71. Упа, Горькая Тула - сладкая ложь

     Упа

- Король дорог! – воскликнул Фил, завидев мою пыльную, но довольную фигуру под мостом, в месте встречи. Я приехал раньше всех. Сидел, глядя на бурлящую речку с нескончаемым гудением, несущихся по небу, машин.  Он принялся рассказывать о дороге, людях и ветре. Уселся на землю и закурил сигарету. Солнце, как обиженный двоечник, катилось по Тульскому небосводу, отражаясь в густой шевелюре огромного поля по краям дороги. Оставался Толич. Мы лениво подшучивали над его неловкостью и сидели в тени моста, поглядывая наверх. Сигарета за сигаретой исчезали в сухих руках Фила. Тень двигалась, а вместе с ней мы. Через долгие четыре часа я вышел на дорогу, с надеждой встречая каждую фуру. Солнце покраснело от дневного напряжения, оставило ржавые разводы на чистом небе. Поредел поток машин. Закружились фары, повели легковушки вокруг безумные хороводы. Я что-то говорил и дёргал руками. Мне почему-то явственно представились его родные, испуганные и слабые, как я… Фил всё время молчал, зажигая очередную сигарету.
В ночном свежем воздухе висело зеркало густого серого дыма, превращаясь, как облака, в странные черты. Я лежал в спальнике и слушал шум машин разного веса над головой. Кто-то скользил, как червяк в луже, кто-то бежал, как пенсионер за трамваем, кто-то как танк, давил асфальт, а вместе и всё живое. Только, вот шагов не было. Ночью мне приснился Толик.
- Где ты был?
- А, так, задержался. Ты помнишь Наташку Воронкову, с нами в пятом классе училась? Я встретил её. В Ростове-на-Дону живёт. Её отец часы мне подарил. Ты же знаешь, что мы, как всегда, без часов.
- Счастливые часов…
- Зато несчастные от стрелок не отрываются. Но нам это не грозит, теперь мы все вместе…
- Да, с таким дураком куда-то ездить. Я выходил смотреть тебя на дорогу.
- Ну и зря. Я вовсе не дорогой прибыл. Я по речке приплыл. Знаешь, занятная речка. В ней столько рыбок. И все вверх брюшком плавают, загорают, наверное. И вкус такой солёный, как у моря. Плывёшь ночью, а под тобой звёзды, тысячи огоньков. Чёрное небо, как зеркало отражает. А с берега тысячи лиц. И ты знаешь, все знакомы. Семёныч машет бородой и воду мутит, вытащить меня хочет. А я неподвижен, смотрю вверх и вижу жизнь. Странно, все про деньги спрашивают. А с ними чёрт знает что. Вымокли все и превратились в гнилые листочки…
- Ты что, все наши деньги испоганил?
- Только на метро. А в остальном, ты же у нас голова? Не стоит хмуриться по таким пустякам.
- Да-а.
 - …А деревни вокруг такие странные, застывшие. Сухие бородатые старички, как окаменели, лишь белками глаз водят, за мной наблюдают. Не понимают, почему меня на дно не тянет. Им невдомёк, что я как топор, меня ничего не держит. Их глупые понятия не ко мне... Они не верят в свободу. Держатся за свои корочки и корешки и ничего не замечают…
Я проснулся в поту. Мы лежали под мостом на дороге. Тарахтя и ковыляя, по рытвинам, прокатил старый трактор. Я поджал ноги. Солнце, похожее на чей-то оскал, болезненно покрылось крапинками. Я оглянулся наверх. По склону скатывался радостный Толич, держась за рвущуюся траву. Он напевал песню “простого человека”. Я громко заматерился, кляня всю его нерасторопность, Тульскую объездную и это путешествие. Толич лишь улыбался и хитро щурился. Спасибо тебе, господи. Всё будет хорошо, всё будет нормально. Я сел на землю и заплакал.
- Макс, ты помнишь Наташку?
 Я широко распахнул глаза. А это хитрое солнце, лицемерно превратилось в луну, сука.
- Ну, Наташку из нашего класса.
Звёзды выстроились в созвездия и устроили оргию. Будь ты проклята.
Мне стало жарко, я вылез из спальника и с надеждой оглянулся. Я слишком сильно верю в сны. Толича не было. Но может это тоже сон? Я так хотел бы, чтобы это был сон. Утреннее солнце из-под тяжка лезло под мост, припекая и раздражая. Фил, как всегда, спал. На той стороне реки мычало стадо пятнистых коров. Пастух уныло сидел на камне и наблюдал за водопоем. В его руках плескалась полупустая бутылка. Я ополоснулся гнилой водой потока и сел на землю. Я боялся думать, что случилось с Толиком. Остались лишь шум воды и дороги. Да эта проклятая, взбесившаяся звезда.
- Тебе надо ехать, - сказал я Филу, - Возможно, он ошибся, сидит сейчас на другой реке и песни поёт.
Фил молча кивнул головой и стал собираться. Я улёгся на пенку и закрыл глаза. Мы никуда не поедем. Всё оборвётся, не начавшись. Но, самое страшное даже не это… Дорога сожрала Толика и не подавилась. А нам поёт всё те же монотонно-весёлые песни, подвывая на повороте.
- Давай, - услышал я спокойный голос  Фила и снова заснул. Мне не снилось ничего, кроме пустоты, сосущей ночи. Солнце, пробиваясь сквозь промежуток между колеями моста, шпарило яркими лучами. Я просыпался в поту и отодвигал коврик за тенью. Под мост скатывались заезжие машины, что-то делали, уезжали, удивлённо глазели в мою бродячую сторону. Я просыпался, ходил, читал, тренькал по струнам постылой гитары, пил, снова засыпал. Фил появился, когда солнце вскарабкалось в зенит и стало оседать. Он молча помотал головой и бросил мне полупустую бутылку лимонада. Тёплой струёй покатился он по моему сухому пищеводу.
 - Я еду в Тулу, – твёрдо проговорил я. Фил пошёл к реке.

Горькая Тула, сладкая ложь

Я вгляделся в витрину и ужаснулся. С той стороны на меня глядело хмурое, грязное существо. Сутулый и неказистый. Под мышками посеревшей футболки с надписью 78RUS расплывались рваные пятна пота. Из-под козырька грязной кепки выглядывали усталые глаза. “Ведь третий день в дороге”, - подумал я, то ли успокаивая себя, то ли недоумевая. По Тульскому “невскому” ползли старенькие москвичи и дешёвые иномарки. Я поймал себя на мысли, что вновь сравниваю чужой город со своей родиной. Усмехнулся и неловко побрёл по улице; грязная футболка “горела” на плечах. На встречу шли длинные ноги, упругие груди и чистые блузки. Я не решался спрашивать их о месте отдела междугородной  связи.
Странно, уезжаешь далеко от огромного мегаполиса, вокруг - поля, леса, дорога, редкая человеческая мысль, и кажется, что быть дальше ничего не может, как в миг вырастают поселения. А  люди здесь живут, притом всю жизнь. Мысль разгорелась, выскочила, я оглянулся и остановил первого попавшегося. Бабулька, кругленькая и розовая, долго и подробно стала объяснять мне названия каких-то улиц и номера троллейбусов. Я думал непонятно о чём. Бабка манерно махнула рукой и исчезла. Город с ватным названием мне стал чем-то нравиться.
- “Его нет”, - сквозь шипение разобрал я, и порвавшаяся надежда загудела короткими гудками. Брата Толича не было дома, а спрашивать его родителей, не звонил ли их сынок - мне стало страшно. Я, недоумевающий, сидел в деревянной, пахнущей сургучом и кожезаменителем, будке и наблюдал за загорелыми и матерящимися солдатиками.
- Воркута? – надрывался один из них в соседней будке. Другие колючими руками нагло заигрывали с молодыми девицами, цыганками или чеченками…
- …Нет, меня не отправят, - уже тише, но также бойко говорил невидимый русский солдат, - Не получилось.
С гордым словом "Санкт-Петербург" на губах, я вылез из старого совдеповского отделения связи. Что делать дальше, я не знал. Наш “связник”, брат Толика уехал на дачу.
Солнце просело и стало тускло отражаться в зрачках прохожих, как дефект на фотографиях. Я, обессиленный, свалился на скамейку в маленьком зелёном парке и стал напевать глупую и дрянную песню, пока не услышал её голос. Странный, чуть сипловатый, но такой мелодичный.
- Ира, меня зовут Ира. Вы мне не поможете? – из голоса медленно и туманно возникла она, невысокая, стройная с обиженным носиком и острым взглядом. Я полностью повернулся и удивлённо посмотрел на неё.
-… Поможете?
- Да, - неожиданно ляпнул я и сжал непослушные губы.
Она несколько оторопела от моего ответа, широко распахнула, теперь я уже заметил, покрасневшие влажные глаза. Через секунду, моргнула, улыбнулась и невпопад затараторила:
- Вас как…, нет, тебя как звать?
- Михаил, - вновь соврал я, и был уже готов бить себя по губам.
- … Ты должен сыграть роль моего парня. Делать ничего не придётся. Ты только кивай и соглашайся… а может и вообще не придётся…, только покажу тебя и всё.
Я встал и побрёл за ней. Я шёл непонятно куда и зачем. Девушка поглядывала на меня и улыбалась, я зачем-то кивнул в ответ. Мы прошли насквозь несколько всевидящих зорких дворов,  оказались в тихом уютном скверике. На скамейке с книжкой в руках сидел худой, долговязый парень с длинными рыжими волосами. На голом лице сидели толстые кривенькие губы, светлый пушок пробивался на маленьком подбородке. Парень напомнил мне чем-то Фила, в былые времена…
- Вот он, - громко воскликнула Ира и грозно, сдвинув брови, упёрлась взглядом в моего рыжеволосого оппонента.
- Андрей, - спокойно сказал он и протянул жилистую, испещрённую выпуклыми венами руку. Я кивнул головой и поздоровался. Ира раздосадовано вскинула руками и закричала на него:
- Я привожу ему человека, а он…, - Она едва не заплакала, но сдержалась и сквозь зубы произнесла: - Это мой мальчик и он будет причиной нашего развода.
Я изумлённо отшатнулся и оглядел эту странную парочку. Ей не больше шестнадцати, а ему восемнадцати. А тут уже разворачиваются семейные баталии. Справа я услышал недовольный женский голос. Молодая, высокая женщина с огромной причёской, пристально оглядев меня, приблизилась к Андрею, что-то фыркнула и укоризненно посмотрела на Иру.
- Итак? - строго, как учительница начальных классов произнесла она.
- Он заявляет, что мы живём в свободном мире, и каждый вправе делать то, что заблагорассудится.
Мама Иры отвернулась и громко произнесла загадочное – «Ого-го!»
- Вы, молодой человек, кто? – неожиданно сказала она, развернувшись всей своей массой ко мне.
- Человек, - гордо произнёс я и скосил глаза на Иру. Она не спускала свой хмурый взгляд с Андрея. Тот, как мне показалось, вообще находился в потустороннем мире. Впрочем, как и все они.
- Мама! – крикнула Ира.
 Женщина, не обращая внимания, оглядела меня с пыльных ботинок до грязной кепки, неодобрительно покачала головой и обратилась к Ире:
- Что всё это значит?
- Мы с Мишей хотим жить вместе, - ответила она и прильнула к моей грязной загорелой руке.
- Пожалела бы ребёнка, - взмолилась Мать и дёрнула Андрея за рукав.
- Не доказано ещё, что она его дочка, - надменно бросила Ира и неприятно оскалилась. Андрей изменился в лице, вышел из транса и на выдохе прошипел:
- А  чья? Его, что ли?
- Может и его.
От неожиданного отцовства я даже икнул. Андрей побледнел, его серые бесцветные глаза блеснули.
- Что ты хочешь?
- Внимания, - закричала она, взмахнув руками и, совершенно неожиданно, заплакала. Андрей изменился в лице, его взгляд стал жестче, руки смелей… он развернулся и твёрдым шагом пошёл прочь. Мамы Иры исчезла так же неожиданно, как и появилась. Я, ведомый бессмысленными событиями, отшатнулся, оставив бедную девочку плакать.
Но может, я и есть Михаил? Но может, мне были нужны лишь эти глаза, не плачь… и главное остаться? Ты далека… А я, как всегда, пячусь, избиваемый сомнениями. Прощай Тула. Нужно научиться признаваться в этом себе.

******

Я вернулся усталый и злой, но с полным пакетом продуктов. Фил, не унывая, играл на гитаре, с интересом поглядывая на мои действия.
- Всё тщетно, - проговорил я и упал на пенку. Хотелось спать.

- Люди! – от звуков знакомого придавленного голоса, я очнулся, как из кошмара. На дороге стоял чуть запылённый, всё так же аляповато одетый, но стильный Толич и хитро улыбался. Я долго, испуганно смотрел на это видение, кашлянул, вновь запустив дыхание и громко сказал – «….». Театр одного актёра - бешеный истерик прыгает в одном башмаке по колючей пыльной траве, извергая на свет божий главы трёхэтажной брани, проклиная разных Толичей, Филов и всех туляков вместе взятых. Фил манерно закурил беломор, расплывшись в счастливой улыбке, Толик глупо улыбался, так и застыв с рюкзаком в руках.
Камень плюхнулся в быстрое течение мутной речки. А за ним и я. В чёрном небе уже расцвели звёзды. Я вспомнил Наташку Воронкову. Вода обволокла глаза. Я поблагодарил реку, эту хитрую и ядовитую Упу.