Рождение мизантропа

    Благодаря тополиному пуху, город запечатлелся в памяти  жарким и грязно-белым, а ещё, если стоять у истоков проспекта Ленина, можно увидеть прозрачную дымку сизо-сиреневого смога, всё остальное смазано, точно кто-то сбил фокусировку…
    Шумно выдохнув на остановке влажную толпу, ветхозаветный троллейбус переводит дух, как ныряльщик после глубокого погружения. Затем раскаленный июньским пеклом исполин заглатывает напирающих друг на друга, лезущих без очереди людей, настолько обезумевших, что сами хотят быть проглоченными. Делает глубокий вдох, вжимая внутрь висящих на поручнях, и ныряет в бесконечный дорожный океан…
    Иллюзорный ветерок, ворвавшись в открытые форточки, задыхается от недостатка кислорода и никнет. Плотно стиснутый, вижу как на затылке соседа выступают сочные капли и воротник темнеет, соприкасаясь с золотистой кожей…
    Ну и жара! Все, от юниц до слегка перезрелых женщин, влезли в мини-юбки и легкие блузки-маечки.  Слева созерцаю как мокрое, ползущее от шеи вниз пятно привлекательно обнажает не по возрасту огромные соски. Опус-каю глаза долу  и делаю вывод, что сидящая справа женщина – явно кормящая мать: у обтянутых влажной тканью наверший грудей вьются привлеченные сладковатым запахом назойливые мухи. Но от этих картин не лопается в животе горячий шар желания. Перегретый мозг лишь фиксирует любопытные мелочи.
Когда, в очередной раз, при трогании с места рука соскальзывает с поручня, и я наваливаюсь на молодого человека, нежно прижавшего к себе тубус с чертежами, он уже не ворчит, смирившись с неизбежным…
     Чуть дальше по салону стало на удивление просторно. Только что заскочивший субъект лет двадцати пяти навалился плечом на створки средних дверей и четко определил границы своих  владений устойчивым запахом перегара. Он, пригорюнившись, внимательно изучает грязные разводы на ок-нах, чувствуя общую укоризну…
Неожиданно лицо его проясняется, и, приблизив губы парень мощно выдыхает на стекло. Оно запотевает – почти круглое пятно переливается всеми цветами радуги. Обернувшись к салону, он расцветает застенчивой улыбкой (с такой улыбкой дети просят взрослых принять участие в игре), и, отравляя без того спёртый воздух, безответно повисает фраза: "Вот Это – называется выхлоп!". Улыбаюсь (сивушные масла, однако!), но, поймав на себе недоумевающе-подозрительные взгляды, поспешно прячу смех в уголках губ. Бедолага, вконец придавленный молчаливым презрением, выходит на первой же остановке… 
В салоне становится ещё жарче. Осеняет мысль, что солнце не может так испепелять, и я, закрыв глаза, начинаю вычислять причину. И нахожу. Там, за туманной завесой близорукого хрусталика, на глазном дне прячется загнанное ОДИНОЧЕСТВО. Внимательно вглядываюсь в окружающих, но в большинстве лиц читается только ДОСАДА НА БЛИЖНЕГО СВОЕГО.
Шипящий и хрипящий голосом водителя динамик, объявляющий очередную остановку, воспринимается как всеизбавляющий Глас Божий. Мне дальше, но я выхожу…
Господи, как же счастлив был Иона!