Про николеньку

Утром Николенька особенно пристально и долго разглядывал свое отражение в зеркале. Он все пытался увидеть, не выдают ли его глаза, не проскальзывает ли в них отголоски его внутреннего не спокойствия, не отражают ли его глаза мыслей, о том, что он задумал. На сегодня. На этот не очень солнечный, но теплый день. Глаза, как обычно, не выражали ничего. Николенька позволил себе расслабиться и подумать о Ниночке. Ниночка. Соседка с пятого этажа. Несбыточная мечта обладания преследовала Николеньку с того момента, как он проехался вместе с Ниночкой в лифте. Он стоял у нее за спиной, и, чуть ли не теряя сознания, вдыхал персиковый запах ее юной кожи вперемешку с резким запахом девичьего пота.  Ночами он подолгу не мог заснуть, рисуя в своем воображении сладостные картины, представляя Ниночку обнаженной, в его постели, в различных умопомрачительных позах. Картины эти заставляли Николеньку тихо стонать, и, стиснув зубы, он усиленно онанировал,  чтобы хоть ненадолго избавиться от этого наваждения. Так было до позавчерашнего дня. До дня его, Николеньки, позора. До дня, когда Ниночка, его божество, его прелестный небесный ангел, не унизила его.  Надо сказать, что не один Николенька был одержим этим ангелом. Все дворовые мальчики, включая несчастного еврейского мальчика Мишу, в очках с огромными толстыми линзами, были влюблены в Ниночку. В тот день, точнее вечер, Ниночка как обычно сидела на скамейке, болтая в воздухе своими прелестными ножками, в окружении восемнадцатилетних кавалеров из соседнего подъезда, и громко смеялась на сказанные ими фразы, польщенная вниманием столь взрослых (ей тогда было пятнадцать), как ей казалось, парней. Николенька же на их фоне выглядел совсем уж мальчиком, будучи в свои шестнадцать низкорослым, тщедушным и худым. Он долго готовился к этому моменту, и потому, решившись, уже не мог остановиться. Пробившись сквозь плотное кольцо ищущих Ниночкиной благосклонности, Николенька, глядя себе под, ноги выпалил на одном дыхании:
- Ниночка, пойдем завтра вечером на танцы. Я тебя приглашаю.
  И только после этого посмел поднять на нее глаза. Кавалеры, не ожидая такой наглости, тотчас умолкли. А Ниночка. Ниночка скорчив брезгливую гримаску на своем прелестном личике, выплюнула в лицо Николеньке фразу, вспоминая которую он и через два дня краснел, а на глазах выступали слезы обиды и злости. «Да я лучше с жабой пойду танцевать, чем с таким заморышем – на танцы!». И рассмеялась. И все вокруг рассмеялись, не просто рассмеялись, а заржали, злобно ликуя над неудачей, хотя и невзрачного, но все-таки соперника. С пылающим лицом, на деревянных негнущихся ногах, Николенька поплелся домой. Отказа он никак не ожидал. Надо сказать, что воспитывали Николеньку исключительно женщины – мама, тетка – мамина сестра, и бабушка. Отца своего Николенька не знал, и слышал о нем лишь бабушкины отзывы, как о бездельнике и чуть ли не алкоголике. Никаких летчиков-испытателей, погибших на испытаниях нового истребителя. С детства не зная отказа в своих желаниях, Николенька был не просто обижен Ниночкиным поступком. Придя домой и упав на кровать, Николенька постепенно, из состояния обиды и растерянности перешел к гневу и ярости, и через какое-то время чувство, которое Николенька принимал за любовь (может быть так оно и было), трансформировалось в ненависть и жгучее желание наказать. Наказать Ниночку. Оскорбить, унизить, отомстить, увидеть слезы в ее глазах. Николенька знал, что через три дня Ниночка с родителями уезжает на море. Об этом ярком событии Ниночка щебетала всю неделю, и знали про поездку решительно все. Поэтому для наказания времени у Николеньки оставалось совсем немного. Два дня он обдумывал свой план. Точнее, даже не обдумывал, а пытался в потоке своих мрачных мыслей о мести выбрать наиболее удовлетворивший его способ. Сегодняшний день был идеальным  для выполнения плана. Ниночкины родители  - последний день на работе, Ниночка – целый день дома одна, собирает сумки, и вряд ли надолго будет отлучаться из дома. Николенька, будучи наблюдательным мальчиком, знал, что между третьим и четвертым часом дня улица пустеет, людей практически нет, и шанс, что кто-то увидит Николеньку входящим в Ниночкину квартиру был минимальным. В течение дня, дня расплаты, как называл его про себя Николенька, он старался внешне оставаться спокойным. Позавтракав, хотя есть ему совсем не хотелось, Николенька пролежал до часу дня у себя в комнате. Когда настенные часы отзвонили час, Николенька встал. Прихватив полотенце с тщательно замотанным в него молотком, он  сказал бабушке, что идет купаться на пруды, находившиеся рядом. Это была почти правда. Николенька пошел на пруды, но купаться не стал, а примостился на скамейке в тени. Просидев почти до половины третьего, Николенька не спеша направился к дому. К трем часам, как он и рассчитывал, он поднялся на пятый этаж, так никем и не замеченный. К тому моменту, как Николенька давил на кнопку звонка  Ниночкиной квартиры, все волнение, бродившее до этого в нем, испарилось. Отпустив звонок Николенька повесил на правую руку полотенце, а левую с молотком спрятал за спину. На какое-то мгновение волнение вернулось, проскользнула мысль, что Ниночки нет дома, но услышав щелчок открываемого замка, Николенька мгновенно стал совершенно спокойным, даже несколько отрешенным от всего происходящего. В дальнейшем это чувство усилилось и все происходящее запомнилось Николеньке  так, будто он наблюдал все со стороны, а не был непосредственным участником , а точнее, главным действующим лицом всего происходящего . Ниночка открыла дверь, и выражение удивления на ее лице тут же сменило легкое презрение  и нетерпение.
- Тебе чего? – зло спросила она.
- Ниночка, идем купаться, - широко улыбаясь сказал Николенька. Выражение злости
явно проступило на Ниночкином лице.
- Ты в своем уме! Я завтра еду на море, мне надо… В этот момент Николенька достал из-за спины молоток, на долю секунды задержал его перед Ниночкиным, еще не обезображенным лицом, и несильно, без замаха, ударил ее молотком в рот. От удара Ниночкины пухлые красные губки превратились в кровавое месиво из обрывков кожи, крови и осколков выбитых зубов. Не давая ей опомниться, Николенька ударил ее еще раз, попав на теперь чуть ниже переносицы. С тихим стоном, без сознания, Ниночка повалилась на пол прихожей. Переступив через порог, Николенька захлопнул дверь. Он наклонился над Ниночкой, размахнулся, и ударил молотком в грудь – раз, еще раз, еще раз. Николенька бил не глядя, не останавливаясь, пытаясь раздавить, превратить в фарш это прелестное, всего каких-то несколько минут назад, тело. Николенька сам находился в каком-то полузабытьи, в глазах все сливалось в одно невыносимо яркое пятно, а его детородный орган с каждым ударом становился все тверже и тверже.  Потом вспышка – и Николенька пришел в себя. Он стоял на коленях  перед обезображенным Ниночкиным телом. В левой руке он по прежнему держал молоток, а правой сжимал свой член, в последних судорогах оргазма роняя капли спермы на пол. Издав протяжный стон Николенька поднялся с колен. Отбросив молоток он начал поправлять одежду. Время. Посмотрев на часы, висящее в прихожей, Николенька с удивлением отметил, что прошло всего двадцать пять минут. Подняв молоток и полотенце Николенька уже было собрался уходить и тут только заметил, что вся его одежда, руки, лицо, волосы забрызганы кровью. Заскочив в ванную комнату Николенька открыл душ, тщательно намылился, не пропуская ни сантиметра. Смыв с себя засохшую кровь, он принялся за футболку, шорты и полотенце.. Досуха выкрутив одежду, он натянул ее на себя. Отмыв молоток, он замотал его в полотенце и тихонько приоткрыв входную дверь, выглянул на лестницу. Никого не было. Николенька выскочил из Ниночкиной квартиры и прыгая через две ступеньки помчался на свой этаж. Уже через пять минут он переодевался в сухую одежду, на ходу жуя бутерброд и рассказывая бабушке, как он чудесно поплавал и позагорал…
Следствие так и не установило ни мотивы убийства, ни личность убийцы, не смотря на обилие отпечатков пальцев и образцов спермы. Николенька не входил в число Ниночкиных друзей, а потому следователь и не мог даже заподозрить, что этот  тщедушный, хилый, соседский «маменькин сынок», способен на такое. К сорока трем годам, когда Николеньку все же арестовали, на его счету было уже сто одинадцать убитых девочек в возрасте от тринадцати лет до пятнадцати лет. Находясь в тюрьме, в процессе следствия, Николенька не переставал повторять, как он разочарован тем, что не успел наказать их всех.