Реальность снов

  Возможно все, что с ней происходило, было задумано и осуществлено каким-то сверхумным разумом, причем с очень жестокой сущностью. Ведь невозможно одному человеку испытать столько совершенно уничтожающих психику событий. Иногда ей казалось, что все это сон и сейчас он закончится, и все будет как прежде: улыбаться все будут искренне и как-то особенно нежно, любовь снова будет с привкусом клубничного бабушкинового варенья, а в лужах снова ежеминутно будет растворяться солнце, небо и серовато прекрасные силуэты прохожих. Она снова и снова закрывала глаза и очень долго не открывала. Капризно, с предвкушением ждала перемены, и каждый раз убеждалась, что ничего не изменилось: та же фальшь, граничащая с тонким издевательством, та же безмерная жестокость самых близких людей на свете, те же безликие тени любимых когда-то вещей.
   Становилось больно. Боль зарождалась в самой середине, она очень быстро росла, питаясь неуверенностью, безысходностью, нелюбовью, проглатывала всю душу по частицам, проникала во все самые маленькие и оттого беззащитные клетки; цепляясь за каждый выступ, боль пробиралась к разуму. Вот тогда становилось действительно больно. Все вокруг приобретало розовато-желтый оттенок, слышался шум волн, и очень хотелось жить.
   Преодолевая эту бесчувственную тварь, снова возвращалась в свои сны. Медленно, наслаждаясь каждым мгновением, текла по водной глади жизни. Иногда останавливаясь в устьях этой реки, чтобы испить приторно-вязкую воду жизни.
   Она понимала одно, если не открывать глаза, то все в мире идеально, как должно быть. Но она еще понимала, что это только ее мир, только для нее. Ненавидела каждого кто пытался хоть как то задеть ее рай. Понимая, что ненависть ужасна, уходила первой, всегда оставляя ландышевый аромат.
   Это возникло очень естественно – ландыши стали ее символом. Нежные, белые, невинные, прекрасные цветы терпели боль от презрения людей, позволяли топтать, срывать, убивать только ради того, чтобы увидеть раз в году далекое, теплое солнце; дотронуться взглядом до холодно презрительной луны; чтобы полюбить этот мир и снова умереть, оставив лишь аромат… аромат надежды.
   Она очень любила воздух, любила вдыхать слишком резко, как будто в последний раз и задерживала его на долгое мгновение, чтобы всем существом почувствовать себя с ним единым целым. Легкий выдох обжигал, казалось, что он должен остаться в ней. Она очень любила дышать…
   Ее улыбка напоминала весну. Почему то сразу вспоминались проталины, ручьи, олицетворяющие зимние слезы; оживающие деревья, грязные серые, но все равно прекрасные; становились заметны призывные взгляды, ждущие любви; и конечно сразу очень хотелось послушать как воркуют голуби.
   Голуби были для нее вестником перемен, которых наверное и не будет, но которые она всегда ждала. Она могла часами наблюдать как они нежно и совсем беспечно существуют в своем мире. Она так хотела быть с ними. И если бы кто-нибудь захотел нарисовать ее, он должен был нарисовать голубку, овеянную ландышевым ароматом.
Она вся была создана для любви.
Для каждого, кто любил ее она была птицей, свободной, сильной, нежной и слабой. Ее не выдерживали, любили и бросали. Она улетала как голубка, легко взмахнув крылом, как будто расправив спину, бросив на прощание лишь гордый взгляд. Никто из них никогда не видел ее слезы, упавшей на теплую реальную землю, растворившуюся и забытую ею самой. Она не жалела, никогда. Никогда не вспоминала и не ждала.
   Лишь однажды вспомнила. Это было очень давно, чтобы вспомнить когда. Он поразил ее тогда своим взглядом: как будто бы в глазах растворились безумная усталость от жизни и ночное небо, усеянное звездами. Она улетела от него первая, испугавшись близости.
   Опять захотелось открыть глаза и от этого становилось больно. В горле застывал зарождавшийся крик, видимо почувствовав опасность вне ее. В этот момент очень захотелось коньяка. Она очень явственно ощутила этот поток как будто бы живой влаги - ласково вливается, неся тепло родственной души и приятной неги и вдруг чувствуешь легкое, горячее покалывание, которое спускается ниже, ниже, напоминая мужские ласки, от которых хочется забыться…