Жертвоприношение первая часть

Единственный способ полюбить что-то
– внушить себе, что это можно потерять.
                (Гилберт Честертон)

И связь всеобщую вещей
Открыв, легко мы подытожим:
Когда касаемся цветка,
Звезду далекую тревожим!
                (Джеймс Томсон, 1700-1748.)


Пролог.

   Все в нашей жизни имеет свое начало и свой конец. Жизнь, вещи, мир в котором живем, наши желания, мечты, знания, сны… Все.

   Мы считаем себя частью мира, в котором живем. И поэтому всегда так переживаем все горести и страдания таких же как мы живущих рядом с нами. Нам больно за другие несчастные судьбы, за несправедливость, кровь, войны, все зло произошедшее не с нами…
   Все это мы видим постоянно рядом с собой, в мире в котором живем и мы. Но люди в нем не все одинаковы. Не все верят в ваши добродетели, в ваши идеи которым вы посвящаете свои жизни. Не ваша вера, не ваши идеалы не есть для всех непреложные истины, и мир вокруг не обязательно выглядит для них так же, как и для вас.

   И получается что мы не часть этого мира, мы лишь маленькая его частичка, затерянная среди миллиардов других крупинок. И все они тоже чьи-то жизни, чьи то мечты и желания. И живем мы в своем, глубоко запрятанном в глубинах души, мирке, сплетенным из наших страхов, веры в добро и красоту, принципах, которыми старательно, как птичье гнездо, пухом, выкладываем свое убежище, боясь истинного лица мира. И чем тщательнее мы прячемся в нем от реального, тем труднее бывает воспринять настоящий мир. Где нет добра и зла, где нет красоты, где нет цвета, - все это только придуманные людьми понятия. Реальный мир пуст и рационален, за миллиарды лет он сделал себя сам. И из идеала божьего творения, превратился в заросший плющом старый двор, на который давно уже не заглядывал садовник. И теперь, там колышутся на ветру не подстриженные травы, засохшие кусты цветов, откуда-то пробился ручеек, и вокруг него камни покрылись мхом. Сад изменился, стал таким, каким его сделало время, вода пробила себе новую дорожку, сильные растения скрыли солнце от слабых, сорняки подавили все пространство, когда-то занятое прекрасными цветами…
   Реальный мир, никогда не станет нашим родным домом, каким был эдемов сад. Потому, мы всегда будем в мечтах придумывать себе правила и законы. О добре и зле, о правильном и не очень. Пытаясь найти способ вернуться в тот идеальный сад нашего детства, найти сам источник веры в то, что Эдемов сад где-то когда-то все же был…
   Но реальность не признает их. Она не подвластна человеку, и мы как всегда будем в муках видеть как она, руша все наши представления, ворвется однажды в наш мир, разломав все что нам так дорого, не оставив камня на камне. И как пришла, уйдет. Как ураган покидает разоренный поселок, оставив выживших среди обломков. И покинув души наши, она искалечит нас навек, не потому, что мы так поражены будем его жестокостью, а потому что он унесет с собой все то, во что мы все так верили всю жизнь, веру в добро…

                FOREVER
                (навсегда)

   Краски, яркие насыщенные цвета, - вот что ищем мы в жизни, поэтому так любим день, когда солнце освещает мир, показывая его во всех его красотах, поэтому творим, рисуем, с радостью смотрим на переливы далеких облаков в закатном небе. Мы видим мир в цвете, так уж нас создала природа, и этот дар во многом и делает нас людьми. Но есть и свое очарование в ночи. Когда при лунном свете, в темном лесу, освещаемом только бьющим из-за веток бледным голубым светом луны, ты как в призрачном мире грез, погружаешься в нереальную атмосферу, навеваемую этой ночной порой и местом.
   Цвет.
   Свет и тьма, разделенные тысячами оттенков воспринимаемых нашим глазом. Мы привыкли, и потому не замечаем этого.

  Но ты вспомнишь об этом, только когда однажды станет так тоскливо, что в миг что-то лопнув внутри, лишит тебя всех красок. Мир станет серой гравюрой, пресной старой фотографией с выцветшими краями. Ни ночь, ни день, не смогут больше быть прекрасными, останется только затухающее воспоминание о том, что когда-то было совсем по-другому, и мир мог дарить радость и счастье. А он ведь был счастлив, радовался, улыбался, веселился без удержу, мечтал, любил.
Любил…

   Он встретил ее в самое прекрасное время в своей жизни, и будто в продолжении его счастливых мгновений в его жизнь вошла она. И он не понял это даже тогда. Не понял, кем может она для него стать. Успех, веселье ослепили его, но все ровно, случилось так, что они оказались вместе. Да иначе и быть не могло. Это была судьба, уготованная им в давние времена, когда была создана легенда о двух половинках бродящих по земле и ищущих друг друга. Они нашли друг друга. И больше ничего не было важно.

   Сказка началась внезапно, и оборваться ей суждено было так же внезапно. Люди разными вырастают в нашем мире, и каждый в чем-то своем находит утешение и покой. Она никогда не искала покоя. Наоборот, какой то удивительный творец душ на небе создал в ней удивительное качество: нечеловеческую жажду игры.
   Игра была для нее всем. Игра тяжелая, жестокая, страшная. Как и жизнь для нее, такая же страшная и жестокая. Но люди осмеливающиеся играть с жизнью, надеются все-таки выиграть. Но ее игра, была игрой со смертью… Когда главный приз даже не жизнь, но следующий шаг к смерти. Возможность еще раз суметь потягаться с ее величеством, встав на равных с ней, на одну дорогу. Кто так сумел искалечить, мозг этого прекрасного создания, что она сделала жизнь, - своею игрой со смертью? Не ради выигрыша, не ради адреналина, даже не в поиске смерти, как сделал бы это самоубийца, в страхе сам спустить курок, и ищущий любого повода, что бы это сделал кто-то другой. Какая-то часть сокровенного естества ее, жаждала этой игры, тонкой, нечеловечески жестокой, к тем, кто мог любить ее, и чистой, яркой, бесконечно ясной для нее самой.
   Открывшееся чувство, неведомое видимо никому из ныне живущих, кроме нее, сделало ее жизнь постоянной чередой жутких мгновений, когда результатом каждой такой секунды могла стать только смерть. И плавность, грация и красота ее движений в такие минуты завораживала своей красотой, больше чем когда-либо. Может потому, он и полюбил ее.
   Но как же быть дальше? Это невыносимо, когда такой дорогой тебе человек, не может не быть на грани. Постоянно, в каждую секунду, рискуя и не перенося даже мгновения покоя. А он, каждый раз, должен стоять и ждать, думая что в это самое мгновение видит ее в последний раз… И кричать не разжимая губ, - за что ты наказал так меня, господи, за что послал на меня свой гнев?!!
   Но он любил, любил и терпел. Даже не замечая, как сам становился таким же… Прыжки с самолета, BaceJamping, скало-лазанье без страховок, рекорды по погружению на максимальную глубину, акваланг и белые акулы, кружащиеся вокруг и выхватывающие из рук куски рыб, и просто риск, риск везде и во всем. Всегда…

***

   Однажды это должно было произойти. Он знал это и ничего не мог поделать. Это был наркотик, страшный наркотик, без которого она не мыслила своей жизни. А он сделал своим наркотиком ее. От него невозможно было отучить, спасти, вылечить. И то и другое было ядом, но чем-то родственным, близким по духу. Любовью к самому дорогому тебе чувству. Странная любовь к смертельной опасности, и безумная любовь к женщине, другой которой не быть больше на земле никогда. Потому как никогда не родиться в мир человек так любящий смерть во всех ее обличьях. И играющий с ней как ребенок, радуясь чудному мгновению выигрыша. Но когда-нибудь удача может оставить ее. И страсть ее наконец найдет свое избавление. Финал. А значит, страсть эта должна была ее погубить однажды…

***

   К ночи похолодало. Осень. Первые заморозки, под вечер, уже должны начать сковывать льдом редкие лужицы на асфальте. Он зябко передернул плечами, получше укутываясь в пальто. Зачем он ходит сюда по вечерам? Почему именно по вечерам? И возвращается, только глубоко заполночь, еще сильнее разбередя душу. Окончательно разбитый и опустошенный чувством потери. В который раз еще более ярко осознанной.
   Кладбище, старое, тут уже не хоронили, несколько мест были выкуплены, и в одном из них и… Он приходил сюда, к новенькой ограде, такой выделяющийся среди всеобщего запустения. Приносил цветы, смотрел на камень, зачем-то подолгу потом бродил по округе. Кладбище дарило своеобразный покой, как бы уверяя тебя в бренности всего, что есть в мире и являя собой уголок мира иного, с иными законами и правилами, не терпящими суеты. Он никогда не говорил с ней, хотя ему советовали, считая, наверно, что ему это поможет. Ну не мог он воспринимать это место, могилу, кусок камня над ней, как что-то связанное с ней.
Живая.
Она была живая, слишком живая, чтобы оказаться в этом мире покоя и безвременья. Но все ровно не приходить сюда не мог, чувствуя, что все-таки есть что-то, что связывает их в этом месте. Последний приют, последнее место пребывания…

   Подул ветер, опавшие листья, закружились над старыми крестами, поднимая вместе с собой и засохшие цветы с могилы. Уже стало темнеть, Он засунул руки в карманы, еще немного постоял, пустыми глазами глядя на глянец фотографии впечатанной в камень диска.
 Она.
 Тут.
 Все.
   Отвел взгляд, будто не в силах больше видеть ее, но на самом деле просто устал. Серость слившихся в один день будней, с постоянной мыслью, что больше никогда не увидит ее, не в силах думать ни о чем другом, угнетала, рвала на части его, и без того в последнее время не лучшим образом себя ощущавшем. Раньше никогда бы не мог подумать, что такая тоска возможна и из-за чего? Он, даже в те короткие счастливые дни, не верил, что так можно полюбить. Но жизнь видимо наказала его за такой цинизм, подарив величайшее счастье, и разом отобрав все, без чего он не мог уже жить. Он отвернулся от могилы, и по узким проходам пошел прочь от маленького леска, в котором стояла эта часть кладбища. Пошел на поле, точнее пологий холм, весь истыканный покосившимися крестами. Уже взошла луна, и он с грустной улыбкой подумал, что это должно быть страшно, так бродить ночью, на кладбище. Но он только в полной мере почувствовал, что уже утратил ощущение страха, как и многие другие, покидавшие его последнее время, чувства. Одно за другим, будто кто-то специально пробрался к нему внутрь, и целенаправленно вырубает все рубильники. Постепенно, наверно, он там дойдет и до того, что выключит и инстинкт самосохранения. И тогда он сможет беспрепятственно прийти к ней. Туда. Он даже ждал этого момента. Над головой что-то прошелестело, он бросил взгляд на небо, там изредка проносились тени летучих мышей. Вот они, обитатели этого места, настоящие жители, последние живые существа, охраняющие покой мертвых.
   Он, смотря себе под ноги, медленно шел к оставленной у обочины машине. Идти еще было долго, дорога подходила к кладбищу у самой реки, а с этой стороны был только лес, да поле. И он опять, в который раз, шел среди крестов, зная, что опять этот поход ничего ему не дал, да и не мог дать, но уже снова хотелось вернуться. Он остановился и обернулся. Среди деревьев хорошо виднелась черная ограда, и памятник. Ветер снова усилился и с деревьев стали срываться последние запоздавшие листья, превратив лес в сплошной оранжево-желтый водопад. Тут ему почудилось, что какая-то фигура в сиренево-синем одеянии промелькнула среди деревьев. Он, непроизвольно, вгляделся, уже про себя думая, что в такой час только приведения могут слоняться по кладбищу. Вдруг снова, женская фигура проступила среди деревьев. Он, даже перестал на мгновение о чем бы то ни было думать, и с замиранием сердца смотрел и смотрел на то место. В голове промелькнула мысль. – «Все, кажется, поехала крыша.» Он даже испугался что, то, что ему чудиться окончательно вгонит его в сумасшествие. Но ветер успокоился, последние листья легли на землю, и снова это место погрузилось в блаженный покой, так ему свойственный.
   Никого.
   Он развернулся и пошел опять своей дорогой. Не думая, не размышляя, только чуть успокаиваясь от ушедшей тревоги за собственный рассудок. Луна хорошо уже освещала дорогу, непривычно яркая, большая, будто решившая заменить собой солнце. Он зачем-то еще раз оглянулся, и уже в воображении, вдруг, проступил ее образ. – Прощай. Возможно, я скоро приду к тебе. – Он прошептал, но как-то нелепо прозвучали эти слова, и он уже быстрым шагом стал спускаться с холма к дороге. Все. Он все решил.
   Самоубийство. Выход ли? Решение, или бегство от решения? Что же делать, уйти в небытие, возможно найдя в нем покой, или жить, и пытаться забыть все. Все. Навсегда, Навеки. Как можно забыть то, что было самым главным во всей его жизни, самым светлым, ярким чистым, счастливым… Ничто иное неспособно сравниться с этим. И жить в аду на земле? Забывая, заталкивая в глубину души, все что было лучшего в жизни, уйти в аскезу, в самоотречение… Это будет трудно, очень трудно, насколько легче купить пистолет и пустить себе пулю в лоб, и все. Выключиться свет, исчезнет мир, забудется все на свете.
   Когда он шел среди крестов, ему казалось, что он все решил, все казалось просто и легко, но только он задумался, что же на самом деле ему даст решение жить, или решение умереть, голова снова пошла кругом. Он не знал что ему нужно, не знал, как ему поступить.

  Он подошел, наконец, к своей машине, и уже собирался открыть дверь, но передумал, и просто прислонившись к гладкой поверхности, холодного металла, развернулся и стал смотреть как на освещенном луной поле, за узорной решеткой ограды, отбрасывают тени старинные кресты. Поле крестов, поле мертвых. Каждый из них был человеком, жизнью с  любовью его, мечтами, желаниями. Кто вас положил под землю? Какая сила сумела вырвать вас из рядов живых. Он глубоко вздохнул и выдохнул, следя как облачко пара, вылетая изо рта, медленно рассеивается в воздухе. Как и чья-то жизнь, так же, в одно мгновение, не выдержав страданий, вырывается из тела легким невидимым паром, растворяясь в мире. Жизнь это долгий мучительный вдох астматика, а смерть всего лишь выдох. А вдруг иной мир есть? Вдруг там есть она, и она существует, все еще существует. Тогда надо идти к ней? А если за смертью пустота, тогда он убьет даже память о ней, единственного человека кто ее любил. Холод пробирал насквозь, пробираясь через тонкую материю пальто. Холод был внутри, холод был снаружи. Тело в холоде жило, но душа нет. Что делать?
   Рядом с воротами скрипнула калитка, чуть раскрывшись и пропуская наружу темную запоздалую фигуру прохожего. Он, невольно, попытался разглядеть кто же это такой, до поздней ночи остающийся на кладбище. Тот остановился у дороги и в нерешительности огляделся, было заметно, что он, просто не знает, куда ему направиться. Озираясь по сторонам, тот вдруг, заметил такого же одинокого запоздалого человека, стоявшего прислонясь к машине. И направился к нему, на ходу спрашивая. – Извините, вы не могли бы меня подвести, я просто не представляю, как отсюда иначе выбраться? – И чем ближе тот подходил, тем еще больше казался ему странным. Черный плащ, надетый на белый свитер, такие же черные ботинки, и белые брюки. Так не ходят на кладбище, скорее так можно выйти за покупками, съездить на пикник, прогуливаться в парке, но не здесь. А впрочем, какая ему разница? Не меняя своего положения, все так же стоя у машины, и только чуть развернув голову, он устало спросил.
-Куда вам?
-О не беспокойтесь, мне бы только до города, там уж как-нибудь сам.
-Ничего, мне не трудно довести куда надо, так куда?
-Если можно в центр, где-то около Боровицких ворот. Можно у моста. – Он молча открыл дверь машины, пригласил жестом на соседнее сиденье, и сам сев за руль, поехал. Как ни странно, но его немного отпустило, наверное, в одиночестве было только хуже, ему нужно было больше общаться. Так всегда он сумеет жить не вспоминая, занятый общением с ними, размышлениями о их словах и поступках, за ними, все забудется совсем. И он спросил.
-У вас кто-то недавно умер?
-Странный вопрос для человека, который ходит на кладбище как на работу.
-Вы заметили?
-Я тоже несколько зачастил сюда, знаете ли, собираю эпитафии, вы даже не представляете, какие талантливые и, иногда, чудные, могут придумать себе на последнее прибежище послание. Вот, например: “Лежал бы ты, читал бы я…” – Ну не чудно ли?...
-Извините, но мне сейчас не до этих ваших эпитафий.
-О, это вы извините, я просто грешным делом подумал, что и вас приводит сюда какая то подобная страсть. – Он некоторое время помолчал, смотря на мелькавшие вдоль дороги деревья. – Значит у вас кто-то погиб. Смерть близкого человека очень тяжелое испытание.
-К чему вы это говорите?
-Да просто вижу, что вы ходите сюда вторую неделю подряд, и чувствуете, что вам не становиться ничуть лучше. Знаете, просто хочется дать совет. Не решайте свои проблемы самым легким способом, иногда можно исправить даже самую страшную ошибку, но только покуда вы живы.
-Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством. – Он лгал, но сейчас ему хотелось по быстрому отвязаться от надоедливого пассажира, а это можно было сделать, только его успокоив.
-Ну вот и великолепно. Вот и славно. – Пассажир как-то неестественно потер руки в жесте какого-то мерзенького довольства. – Давайте хотя бы познакомимся.
-Я не видел вас всю жизнь и вполне обойдусь без вас всю оставшуюся. – Уже грубее заявил он.
-Тем лучше, но надо же нам как-то друг друга называть? Меня зовут Себастиан.
-Ян. – Ему не хотелось называться, но имя вылетело помимо разума, просто как ответ. И настроение стало портиться. Они уже въехали в город, и, пожалуй, можно было бы его высадить где угодно, но вроде как, он сам предложил довести того до места. А тот все что-то говорил, даже не замечая что его не слушают, и тут он прислушался, заманенный одним только услышанным словом. - Смерть.
-…вообще смерть, тоже понятие довольно странное, мы все всегда, с рождения живем с ним рядом, однако даже близко не представляем, что оно значит. Связывая с ним только прекращение функционирования тела, и начало распада. Однако во многом это и философский вопрос, и медицинский, и научный, и религиозный. Это чуть ли не единственное понятие, которое так тесно связывает воедино все наши стремления к познанию. Слово это обозначает и вопрос и ответ, но ни то ни другое нам не ясно до конца, и каждый для себя определяет его по-своему. Но главное понять, что смысл этого понятия в нашем ему поклонении, из страха ли, из уважения, не существенно. Это есть божество, которому мы всегда отдаем самое ценное, что есть у нас, жизнь. И жертву эту обставляем как можно торжественней, подсознательно жаждя снисхождения этого божества к нашей жизни. – Он все что-то говорил, рассуждая на кладбищенские темы, но слушал Ян его не очень внимательно, только иногда поддакивал, пытаясь оставить его монолог именно монологом, дабы самому мирно не вступать в дискуссии. Но тут опять какая-то странная интонация привлекла его внимание к словам этого любителя эпитафий. -…видимо мы так и не сумеем понять сущность вещей в нашем мире. Ни наука, ни религия ничего так и не смогли толком их объяснить. И то, и то давали главное объяснение в вере в непреложность основных принципов. А как только что-то происходило не так, то сразу идя на попятные, объясняли это нечто новыми теориями. И со временем, и что интересно, с успехом доказывали верность теорий каждое в своей области. Но видимо, что-то иное в нашем с вами мире творит эти самые законы, которые тщательно стараются потом вывести, и богословы, и ученые. А вот что есть первоисточник всех их, вот это и есть вопрос. Найти науку наук, которая сама создает законы, по которым и живет человек. Раз разум рожден и задает вопросы, значит, он создан именно, чтобы эти вопросы решить. А смерть и жизнь есть ключевые вопросы бытия. Быть или не быть, вот в чем вопрос. – И тут не выдержав,  высказался Ян. – Так получается, что все время, человечество идет не по своему пути?
-Верно. Конечно верно, ну что нам дала цивилизация? Расширила ореол нашего обитания, стала заботиться о больных и калеках, излечила многие болезни? Да, но в купе к этому угробила, испоганила столько земель, что хватило бы еще на одно человечество, технический прогресс создал такой мир, где калечатся и болеют в тысячи раз больше чем было раньше, а сколько новых болезней появилось в мире? И в итоге получается, что человечество в целом оказалось в минусе. Нас только стало больше. А всего то надо было в начале пути выбрать иной приоритет. А в итоге побежденная смерть, и вечность для избранных.
-Пример фашизма как в учебнике.
-Ничего подобного, это не противопоставление одних другим, другие просто не родились бы. История пошла бы иным путем. А сейчас, что будет, если выплеснуть на людей тайну бессмертия? Истерия. Паника. Войны, в которых будет самая ценная ставка – вечная жизнь. И вестись они будут до победного конца, до момента захвата тайны бессмертия. И все для оставшихся в живых. И это еще не лучший сценарий. А что если, сильные мира сего, присвоят это открытие себе? Представьте в современном мире, предположим, президента Чингисхана. А это будет. И будет вечно молодой Кастро, на каком-нибудь рейсовом линкоре космических вооруженных сил Кубы. И будет воскресший Ленин. Все конец, постоянный регресс. Даже не остановка в развитии, а именно регресс. Страх смерти у таких людей в тысячи раз больше, и они сделают все, чтобы жить, и только жить. Ужас.
-Уже у вас и воскрешение возможно? – С легкой иронией заметил Ян, уже с облегчением видя, что пора сворачивать к Большому каменному мосту.
-Ну это то как раз самое простое… А вот впрочем и то место куда мне надо. Спасибо что подвезли, просто не знаю, что бы без вас делал. – Он пожал протянутую руку, и еще некоторое время глядел как странный человек, чуть сгорбившись, пошел своей дорогой. В какое-то мгновение,  прямо над его головой оказался знак Мерседеса, крутящийся над старым домом на набережной, и как шляпа с широкими полями он сверкнул на секунду и пропал, оставив перед глазами медленно тающие рожки над удаляющейся тенью…
    Все сказанное было, конечно, бредом, но уж больно больная тема была затронута. Жизнь и смерть. Иные законы бытия, иные науки… Тьфу, сумасшедшего встретил вот и все, тем более ночью на кладбище. Что еще ждать? И выбросив все услышанное из головы, Ян развернулся, и поехал домой. И единственное что он вынес из этого разговора, это странное чувство жажды жизни, уже не хотелось так просто выкинуть себя на помойку с пулей в голове. Все оставалось по-прежнему, но он понял, что последнее мгновение всегда впереди, что надо подождать. Успеется.
   Долгое время потом, он часто прокручивал это странный разговор, пытаясь вспомнить что же еще говорил этот чудный сумасшедший, но помнилось только те мгновения, в которых он прислушивался к его словам более менее внимательно.

***

   Он спокойно жил, уже не ходил на кладбище. Снял фотографии со стен, не подходил даже к альбомам. Он заставил себя забыть. И это получалось. Сам с удивлением заметил, что уже поглядывает на знакомых девушек совсем не с дружеским интересом. Время лечило, лечило медленно, но верно, все. И душу, и память, которая тихо и мирно загоняла в глубины свои и образы и звуки голоса, и все, что было связано с ней. Ян начал наконец ощущать что входит в полноценный ритм жизни.
   Прошел год, и он в одиночестве отметил этот год без нее. И ему не было больше больно, не было печали, только страх, что опять может вернуться в то состояние, в котором ее хоронил. Он боялся этого страха, и он держал его на плаву. Еще через год, он решился сделать предложение своей знакомой. Они давно встречались, наверное, она любила его, потому что терпела все его странности, доставшиеся еще от общения с Никой. И экстремальный туризм, и дайвинг, и парашютные прыжки. Он не забросил это, так как все еще чувствовал, что адреналин, вливающийся в его жилы после очередной серии рискованных чудачеств, только легче дает забыться.

    И тут вдруг наступил момент откровения. Он купил кольца, и, придя домой накрыл праздничный ужин, поставил и зажег свечи, занавесил окна, притушил свет. Скоро придет она. Позвонили в дверь. Она. С яркой счастливой улыбкой она бросилась ему на шею, поцеловала, тут же ринулась в комнату, смеясь стала что-то щебетать, о сюрпризе который он ей приготовил… Она скинула пальто, легким движением сняла шляпу, и легкие пушинки снега осыпались с ее волос на ковер, и… в полумраке комнаты освещенной только свечами, где легкий ветерок колыхая пламя заставлял дрожать и отбрасывать призрачные тени все предметы, она освещенная сзади огнями, словно в замедленной съемке, обернулась, мягко ступая по ковру… и он вдруг понял, что видит совсем другую. В призрачном свете, среди играющих теней, ее лицо изменилось, на долю секунды  став лицом той, которую уже почти забыл. Он шагнул в ужасе назад. Волна старой тоски и боли налетела с новой силой. Даже разозлившись на себя, он не мог отогнать этих чувств. Он не мог ее забыть. Не смог. Не смог изменить жизнь, не смог найти выход… Ян развернулся и не говоря ни слова ушел.

   Зимой, утопая в снегу, он шел к заветной цели, среди укутанных снегом могил, к родному камню, где-то там среди деревьев. И дойдя, встал напротив, опять вглядываясь в уже забытую фотографию. И медленно, чувствуя что, погружается в какое-то сладкое безумие, возвращал себе память о ней. Он был в восторге, что снова тут, что снова вечер, и он видит перед собой эту старую пластинку эмали с ее фотографией. Он любил это место, этот камень, эти деревья. Что же происходит? Он вернулся к тому с чего начал? Неужели нет выхода, нет решения? Как же можно так искалечить себя, душу свою, что бы так жить. Мозг не мог переварить всю абсурдность ситуации, осознавая безумие, охватившее его, он в то же время не понимал его причины.
   Ян, наверное, несколько часов не шевелясь, простоял над могильной плитой, снег облеплял его, делая похожим на такие же опутанные ветви, которые под тяжестью белых шапок, низко склонились к земле. И опять на него нахлынул холод, страшный, тяжелый холод пришедший уже не снаружи, а изнутри. Он не хотел уходить, идти куда-то было бессмысленно, он как собака, хотел выть от тоски, на могиле хозяина. Лихорадочно стараясь понять, что же в его душе сломалось, чтобы так себя сейчас чувствовать. Так и стоял, остановив стеклянный взгляд на фотографии человека, которого знал всего несколько месяцев в своей жизни, и который подарил ему незабываемое счастье в это время. Который был настолько ярким, настолько удивительно живым, что не мог и сейчас хоть на миг представиться ему мертвым. Странным существом, любящим всем сердцем то, чего нужно бояться. Прошедшим в своей короткой жизни такую длинную дорогу познания себя и счастья, что никому никогда не суметь пройти и половины этого пути. Чудесный человек, но бесконечно непохожий на других, своими чудачествами, и страшными, жуткими увлечениями, граничащими с сумасшествием.

   Ян, наконец, собравшись с силами, охрипшим от холодного ветра голосом, в страшном напряжении провыл в небо. – Кому заложить душу, чтобы воскресить ее!
 - Можно мне… - Он, вздрогнув от неожиданности, резко обернулся. За спиной, в нескольких метрах от него, стоял Себастиан. Чуть облокотившись на склонившуюся над могилой березу. – Помнишь меня? Хорошо. Хорошо бы еще помнил, что я тебе тогда говорил.
-Я помню, - так же в вполоборота стоя, по колено в снегу, ответил он, - Я все помню.
-Вот и прекрасно. Он не говоря больше ни слова, развернулся и пошел в глубину заросших кустами, деревьями, старых склепов. И как магнитом притягиваемый к нему, Ян не спуская глаз с этого человека, пошел за ним.  Ничего не понимая, ничего не чувствуя больше. Только где-то на грани сознания билась одна мысль: “Все ради ее жизни. Все…”
   Верхние ступени, ведущие куда-то в глубину склепа, были чуть запорошены снегом, и под легкими дуновениями ветра, с них, на головы спускавшимся сыпался мелкий снежный дождь.  Себастиан, наконец, отодвинул каменную дверь и, пригласив войти гостя, нагнувшись, сам проследовал в низкий темный проем. Несколько десятков метров они шли в полной темноте…

***

…-Ты не смирился?
-Нет.
-Хочешь ее вернуть?
-Это невозможно.
-Возможно все…

Потом провал в памяти, и…

…-Ты все понял?
-Да.
-Ты сделаешь то, что нужно?
-Да.
-Иди. – И он ушел. Как машина, идя по заложенной программе, проследовал запутанным путем наверх. Стоя на выходе из чьей-то семейной усыпальницы, покачиваясь от непривычных ощущений, попробовал вспомнить, что же такое произошло? Но в голове только роились куски ничего не значащих фраз, образов, мыслей. Он помотал головой, но ничего не изменилось, и тогда, спотыкаясь, он побрел домой. Потом остановился, вспомнив, что домой идти нельзя, там Ольга, и он ее наверняка страшно обидел своим побегом. И, наконец, сев в машину стал просто сидеть и стараться прийти в себя.
   И он вспомнил.
   Теперь ему было легко, а это главное,  и как бы не невероятно было решение, что ему предложили, он верил, что оно окажется верным, оно сбудется, все получится. Потому как он больше всего на свете хотел, чтобы это случилось…