (дословно - "винное"). Допустим, великому слепому кое-какие вольности можно простить, но как тогда объяснить странности остальных, вполне зрячих авторов? Выдвигались даже версии поголовной дальтонии древних греков, однако большинство ученых склоняются к мысли, что с глазами у них все было в порядке; просто понимание цвета было совершенно иным.

Археология также преподносит немало свидетельств античной "культурной дальтонии". Только в очень поздних римских стенных росписях листья нарисованы зеленоватой краской, а в деталях одежды появляется салатовый оттенок, столь пришедшийся по вкусу французским подражателям XVIII века. Более древние картины написаны четырьмя красками: желтой, красной, черной и белой, при этом растительность выполнена либо в темно-серых, либо в желтоватых тонах. Синий цвет использовали широко, но только в прикладных искусствах - архитектуре, мелкой скульптуре и керамике. Весьма любопытны находки статуй Зевса с синими волосами, особенно если учесть, что письменные источники единогласно называют богов светловолосыми. Но "светлый"- это всего лишь слово, которое древние ремесленники могли интерпретировать по своему разумению. Выходит, синий - это светлый? И тут очень кстати припомнить диалог Платона "Тимей", в который включена знаменитая легенда об Атлантиде. Помимо всего прочего, в этом сочинении изложены также воззрения знаменитого философа на природу цвета. Согласно Платону, темно-синий цвет является светлым оттенком (правильнее говорить "разбелом") черного, а зеленый (Платон употребил уже знакомое слово "луковый") - темным оттенком желтого.

Если счесть эту странную схему не досужим вымыслом софиста, но отражением практических представлений греков, все парадоксы древнего цветового мышления тут же найдут объяснение. "Виноцветное" море Гомера на самом деле - синее, "светлого" оттенка густого "черного" вина. Синие волосы Зевса - на самом деле светло-черные. Чтобы нарисовать зеленые листья, древние художники честно, по всей науке, смешивали черную и желтую краску. Таким образом, все, вроде бы, разъяснилось, но возникает законный вопрос: почему все-таки именно за синим и зеленым не было признано права называться полноценными цветами?

Крест понятий

Швейцарский психолог Карл Юнг посвятил несколько объемистых трудов доказательству с виду простого тезиса: когда человек (во всяком случае, европеец) собирается уяснить некоторое явление, он раскладывает его на четыре составляющих: сначала на две, потом - еще на две. Это глубинный архетип познания, характерный для западной цивилизации, если не для человечества вообще.

Древние греки уж точно все делили на четыре; вообще, вся их цивилизация какая-то угловатая, квадратно-прямоугольная. Именно греческий архитектор Гипподам придумал городские кварталы; до него строили как боги на душу положат. Из прочих греческих четырехугольностей наиболее известны системы Эмпедокла (нечто вроде таблицы Менделеева о четырех элементах) и психологическая система Гиппократа, подразделяющая людей на четыре психических типа. Для удобства восприятия элементы и психотипы были "расцвечены". Эмпедокловым воде, огню, воздуху и земле, равно как и гиппократовым холерикам, сангвиникам, флегматикам и меланхоликам были поставлены в соответствие желтый, красный, белый и черный цвета. Несложно заметить, что синему и зеленому просто не досталось места; вот их и исключили из "основного состава", низведя до положения полутонов.

Хранилищем самых древних архетипов цивилизации является язык, потому весьма вероятно, что философский смысл четверки "основных" цветов сокрыт в корнях слов, их обозначающих. Чем древнее корень, тем более глубинный архетип должно выражать слово. Кажется, достижения современной филологии позволяют сделать некоторые (очень осторожные) предположения на этот счет.

В первую очередь возникает подозрение, что во многих индоевропейских языках (в частности, в русском) названия белого и желтого цветов восходят к двум корням: "бел" и "гел". "Бел" - это блеск, холодный свет; "гел" - жар, теплый свет. Весьма вероятно, что когда-то, очень давно, эти понятия сливались в одно слово, что-то вроде "бгхел", означавшее цвет вообще. Выходит, белый и желтый цвета в глубокой древности символизировали холод и тепло: два важнейших натурфилософских понятия.

Что касается красного, то в русском языке этот термин был образован в средние века, от слова "краса", "красота". Древнерусское название красного - "рудый". Для обозначения черного цвета наряду с собственно словом "черный" употреблялся термин "морок" ("мрак"). Возможно, "рудый" и "морок" косвенно восходят к гипотетическим корням "род" (красный, румяный, здоровый) и "мор" (смерть). Если это на самом деле так, то налицо вторая архетипическая пара: жизнь-смерть.

Итак, имеются некоторые снования предполагать, что речь идет о фундаментах европейской культуры: о холоде и тепле, о жизни и смерти. Право же, следует постараться, чтобы найти что-либо еще более существенное. Эти краеугольные понятия естественно сопоставляются с "философской" четверкой цветов. Действительно, холодный свет луны - белый, теплый солнечный - желтый. Символ жизни, кровь - красная. Смерть - это когда закрывают глаза и становится темно. Синий и зеленый цвета оказались лишними, не входящими в Юнгову "четверицу", не имеющими прямого касательства к человеческой жизни. Этим, пожалуй, можно отчасти объяснить их странное положение в системе понятий родоначальников европейской цивилизации.

Восток

Но насколько верны обнаруженные закономерности для стран неевропейской культуры? Древнеегипетские храмы изобилуют зеленой и синей росписью; с древнейших времен известно пристрастие персов к ярко-голубому цвету, к лазуриту и бирюзе. Что же, в этом нет ничего странного, мышление народов сильно разнится и вполне вероятно, что Юнгова "четверица" имеет смысл только для европейского сознания. Западный человек делит мир на четыре части: север, юг, запад, восток. Китаец добавляет к этим сторонам света центр. Центр для китайца - желтого цвета, север - черный, юг - красный, запад - белый, восток - синий. Хотя - синий ли? Точнее сказать - цвета "цин". Заметим, к Востоку от Китая - синий океан; а остальные обозначения вполне укладываются в начертанную выше философскую схему: на севере холодно, там смерть, на юге тепло - там жизнь. На западе заходит солнце, появляется холодная луна, а Китай - средоточие тепла, света и цивилизации. С китайской точки зрения все очень логично. Схема эта настолько прижилась, что мы даже порой не отдаем себе отчет в том, что названия Белоруссия, Золотая (Желтая) и Синяя Орда (именно ее завоевывал Ермак) отражают китайское миросозерцание и обозначают стороны света. Впрочем, не только китайское. Для жителей Средиземноморья северное море тоже было Черным, южное - Красным; названия эти сохранились по сей день.

Несложно заметить, что самый злосчастный цвет, зеленый, вновь оказался не у дел; но уже по совершенно иной причине. Если греки считали зеленый оттенком желтого, то на Востоке, особенно в Китае, укоренилось представление о зеленом... как о синем. В китайском языке оба цвета, и синий, и зеленый обозначаются одним иероглифом: тем самым "цин". Впрочем, "цин" различается по интенсивности; вроде того, что просто синий - это зеленый, а синий-синий - эту же, собственно синий и есть. Потом пришли большие дяди-европейцы, наслышанные об экспериментах Ньютона и Юма, и научили уму-разуму; однако и по сей день происходят забавные казусы. Если спросить таджика, пьющего зеленый чай, какой именно чай он пьет, тот ответит, - голубой и даже приведет витиеватое объяснение, что в процессе потребления чая приходят возвышенные мысли, уподобляющие душу голубому небу. На самом деле вся эта восточная мудрость призвана замаскировать тот факт, что в давние времена предкам таджиков было глубоко неинтересно различие между зеленым и голубым, и оба цвета обозначались одним словом. Каждый второй кореец на вопрос о цвете травы ответит - синяя. Потом подумает и поправится; сделав скидку на странности русского языка.

Таким образом, освоение синего и зеленого цветов практически повсеместно происходило с трудом. Вероятно, это связано с эмоциональной нейтральностью синевы и зелени. В них нет ни безотчетного страха черного, ни живительной радости победы, заключенной в красном, ни жара и холода, веющих от желтого и белого. Эмоции, возбуждаемые синим и зеленым, ровны и безмятежны. Они действуют умиротворяюще, словно плеск воды и шелест листьев. Только народы, знакомые с иссушающим зноем степей и пустынь способны обожествить эти цвета, только познав радость от увиденного на горизонте оазиса можно понять смысл синевы и зелени, символов щедрости и благодати мира. Европейцы, избалованные лугами и озерами, смотрели на них, как на нечто само собой разумеющееся и даже слегка постороннее; их культура была построена на ярких эмоциях, возбуждаемых красно-бело-желто-черной гаммой. Человеческой. Слишком человеческой. И не случайно именно греки, сосредоточившие все свое внимание на поисках прекрасного в теле и душе человека, поначалу оказались наиболее глухи, вернее, слепы, к чарующему сине-зеленому зову. Не по той ли причине цивилизация, ими основанная, оказалась столь комфортной для людей и столь далекой от природы?



ПОДВЕРСТКА

Как мы видим цвет?

Различением цвета занимаются два органа: глаз и мозг. Глаз поставляет информацию в мозг; что происходит дальше - неизвестно. Цвет осознается в обстановке сугубой секретности, так что не стоит ручаться даже за то, что все люди видят одинаково. Впрочем, это не повод для паранойи в стиле "все вокруг меня - роботы". Хотя бы за сам глаз поручиться можно: прибор точный, надежный и хорошо изученный. Устроен он в целом так же, как телевизор или монитор компьютера, только немножко наоборот. Роль пикселов выполняют специальные нервные клетки: колбочки, которые, в отличие от своих телевизионных собратьев, улавливают свет, а не светятся сами. Каждая колбочка восприимчива к лучам одного из трех диапазонов частот, условно называемых красным, зеленым и синим; уловляя лучи "своего" цвета она подает самый настоящий электрический сигнал, исчезающий в глубине мозга, чтобы там сложиться с другими, преломиться, преобразоваться, дополниться воображением и, наконец, вспыхнуть в нашем сознании ярким и сочным цветом.

В статье было немало сказано о культурных особенностях восприятия синего и зеленого цветов; эти особенности находят свое объяснение и на физиологическом уровне. Человеческий глаз, по сути, состоит из двух приборов: ночного и дневного видения, хитроумно совмещенных в одном шарообразном корпусе. При постепенном снижении освещенности цветочувствительные клетки-"колбочки" постепенно "слепнут", зато "включаются" клетки-"палочки"; цветов не различающие. По достижении порога освещенности, соответствующего свету полной луны, "выключаются" абсолютно все колбочки и мы перестаем различать цвета; зато черно-белое зрение становится исключительно чутким. Для нас важно, что "выключение" колбочек происходит в такой последовательности: сначала гаснут те, что воспринимают красный цвет, потом "зеленые" и, наконец, синие.

Таким образом, синий цвет - последний, который видит человек в сгущающейся темноте; следовательно, отождествление синего цвета со светло-черным имеет глубокую физиологическую основу. Этот феномен присущ не только грекам; индийская богиня смерти Кали (что означает "черная") также часто изображается темно-синей.

Двусмысленное положение зеленого цвета хорошо объясняется любопытным феноменом "дополнения"; обнаруженным Вольфгангом Гете. Знаменитый немецкий поэт посвятил исследованию цвета без малого 20 лет жизни и был очень горд своими открытиями, не потерявшими актуальности и по сей день, особенно для художников. Согласно Гете, существуют так называемые гармоничные и бесхарактерные пары цветов. Бесхарактерные - это как раз те, что могут быть сочтены оттенками друг друга; такие пары составляют, например, оранжевый и красный, красный и фиолетовый, желтый и оранжевый. Пары зеленый - желтый, зеленый - синий также являются бесхарактерными, так что нет ничего удивительного, что их путали в древности. Соотношения цветов "по Гете" представлены на иллюстрации. Обоснованность этой диаграммы можно проверить на простом опыте. Если посмотреть на яркую желтую лампочку, а потом зажмурить глаза, испытатель будет продолжать видеть синюю лампочку на черном фоне. Если аналогичный опыт проделать с красной лампочкой, цвет фантома будет зеленым; то есть всякий раз фантом будет цвета, названного Гете гармоничным. Эффект возникает из-за нагревания колбочек, работавших "вхолостую" при рассмотрении яркого предмет "не своего" цвета. Гармоничные цвета спутать нельзя; они четко различаются человеческим зрением. А вот бесхарактерные цвета можно и перепутать; они расположены на диаграмме Гете по соседству друг с другом. По сути, в этой схеме заключены все искания и перепетии многовековой истории цвета.