Единство

  Голуби клевали хлеб на жестяном подоконнике. Мерная дробь их клювов клонила в сон - будто тяжелые дождевые капли барабанят о жесть. Казалось, утро будет спокойным и он, умиротворенный, взялся дописывать начатое произведение. Слова потекли сами собой, цепляясь друг за друга и уже другие теснились в голове, готовясь к появлению на бумаге, как все оборвал отчаянный визг.
  Должно быть, опять какой-то псине из заводской своры наехали на лапу. Поднималось легкое раздражение - опять они, эти собаки, покоя от них нет. Ночью с раздирающим сон лаем, какой слышится только у свор, где каждая шавка чувствует поддержку товарок и, стараясь одна больше другой, стремятся перегавкать друг друга. Они настигают зазевавшихся прохожих и кидаются все разом, заставляя человека истошно кричать. Как только зажигаются окна окрестных домов, они спешат прочь, уже зная, что их ждет ведро холодной воды. Днем они располагаются на тротуаре и злобно рычат на тех, кто осмелится приблизиться к месту их стоянки.
  Меж тем визг не утихал. Из отчаянного он стал трусливо-жалующимся. Свора подняла истошный вой. Он выглянул в окно. Молодой румяный собачник волок шавку, запутавшуюся в сетке по дороге к стоявшему рядом фургону. Свора, оскаля клыки, окружила собачника и наступала со всех сторон. Когда он поворачивался, чтобы взглянуть на нападавшую, псина тут же мчалась в подворотню, откуда потом высовывала морду и продолжала лаять. Собачник зашвырнул животное в клетку, захлопнул дверцу и машина уехала.
  Дописать сегодня уже ничего не удастся. Тоскливо он смотрел в окно. Свора разбежалась по углам, голуби улетели, а в мозгу все раздавался собачий визг, как записанная на застрявшей пластинке ария. Он припонил, как в его городе расправляются с этими злыми бродяжками. Пока машина доедет до свалки, хвостатые заключенные будут мертвы.
  Он прислонился лбом к стеклу. При чем здесь он? Выгляни он в окно, собачник, пожалуй, обложил бы его более чем убедительными словесами и был бы прав - он делал то, за что ему платят. А ночные прохожие не заплатили бы за спасенную псину, которая снова взялась бы за старое, как только пройдет испуг.
  "Интересно, почему люди не умеют так отстаивать друг друга?" - подумал он, водя пальцем по затуманенному стеклу. Где же голуби? Он открыл окно - хлеб на подоконнике еще остался.
  Под окном, в яме с сухими опавшими листьями платана еще остались следы собачьей пирушки. Еще сегодня, после еды, она лежала здесь, уютно свернувшись пушистым кольцом, прикрыв хвостом нос. Он вспомнил, как любил изподтишка кинуть в это колечко порченую картофелину. Они уже доехали до свалки? Наверное, еще нет, но уже он ясно представлял, как все смешалось в отравленной будке. Лапы, хвосты, когти, глаза, как вертятся собаки, ища глоток свежего воздуха. И этот вихрь остановит смерть.
  Где же птицы? Он встал на подоконник и стал рассматривать противоположную крышу - голубей там тоже не было.
  Может дело не в этой собаке? В румяном собачнике? Как можно быть таким молодым и цветущим при своем деле?
  Жадно вдыхая терпкий утренний воздух, он прислонился к раме, подправил ногой накренившуюся жесть подоконника. Сухая корочка упала в собачью яму. Какой осиротелой казалась она ему без того серого грязного комочка. "Страшнее дома с заколоченными окнами только тюрьма".
  Почему он никогда не кидал в эту вечно полуголодную собаченцию корками? Когда ей ничего не перепадало на заводе, она тоскливо смотрела вверх, на его хлеб, который он раскладывал для голубей. И почему он только сейчас вспомнил, что она на него смотрела? А как бы на него посмотрела та женщина, что кричала вчера истошным голосом, отбиваясь от своры?
  Он смотрел вниз, в яму с сухими листьями, она хорошо хранила тепло, шедшее из-под крышки люка. Несчастной собачке было там тепло и хорошо и вот в ее нелегкую жизнь ворвался этот глупый собачник. Как же он все запутал своей старой грязной сеткой! Ничего не разберешь - где конец, где начало и где искать истину. Но ведь линии и те сходятся в угловых узелках!
  Он продрог и и непонятная тоска тянула его сердце к теплой яме. Он наклонился вниз и резина тоски, сокращаясь, немного отпустила. "Сирота, сирота" - мелькнуло в голове.
  Машина подъехала к свалке, сбросила свой груз... Ветер перебирал прядки шерсти на едва теплом собачьем теле...
  Он в последний раз взглянул вниз, протянул руку к яме. Он не хотел больше держаться за излишнюю прямоту оконной рамы...