Перевернув страницу

Промозглая мартовская ночь, и я стою под фонарем. Мокрый снег падает за воротник пальто. В мутной поверхности лужи отражается просвечивающая сквозь тучи луна; она тонет в темной гуще воды. Я смотрю на часы, впиваюсь глазами в секундную стрелку, которая невыносимо долго описывает круг за кругом. Редкие прохожие окидывают меня тревожным взглядом и прибавляют шаг. Я не шевелюсь: время, когда меня волновало мнение окружающих, давно прошло. Теплое чувство привязанности к окружающему ушло, оставив горький осадок. И больше ничего, лишь пустота в груди и холодная уверенность в завтрашнем дне. Дальше я стараюсь не загадывать.
И вот он приближается шаркающими шагами, не замечая ничего вокруг. Он наступает в лужи, не глядя под ноги. Его худое лицо вытянулось в сожалении, в глубине ничего не выражающих глаз – грусть, не ясная ему самому. Его боль – во мне, только он не знает об этом. И я почти рад этому, потому что мне легче перенести ее. Я могу загнать ее вглубь и затушить разгорающийся огонь. Для этого надо лишь забыть.
Когда он проходит мимо, я заглядываю ему в глаза. Он смотрит сквозь меня, его пустой взгляд шарит по кирпичному забору за моей спиной, словно читая бессмысленные надписи. Он не узнает меня. Но меня это не удивляет: кто знает в лицо свою тень? А ведь я – именно тень, неслышно преследующая по пятам, повторяющая каждый шаг. А когда он оборачивается – я всегда у него за спиной, скрываюсь от солнечного света. И только по ночам, когда истина выходит на поверхность, я не боюсь остаться с ним один на один. Я знаю о нем больше, чем кто-либо другой. Я знаю то, чего не знает он сам. Только благодаря этому я еще существую.
Мы связаны невидимой нитью. Стоит мне потянуть за нее, как он приходит ко мне и начинает искать что-то, неведомое ему. Он думает, что это выход, дверь в другой мир. Но и он иногда задевает эту нить, причиняя мне безумную боль и не замечая этого. Он чувствует лишь легкий толчок и считает его галлюцинацией. Но на моей стороне это движение превращается в ураганный ветер, сыплющую молниями грозу. И эту связь не разорвать.
У меня есть свой мир. Там я обычный человек. Таких – тысячи, миллионы. Но я не могу жить там подолгу. Каждую ночь я вижу кошмары, которые заставляют меня прибегать к старому, испытанному успокоительному – вернуться в мир своих видений. Для этого нужно немного – лишь ручка и лист бумаги. Тогда мечта вновь становится моей, и я медленно растворяюсь в ее владениях.
Я сочинил его, как и других. Но он, перестав быть одним из многих, приобрел надо мной странную власть. И теперь я не могу стереть его образ, уничтожить мысли, связывающие нас, потому что тогда я потеряю власть над его миром и больше уже не вернусь туда. Но я устал, и создать еще одну вселенную, населить ее людьми, расставить дома, деревья, усыпать небо звездами – не в моих силах. Я вынужден держаться за этот унылый мир, как за спасительную веревку, брошенную мне, когда я падал в пропасть. А если я отпущу его, то действительно упаду.
Ночь за ночью я жду его, с нетерпением вслушиваясь в далекие шаги. Где-то в глубине души тлеет надежда, что однажды он не пройдет мимо, а остановится под разбитым фонарем, внимательно посмотрит мне в глаза и протянет руку. Он – единственный из всего мира, кто игнорирует мое присутствие. Люди опасливо поглядывают на меня и обходят стороной. Ветер нещадно ударяет меня в грудь. Псы, что бродят ночами в поисках пищи, жадно оскаливают зубы и рычат. Птицы замолкают, когда я подхожу ближе. А он лишь безучастно проходит мимо, не испытывая ни тревоги, ни страха, ни боли.
Проходит день, ночь, но все остается без изменений. Мне кажется, что весь этот мир – вовсе не плод моего воображения, а всего лишь фильм, склеенный из плохо подобранных отрывков. Кто-то раз за разом демонстрирует его мне, пытаясь заставить меня поверить в реальность происходящего на экране. Но сегодня я еще не воспринимаю эту мысль всерьез.
Пугает другое: равнодушие может быть маской, прикрытием для проверки моей стойкости. Если это так, то я вынужден признать не только свою слабость, но и его силу, самостоятельность, которой не ожидал. А признав это, я не могу не признать и еще одно: пределы моей свободы сильно сужены. Я ограничен бесцельным существованием по эту сторону и ночными бросками через грань. Вся моя жизнь – постоянное возвращение.
И это означает, что не он вышел из-под моего контроля, а наоборот. Это я, созданный им, перешел границу, за которой начинается недоступная пониманию свобода. Это я действую не так, как было запланировано, и это я здесь чужой. Я нарушаю спокойствие двух миров: фальшивого дневного, где я существую, но хотел бы умереть, и истинного ночного, где есть слабые, еле заметные следы моего бытия.
Однако это еще не худший вариант. Куда страшнее, если нет ничего непредвиденного, если все так и должно было случиться. Меня ведут по краю пропасти, лениво дергая за тонкую нить. Но даже если я упаду, это будет соответствовать плану. Нет способа разрушить эту цепь, а мои догадки невозможно проверить, можно лишь исключить их из этой сюжетной линии, уничтожив меня. Но даже это не подскажет ответа, так как в абсолютно детерминированной вселенной нет свободы. И мои мысли, попытки вырваться не случайны, а прописаны кем-то заранее. И сейчас он сидит, усмехаясь, придумывая новые пути и новые выводы из моих слов. Ему даже не обязательно знать, что последует за этим – достаточно лишь уверенности в том, что написанное станет здесь реальным. Или – если пойти еще дальше – он может и не знать о том, что мир имеет множество слоев. И, наконец, возможно, он сам – персонаж совсем другого повествования. Но где находится вершина этой пирамиды?