Мужская логика, о любви и сексе... часть вторая

- Ирка, ты меня, извини, конечно, но я  вот сейчас подумал, может быть, ну ее на хрен – эту любовь? Ну, что вы, бабы, так уцепились за это понятие? Нормального секса не приемлете, обозначили все какими-то странными словами, напустили тумана: наслаждение, близость, слияние душ. А что это за ***ня, ты хоть мне объяснить можешь? Если тот мужик, с которым ты была еще вчера, трахает безбожно, всех без разбора, да еще высаживает из машины прямо на твоих глазах эту круглую, молоденькую задницу! Причем, завтра, Ириша, я этих сволочей знаю, завтра они ее будут толкать вперед, напоказ, уверяя весь мир, что девчонка - необыкновенный талант. Необыкновенный талант? Была, пока не попала в «зону  внимания», а попала – просто, блин,  сука. Даст, понимаешь, рано, или поздно, любая  раздвигает ноги, Ирка! За исключением очень не многих.  Ты так можешь? Я знаю, что ты не  можешь, или, проще говоря, не умеешь. Нет, не любить – дать. Разницу, родная, улавливаешь? В нашем заведении, что скромные студенты, что высокопоставленные преподаватели – все одно ебут только танцующих девок – этот факультет специально для плотского удовольствия, даже париться не нужно… Вообще, Ир, если ты заметила, то вся культура в нашей стране больше держится на сексуальной ориентации, нежели на таланте и творчестве….

Я был уверен, что она обидится, мне даже хотелось,  чтобы Ирка обиделась на меня, может быть, это вывело бы ее из состояния отупения. Знаю, насколько легко она всегда относилась к мужикам, и, вдруг, как накрыло, да еще кем… Самим Орловым»; видел я его на вступительных, помню – циник, наглый, гордый, в какой-то степени голый натурализм. А Ирка – это же природа! Должно быть, тоже испытала с ним что-то вроде «запаха кожи» Черт, это же от нас почти не зависит, чувственность проявляется почти спонтанно и остается только позавидовать. Но, чисто мужская логика подсказывала мне, что лучше не придумать, как если бы встряхнуть ее немножечко, и, скажем, подвигнуть на творчество? А что, возьмет вот, сядет, да и напишет что-нибудь обыкновенное, без этих фигли-мигли. Поганое, привычное, по принципу: все бабы – ****и, все мужики -  сволочи, чтобы все встало на свои места.  Лично я, согласен, полностью оправдать титул сволочи, а во всю эту ***ню – любовь-морковь попросту больше не верю! Н е  в е р ю, никому не советую! Но, Ирка не обиделась; она смотрела на меня как-то странно – мимо, что ли? То ли взвешивала мои слова, то ли думала о чем-то своем…

В это время, из-за двери, о существовании которой я уже почти и забыл, наконец, появилась Маша, она тоже, не глядя на меня, вытащила из сумки сигарету и демонстративно закурила. Присаживаться на корточки вместе с нами, Машке явно не хотелось, на ее щеках еще горел румянец возбуждения.
 
- О, Маша, да ты у нас куришь! Давно ли?
- Не фиглярничай, Торский, я тебя ненавижу!
- Вай?
- И твой долбаный, восточный темперамент я ненавижу тоже!
Твою порочную натуру! Твои дурацкие шуточки! И то, что ты ебешься при закрытых дверях, а потом – кофе кушаешь!

Обычно Машка такая вежливая, очень хочет закосить под интеллигентную женщину. А на самом деле – элементарная курица, и очень неплохо научилась ругаться матом.  Ведь разбуди во сне, задай какой-нибудь дурацкий вопрос, непременно ответит. При чем здесь кофе – на себя бы посмотрела! Как же это у нее называется? Интеллектуальная база – библиотечный факультет, угораздило же меня связаться с будущим архивариусом, ёлы-палы!

- Хорошо, в следующий раз, я буду трахаться при открытых дверях!  Под водку, или скромный чай…. Как лучше-то, Марина? Чай, или винно-водочные изделия, родная? Между прочим, вай, в переводе с английского, обозначает ни что иное, как – почему?
- Потому, придурок!
- Какие нехорошие слова употребляешь ты, Маринушка… Слышал бы твой папа у себя в Житомире, что ты творишь – закрыл бы городскую больницу, которой владеет, из чувства противоречия абортам. Все гинекологическое отделение на переучет – к чертям собачьим! Если не ошибаюсь, то именно на этой основе строился наш семейный союз?

Я знал, что в данном случае поступаю жестоко. Может быть, в свое время Машка и сделала большую глупость, о которой  неоднократно пожалела, но сейчас, еще вчера она буквально выпрашивала мою сперму и очень хотела ребенка. Так почему же я, сам изводил ее и проливался, куда угодно, но только не в жену? Потому что, однажды, чисто случайно я подслушал разговор Марины с мамой, из которого следовало – моя жена, скорее всего, бесплодна. По собственной глупости, благодаря легкомысленному аборту, и от кого –  родного, любимого мужа! Она не может мне родить даже маленькой, живой лягушки, которую лично я с легкостью выходил бы и превратил в человечка – свою кровь и плоть. Вот так вот, Ирка, знаю, что ты меня даже мысленно понимаешь.

Я, кстати и смотрел на Ирку, не на Машу же; не глядя знаю, что Маринушка сейчас надуется и дальше последуют пошлые упреки в моем ****стве, пьянстве, беспорядочном образе жизни. Интересно, если бы Ирка была моей женой, как бы сложилась наша совместная жизнь? Черт, чего-то меня понесло уж совсем не в ту сторону…С моей чудной Иришкой нас связывает просто элементарная любовь к авантюризму, жизни, сексу, а для совместной жизни этого мало. Что вообще нужно для того, чтобы человек чувствовал себя счастливым?

Если бы кто-нибудь спросил меня, что я подразумеваю под понятием любовь?
Я бы, скорее всего, ответил, что для меня это полное слияние души и тела. Ибо любое тело – это всего лишь живой, упругий и пружинистый инструмент страсти, пульсирующей в минуты наслаждения внутренними волнами. Но, если человек не чувствует почти родного притяжения, близкой ему по собственному состоянию душевной отдачи партнера, то эта предрасположенность к длительному удовольствию может замереть в нас недвижно. Так что же остается в этом случае?

По-моему элементарное неудовлетворение, которого ищешь за каждым оргазмом до тех пор, пока не устанешь. Я вот еще не устал искать, но, если честно, я устал это сознание настоящего разбавлять, или разрушать. Оргазма я не видел, или не чувствовал в своих маленьких партнершах так, чтобы он сводил меня с ума определением своей мужской значимости. Одна сплошная игра в него – пронзительный, сухой, как устоявшаяся летом за окном жара, но не горячий, как мое живое дыхание, или движение моей собственной души, какой-то дикий, гортанный, кошачий стон.

И что дальше? Эти потоптанные курочки, либо слизывают и заглатывают мою сперму вхолостую, жмуря и закатывая свои тупые куриные глазки,  либо бегом бегут в ванные комнаты. Что они там делают не трудно догадаться - вытираются, подмываются, избавляются от моего семени, быстренько меняя наслаждение на элементарную гигиену чистых попок, сисек и кисок.

Хоть бы в одной остаться на пару часов дольше, скажем, ощутить, как моя сперма вытекает из нее постепенно – маленькими, белесыми лужицами, как она непроизвольно трогает эти выделения пальчиком, подносит их к своим губам. Знать, что другие мужики, все без исключения, чувствуют в ней мой запах, смешанный с животным движением яйцеклетки, и потом, толпами, как зомби, двигаются следом, хоть и понимают, что бесполезно… И быть уверенным, что все это принадлежит мне, что это тоже моя природа – я сам, зарождаюсь в виде полного оплодотворения.

Если она захочет, то будет вынашивать плод нашей любви до конца долгих девять месяцев, а я буду любить ее душу и с ума сходить от ее тела, каждую ночь, в горячей и мокрой постели, чтобы, просыпаясь по утрам, просто говорить:
« Доброе утро, любимая!» Наше тело только тогда оправдывает движение, когда его направляет чувственность, как очень сильное притяжение. Все остальное - элементарное возбуждение приятной мордашкой, попкой, членом и сиськами, но никак не любовь. Неожиданно, Ирка продолжила мою мысль. То ли мы слишком сильно курнули, и на этой почве нас немного сдвинуло, то ли я даже не заметил, как начал рассуждать вслух. Мы как будто вели наш диалог с Иркой, удрученная, гордая, но запаренная Машка, вообще ничего не понимала.

- Знаешь, Лешка, твои обозначения «кисок», твое проникновение в плотское наслаждение, твои версии обнаженного тела – все это очень интересно с точки зрения творчества, ты же у нас творческая личность, а творческому человеку постоянно нужно находиться в состоянии влюбленности в кого-то, или во что-то. Но, все твои попытки, все равно будут напоминать немного пошлое и приемлемое любым примитивным кобелем, до тех пор, мой дорогой, пока ты не научишься чувствовать любовь на вкус к жизни и нестерпимый свет оргазма! А не просто трактовать ее как сильнейшую степень расслабления…

От Иркиных слов меня тут же накрыло теплой волной возбуждения в предвкушении вдохновения, вот за что я и люблю Ирку – не нужно долго ждать кайфа, или обнажать свой член, как с другими бабами, чтобы их пробило на откровенность, или интимность. Маша тоже подлила маслица в огонь своим глупым замечанием вообще не по теме:

-Так, прекрасно! Это что-то новое, оказывается, Торский описывает свои сексуальные похождения, да еще и психологически разбирает их. Ну, как же - творческий мужчина… Разумеется, эта ненавязчивая идея рождается в нем только тогда, когда у него стоит. Ну, а поскольку стоит у него всегда, значит, все загулы Торского можно смело отнести к творчеству! До****елись! Честно говоря, Ирина, я от тебя никак не ожидала…

Ох, и круто, что Машка опять перешла на мат. Это значит, не только я завелся, было действительно интересное в Иркиной версии. Правда, я не мог до конца уловить; Иришка хочет это что-то доказать лично мне, или ему – Орлову, никто же не сомневается, что он  все еще находится где-то рядом с ней. «Хоть бы Машка ушла куда-нибудь на несколько минут, а то испортит свободное движение Иркиной мысли» - взмолился я про себя и мой Бог меня услышал. Мы воистину перешли на общение на телепатическом уровне, потому что возмущенная Маша направилась в туалет, а Ирка продолжила:

- Если ты заметил, Леш, близость держится на женском оргазме, ведь мужчина почти всегда кончает без проблем… А самая удивительная близость - это когда женщина кончает первой! Если бы все мужики понимали эту не мудреную истину, то, может быть, они бы осознанно сосредоточились на прелюдии в любви. Ведь не каждому мужчине дано почувствовать разницу между гимнастикой тела и настоящим женским оргазмом, когда ты ощущаешь и веришь, что нутро твоей женщины бешено пульсирует, сжимаясь и разжимаясь… Извини, но более подходящего слова, чем нутро, я подобрать не могу, разве только – матка! Обозначим это как маточный оргазм.

Мысленно я полностью согласился с Иркой, это было даже больше, чем мои собственные рассуждения о значении мужской спермы внутри женщины, когда ее даже от запаха этой спермы прет! Но, на словах мне захотелось Иришку просто подразнить. Почему? От зависти к более глубокому пониманию природы, из чувства противоречия тому, что мы с ней друзья?

Не знаю, почему подобные мысли меня самого необычайно заводили именно как мужчину, а не как кобеля. У меня  тут же встал, как только я  представил себя в роли мужика, от которого женщина испытывает настоящий маточный оргазм в самой прелюдии к половому акту… Это же сумасшедшее желание, а не просто возможность поскорее кончить при помощи техники исполнения…  Хорошо, что Машка свалила, а Ирка, казалось, ничего не замечает из того, что происходит в моих наглухо застегнутых джинсах. Между тем, она продолжала:

- Понимаешь, Лешка, она тебя держит еще несколько мгновений после того, как ты испытал наслаждение взаимного притяжения, именно нутром. Такими маленькими тисками-тисочками, как учащенное биение сердца, или пульс, а ты чувствуешь это. Зрительно я даже не знаю, как обозначить – я никогда не увижу себя со стороны, тем более в минуту оргазма. Может быть, она лежит под тобой и постанывает тихонечко? То поджимает ноги, то вытягивается, как струна, кусает губы, кричит, не уставая и крепко обхватив твой фаллос, а вместе с ним всю твою природу? Ты тогда не выдерживаешь этой пытки неподвижным раем – огонь переливается в тебя, взрывает в тебе какие-то даже тебе самому не известные, запасы энергии и силы. Страсть выгибает тебе позвоночник и бросает в хрипящую эйфорию, не позволяя уставать. Еще, еще, еще… Может быть, просто секса мало для этого? Нужно, чтобы от одного только запаха кожи перехватывало дыхание, и ты чувствовал, что никогда в жизни не было такого возбуждения, когда целуешь твердые соски, или мягкие, податливые губы, или нежную плоть, и нет никакой разницы между ними!

Все, дольше я выдержать не мог. В глубине души мне хотелось немного поговорить с Иркой, даже больше того, научиться, что ли, у нее более полной чувственности.
Просто я не представляю, как это может произойти между мужчиной и женщиной вне секса, только на словах? Нас ведь толкает друг к другу какая-то неведомая сила возбуждения, иногда заводишься с двух слов, а иногда и десять страниц грамотно исполненной порнухи остаются только описанием полового акта. Я завелся слишком сильно, я хотел войти в Иркину голову, чтобы понять, что там у нее происходит, чтобы она застонала от моей огромности так, что мне даже придется на минуту отстраниться.

Вот только прежде нужно почувствовать, чего мне хочется больше – проникнуть именно в мысли, наполняя их, завершая, делая ее целой, или любить ее тело, чтобы эта любовь была нежной и ласковой, но, потом быстро разгорелась и стала неистовой, требовательной. Как будто внезапно рухнула плотина, которую я сам воздвиг между собой и женщиной. Наверное, Ирке сейчас не придет на ум, что любовь – это, прежде всего экстаз, восторженное упоение, неосознанное животное совокупление, когда женщина пронзительно орет: «Возьми меня! Люби меня!», потому что моя Ирка слишком рациональна и прагматична. А мне, как никому хочется,  чтобы удары моего члена отдавались в женщине; на ней и в ней, доставая до самой матки, и были частью ее, когда два тела становятся одним. Ох, не знаю, догадываться о том, что того же самого хотел от Ирки и Орлов я не посмел…

Ну, а если бы  Ирка спросила меня: « Лешка, не слишком ли много?», я бы без сомнения удивился: «Слишком много?» Да ничуть; просто у баб, у мужиков – у всех и всегда первая близость должна быть на всю ночь. Тогда, возможно, они смогут наслаждаться не только телом, но одновременно говорить, и смеяться, и чувствовать, что случилось так, словно они принадлежали друг другу всегда. А утром думаешь: «Так вот что такое любовь! Если вчера я просто хотел ее, то сегодня я схожу по ней с ума и мне нормально!» Я повернул голову и посмотрел на Ирку, она была такой теплой, растрепанной и такой прекрасной, что просто дух захватывало, и, чтобы не подвергать себя дальнейшему искушению, я ринулся следом за Машкой. Что мне еще оставалось? Что?…

Машка тихо плакала в женском туалете, я бесцеремонно вошел, потом так же нагло толкнул дверь кабинки ногой. Возбуждение от ее беззащитности, когда я увидел зареванную мордашку, обнаженную передо мной, растекалось по всему телу, словно горячее вино. Бедная, маленькая моя курица, не этого ли ты хотела, быть выебанной,  пусть даже и в туалете, после того, как ты с таким трудом отстаивала свое право? Ну что, отстояла, вот это исполнение твоей прекрасной мечты, это все, чего ты хотела, к чему ты стремилась сегодня?

Да, я не завидую тебе, моя родная, Ирка никогда не станет унижаться и бегать по всему общежитию в поиске счастья. Но, мне сейчас лучше не думать об Ирке, не ревновать ее к Орлову, или я уже ревную? Я представил, как прикасаюсь к ее лицу, мои сильные руки становятся нежными, они как бы повторяют ее упругое, красивое тело… Я почувствовал, как во мне что-то перевернулось, как будто мое притяжение к ней становится частью ее самой, она – моя плоть, может быть, даже во мне…

Машка  заметила мое замешательство и отнесла на свой счет, проскользнув у меня под рукой, она ринулась к раковине и включила холодную воду. Я с досадой треснул кулаком по деревянной кабинке, у меня еще не бывало такого состояния, когда я хотел и одновременно не мог. А что, если представить Машку шлюхой? Я понял, что еще не все потеряно, оставалось только убедить в этом жену, или проще - обмануть. Осторожно я подошел к ней сзади, расстегнул молнию, вынул свой набухший пенис, потом задрал Машкину юбочку, приспустил трусики. Все это время я шептал Машке в самое ушко: « У тебя очень красивая задница, малышка. Ты же знаешь, лучшая, самая родная. Как меня возбуждает твоя грудь…» Я медленно подобрался к ее возбужденным сосочкам и сильно сдавил их двумя пальцами обеих рук…

Не смотря на свои принципы, Маша стонала, она не привыкла к моей нежности. Наверное, ей было хорошо, она уже представила во мне ласковое сочувствие и утешение, которое по ее мнению, должно постепенно превратиться в желание. Чуть повернув ко мне голову, она закрыла от удовольствия глаза, и я жадно поцеловал ее в губы, крепко прижимая к себе. Маша уже ощущала, как сзади на нее давит мое мужское естество, вместе с этим давлением в ее голову входили привычные мысли. Я знал их все до одной: «Я ему нужна, я помогаю ему, со временем он избавится от всех остальных, потому что никто не заменит моему мужу стойкий покой, верность и настоящий уют» Эти Машкины мысли так же мало заводили меня, как  лекция по истории искусства – они были для меня чужими. Я от них слишком раздражался, хорошо, что она не всегда замечала. Или, наоборот, плохо? Сквозь зубы я довольно грубо приказал ей:

- Ну, давай, наклоняйся.

Маша поколебалась секунду, но наклонилась вперед и оперлась руками на край раковины. Я зашел членом сзади, и она почувствовала, как мои пальцы разводят ее ягодицы. Она все еще ничего не поняла, моя маленькая, глупая Машка, только удивилась, что конец моего пениса тычется в отверстие заднего прохода.

- Подожди, Лешка, не туда! Я… я не могу…
- А ты кричи на все общежитие, чтобы всем стало ясно, почему твой муж ходит налево…

Мне даже стыдно не было, наоборот, хотелось отодрать Машку  и поднести ей урок на всю оставшуюся жизнь. Я устал воздерживаться, подстраиваться, терпеть ее довольно частое отвращение к сексу. Кажется, она, наконец, это поняла, но только было уже поздно. Я безжалостно всадил свой нехилый, раздирая ее задницу неимоверной болью. Машка стонала от боли, но больше не сопротивлялась, с  каждым ее стоном мой член входил все глубже и резче. Она сделала отчаянную попытку придержать меня руками, но только потеряла равновесие. Я держал ее за бедра, всаживая и выдергивая свой пенис, не выпуская ее, и отчаянно шептал: «Ты будешь наказана, наказана за то, что до сих пор не научилась удержать меня дома, или, по крайней мере, не орать на весь мир о том, что сексуальное удовлетворение твоего мужа – грубое ****ство, это понятно?…»

Не знаю, что там ей было понятно, но больно точно было, трудно представить, как, обычно сдержанная в сексе и брезгливая Маша, на этот раз терпела почти без звука. Разве только слабо стонала, от ее боли и стона я заводился еще больше, я уже почти кончал! Феноменально, насиловать собственную жену мне еще не доводилось ни разу в жизни. Да и, честно говоря, подобные эксперименты мне раньше тоже никогда не приходили в голову. Трезво думать я не мог, через несколько минут, я уже ощутил быстрые содрогания пениса и почти сразу извлек член из ануса жены. Машка неподвижно стояла с закрытыми глазами, когда она,  наконец,  смогла выпрямиться и повернуться, я уже помылся и застегивал молнию.

- Скотина…
- Я знаю, Маша, сейчас заслуженно. Прости, но ты меня довела.

Маша устало вздохнула и сделала неопределенный жест рукой:

- Это не я, Леша, должно быть, это Ира…
- При чем же здесь Ирка, родная? Ведь не она же каждый вечер навязывает мне ортодоксальные понятия некоторой сдержанности, если не убогости, черт возьми!
- Нет, конечно, не сомневаюсь, что Ире даже не придет в голову, что ты и ее тоже хочешь. Это просто твоя натура, Торский. Ты не умеешь любить, ты умеешь только брать…

Если бы я только что не отимел Машку в задницу, то, может быть, ударил ее за эти слова.

- Слушай, давай хоть сейчас не будем выяснять отношения и переходить на личности?
Ты ведь тоже в какой-то степени меня заебала!

Но, Машка смотрела на меня спокойно, в ее глазах мелькнула убежденность, я ее не узнавал.

- А, знаешь ли, Торский, мне тебя жалко.
- Жалко?
- Да, жалко.
- Пожалей себя.
- Себя мне тоже жалко, но, по крайней мере, я тебя люблю. Причем, люблю любого, даже тогда, когда ты не больше, чем животное. Ты что же, думаешь, что другой женщине, которая будет нужна тебе, не захочется любви?
- А при чем  здесь любовь, Маша?
- Да потому что, без любви жить очень трудно, Леша.
- Что же ты тогда бегаешь за мной по пятам, если уверена, что я полюбить кого-нибудь просто не в состоянии? Ведь не только меня – всех  достала своей ревностью!
- Это не просто ревность – это любовь!
- На хрен нужна такая любовь, которая унижает обоих?

Впрочем, больше мне нечем было крыть. Я прекрасно понимал, что в Машкиных словах есть доля правды. Вот только логики здесь уже было не достаточно, потому что мужская логика такой ***ни объяснить не сможет. Какая любовь, я только что отодрал ее в задницу,  я сделал это достаточно сильно и жестоко, чтобы, наконец, она могла усомниться в этой самой любви. Ну, почему, почему у баб всегда так сложно все получается, как только они заморачиваются на этом понятии - любовь: она – меня, я – другую, а та – другая, которой ближе и естественнее почувствовать меня – сходит с ума и любит еще кого-то третьего. Того, кто даже и любви ее не достоин, потому что вообще она ему не ради удовольствия, как мне, а просто он принимает в себя уже давно прошедшую молодость.

Все! На сегодня я сказал себе: «Хватит!» Невозможно разобраться  во всей этой  хренотени, даже если у меня достанет сил перетрахать все, что шевелится, я все равно ни себя лично, ни кого другого, ни в чем не смогу убедить. Мы с Машкой вроде как даже и помирились, привели себя в порядок, забрали в коридоре Иришу и просто поехали домой.
Одно только понимаю четко, даже если придерживаться чисто мужской логики, то о любви и сексе по отдельности рассуждать весьма противно, получится как у нас с Машкой в туалете – не любовь, даже не секс, а что же тогда? В том-то и дело, что даже со всей своей мужской логикой, я точно не знаю…