Парадокс мандарина

Два человека в просторном кабинете огромного особняка откровенно маялись бездельем. Было воскресенье, рабочий день кончился непривычно рано — к обеду, что крупных бизнесменов, к числу которых принадлежали и они, выбивало из колеи привычного образа жизни, отстраняя от необходимой для них работы. Сергеев и Вовнянко чувствовали себя не в своей тарелке. Даже мобильники молчали.
Из своих офисов они договорились поехать домой к Сергееву, и теперь пили послеобеденный кофе, затягиваясь периодически пахучими сигарами. Беседа поначалу не шла. Все рабочие проблемы были решены еще на неделе, по мере их появления, а на другие темы разговаривать им было непривычно. Но потом Вовнянко коснулся в разговоре темы человеческой алчности и они оба сразу оживились. Сергеев был психологом по образованию, Вовнянко — философом, и этот вопрос на стыке психологии и философии их увлек, превратив вялую беседу в спор.
— Человек все-таки не животное, — убеждал Вовнянко Сергеева, — или, если угодно, не совсем животное. Он может осмысливать свои поступки и соизмерять их не только с последствиями, но и с моральными и этическими нормами, поэтому не все его действия можно определять лишь как стремление к материальной выгоде.
— Все, — уверенно сказал Сергеев.
— Так уж прямо и все?
— Именно. Это – основная его доминанта, все принципы пасуют перед ней. Если человеку предложить достаточную сумму, то он сможет совершить любой поступок, какой будет в его силах. Предложи первому встречному подложить взрывное устройство в детский сад и пообещай, что за это он получит миллион долларов. Поначалу он, конечно, у виска покрутит. Но потом поразмыслит и прикинет, что на миллион он сможет сделать новые документы, уехать в другую страну и потом прожить остаток жизни в достатке. И что ему тогда эти дети, которых он и в глаза не видел?
— Проблема мандарина… — задумчиво протянул Вовнянко.
— В каком смысле?
— Есть такая философская проблема… Представь, что где-то живет китайский мандарин, или, применительно к современным условиям, арабский шейх. А перед тобой, — Вовнянко потыкал указательным пальцем в столешницу журнального столика, стоявшего между их кресел, — кнопка, нажав на которую ты получишь все его состояние, а сам он умрет. При этом никто ничего не узнает: он просто умрет, а ты станешь его наследником. Так вот, нажмешь ты эту кнопку?
— Разумеется. А ты?
— Честно скажу, не знаю… Я думал уже об этом, но… Не знаю.
— Врешь, знаешь! — Сергеев довольно скрестил руки на груди. — Только боишься себе в этом признаться. Нажмешь, потому что денег много, а этот мандарин тебе не сват и не брат, ты его не знаешь, и он тебя не знает. И главное — никакого риска. При таких условиях не только ты нажмешь, любой другой это сделает — именно потому, что никакого риска. А если риск присутствует, как в случае с детским садом, то тут уже вопрос в полноценной компенсации, чтобы накладные расходы были оплачены.
— Нет, ты все же утрируешь, — усомнился Вовнянко. — Все-таки не на все человек может решиться, сколько бы денег ему не предложили.
— Пример?
— Ну… — Вовнянко задумался. — Да вот, скажем, далеко не каждый решиться за деньги убить свою мать.
— А хочешь эксперимент? На спор?
— На сколько?
— Миллион тебя устроит? Рублей, разумеется…
Вовнянко поднял глаза к потолку, прикидывая.
— В общем, да… А условия?
— Берем первого попавшегося человека и предлагаем ему убить свою мать. Вознаграждение — тоже миллион, срок — две недели. Убьет — выиграл я, нет — ты. Сделаем так: на мой номерной скидываем по полмиллиона, потом перепишу этот счет на имя объекта. Ну и, разумеется, проигравший выплачивает выигравшему еще миллион. Накладные расходы, таким образом, пополам. Так будет справедливо?
— Так будет справедливо. Только вот, гм… А неприятностей у нас не будет?
— Да господь с тобой, при наших-то адвокатах… — отмахнулся Сергеев. — Итак, по рукам?
— По рукам.
Сергеев подошел к своему письменному столу и нажал кнопку звонка на его боковине. Через полминуты зашла горничная.
— Михаил Георгиевич, звали?
— Лапа, пригласи-ка сюда садовника.
— Демидова?
— А я откуда знаю? Мне что, каждого садовника помнить надо? Нехай будет Демидов…
— По кандидатуре возражения есть? — спросил он у Вовнянко, когда за горничной закрылась дверь.
— Вроде нет…
Сергеев набрал код на дверце вмонтированного в стену сейфа, открыл его и начал выкладывать на стол пачки сотенных купюр.
— Семьсот с небольшим только… Ладно, для декорации достаточно.
Охапкой перенес деньги и свалил на столик. Критически окинул взглядом образовавшуюся груду и переложил пару пачек:
— Так живописнее.
В дверь постучали и после "Войдите" Сергеева в кабинет протиснулся невзрачный лысеющий мужчина лет сорока.
— А, Демидов… Скажи-ка, родной, у тебя мать есть?
— Нет, Михал Георгич, померли они с отцом, давно уж… — недоуменно ответил тот.
Сергеев озадаченно оглянулся на Вовнянко.
— А дети? — снова спросил он.
— Есть, сын и дочь.
— Ага! — оживился Сергеев. — Дочери сколько?
— Чего?
— Лет, чего…
— Двенадцать.
— Пойдет такая замена? — повернулся Сергеев к Вовнянко. Тот кивнул. — Тогда слушай, Демидов, у меня к тебе предложение. Если твоя дочь в течение двух недель умрет, ты получишь миллион рублей. Неважно, что будет причиной смерти, главное, чтобы это случилось не позднее 17-го, и тогда эти деньги, — он немного подвинул в сторону садовника пачки сотенных, — твои.
Демидов непонимающе посмотрел на деньги.
— Экий ты, право, тупой… — с некоторым раздражением сказал Сергеев. — Я говорю, что если твоя дочь умрет, ты получишь миллион. Ты понимаешь, о чем я?
— Да с чего же ей помирать, Михал Георгич, — нерешительно улыбнувшись, развел руками садовник. — Молодая, здоровая… Разве что я сам ее убью…
— Ну так убей, — просто сказал Сергеев. — Сделай так, чтобы она в ванне поскользнулась, или там, к примеру, отравилась чем…
Растерянная полуулыбка постепенно сходила с лица Демидова по мере того, как до него доходил смысл сказанного. Было заметно, что он не мог в это поверить.
— Да что же ты, гад, делаешь?! — с безмерным удивлением наконец произнес он. — Ты что же это, меня мою собственную дочь убить заставляешь, сука зажравшаяся?! Да барал я тебя с твоим миллионом! — Он резко развернулся к двери.
— Стоять!!! — гаркнул Сергеев. Вовнянко вздрогнул от неожиданности, а Демидов, уже взявшийся за дверную ручку, втянул голову в плечи и с опаской оглянулся. — Мы с тобой, голубчик, еще не договорили… — уже прежним тоном продолжил Сергеев. — Я тебя не заставляю, отнюдь, выбор за тобой. Не хочешь — не надо. Но если ты до 17-го принесешь мне справку о смерти своей дочери, то вот эта куча денег — твоя. Поразмысли над этим. Ты ведь меня знаешь, я слово держу. Выполнишь — получишь деньги, даю слово. Все, вот теперь можешь идти.
Садовник вышел, напоследок со злостью грохнув дверью.
— Во псих-то… — прокомментировал Сергеев. — Ну, Иваныч, что скажешь?
— А что тут сказать? — ответил Вовнянко, демонстративно потирая руки. — Продул ты миллион, давай раскошеливайся.
— С чего бы это? — усмехнулся Сергеев.
— То есть как — с чего?! Плевал он на тебя, и на твои деньги тоже. Ты что, не видел, как он разозлился?
— Видел. Разозлился. А завтра успокоится. Послезавтра ему в голову начнут лезть всякие мысли насчет того, что можно было бы купить на миллион. Еще через день начнет присматриваться к дочери и вздыхать. Немного погодя станет прикидывать, как бы можно было это сделать — сначала абстрактно, а потом и всерьез. Видишь ли, дочь станет для него препятствием, из-за которого он не сможет заработать деньги. Конечно, она останется для него членом семьи, родным человеком, но со временем подсознательное раздражение, которое он будет испытывать к ней, перерастет в ненависть и отодвинет на задний план другие чувства. Понимаешь, он станет ненавидеть ее уже не за то, что она стала помехой, а как объект, вызвавший неразрешимый конфликт между желаниями и подсознательными запретами. А этот конфликт, знаешь ли, штука весьма и весьма серьезная… Кончится тем, что он выкушает водочки и скормит ей лошадиную дозу клофелина. Так что погоди, чует мое сердце, что и недели не пройдет, как тебе придется со мной расплачиваться…


Александр Иванович, Сергеев на проводе. Соединить? — сексуальный голос секретарши заставил Вовнянко оторваться от бумаг. Он сразу вспомнил разговор недельной давности и предчувствие неприятно ворохнулось где-то в глубине груди.
— Соединяй.
— Ну что, теоретик, будешь еще со мной спорить? — радостно-оживленный голос Сергеева заставил Вовнянко поморщиться. Похоже, предчувствие оправдывалось. — Говорил я тебе, что люди за деньги на все готовы! Мне сейчас один знакомый полковник из Октябрьского райотдела звонил — Демидов у них, вчера вечером взяли. Представляешь, у него фантазии хватило только на то, чтобы дочку грохнуть по башке ломом! Каков субчик, а? Сущий варнак, право слово… И кстати, как я и предсказывал, сделал он это после обильного возлияния… Так что с тебя кислый. Ну ладно, мне сейчас некогда, ко мне человек нужный пришел. Пока. Позже перезвоню.
Вовнянко положил трубку в прескверном расположении духа. Предчувствие подтвердилось полностью — пятьдесят тысяч долларов пошли коту под хвост. И все по собственной глупости… Обидно. А тут еще Сергеев этот. Мог бы, в конце концов, и поумерить из чувства такта свои восторги…
Он откинулся на спинку кресла, расслабился и начал внушать себе, что пятьдесят тысяч долларов — не такие уж и деньги, собственно, и не деньги вовсе; что он сам мог не проиграть, а выиграть, просто судьба распорядилась иначе — лотерея; что случалось в его жизни и похуже, намного хуже, и эта потеря по сравнению с теми — ничто; что, в конце концов, он не последний день живет и когда-нибудь отыграется на Сергееве, с лихвой вернув свое…
Аутотренинг, как всегда, не сразу, но помог. Вовнянко уже собирался вернуться к бумагам, как в селекторе раздался голос секретарши:
— Александр Иванович, снова Сергеев.
С таким трудом восстановленное настроение снова упало.
— М-мать его… — не сдержался Вовнянко. — Ладно, давай.
— Возрадуйся, проигравший! — голос Сергеева был по-прежнему радостным. — Мне только что тот же полковник звонил. Представляешь, этот придурок Демидов, оказывается, ночью в камере повесился! Так что гонорар выплачивать некому. Я подумал, у нас же этот миллион заложен был как накладные расходы и вряд ли будет правильно, если он останется на моем счету. Раз уж получилась такая экономия, то следовало бы, наверное, разделить его пополам. Так будет справедливо?
— Так будет справедливо.
— Ну и лады. Все, бывай.
Вовнянко остался очень доволен. Он уже успел смириться с потерей пятидесяти тысяч долларов, и теперь неожиданное спасение трети этой суммы его сильно обрадовало. Можно было считать, что эти деньги он заработал заново. Вовнянко встал, довольно потянулся, хрустнув суставами, подошел к окну и некоторое время смотрел, как ветер шевелит листья березы напротив. Потом вернулся за стол и пододвинул к себе бумаги. Документы требовали срочного рассмотрения.