Время Амазонок

...Я летала. Я взмахивала руками, легко поднималась вверх и медленно парила над крышами домов.  Оказывается, это просто. Нужно только при взмахах захватывать как можно больше воздуха ладонями. Но видимо что-то у меня не получилось, и я начала спускаться на землю. И чем ниже я  спускалась, тем больше ощущала и понимала - никогда в жизни, ни на каком свете я не буду чувствовать такую гармонию   и такое восторженное счастье, как в те минуты, когда парила, подобно голубю, над городом.

Потом я открыла глаза. Вернее, я с трудом разлепила их и увидела перед собой низко склоненное лицо Марка. Впалые щёки заросли неопрятной щетиной, а маленький шрам над левой бровью - подарок семилетней давности - смешно вздрагивал и был почему-то синего цвета…
-   Марк?!
-  Господи! - сдавленно  вскрикнул знакомый голос, - жива!..
Тот, кого я назвала Марком, резко отпрянул, неловко задел прикроватный столик, и весь стоящий на нем инвентарь радостно посыпался на пол…
Набат. Это бьет в набат моя душа - бум-м, бум-м-м…, с возвращением!..
В сотую долю секунды всё закрутилось, завертелось; хрустальный звон битых пузырьков разбудил  эту мертвую палату; засуетились белые люди, зазвенели чужие встревоженные голоса, где-то совсем далеко  усиленно лязгали  металические инструменты; в нос ударил сумасшедший запах нашатыря, я стала задыхаться, хватать ртом воздух;  внезапно меня начали бить по щекам и кричать: "Не спи! Не спи!"; кто-то схватил мою левую руку, грубо перетянул её резиновым жгутом и…


Больничная молва, как ни странно, ошиблась.
Вопреки прогнозам я выжила.
Руки - ноги шевелились, глаза открывались,  я уже могла потихоньку шептать и чуть-чуть самостоятельно приподниматься на одном локте. Даже мозги работали в прежнем режиме - я, например, помнила пачку счетов на журнальном столике, … засохшую розу в бутылке из под "Мартини", … запах духов,… какие-то вонючие сигареты,… соседского деда с пьяной физиономией... Я почти всё помнила.  Но что-то было не так…

Дела мои шли на поправку.
- Скоро… скоро будете как новенькая… - почти пела над ухом молоденькая медсестра, меняя мне повязки и обрабатывая шрамы. - Всё заживёт…, волосы отрастут… тихо, тихо, не дергайтесь!..,  через год даже вспоминать об этом не будете…
"В том случае, если меня ждет  полный провал в памяти…", - жутко морщась и скрипя оставшимися зубами, я мужественно терпела боль и мысленно огрызалась с медперсоналом.  Вслух произносить могла только отдельные фразы, да и те не полностью.
- А зубки вставите… Тихо-тихо!.. Во-от та-а-к!.. Терпите-терпите…. Сейчас стоматологи хорошие, умные, зубки будут беленькие, ровненькие…
"У меня и свои были беленькие-ровненькие. И бесплатные".
- Та-акие вставят - не отличишь!.. Ор-решки будете щелкать!
"…и проволоку грызть…".
Медсестричка жалеет меня. Я теперь урод. А у нее потив меня все преимущества - и волосы на голове есть, и зубы во рту. И нитки из-за ушей не торчат. Я ее понимаю. Я такую тоже бы пожалела.
Зато я уже могу ходить - осторожно, держась за стенки, медленно передвигая непослушные ноги. Правда, голова кружится и немного  подташнивает, но я стойкий борец, женщина-воин, ликующая амазонка. Я победила смерть и надеюсь, смогу победить в следующем раунде - с жизнью.


- Здравствуй, милая, - теплая ладонь  осторожно дотрагивается до моей  разбитой головы, и я вижу, как красивые еврейские глаза Марка наполняются непередаваемой печалью и искренней, безграничной любовью. Он наклоняется и целует меня в висок.  Я чувствую знакомый запах… На меня накатывают какие-то воспоминания, дымкой, слабым прикосновением…, но я не могу их поймать - что-то зыбкое и тревожное. Что-то, о чем не говорят в приличном обществе. Стыд? Любовь? Страх?
- Ну и натерпелся же, Господи!..
- ?
-   Это я был за рулем. П-помнишь? Когда мне сказали, что одна из пассажирок погибла, я…, - тут  голос Марка дрогнул, и он замолчал.
Одна из пассажирок - это моя близкая подруга, Елизавета. Мы втроем ехали за город, на дачу на все выходные… Всё это я уже вспомнила, и мне не хотелось возвращаться назад, в ту жизнь, которая была "ДО"…

… Мы мчались на невероятной скорости по загородной трассе.
-   Иду на взлет! - кричал Марк. - Сто восемьдесят! - он иногда был просто сумасшедшим.
-  Есть - сто восемьдесят! - нам было удивительно хорошо втроем. Мы дружили со школы?… нет - с первого курса института. Я, Елизавета и Марк.
-  Пристегнули ремни и засунули в рот мятные карамельки!… Сто де-вя-но-сто!!! Вж-ж-ж-у-ууу-а! - вопил Марк.
- Нам не надо карамельки! Хотим коктейль с алкоголем!
- С алкоголем?! Мы еще только взлетаем!
- Кок-тейль, кок-тейль!!! Господин пилот, смилуйтесь над бедными девушками…
- Терпите , пасажирки, терпите… Ждите посадки!

Скорость действительно не чувствовалась. Машина неслась легко, словно летела на невидимых крыльях, бесшумно и плавно.
Это была одна из последних моделей BMW -  гордость Марка, зависть недругов, непонимание друзей, а по количеству вложенных денег - практически, банк на колесах.
Что произошло потом - я не помню. Только визг тормозов, и как в замедленной киносъемке - мир рассыпается и переворачивается миллионами калейдоскопных огоньков-стеклышек.
Марк не справился с управлением, "бээмвэха" вылетела на встречную полосу, снесла металлические ограждения и упала с моста. Наверное, это было завораживающее зрелище - на фоне ярко-голубого, искрящегося бликами утреннего солнца неба - летящая серебристая машина.
У меня начинает дико болеть голова. Я закрываю глаза и тихо плачу.
Марк отделался сотрясением головного мозга, переломами ребер и множественными ушибами.  Елизавета погибла на месте. От нее осталась только горсточка пепла. Машина взорвалась, когда Марк уже вытащил меня из салона и волоком тянул подальше от места.  А Елизавету не успел.
Всё это мне рассказал Марк. Я ничего не помнила. Даже собственного имени. Удивительно, что после операции  я вообще что-то соображала. Череп мой был проломлен в нескольких местах. Обещают,  через несколько лет это всё скажется. Наверное, крыша съедет. Короче, льготный билет в психушку мне обеспечен.
Я опять плачу. Я боюсь всего этого. Боюсь сойти с ума, боюсь боли. Может, я уже сдвинулась, только еще не понимаю, а другие это видят и начинают жалеть моих близких - мол, такая обуза.

- Марк, я не сдвинулась?
-  Ну что ты, родная. - Он смеется и целует меня в висок. - Ты абсолютно нормальный человек, только…
- …только ничего не помню.
-   Не страшно, - Марк такой уверенный, словно он эту память уже сотни раз терял и находил. Меня это даже немного веселит. - Я же рядом. Если что - спрашивай меня. Буду на первых порах вместо записной книжки.

Мне кажется, у меня никогда не было записной книжки. А что было? Отрывные листочки на липучке, которые  крепишь на стенке, чтобы висели перед самым носом? Нет. Визитница?.. Папка?.. Тетрадь?.. Дневник! У меня был дневник!  Размером со школьную тетрадь в рыжем кожаном переплете. В верхнем правом углу - золотое тиснение. Что - не помню.
Надо же, как быстро я вспомнила. Я осторожно качаю головой - мужа не могла вспомнить, а дневник вспомнила.
Мужа я действительно не помнила. Даже удивилась, что он у меня есть. Марк осторожно и очень подробно вводил меня в прошлую жизнь. Почти со всех принесенных им фотографий на  меня смотрела счастливая  троица: вот Марк, я его уже узнаю; а это Елизавета, высокая, стройная, с прямыми светлыми волосами ("У нее была коса цвета спелой пшеницы", - говорит Марк. И печально улыбается); а это я - тоже высокая, светловолосая, но не такая красивая, как Елизавета. Теперь я смотрюсь в зеркало, как в чужое окно. Оттуда всегда затравленно выглядывает  бесполый уродливый монстр. Это я. Мне даже не грустно - мне хочется выть.
 А вот наша свадьба. Я выгляжу очень даже ничего. Счастливая, улыбаюсь. Марк - бесспорный красавец. А я простенькая. И фата на мне дурацкая. Как у дешевой куклы. Марку очень даже подошла бы Елизавета. Интересно, почему он женился на мне?
Я задаю ему этот вопрос вечером, когда ложимся спать - я на своем громадном  ложе в бинтах и гипсе, он - рядом на узком диванчике.  Он долго молчит и не отвечает. Я тоже молчу. Мне интересно.  Ловлю себя на мысли, что это  первый  после аварии вопрос, который начинает меня  интересовать.
- Я люблю тебя. И всегда любил, - наконец отвечает мой муж.
И мне становится тепло-тепло в груди, и так приятно мысленно произносить - мой муж. Наверное, я его тоже очень люблю.

- А теперь - смотри!
Но я зажмуриваюсь и жду сюрприза. Перед самым носом  ощущаю легкое покачивание. И слышу (нет, чувствую!) слабый звон… Кулончик? На цепочке?.. Марк наклоняется, терпкий запах одеколона ненавязчиво щекочет ноздри и … . Я снова поддаюсь внезапному порыву непонятных чувств… Вина! Вот что это! Но, почему-то,  мне тепло и хорошо.  Вина как бы невзначай задевает оголенные нервы и, чуть отступив назад, смотрит  в глаза призывно и откровенно, как вокзальная проститутка.

Надо вспомнить. Надо мобилизовать силы на птицу Феникс - на память, которая рассыпалась мелкой крошкой внутри моего Я.  Запах одеколона Марка пытается заставить вспомнить меня что-то, но я не могу. Не-мо-гу! На поверхность всплывает только  безымянное чувство с пакостливым душком. Господи! Неужели я настолько плохая, что только гадость сумела удержаться во мне так крепко, подобно клещу? Нет же! Есть много прекрасных и трагических вещей! Моя любовь к Марку, моё желание выжить, моя боль за потерянного ребенка, мой страх, наконец, мой безумный страх во время полета в бездну - я подсознательно помню его! Так где же ты, моя память?!

- Маркуша…, - не знаю, откуда возникло это имя, но я окликнула его так.  Что-то заставило меня сделать это. И я увидела, как сжались его плечи, он весь сжался подобно комку нервов. Минуту он сидел не шевелясь, потом осторожно, слишком осторожно, как мне показалось,  чуть-чуть повернул голову в мою сторону. И я вдруг почувствовала его панический звериный испуг.  И испугалась сама. Но я полулежала в постели, забаррикадированная подушками,  и боялась пошевелиться. Мы молчали, и эта тишина длилась вечность. Наконец он поднял глаза и посмотрел на меня в упор. В его взгляде было всё - и ужас, и ненависть, и какая-то детская беззащитность. Не было одного - прежней любви и сострадания.  В нескольких шагах от меня сидел чужой незнакомый мне человек, страшный в своих помыслах и опасный. Я закрыла лицо ладонями, и кожей рук ещё раз  ощутила все свои шрамы и швы. Боже мой!
Через мгновение всё закончилось. Он резко рванулся ко мне, бухнулся с невероятным грохотом на колени перед кроватью и с силой сжал мои ноги.
- Я схожу с ума, Ева!.. Я схожу с ума…

Я тоже схожу с ума. Только я - в неизвестности. А ты - всё знаешь. Я не боюсь тебя. И ты прекрасно это понимаешь. И вот это-то и пугает тебя больше, чем меня моя неизвестность.

Я попросила Марка принести мой дневник.  Он засмеялся и сказал, что у меня его никогда не было. Мол, терпения не хватало. А Елизавета, наоборот, почти каждый день записывала. Тогда принеси мне Елизаветин, настаивала я. А чужие дневники читать не хорошо, говорил муж. Но ведь ее уже нет.
Ее нет.
И никто не откроет ее дневник.
И дневника нет.


Через две недели после выписки я сама нашла две толстые тедрадки - одну в рыжем кожаном переплете, другую - в яркой глянцевой обложке. Два дневника - Елизаветин и Евин.  Нашла среди книг на самой верхней полке в нашей квартире.  Сначала я прочитала первый, потом - второй. Потом - снова первый. Потом спрятала обе тетради в коробку со старой обувью, и в эту же ночь меня отвезли с внезапным обострением в больницу.  Я снова летала, взмахивала руками, но при этом чувствовала себя курицей, которая убегает от лисы - испуганной, неуклюжей и глупой.


Иногда я превращаюсь в психоаналитика - разговариваю сама с собой и пытаюсь выяснить, что происходит внутри моего Я.  Ты восприимчивая девушка, говорит психоаналитик, ты много читаешь,  всякую дребедень - например, детективы. Детективы - не дребедень; тем более - французские. Я люблю Буало-Нарсежака, Жапризо, Сименона. Ты попала в ловушку для Золушки. Нет, я знаю, что делаю. Золушке тоже казалось, что она знает.


Через два месяца меня выписали. Марк снова забрал меня домой. Мы снова пытались восстановить мою память, осторожно ворошили прошлое и  снова были вместе - он и я. Вдвоем.
Я потихоньку выздоравливала. Головные боли постепенно сошли на нет, но я старалась об этом молчать - мне нравилось, как трогательно Марк за мной ухаживает.
Иногда я доставала спрятанные дневники  и перечитывала их. У меня уже не пересыхало горло и не сводило дыхание, как в первый раз. Я листала страницы и поражалась человеческой натуре и всему человеческому организму.
Я радовалась тихонько, что разум мой не повредился, что Марк вытащил меня из горевшей машины, что сумел опознать мое изуродованное, но живое тело и что все это время он со мной. Мой Марк.  Я переживала гибель подруги, но, если честно, то больше была рада тому, что осталась жива сама. И что жизнь так повернулась.

Из дневника Евы:
"Нас было трое.
Вернее, сначала нас было двое - я и Елизавета. Потом появился Марк. А потом Марк влюбился в Елизавету, я - в Марка. А Елизавета оставалась свободной и независимой.
Я завидовала её умению быть выше толпы.  Мы - это толпа. А она - нет.  Она всегда делала то, что хотела: одевалась так, как хотела, спала с теми, с кем хотела, и занималась тем, чем хотела. Ей было наплевать, что о ней думают другие. Она просто не замечала их, других. Иногда мне казалось - она и меня не замечает. А Марк просто млел в ее присутствии. Со временем это стало выглядеть как дружеское обожание бывшего поклонника. Я почему-то не ревновала. Хотя иногда казалось, что и на мне Марк женился только потому, что не смог заполучить Елизавету.
А ее так никто и не смог заполучить.

Этим летом нам обеим исполнилось по 30-ть. Марку весной еще стукнуло 35-ть. Мы женаты 10 лет. В нашей жизни было всё - и любовь, и ненависть, и ссоры, и примирения. Мы потеряли ребенка, который прожил всего несколько минут. Но это нас не разъединило, а наоборот - слило в единое целое. Мы сумели создать прочную семью, сумели построить дом, где хорошо нам обоим. Я люблю приезжать в этот дом. Особенно зимой. Его видно издалека. У него удачное месторасположение - на горке.  И он возвышается величественно, гордо, во всей своей деревянной красе. "Зачем вам такой домина? Да еще из брёвен. Хм, не понимаю...", - хмыкала Елизавета, искренне недоумевая. А мы только переглядывались с Марком  и тихонько улыбались.  Растопить камин, смотреть на огонь и потягивать из крошечных рюмочек тягучий кофейный ликер. А за окном мороз, колючий ветер, и метель ледяными крошками стучит в окна…
Я счастлива. Я счастлива с той самой минуты, когда увидела Марка.

Почему Елизавета не замужем? "Ну, не встретил человек свою любовь. Куда ей-то  торопиться?", - обычно Марк не поддерживает такие разговоры. И всегда защищает Елизавету. Я тоже ее жалею, но за глаза. Одной быть грустно. Нужен близкий человек. И не урывками-украдками, не чужой муж с чужими прблемами. А лучше свой, индивидуальный…

…Так вот, этим летом нам исполниломь по 30-ть. А Елизавета так и не вышла замуж. Сначала я думала - ей не хочется впрягаться в брачную повозку. Потом казалось, что она копается, выбирает. А потом я заподозрила ее в любви к моему мужу. Это меня бабушка с толку сбила. Она всегда говорила, что единственный человек, за кого может выйти Елизавета - это Марк. Заметим - мой Марк.  А теперь я уже не знаю, что и думать. "Не подпускай ее близко к дому!",- советовала неугомонная бабушка. Почему? На мужа она не посягает. Считает его скучным и нудным. Как относится ко мне? Не знаю. Мы давно дружим, поэтому не мешаем друг другу своим присутствием. Свыклись. Год назад Елизавета угодила в больницу с аппендицитом. Мы с ног сбились, разыскивая ее родственников. В итоге оказалось - ближе нас у нее никого нет. В географическом плане...



Из дневника Елизаветы:
"Когда у меня будет сын, я назову его Марком. Мы будем гулять в парке, читать книги, ходить в детский театр. Мы станем большими друзьями. Я куплю ему ролики, и летом мы пойдем  кататься на  стадион."

***
У меня сняли последние швы. Теперь я позволяю своему мужу гулять со мной в парке - я, наконец-то, похожу на человека и со мной не стыдно "выходить на люди".  Скоро я стану прежней - обаятельной и уверенной в себе женщиной.  Настоящей женшиной. И больше никому не позволю манипулировать собой.

А у каждой женщины – свой маленький секрет. Пусть не особо  желанный для других, но в этом и есть суть женской натуры...
…Когда я упала с моста и оказалась в городской больнице, память начисто отказала мне. Я ЗАБЫЛА всё. Или почти всё. Кроме нескольких незначительных деталей.
Я никогда не была замужем, и у меня не было детей. Я не умела водить машину и до тошноты в горле ненавидела кофейный ликёр. Я помнила, как в тот вечер очутилась в машине.
Меня звали ЕЛИЗАВЕТА. И всю свою сознательную жизнь я мечтала заполучить Марка.

Из ещё ненаписанного дневника Елизаветы:
"Ты хороший актер, Марк. Я - хорошая стерва. Мы оба достойны друг друга. Видимо, пришло наше время, если мы с тобой пересеклись. Древние греки называли это  амазономахией - битвой Героев и Амазонок. Но ты не герой, а я - амазонка. И это ты угодил в ловушку, которую заметил бы любой дурак.  Перевелись, что ли, Гераклы?..
Ну, а твою тайну я разгадать сумею.
Жизнь, надеюсь, длинная."