Будни

Действующие лица:
Оля,
мама,
бабушка,
потенциально существующий бомж (ПСБ),
незнакомая женщина,
девушка,
собака.

                Действие первое.
Светлый пятиэтажный подъезд на фоне темной пустой улицы. На третьем этаже железная дверь, запертая изнутри (ручка повернута вверх).

Оля (глядя на ручку, поднимаясь по лестнице): Блин, все-таки не закрыла дверь на ключ, когда уходила, забыла. Придется звонить в дверь. Интересно, сколько сейчас времени. А, ладно. Не буду смотреть на часы, какая разница, ведь знаю, что поздно и что опоздала.

(Оля, подойдя к двери, тянется рукой к звонку, но, не позвонив, махнув рукой, берется за ручку замка и дергает ее несколько раз, так тише).

Оля: Так, типа мы не слышим.
(Дергает за ручку сильнее. Результат то же. Решается посмотреть на часы на руке).

 Оля: А, да еще только начало второго. Я-то думала уже  часа три. Ничего себе, из-за ерунды, устраивать такие спектакли. Ну ладно (злорадно).
(Дергает за ручку так, как будто пытается ее оторвать).

Голос мамы (глухой, с другой стороны двери): Нагулялась? Я же тебя предупреждала, позже двенадцати не приходить, я не открою. Ты не прислушалась к моим словам. Иди, ночуй у своего Славы.

Оля (рассерженно): Ты что перед соседями изображаешь?

Голос мамы: Иди ночевать к Славе.

Оля (громко, но чуть приглушенно): Дура.

Голос мамы (угрожающе): Что ты сказала?

 Оля стоит перед дверью и улыбается. Смешно разбираться с мамой, когда между ними железная дверь. Стена.
 Оля побелкой рисует на грязной подъездной стене солнце, звезды, дерево. Подумав, еще раз мажет палец побелкой и на двери рисует хихикающей рот и высунутый язык. Немного отходит в сторону и любуется своей работой.

Голоса мамы и бабушки из-за двери (голос бабушки – резкий и взволнованный, мамы – тихий и шипящий).

Голос бабушки: Дай, я открою ей дверь. Не трогай меня, у меня все болит. У меня сильнейшая аллергия, я уже ко врачу ходила, а ты даже не поинтересовалась.

Голос мамы: Откуда я должна знать про твою аллергию. Взяла бы и рассказала.

Голос бабушки: Надо было знать. Тебя вообще ничего не интересует. Никогда не спросишь: «Мамуль, как ты себя чувствуешь, у тебя что-нибудь болит?»

Голос мамы: Что ж ты врешь? Я спрашиваю. Не могу же я это делать круглыми сутками.

Голос бабушки: Тебе до круглых суток еще о-о-очень далеко. Дай мне открыть дверь. Если тебе самой не нужна родная дочь, то мне она нужна. Ты что, хочешь, чтобы она ночевала на улице? 

Голос мамы: Пусть идет к Славе.

Голос бабушки: Да ну, прекрати.

Голоса замолкают из-за неожиданного звонка: Оле надоело слушать будничную перепалку, где известны все предыдущие и последующие слова и обороты. Оля устроила трезвон. Звонок слышен минуты две.

Голос мамы (Оле): Ты что, с ума соскочила?
                (про себя): Ну-ка, получай.

После негромкого щелчка звонок прекращается.

Голос бабушки (маме): Ты зачем пробки вырубила?

Голос мамы: мне надоел ненормальный трезвон.

Голос бабушки: холодильники разморозятся, включи обратно.

Через полминуты слышны шаркающие шаги бабушки, уходящей вглубь квартиры. Оля поворачивается спиной к двери и, опираясь на нее, садится на корточки на порог.               
Оля (смотря на железную дверь соседей): Смотрите, наверное, в глазок. Конечно, безумно интересно, блудную дочь не пускают домой. Понимаю. Прямо телесериал.

Оля долго молчит. В окно подъезда ничего не видно, ведь там темно, а здесь светло. Так, нельзя увидеть, заходит ли кто-нибудь в подъезд.

Голос девушки (проносится мимо подъезда): А-а-а-а-а-а-а-а.

Топот удаляющихся шагов.
Оля тревожно ждет  и, громко выдохнув ртом, спускается с третьего этажа к выключателю. Дернув за пыльный рычаг, Оля опускает подъезд во тьму, поднимается обратно.

Оля: Ну вот, теперь видно. На улице, правда, нет никого, но зато видно пустую дорогу, хоть не так страшно.


                Действие второе.
Темный подъезд. Освещается только через окно светом уличного фонаря. Оля сидит на своей кожаной куртке на батарее между третьим и вторым этажами  и смотрит в окно.

Незнакомая женщина (блондинка, в черном стильном брючном костюме, с крупными бусами на шее, в черных туфлях-лодочках; ее видно в окно): Цок- цок- цок- цок- цок- цок.

Оля (сама с собой): Она сейчас придет домой…
 (грустно): …если дойдет, конечно…
 (продолжает): …откроет дверь и окажется в своей уютной светлой квартире.

Собака: Гав, гав, уууууууу (вой слышится из-за угла дома)

Оля: Сегодня к тому же и полнолуние. Нет, не к тому же. Сегодня полнолуние (торжественно). Ура (шепотом).
Оля внезапно замолкает и прислушивается. С последнего, пятого этажа раздаются пугающие звуки.

ПСБ: скрип, отзвук мужского голоса, глухие шаги и отчетливый звук ровного дыхания.

Оля (про себя): Надеюсь наш чердак не бомжатская обитель. Хотя, ой, очень похоже.
(рассудительно): Скрип – открывалась чердачная несмазанная дверь, голос - бубнящий бомж; он спустился с чердачной лестницы, и теперь на полу пятого этажа. А дыханием решил меня запутать, но я-то не наивная красная шапочка, даже не подумаю, что он спит.
(испуганно): Господи, ведь он сейчас начнет спускаться.
 (представляет): Представляю, вот его голова, настороженно чуть наклоненная вниз, ноги, без ботинок, вот он сам.
(скороговоркой): Так, кричать не буду. Быстро бегу к своей двери и дергаю за ручку, что есть силы.

Безмолвно проходит несколько минут.
Из-за двери слышатся сухое шуршание плаща, звонкое повизгивающее двойное застегивание «молнии» на сапогах, нерешительный поворот ручки, медленное скрипящее открывание двери.

Бабушка (с опаской высовывается из-за двери): Ты тут?

Оля (продолжает сидеть, где сидела): Да, тут. А, если бы нет (язвительно)

Бабушка (виновато): Пошла бы искать. (Спускается).

Оля (задумчиво): Вряд ли бы нашла.
(дерзко, укоризненно): Я осталась тут, значит, тут и останусь.
(про себя): В следующий раз надо будет взять Бредбери и радиотелефон, позвонить в милицию.  Да, дожили. Ребенка не пускают в его законную квартиру.

Оля задумывается, 01 или 02 милиция. Размышления перебивает бабушка.

Бабушка: МЫ ЗА ТЕБЯ ВОЛНОВАЛИСЬ.

Оля (кричит на весь подъезд, но не истошно, а делая ударение на каждом слове): Не нужна мне ваша забота. Ее (о маме) вообще надо в Кащенко, для буйных. Это и моя квартира, я тоже тут прописана. Мне надоело. Надоело, что у нас не запирается туалет, потому что вырван крючок, чтобы я не смогла там остаться одна. Надоело, что она прячет телефон, потому что я слишком много разговариваю, я прихожу после учебы, а телефона просто нет. Надоело, что она заходит и задвигает занавески в моей комнате, когда я ложусь спать, потому что свет Луны вреден. Надоело, что она залезает в мой шкаф, потому что не может найти у себя свои духи. Надоело, что она сбрасывает вещи со стола и стульев, потому что они не так положены. Сейчас она скажет, что больше я ей не дочь, и все должна делать сама, что она не намерена меня содержать, что я «живи, как хочешь». Наизусть знаю. Ночью разбуди, расскажу, не собьюсь. Надоело.

Молчание (звуков в подъезде не слышно).
Оля врывается в квартиру, задевая плечом бабушку, поднимающуюся туда же, вбегает в комнату, к столу, включает настольную лампу, сразу попав на кнопку, и пишет на первой подвернувшейся бумажке первым попавшимся карандашом: НЕНАВИЖУ.
Каждый день я возвращаюсь сюда.
Здесь воздух разъедает глаза, и они слезятся.
Здесь садится голос от напряженного смыкания связок.
Здесь рассасываются миллиарды нервных клеток.
Здесь не бывает завершенности, здесь постоянно что-то не доделано, не домыто, не достирано, не доубрано, не дописано.
Здесь слышен скрип дверцы аптечки, стук стеклянных пузырьков, хруст таблеточных упаковок.
Здесь температура кипения превышает 100 С, и пахнет вареными скорпионами. Здесь со стен свисают кривые зеркала, улыбки кажутся гримасами, стоны хохотом, шепот воплями, а истошные крики ровным тембром деловых переговоров.
Здесь останавливаются часы, и невозможно найти тщательно спрятанный телефон, чтобы набрать 100.
Здесь резкий электрический свет пожирает ночную трепещущуюся темноту. Здесь не закрываются двери, сломаны замки и вырваны задвижки.
Здесь не задвигаются шторы, разыгрывается один и тот же спектакль, актеры повторяют заученные фразы и иногда меняются ролями.
Здесь сыро, холодно и душно.
Здесь в ящики столов засунуты скомканные записки с уверениями в любви и обещаниями вечного мира на Земле.
Здесь умеют не думать, закрывают глаза и рано ложатся спать.
Здесь боятся перемен, но здесь перемен не бывает.
Здесь часто беседуют о воспитании и этикете, здесь главное, чтобы не услышали соседи.
Сюда бывает трудно попасть, и чем позже приходишь, тем труднее.
Но я прихожу.
Здесь я останусь.
                Здесь мой дом.
 
 С искренней истерической улыбкой засовывает бумажку в стол.