И еще раз про любовь

Я с трудом уснула после просмотра какого-то пусто го американского фильма, как раздался настойчивый телефонный звонок. Тревожно забилось сердце. По смотрела на часы: второй час. Что-то где-то случилось. Родные - в Питере. Может быть, у них… Трубка молчит. Потом чьи-то сдерживаемые рыдания.
- Кто это? Что случилось?
Сквозь рыдания женский голос:
- Папа умер…
Чувствую: слабеют ноги. Опускаюсь в кресло.
- Чей папа? Кто говорит?
- Это Юля, из Кармиэля. Похороны в три часа. Мы вас ждем.
Заснуть так и не удалось. Выезжаю первым автобусом. Надо было немного подремать - впереди тяжелый день. Но ничего не получается: одолевают воспоминания.

Военный гарнизон… Новое место службы моего мужа. За колючей проволокой - одноэтажные деревянные домики, каждый - на две офицерские семьи. И на всю воинскую часть только два офицера-еврея: мой муж и Марк Ефимович Бутыльский. Очень скоро наши семьи подружились. Впрочем, с семьей Бутыльских были дружны все. Двери их дома никогда не закрывались. Каждый мог прийти сюда со своими радостями и со своими горестями. И Верочка, жена Марка, всегда находила нужные слова утешения, искренне радовалась чужим успехам. Умела примирить супругов, которые уже готовились к разводу. Для меня до сих пор осталось тайной, как она могла из казенной мебели с инвентарными номерами создать такой уютный, теплый дом, где всем было так хорошо. И как у нее на все хватало времени, на всех - доброжелательности и улыбки? И на мужа, и на обеих дочерей. Старшей Юле тогда исполнилось двенадцать, младшей Машеньке - десять.
Свободные вечера мы проводили в семье Бутыль ских. Какие это были вечера! На столе - самовар, не обыкновенно вкусные пирожки, пирожные, торты. Не торопливый разговор о текущем, воспоминания о прошлом, мечты о будущем… А потом… Верочка садилась за пианино (единственная собственность, которая коче- вала вместе с семьей из гарнизона в гарнизон) и запе- вала. Марк подхватывал. Супруги приглашают нас при соединиться, но мы, очень любящие петь, отказываемся: не хотим портить этот прекрасный дуэт. У Верочки голос сильный, глубоко звучащий на низких нотах. У Марка - звонкий тенор. Больше всего они любят украинские песни, хотя он - москвич, она - коренная ленинградка. Широко льются песни, заставляя замирать от восторга. Хочется слушать бесконечно, и плакать, и смеяться. А они, поющие, кажется, никого и ничего вокруг не видят, смотрят друг на друга с такой нежностью, с такой любовью…
Я была уверена, что Верочка училась пению, но это не так.
- Пению я никогда не училась, - рассказывает она, - хотя пою с тех пор, как себя помню. А закончила я юридический, но не работала ни дня. Бесконечные переезды.  Зачем здесь мое образование? А я и не жалею. Ведь любить мужа, воспитывать детей, сделать так, чтобы всем было тепло в нашем доме, - это тоже работа. И работа очень нужная. А знаете, - Верочка улыбается, - ведь мы и познакомились с Марком в моем институте. У нас был вечер. Я пела. Марик на вечер попал случайно, он тогда заканчивал военную академию. Прогуливался по набережной. Услышал музыку. Поднялся в зал. Потом услышал мое пение. Влюбился. Женился. И вот уже столько лет вместе!
Это была необыкновенная любовь. Он называл ее только Верунчик, она его - Марик. За многие годы они не сказали друг другу ни одного резкого слова, ни разу не обидели один другого. А внешне они были такие разные: он - очень высокий, широкоплечий, с правильными чертами лица, она - совсем маленькая, полная. Некрасивая. Но неправильное, переменчивое лицо ее было обаятельно. Особенно, когда она улыбалась доброй, мудрой улыбкой. А улыбалась она постоянно.
Прошло четыре года. Мы еще никогда не задерживались так долго в одном гарнизоне. Первыми уехали Бутыльские. Марк получил место военпреда на одном из заводов Ленинграда. Мы часто получали от них письма. У них все сложилось хорошо. Старшая дочь поступила в институт. Получили новую квартиру. Верунчик обустраивает ее. Очень хотят, чтобы мы жили с ними в одном городе. Марк говорит со своими друзья- ми, с начальством, ищет возможность перетащить нас. Такая возможность появилась через год.
Нашу часть расформировали, и муж тоже получил назначение в Ленинград. Как ни странно, но в Ленинграде мы редко встречались с Бутыльскими, чаще перезванивались. Однажды Верочка сообщила мне:
- А у нас  новости: Юленька замуж выходит. Рановато, ведь ей только двадцатый пошел. Но она настаи- вает. Да и парень, кажется, хороший. Пусть! В общем, свадьба через месяц. Хлопот полно. Поможешь?
Свадьба проходила в небольшом ресторанном зале. Народу много, в основном молодежь: подружки невесты и друзья жениха, курсанта морского училища. Было весело, непринужденно. Играл небольшой оркестр - военные музыканты.
У Верочки было правило: никогда принародно не танцевать с мужем. Она представляла, как со стороны карикатурно это бы выглядело: муж - высокий, стройный, все еще очень красивый, а она… даже до плеча его не может дотянуться. Она с улыбкой наблюдала за танцующими и была счастлива. Муж стоял рядом, а она гнала его: «Иди и пригласи самую молодую и самую красивую». И он пошел и пригласил самую молодую, самую красивую. Это была однокурсница Юли, высокая блондинка с осиной талией и огромными серыми глазами. Я поймала себя на том, что любуюсь этой парой, следя за каждым их движением. Как-то так получилось, что танцующими остались лишь две пары: невес- та с женихом и Марк с красавицей блондинкой. Когда они закончили танец, все зааплодировали.
А через неделю ко мне приехала Юля. Она заплакала.
- Папа каждый день приезжает в институт и куда-то увозит Тамару.
Я не сразу поняла, какую Тамару.
- С которой он танцевал на моей свадьбе. Мне страшно встретиться с отцом. Боюсь посмотреть в его чистые глаза. И как с мамой? Она, наверно, не догадывается. А между ними никогда не было тайн. Сказать ей? Или пусть живет в неведении? Может, все прой- дет, все образуется. Посоветуйте, как поступить. А мо- жет быть, вам поговорить с папой? Или с мамой?
Я, как могла, успокоила Юлю. Сказала, что все очень сложно, нужно подождать, подумать, а уж потом решать, чтобы не сделать еще хуже.
А через два дня позвонила Верочка и попросила срочно приехать. Внешне она была спокойна, но очень бледна.
- Ты уже знаешь, что случилось. Сегодня утром Марик говорил со мной. Он сам не знает, что с ним происходит. Он не может без нее жить. Он снял комнату. Будет жить там. Он должен разобраться в своих чувствах. Он не хочет, да и не может меня обманывать. Из дома он ничего не берет. Если только машину, и то с моего согласия.
- Ну и…
- Я разрешила. Я его люблю. Я желаю ему только добра. Если ему с ней будет хорошо, спокойно, если это настоящее чувство… я мешать не буду.

… Вот я и приехала в Кармиэль. Как тяжело прощаться с дорогим тебе человеком! Почему-то особенно жутким мне показалось длинное тело в белом саване. Провожающих немного. Я обнимаю за плечи Верочку. Чувствую, как вздрагивают ее плечи: она беззвучно плачет. Что-то по книге читает нараспев раввин. А я припоминаю, что со дня приезда в Израиль уже пятый раз присутствую на похоронах. Да, люди все не молодые. Некоторые воевали, другие - детьми пережили тяжелые годы войны. Но все они ехали сюда, на свою историческую, с надеждой еще пожить… И Марк немного не дожил до шестидесяти. А еще мне вспомнилась трагическая смерть моего мужа.
Там, на ленинградском кладбище, все было торжественнее: военный оркестр играл похоронную музыку. На траурном митинге говорили много хороших прощальных слов. Гремели оружейные залпы. А рядом стояли мои друзья: Марк и Верочка. И целый месяц Верочка жила у меня и ухаживала за мной, как за малым ре- бенком.
Поздним вечером покинули квартиру родственники и друзья, которые пришли сюда после похорон. Верочка захотела, чтобы мы остались вдвоем. Мы сидим на диване рядышком, молчим. Потом Верочка тихо говорит:
- Знаешь, а ведь Марик чувствовал приближение смерти. У него ничего не болело. Но в последний день перед смертью он был такой задумчивый, грустный. Я несколько раз ловила на себе его какой-то странный взгляд. А вот это я нашла после его смерти под подушкой.
Она протягивает мне тетрадный лист. Я читаю:
«Любовь моя единственная! Верунчик, дорогая моя! Гнетет что-то меня сегодня. Кажется, я понял выражение «смертельная тоска». Всю жизнь были мы откровенны друг с другом. Но никогда по обоюдному молчаливому согласию мы не касались самых ужасных дней в нашей жизни. Много лет тому назад ты подарила мне самое прекрасное на земле - любовь, а потом…»
Письмо явно не закончено. Я вопросительно смотрю на Верочку.
- Да, письмо не дописано. Может быть, почувствовал себя плохо. Как знать… Ты только не смейся надо мной, но я уверена, что ТАМ после моей смерти я встречусь со своим любимым. Иначе быть не может. Ведь любовь бессмертна.
Мы проговорили с ней полночи. Она казалась спокойной. Вспоминала только светлые дни, мечтала о радостном будущем детей и внуков. Какая же она умница, моя Верочка, вычеркнула из памяти все черные дни. Эти черные дни я вспоминала, когда возвращалась домой из Кармиэля.

… Я тогда часто бывала в их опустевшем доме. Верочка осунулась. Как-то сразу постарела. Чтобы уйти от грустных мыслей, устроилась на работу библиотекарем, «на людях» всегда легче. Глаза грустные. И улыбки больше нет. Мы говорили о многом, но не касались больной темы. А я знала, она думает: «Как он там? Здоров ли?»
Прошло более двух месяцев, как Марк покинул родной дом. Однажды поздним вечером ко мне пришла Юля. Глаза - красные, заплаканные.
- Не хочу в таком виде домой идти. С папой плохо. Выглядит ужасно: серый какой-то, под глазами мешки. Каждый день приезжает к институту за Тамарой. А она от него прячется. Иногда демонстративно выходит с ребятами, бросит в лицо отцу что-то грубое, а чаще уходит через запасной ход. А он поджидает ее до позднего вечера. А иногда по институту бродит, ищет ее. Кажется, она опять живет в общежитии.
Через несколько дней случилось вот что: Марк в этот день не пошел на службу. Он решил серьезно поговорить с Тамарой. Ребята, которые возвращались с лекции, сказали Марку, что на этой лекции Тамары не было. Он стал ходить по коридорам института в надежде встретить ее. На первом этаже в конце коридора он увидел небольшую дверь. Открыл ее и оказался на каком-то хозяйственном дворе. Там он и увидел Тамару. Молодой усатый парень, крепко прижав Тамару к стене дома, жарко целовал ее. Марк хотел повернуться и уйти, но вдруг почувствовал страшную слабость, перед глазами все поплыло…
Верочка подняла трубку телефона. Молодой женский голос сказал:
- Ваш муж в реанимации на улице Костюшко.
… Полтора месяца Верочка не отходила от постели мужа. Ей поставили раскладушку рядом с его постелью. Врачи честно ей сказали, что у Марка обширное кровоизлияние в мозг. Шансов на выздоровление почти нет. Несколько дней он был без сознания. Потом сознание вернулось. Но не вернулась речь и была полная не- подвижность конечностей. Нет, не могла Верочка от- дать свою любовь смерти. Она боролась и победила. Еще около года она учила его говорить, ходить, тренировала руки. И как счастлива была она, наблюдая, как он самостоятельно ходит по комнате, слегка волоча правую ногу, как старается удержать в руке ложку.
… А потом всей большой семьей они уехали в Израиль.
И вот я думаю, может быть, действительно, настоящая любовь бессмертна. Недаром говорят, что любовь сильнее смерти. И там, в другом мире, любящие сердца встретятся. Кто знает? Может быть…