Икдал

(рассказ, писанный мной в сегодня, 17 сентября 1997, в 23:17)

ИКДАЛ – это икра косметическая, диэтиламидолизергиновая. Те, кто этого не знают, сегодня ещё полагают, что сентябрь – это месяц. Постигшие же – да пребудут. И это не рисовка. А рассказ сей и будет как раз о том, какой частью тела удобнее думать, и что из этого вышло. Собственно, рассказа бы и не было, если бы не его наличие на данный конкретный момент. Отдельно предупрежу, что орфография, пунктуация и их правила не соблюдены здесь, что не добавит пикантности повести (вернее, рассказу).

Если вам уже надоело читать, бросьте. Нет, впрочем, поднимите и постарайтесь… Я попросил поднять!.. постарайтесь абстрагироваться, да… И систематизироваться, кстати, да. Систематизирование и, что важно, абстрагирование, важны вашей заблудшей душе, как кошке – рыба об лёд, однако добрая порция суспензии никогда не мешала влюблённым осознавать наличие в мире треуголки Маслоу. Другое дело, что они не обращали никакого и нигде и вообще-то я вам тут не для того всё это сказал, чтоб вы пускались в скалисто-филармонистическое море современной противоречивой кальвинистически обоснованной морали, определившей отсутствие системности в закрытых структурах. Здесь скорее имеет значительное послабление та стабильно-коллинеарная матричная неизбежность, которую давно хотел доказать старик Левитан-Заморский, великий ереванский мыслитель и мыловар, да всё руки никак… – да и не дошли. Это тоже, конечно, будет использовано в рассказе, который я представляю на суд благорасположенного, надеюсь, читателя, явившего собой наиболее семантически ровную модель ступенчато организованного анализа во всей теории гегельянского примитивизма.

И потому, о читатель – возможно, грозный или предубеждённый, или, напротив, объективно-чернопроливной – устраивайся поудобнее, ибо я начинаю свой рассказ от четвёртого уже за сегодня лица, грамматически оформленного как предлог, и хочу получить максимум твоей воли и внимания по этому, в высшей степени сложному, и, на мой недостаточно, возможно, квалифицированный взгляд, довольно конвергентно выраженному рассказу, который, в свою очередь, отразил, как я этого жду, чаяния и стремления доброй половины современной гнилостно-вестибулирующей краматорской «золотой» молодёжи, что валяет ливреи степенных слуг на улицах большей части мира. И если по какой-либо причине нормы клеточной идейности и сарказма не соблюдены, то не силиция поклонно-гранулированная тому виной, и не складированных предметов далёкой, но сладостно-терпеливой старины, рвущейся из забытья, нам сейчас жалеть, когда миллионы бродяг позабыли, что такое Шопен, Эйзенхауэр и Штаффенхрюккены – родственники Багамских королей.

Ведь ещё Лютиция Тауншенд, калифорнийская дебелая девственница из Марокко, прожившая более двух лет в Илидии, заметила в письме своему покойному любовнику из Арзамаса, что нет в братской привязанности тритона и кошки ничего такого, что нельзя было бы объяснить, основываясь на теории зоологического оргазма, выдвинутой в 1911 году неким Блезом Штыцерь-Феннелем, братом покойной тётушки Б. Л. Ядди, которая позже, уже в XIX столетии, переедет в Никарагуа и родит близнецов – упомянутую Лютицию Тауншенд (1846) и Елексира Бензодеция (1864), того самого, который убил в двухмесячном возрасте свою крошку-няню, заведующую салоном мастурбации на улице Современности, за её недвусмысленные намёки на родство Елексира и его сестрицы Лютиции, к тому времени ещё не ставшей знаменитостью. Тогда же в валлийских степях создавался проект известного сейчас своей манипулятивностью, искренней экскрементацией и семимильностью дирижабля Клейстера Матвеева-Сапогальского, хирурга-мультиинструменталиста из Неаполя, ныне уже покойного министра Жбанова.

Элегии, звучащие в призывных статьях того времени, довольно мутного и (признаемся откровенно, ведь мы уже не дети, как и дети уже не мы) весьма безобразно коллекционировавшегося, стали символом вечного безнадёжного иллюстризма и, не побоюсь сегодня подобного эвфемизма, недоумённо-лицестройной непорочности. Сии элегии, в конечном счёте весьма достойные и потому ничуть мною не уважаемые, послужили одной из тех одиннадцати отправных точек моего рассказа, которые я хотел бы представить теперь и на ваше рассмотрение. Лимфоузлы, созданные из отходов моего творчества, направлены в детские дома полуострова Макао и Намибии, тогда как мой гонорар полностью оставлен в одном заведении на Украине, в Одессе, где подавали чудесные ножки ротвейлеров, запечённые в томатном соусе желудочной системы Марии Синицыной, журналистки MTV, давшей название этому блюду. Макаронные изделия, отпущенные «за вредность» авторам моего некролога, были, за отсутствием таковых, съедены семидесятипятилетней девочкой-стриптизёршей из Гонконга, где индустрия малолетнего порнобизнеса обеспечит к 2000 году достаточные вливания в экономику таких стран, как Мозамбик, Италлия, Филистимляния и Европа. Остаётся в заключение моего рассказа добавить, что мистификационные тенденции, распространившиеся на Юге за последний год, сойдут на нет в ближайшее к вам время.

0:12, 18 сентября 1997