Параллельный миг

* * *
Самый мерзкий на свете звук. Он врывается в расслабленное сознание, корежа и ломая сказочные видения, жестоко выдергивая прямиком на грешную землю. Стон, вой и скрежет зубовный – сущие пустяки по сравнению с обычной трелью будильника. Которая означает, что наступило очередное промозглое утро, что нужно вытаскивать свое бренное тело из под теплого одеяла и заставлять его, тело то есть, выполнять какие-то отвратительные действия: готовить завтрак, утюжить рубашки и, главное, стремглав мчаться на работу. Бр-р-р!
Единственное, что хоть как-то примиряло меня с утренним подъемом, была перспектива в ближайшие полчаса принять горячий душ. А еще лучше, горячую ванну, после которой жизнь переставала казаться такой мерзкой, и появлялись силы на то, чтобы принять как данность собственное существование.
Но не тут-то было. Только я расслабилась в теплой водичке в предвкушении своего недолгого удовольствия, справедливо полагая, что накормленный ребенок вполне в состоянии самостоятельно надеть выглаженную рубашку и отправиться в школу, как он затарабанил в дверь:
- Ты скоро?
- Да я же только зашла! А что?
- А отлупить меня? У меня же сегодня – итоговая контрольная по химии! Что получу, то и в аттестат пойдет!
Я хотела было робко спросить, нельзя ли обойтись без лупцовки хотя бы сегодня, но поняла, что ничего не выйдет, и, стеная и охая, выбралась из такой заманчивой теплой ванны и завернулась в махровый халат.
- Скорее бы папа приехал из командировки! Ты бы хоть побрился! Сколько?
- Так... – призадумался сын. – Контрольная – на два урока, по десятибалльной шкале. И еще самостоятельная по физике. И по руслиту спросить должны. В общем, не меньше пятидесяти раз, а лучше – семьдесят, на всякий случай. И посильнее!
Я тяжко вздохнула и принялась лупить «ребеночка», голова которого возвышалась где-то надо мной.
В общем, пока я выпихала чадо в школу, пока хоть как-то сполоснулась и привела себя в порядок, времени до работы осталось в обрез, и пришлось пулей вылетать из квартиры.
Хоть бы с транспортом повезло, мечтала я, на бегу вспоминая, что мне необходимо сегодня сделать. И чуть не налетела на Лешу Кравцова, своего одноклассника. Надо же, не видела Лешку чуть ли не с выпускного! Был отпетый троечник, а сейчас, говорят, стал крутым бизнесменом. Впрочем, Леша смотрел куда-то совершенно в другую сторону, да и у меня не было особого желания бросаться ему на шею, тем более, что показался автобус, а мне еще надо было домчаться до остановки. Жалко, конечно, что мы вечно вот так вот спешим, бежим, теряя на ходу друзей и знакомых. Надо же, ни разу даже не удосужились собраться классом, и это – за двадцать лет! Впрочем, народ, кажется, собирался, но мне, как обычно, было не до того, и я встречу проигнорировала.
Ладно, все это – лирика, сейчас главное – не опоздать на работу, потому что с самого утра должен прийти очень денежный заказчик. А автобус уже причалил к остановке. Если не успею, следующий придет неизвестно когда, и я рванула через дорогу.
Я не видела, как он выскочил из-за поворота, этот самосвал. Только услышала совсем рядом грохот, визг тормозов и поняла, что звон будильника – еще не самый мерзкий звук…
* * *
- Лена! Лена, вставай, опоздаешь!
Опять! Опять вставать, мчаться на работу по сырости и слякоти! Бр-р-р!
Стоп! А почему это меня будит папа? Ведь уже полгода прошло, как он…
Я подскочила на месте. Сна не было ни в одном глазу.
- Вот и молодец! – улыбнулся отец, молодой, здоровый и крепкий. – Давай быстрее умывайся, мама уже завтрак приготовила, и в школу!
В школу?!!!!! Какая школа, когда мне тридцать семь лет, и в этом году школу заканчивает мой собственный сын?!
Я ошалело осмотрелась вокруг. Точно, наша старая квартира, на стульчике висит моя, чтоб ее, школьная форма, а возле стола притулился видавший виды портфель…
О, нет! Только не это! За что?!
Словно зомби, я встала, натянула трико и уныло поплелась в ванную.
Из зеркала на меня смотрела физиономия, которую я не видела уже лет двадцать. Отсутствие морщин, безусловно, радовало, но толстые щеки и идиотская прическа наводили уныние. Как, впрочем, и лишние десять килограммов, с которыми я рассталась, родив сына...
О Боже! Неужели я и вправду вернулась в свои семнадцать, в тело малосимпатичной толстухи-отличницы? И на дворе и вправду начало восьмидесятых, и все перестройки и прочая дребедень, которую хочется забыть, словно страшный сон, еще впереди?
Стоп, стоп! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Все нормально, просто я, вероятно, накануне перебрала, вот и снится всякая ерунда!
Я изо всех сил ущипнула себя, влезла под горячий душ, от которого едва не покрылась пузырями, потом под холодный… Ничего! Абсолютно ничего, если не считать синяка на месте щипка.
- Долго ты там еще? – это уже мама. – Опять опоздаешь!
Что же делать-то, а?
Доказывать, что на самом деле я значительно старше, чем кажется? Что я живу в 2002 году?
Ага, как раз – самое то что надо. Чтобы попасть в психушку.
Кстати говоря, неплохо было бы узнать, в какой год меня занесло. И хотя бы приблизительно сориентироваться в том, что же теперь делать.
Я выбралась из ванной, кое-как натянула на себя ненавистную коричневую форму с идиотским передником (никогда не могла понять этой логики, когда в школу девочка должна быть одета, как для работы по хозяйству, а в праздничный день обязана копировать горничную из богатой семьи) и плюхнулась за стол.
- Лена, оторви, пожалуйста, листок календаря! – попросила мама.
Мама… Такая симпатичная! Да уж, хоть один плюс есть в моем глупом положении – родители практически молоды и относительно здоровы. Впрочем, при более детальном изучении их, плюсов этих, может быть значительно больше. Мало кому выпадал шанс начать все с начала.
Я протянула руку и оторвала календарный листок. 9-е февраля 1981 года. Вот, блин, мало того, что третья четверть в разгаре, зима на дворе, так еще и понедельник!
В прихожей меня ожидали совково-кондовые сапоги Барановичской обувной фабрики и драповое пальто. И это после удобнейших испанских ботиночек на натуральном меху и уютной дубленки! Нет, я здесь, то есть сейчас, не выживу, это точно!
- А ты что, сегодня не будешь накручивать волосы? – удивилась мама, держа в руках плойку.
- Спасибо, мамуля, совсем забыла! – сквозь слезы улыбнулась я. Еще и с этой дрянью мучиться! Тем более, что я напрочь забыла, как это делается, поскольку в своей обычной, нормальной жизни тратила на ежедневную укладку максимум тридцать секунд: намочить волосы, вытереть полотенцем и расчесать. А тут! О-о-о-ой!
Я шлепала по раскисшему снегу и пыталась сообразить, что же делать.
А делать-то особо и нечего было, кроме того, как приспособиться к произошедшему и попытаться найти в этом хоть какие-то плюсы. Например, вовремя получить нужное образование, встать в очередь на кооператив и так далее и тому подобное.
Только вот сейчас следовало решить насущные проблемы – не нахватать двоек. Вот прикол! Сказал бы об этом кто еще вчера, не поверила бы! И все же какие у нас сегодня уроки? Ладно, разберемся!
Первым уроком была русская литература. С дражайшей Эльвирой Иосифовной. Как выяснилось, сегодня раздавали сочинения по «Поднятой целине». Естественно, мне было 4/4, как обычно – не раскрыта тема. Самое забавное, что тема оставалась нераскрытой от сочинения к сочинению, что бы я ни делала: торчала целыми днями в библиотеке или писала экспромтом за каких-то полчаса. Наверное, это – наследственное, потому как точно так же оценивали и моего сына. У него, правда, были несколько другие источники: Интернет либо тренер, филолог по образованию, но результат оставался тем же.
А между тем русица вела разбор полетов.
- А Горбачевская, как обычно, не доработала, - лениво промямлила она. – Лена, если хочешь иметь «пять», нужно стараться!
Вот, блин, достала!
- Эльвира Иосифовна! – ответила спокойно, даже с милой и вежливой улыбкой. – Вы же мне никогда «пять» не поставите, напиши я хоть Нобелевский роман. И Вы это знаете, и я, и весь класс. Так к чему эти пустые сотрясения воздуха?
Сказать, что русица удивилась, так это все равно, что промолчать. Возникшей немой сцене позавидовал бы сам Гоголь. Я тихонько села на свое место и принялась с невозмутимым видом перелистывать учебник, не обращая ни малейшего внимания на удивленные взгляды одноклассников.
А ведь и правда, думала я сама себе минут через пятнадцать, когда бедная Эльвира пришла в себя и смогла продолжить урок, я-то ведь по личностному возрасту – ее ровесница. Ну, или почти ровесница, во всяком случае, отнюдь не безответная школьница. А русица-то никак не готова даже к малейшему сопротивлению! Вот забавно!
Несмотря на идиотскую прическу, вся эта история начинала мне нравиться. И еще больше понравилась, когда русица спросила меня о том что же означает образ Христа в поэме Блока «Двенадцать», а я не задумываясь выложила ей, что с ее, русициной, точки зрения это – святость революции, после чего получила «пять».
На переменках народ немножко побухтел насчет моего демарша, но мне удалось отмолчаться либо сослаться на то, что надоело все это. День близился к концу, но тут примчалась классная и объявила, что после седьмого урока состоится комсомольское собрание. Повестка дня – недостойное поведение комсомольца Кравцова.
Оказывается, наш Лешка подрабатывал на Комаровском рынке, помогая грузинам продавать мандарины. Ай-яй-яй! Позор джунглям!
Лешка сидел бледный и несчастный и не знал, куда девать руки. Классная, а вслед за ней и комсорг, принялись распинаться о стяжательстве, недостойном звания комсомольца, стремлении к наживе и прочей дребедени. Наш Кравцов, оказывается, подлец, негодяй, хапуга и спекулянт. Ему прямая дорога – в тюрьму, которая по нему давно уже плачет.
Я сидела и честно смотрела в окно на ворону, которая с неменьшим усердием оглашала окрестности громким карканьем.
- Горбачевская! – прервала классная мои наблюдения - А ты что думаешь по этому поводу? Ты же член бюро класса! Неужели тебя не заботит проступок твоего товарища?
Откровенно говоря, в значительно большей степени меня заботили постоянно сползавшие колготки без лайкры и дурацкий атласный лифчик, который немилосердно жал и не давал вздохнуть.
- Вас интересует мое мнение? – уточнила я.
- Естественно, - с некоторой ехидцей ответила та.
- Скажите, разве Леша что-то украл?
Классная онемела прямо на вздохе. Впрочем, половина класса – тоже.
- Насколько я понимаю, Леша решил немного подзаработать. Это что, позорно? Что, гораздо лучше клянчить деньги на мороженое и кино у мамы?
- Горбачевская, ты думаешь, что говоришь? – лицо классной пошло бордовыми пятнами. – Это же – нажива, стремление к богатству! Это же не совместимо!
- Татьяна Васильевна, Вы в магазины ходите?
Классная обалдела так, что только и смогла, что молча кивнуть.
- А Вас не настораживает тот факт, что тетеньки-продавщицы получают за свой труд деньги? И стремятся даже заработать побольше? А те, кто помоложе, состоят при этом в комсомольской организации?
По классу пополз зловредный смешок.
- Но ваш труд сейчас – это учеба! Надо же, думать о деньгах в таком возрасте!
Очень хотелось сказать, что именно в этом возрасте о них, о деньгах, и надо думать, потому как потом думать уже будет поздно, нужно будет уметь зарабатывать, да решила пощадить ее.
- Одно другому – не помеха, - миролюбиво ответила я. – Мои, к примеру, заработки составляют минимум пятьдесят рублей ежемесячно.
- К-к-как?! – физиономия классной приобрела равномерный и устойчивый багровый цвет. – Что ты хочешь этим сказать? Ты что, тоже на рынке приторговываешь? Не ожидала я от тебя!
- Ну, вовсе не обязательно именно на рынке, - пожала я плечами. – Я получаю спортивную стипендию как член сборной республики.
- И что же, ты считаешь поведение Кравцова нормальным?
- Естественно! Он работает и зарабатывает.
- И ты считаешь, что ТАКОЙ способ заработка является приемлемым?
- Вполне. Любой труд в равной степени почетен, главное, что закон Леша не нарушает.
- И как такие убеждения соотносятся с Моральным кодексом строителя коммунизма? – не унималась Татьяна.
- Так Вы же спросили мое личное мнение, а не его соответствие Кодексу!
В классе было так тихо, что даже моя подруга ворона, засмущавшись производимого ею же шума, сорвалась с места и куда-то улетела.
- После таких заявлений, Горбачевская, - отчеканила классная, - можешь распроститься с мыслями о медали.
- Татьяна Васильевна, да я с этими мыслями распростилась почти год назад, после «четверки» по русскому за девятый класс, - улыбнулась я.
- В таком случае… В таком случае можешь не рассчитывать на приличную характеристику!
Я только молча пожала плечами. Ведь не объяснять же ей, что я ЗНАЛА, насколько в самом деле не важна эта бумажка для поступления в вуз!
- Собрание окончено! Все свободны! – сквозь зубы процедила классная, игнорируя Устав, комсорга и голосование. По счастью, оргвыводы в отношении Лешки – тоже.
Ошарашенный народ довольно быстро разбежался по домам.
С неба сыпалась какая-то мерзость, которую невозможно было однозначно назвать ни снегом, ни дождем. Я тихонько шла домой и думала, что за эти двадцать лет учителя как класс совершенно не изменились. Только в детстве они нам казались умными, сильными и грозными по той простой причине, что были значительно старше нас. А по сути они, за редким исключением, представляют собой несчастных, замотанных жизнью теток, которые пытаются сорвать собственные комплексы на детях. Тут все дело – в точке отсчета. Если ее, точку эту, опустить вниз, то самому можно оказаться ой как высоко! Если унизить ученика, то можно хотя бы на короткий миг избавиться от комплексов. А потом снова делать вид, что сеешь разумное, доброе, вечное…
Нет, не все такие, это понятно. И у сына были хорошие учителя, и у меня были… Впрочем, у меня они как раз-таки есть, хорошие и не очень! И, боюсь, с ними мне придется препираться еще не один месяц…
Только вот кажется мне, дров я наломала столько, что все преимущества моего положения могут сойти на нет.
- Горбачевская, постой!
Я обернулась. Батюшки, Татьяна Васильевна собственной персоной!
- Ты это… - она мучительно о чем-то раздумывала, а я просто ждала. – Ты куда поступать собираешься?
- Скорее всего в Университет, на физфак, - удивленно ответила я.
- Если что нужно по математике, обращайся. У меня есть задачи письменного экзамена с прошлого года.
- Спасибо, - я совершенно перестала понимать хоть что-то.
- А это… А это действительно правда, что тебе платят за участие в сборной? – наконец-то Татьяна задала тот вопрос, который хотела.
- Правда, конечно! Если я не нахожусь на сборах, то получаю стипендию, пятьдесят два рубля. А во время сборов – талоны. В этом случае получается еще больше.
- И что ты с этими деньгами делаешь?
Очень хотелось сказать, что это, собственно, не проблема – куда потратить. Но она действительно была здорово растеряна.
- Как когда. Магнитофон вот купила себе кассетный. А талоны чаще всего маме отдаю, она на них покупает продукты.
- А, ну, да, - покивала головой классная не столько мне, сколько каким-то своим мыслям. – А насчет вступительных задач – подойди завтра, я принесу!
Ладно, подойду, подумала я. И «спасибо» скажу, причем совершенно искренне.
Я пришла домой, и мама тут же принялась меня кормить. Эх, моему бы сыну – такую маму! А то меня вечно дома нет, даже на родительские собрания попадаю в лучшем случае раз в год.
Стоп, о чем это я?
Мне ведь всего семнадцать, и как все сложится в будущем – неизвестно.
Вот дрянь какая! Ну, пусть я и знаю, что через десять лет не останется камня на камне не только от Морального кодекса строителя коммунизма, но и от самой страны, что с того? Я понятия не имею, что будет ЛИЧНО со мной!
- У тебя есть сегодня тренировка? – поинтересовалась мама.
- Нет, нету. Я уроками займусь и, наверное, пораньше спать лягу.
- А, хорошо. А то ты вечно неизвестно во сколько ложишься, а утром тебя не добудиться!
Сказать – хорошо. А сделать?
Бедный ребенок! И как он всю эту галиматью учил да еще и рассказывал? Ничего не помню! Ладно, сегодня повезло, только русица про Блока спросила, а дальше? А контрольные?
Часам к десяти вечера я поняла, что, получу я завтра «два» или нет, уже не важно, потому как мозги находятся на точке кипения. А этот процесс, как правило, сильно вредит здоровью. Вон, в сказках проблемы побольше моей будут, озеро там выкопать или дворец построить, а Иван Царевич, как правило, ничтоже сумняшеся топает себе на боковую. А я чем хуже?

* * *
Мерзкий, отвратительный, кошмарный звук! Тот, кто придумал будильник, был, наверное, садистом. По крайней мере, в душе!
С величайшим трудом я вытащила себя из-под одеяла и поплелась на кухню, готовить сыну завтрак. Одной рукой варя кофе, другой жаря отбивные, третьей я складывала постель, я четвертой утюжила ребенку рубашку, предвкушая светлый миг погружения собственного тела в горячую ванну.
Но не тут-то было. Только я расслабилась в теплой водичке в предвкушении своего недолгого удовольствия, как ребенок затарабанил в дверь:
- Ты скоро?
- Да я же только зашла! А что?
- А отлупить меня? У меня же сегодня – итоговая контрольная по химии! Что получу, то и в аттестат пойдет!
Пришлось вылезать и, завернувшись в махровый халат, выходить в прихожую.
- Как мне надоела твоя школа! Скорее бы папа приехал из командировки! Ты бы хоть побрился! Сколько?
- Так... – призадумался сын. – Контрольная – на два урока, по десятибалльной шкале. И еще самостоятельная по физике. И по руслиту спросить должны. В общем, не меньше пятидесяти раз, а лучше – семьдесят, на всякий случай. И посильнее!
Я тяжко вздохнула и принялась лупить «ребеночка», голова которого возвышалась где-то надо мной.
- Представляешь, сон какой приснился дурацкий, - я поправила ему галстук. – Будто я снова – в десятом классе, ругаюсь с учителями и никак не могу выучить уроки!
- Тебе хорошо, у тебя этот кошмар – только во сне, а у меня – наяву. Ладно, я пошел!
В общем, пока я выпихала чадо в школу, пока хоть как-то сполоснулась и привела себя в порядок, времени до работы осталось в обрез, и пришлось пулей вылетать из квартиры.
Сегодня опаздывать на работу было никак нельзя, и поэтому я неслась, как угорелая, ничего и никого вокруг не замечая.
- Лена! Горбачевская!
С трудом затормозив, я обернулась. Лешка Кравцов! Надо же, не видела его чуть ли не с выпускного!
- Привет!
- Здравствуй, Лена! – Лешка сиял, как майское солнышко. – Куда так мчишься?
- На работу опаздываю, - я проводила взглядом причаливший к остановке автобус. – Кажется, уже опоздала!
- А что ж так?
- Да вот, ребенок пристал: отлупи да отлупи. Пока его побила, пока то да се…
- А за что ты его била? – ошалел Лешка.
- Не за что, а зачем. Чтобы хорошо написал итоговую контрольную и вообще, чтобы не наполучал всякой дребедени, - видя непонимающие Лешкины глаза, объясняла я. – Понимаешь, поздно, да и без толку бить ребенка тогда, когда «пара» уже получена. Гораздо логичнее отшлепать его как следует заранее, чтобы не было повода лупить после.
- Ты что, серьезно?!
- Нет, конечно! – засмеялась я. – Просто у него примета такая – если я его как следует отлуплю перед занятиями, то у него все пройдет хорошо, получит «пятерки» и так далее.
- Интересно! – покачал головой Лешка. - Знаешь, что? Давай, я тебя подброшу, чтобы ты не опоздала. А за это ты мне расскажешь, как живешь и чем занимаешься. И про сына тоже. Идет?
- Идет, - согласилась я и вслед за Лешкой направилась к парковке.
- Наших кого-нибудь видишь?
- Редко, - пожала я плечами.
- Надо бы… - конец Лешкиной фразы потонул в лязге и грохоте невесть откуда вынырнувшего самосвала.
- Что ты говоришь? – переспросила я, проводив взглядом мчащуюся железную махину.
- Надо бы как-то классом собраться, все-таки двадцать лет, как школу окончили.
- Обязательно, - согласилась я.
- Надо же, - покачал головой Лешка – Уже двадцать лет прошло, а кажется, будто это вчера ты меня отмазывала на том комсомольском собрании!
Это точно, Лешенька, будто вчера!






Минск,
28.06.2002 г.