Хроника одной обыкновенной жизни часть6

            -6-
               
  Мое первое соприкосновение с западным миром, о котором нам - советским школьникам-пионерам, положено было знать, что там правит капитал, угнетают трудящихся, мечтающих о социализме, глядя на счастливую жизнь в Стране Советов, и, что не далек тот день, когда «самый справедливый строй» воцарится на всей планете. Мы жили за железным занавесом, и контакты с окружающим миром были уделом единиц - лиц особо доверенных и проверенных.
  В число таких людей попал Михаил Александрович Цейтлин, благо его должность предполагала заграничные командировки. И вот он поехал на какую-то там международную конференцию в Женеву освещать очередные наши мирные инициативы, в составе делегации, которую возглавлял сам Молотов.
  Впечатлениями от поездки отчим либо не делился в моем присутствии, либо я просто забыл его рассказы, но вот подарки помню, как сейчас. Само собой, почти все, из того, что отчим привез, купив на скромные валютные командировочные, предназначалось маме. Он боготворил свою жену и ублажал ее, как мог, тем более что матушка страсть как любила модно и элегантно одеваться, а это было не просто в Советской стране, медленно оправлявшейся от сталинизма, хоть ты и бомонд .
  Но пасынку тоже кое-что перепало. Не считая невиданного шоколада, молочного с орехами, в огромных килограммовых плитках (я до сих пор помню его несравненный вкус), я получил (все-таки Швейцария) настоящие часики для детей, где на циферблате, «тик-так» - качался крошечный гномик в красном колпачке. С этим чудом я не решился пойти в школу, опасаясь завистливых насмешек, а, главное, боясь выделиться. Я хотел быть, как все, раствориться в коллективе, что соответствовало идеологии и общественному сознанию эпохи.
 
 
  Снова лето, вожделенная дача, бесконечно длинное счастье каникул. В этом году я счастлив вдвойне - я буду жить вместе с Колей! Разлуку на три месяца мы бы перенесли с большим трудом, и родители пошли нам навстречу.
  Мальчишки пятидесятых романтизировали войну, которая, все дальше уходя в прошлое, все же окончилась совсем недавно. Фронтовики были еще довольно молоды. В счастливых семьях, где отцы и деды вернулись живыми, водились всевозможные трофеи - разные вещи, которыми воины-освободители поживились в поверженной Германии. Так было в Колиной семье, где воевали дед и отец. В тесной комнате коммуналки, забитой мебелью, где одно время ютились целых семь человек, на буфете стоял приемник «Телефункен», с десяток немецких фарфоровых статуэток, китайский болванчик, кивавший головой и другие забавные безделушки. Когда взрослые были на работе, мы с моим другом тайно залезали в ящик комода, где лежали немецкие открытки с фривольными изображениями. Но, самое главное, тщательно обернутый, новенький пистолет «парабеллум» и длинный красивый кортик с серебряной свастикой на конце рукоятки. Мы осторожно брали в руки настоящее оружие, испытывая при этом смешанное чувство страха и мальчишеского вожделения.
  Общество было пропитано милитаристским духом, в играх преобладала тема войны. Мы давали друг другу военные звания, объединялись в роты. У нас были штабы и знаки различия. Врагами нашей военизированной компании городских дачных детей были «деревенские», дети коренных жителей поселка. Правда, скорее заочно - за неравенством сил мы не вступали с ними в открытое противоборство и вели боевые действия «понарошку», так что наши противники даже не догадывались об агрессивных помыслах «известинских».
  В середине лета Колины родители взяли нас обоих в отпуск в местечко Хоста, что недалеко от Сочи. Мама и отчим никогда никуда со  мной не ездили. Объяснение было мне понятно и не обидно:  «Папа должен отдыхать в санатории, куда с детьми не пускают». Вот и все.
  Колиным папе и маме: «Дяде Володе» и «тете Зое», то ли не требовалось санаторное лечение, то ли им его не предоставляли.  Так или иначе, они - двое врачей, как тогда большинство трудящихся, садились в поезд, приезжали в приморский городок, снимали комнату без удобств и излишеств. Это называлось отдыхать «дикарем». Вполне понятно, что присутствие в той же комнате двух 11-летних пацанов не давало возможности совсем еще молодым супругам остаться наедине. Но чете Полудворян-Третьяковых  этого, видимо, не требовалось. Разные бывают отношения между мужем и женой.
  То было первое в моей сознательной жизни далекое путешествие. Море, южный зной, наполненный густым ароматом магнолий, теплые вечера с огоньками светляков и треском цикад - все мне было вновь, и я переполнялся новыми впечатлениями. Однако, непривычный быт и разлука с родными сделали свое. Экзотика мне скоро наскучила. Я вспоминал бабушку, маму. Мне все больше хотелось на любимую Сходню, в знакомую атмосферу и умеренность подмосковного лета.
  На обратном пути Колиному папе не удалось достать билет на приличный поезд, и мы тряслись не верхних полках в душном, нечистом, битком набитом плацкартном вагоне с ящиками скисающих от жары фруктов, которые в те годы обязательно тащили с юга. То ли в Москве их трудно было купить, то ли они были слишком дороги. Детей везли на юг не только чтобы погреть на солнце и искупать в море, но и для того, чтобы напичкать их фруктами.
 
  В начале октября в жизни нашей семьи произошло эпохальное событие. Осуществилась мечта. Михаилу  Александровичу дали отдельную квартиру. И не где-нибудь, а в высотном доме, в последнем из 7 сталинских билдингов-чертогов - строительство его главного корпуса, будущей гостиницы «Украина» еще не закончилось. В тот год,  начало Кутузовского проспекта существовало еще только в проекте. Строящийся на излучине Москвы-реки «небоскреб»  возвышался над убогой московской окраиной. Набережная пока не «оделась в гранит», а представляла собой неустроенный берег реки. Между будущей гостиницей и урбанизированной Большой Дорогомиловской улицей теснились бараки и обшарпанные домишки, образуя лабиринт улочек квартала Дорогомиловская застава.
  «Ордер» - право на занятие квартиры - уже был получен, и родители, в основном, мама, были переполнены радостными заботами предстоящего переезда. Друзья искренне поздравляли Мишу и Юлю с привалившим счастьем. Впрочем, оно было положено отчиму - при советском режиме  система распределения благ работала четко. Привилегии соответствовали положению в номенклатурной табели о рангах.
  Воскресным вечером, накануне переезда, в покидаемый родителями дом на Спиридоновке, зашли Мария Владимировна Миронова и Александр Семенович Менакер. Оба были в приподнятом настроении, а «дядя Саша» чуть-чуть навеселе. Эта уникальная эстрадная пара, театр двух актеров, в жизни играли роли, почти противоположные их сценическим образам. Так, если в скетчах Менакер, как бы подыгрывал Мироновой, которая создавала главных персонажей их миниатюр, то в жизни, Александр Семенович был неистощим на выдумки, шутки, розыгрыши, был душой и заводилой компании, в то время как Мария Владимировна была строга, сдержанна и неулыбчива. Я откровенно побаивался «тетю Машу», и не раз получал от нее взбучку за то, что мучил бабушку, к которой она относилась с большой симпатией, как и большинство из родительского окружения.
  Узнав, что Миша с Юлей еще не видели своей новой квартиры, Маша с Сашей очень удивились: «Немедленно едем!», -  призвал Менакер. Прихватили и меня. Путь от Спиридоновки до Дорогомиловки не далек, даже через Бородинский мост (Новоарбатского моста тогда не было в помине). Подъезд через захламленную стройплощадку нашли не сразу, помогли строители, с восторгом узнавшие популярных артистов. Я просто онемел от вида массивной дубовой двери , просторного холла с лепниной на потолке, обитой полированным деревом кабины лифта, управляемого прехорошенькой юной лифтершей - подрабатывавшей студенткой, с которой дядя Саша откровенно флиртовал, вогнав скромную барышню в краску.
  Наша квартира оказалась на 10-м этаже северо-западного 11-этажного крыла, увенчанного причудливой башенкой. Огромные окна с толстыми стеклами выходили прямо на реку. Латунные ручки рам и дверей, кухня, ванная комната и клозет в белом кафеле. Повернул фарфоровый кран с красной «пупочкой», и полилась горячая вода. Спальня, гостиная с орнаментом по потолку. Кладовая, где будет мой «кабинет», пусть без окна, но моя собственная комната!  Восторгу всей семьи не было предела.
 
  …В этой квартире мама и отчим проживут больше двух десятилетий. Я покину родительский дом через семь лет. Потом родители поменяют ее на точно такую же, но чуть-чуть бoльшую пятью этажами ниже, а в нашей поселится знаменитая пара танцоров на льду, многократные чемпионы мира, олимпиад и т.д. - Людмила Пахомова и Александр Горшков. Они будут жить там до ухода из жизни в 38 лет очаровательной Милы, которую я помню симпатичной девчушкой с коньками через плечо. Затем в нашу первую квартиру въедет известная театральная и киноактриса -  Екатерина Васильева.
  Как принято теперь говорить, наш высотный дом был «элитным» и я бы сказал уникальным - он стал заметным элементом архитектурного облика «третьего Рима» второй половины ХХ века. В двух невысоких крыльях по обеим сторонам 32-этажной башни гостиницы - две с половиной сотни квартир, во многих из которых жили звезды советской культуры, науки, крупные чиновники и военные. Некоторых из них я знал. Шли годы, люди умирали, имена наиболее выдающихся теперь  на мемориальных досках  фасада, выходящего на Кутузовский проспект. Упомяну наших нескольких известных соседей: писатель Леонид Соболев, кинорежиссер Сергей Герасимов, его жена - актриса Тамара Макарова, актеры: Борис Бабочкин, Владимир Этуш, поэт Евгений Евтушенко, академик-физик Леонид Верещагин.
  Я  рос вместе со своим городом, переходил из класса в класс, и на моих глазах гостиницу опоясала гранитная набережная, рядом с высоткой через реку перекинули мост, и пробив окраинные трущобы, от моста на запад ушел прямой и широкий луч Кутузовского проспекта, сливаясь дальше с Большой Дорогомиловской, обстроенной домами моего отца еще в 30-е. В результате образовалась главная западная артерия столицы - самая широкая улица в мире! Начало проспекта застроили безликими девятиэтажками по моде хрущевской эпохи:  «никаких украшений!». Аскетичная параллелипипедная архитектура. В общем-то, и не архитектура вовсе. Примыкающий к гостинице квартал стал считаться одним из самых фешенебельных в Москве. В брежневские времена там «кучно» селили дипломатов, отделяя дворы иностранных граждан от советской действительности шлагбаумами и  тайными агентами в милицейской форме. Рухнула советская власть, но никакие свобода и рынок, витрины дорогих бутиков и ресторанов пока не в силах приукрасить тоскливый социалистический облик районов, выстроенных в те годы…
 
  Ну вот, получена отдельная квартира, показавшаяся чуть ли не дворцом после коммуналок, но по сути дела, особенно по теперешним представлениям, удобная для жизни только двух человек, ведь комнаты были смежными. Ребенок был вынужден спать в проходной. Однако, сорок лет назад этому большого значения не предавали ( в комнатах коммунальных квартир все вообще спали вповалку), и было решено, что я перееду к родителям окончательно. Естественно, встал вопрос о моем переходе в близлежащую школу. Ну, в самом деле, не ездить же пятикласснику каждый день на метро и ходить мимо сомнительных бараков с их шпаной. Я не помню, долго ли шла дискуссия о моем переходе в другую  школу, только я даже и мысли не допускал о возможности разлуки со своими ребятами, с любимым Коленькой. Судьба знала, что делала. Она должна была соединить нас с Лялей, о существовании которой я не имел никакого представления, но которая уже перешла в нашу школу из женской после введения совместного обучения (насколько интереснее вместе с девчонками!).
  Я остался в своей школе, благо, была бабушкина комната, где я имел пристанище на случай, если занятия кончались поздно, или какая-нибудь иная причина затрудняла мне возвращение в далекое Дорогомилово. Как я любил, несмотря на роскошную квартиру , оставаться после школы в родном Оружейном. Рядом были Коля, друзья, сквер, и теперь еще эти загадочные волнующие одноклассницы; у некоторых  уже что-то топорщилось под пионерскими галстуками и черными фартуками. Я  жалел, что ни одна из них мне не нравилась, но пока девочки занимали ничтожный сектор круга моих интересов. Голова была полна столькими вещами!  Помимо школьных занятий, я и Коля начали интенсивно учить английский язык с частным преподавателем. Умнейшая, опытнейшая Матильда Наумовна Белиловская, за глаза называемая нами «Масей», уже с первых уроков не говорила с нами по-русски, и требовала к себе обращаться исключительно: «Teacher»18 С какой огромной благодарностью я вспоминал ее спустя три с половиной десятилетия, до того практически не имея разговорной практики, когда общался без каких-либо затруднений с партнерами и коллегами, продавцами и официантами, таксистами и просто прохожими в  туманном Альбионе и Новом Свете.
  Таким образом, судьбе было угодно, чтобы 11-летний мальчик, не смелого десятка, ежедневно выходил в темное морозное утро и плелся с тяжелым портфелем по жутковатым улочкам Дорогомиловки, в ту сторону,  где светились часы на башне Киевского вокзала, спускался в метро вместе со служивым людом, потом от станции «Новослободская» шагал по Каляевской в родную школу к привычным учителям и одноклассникам. И так - шесть лет.
  Вскоре я привык к новому образу жизни, к ранее недоступному комфорту теплой ванны, где просиживал часами и громко пел, сидя в горячей воде, и не нужно было ходить в ненавистную баню, мыться вместе с голыми матерящимися мужиками, слушая их скабрезности, плескаться в сомнительной чистоты шайках. Мне было уютно есть в просторной кухне, где стояла только наша плита. Было приятно ходить в уборную, где посторонние не делали свои «пипи-кака», и не надо было спешить уступать место страждущим соседям. Но больше всего мне нравился бесшумный лифт, где во время дежурства студентки-лифтерши, в которую я был чуть-чуть влюблен, мне разрешалось (какое удовольствие!) нажимать на кнопки и управлять чудесной машиной.
  Окружающий мир становился все насыщеннее, разнообразнее и интереснее.