За день до конца света

Ира смотрела в окно. На улице было нестерпимо тихо и пусто. Люди жались по домам. За день до конца света никому не хотелось видеть чужих глаз, в которых стояли растерянность и боль. И обида – общая; одна на всех.
Тот день, семнадцать лет назад, Ира отчетливо помнила. По радио впервые объявили об очередном астероиде, несущемся прямо на Землю. Ира и еще несколько миллиардов Землян не придали этому никакого значения. И только у нескольких людей на всей планете мутно заныло сердце. Потому что они знали, что это правда. Потому что они сами обнаружили этот бесформенный осколок чужого мира, летящего со своей страшной миссией неизвестно откуда. Надежды не было.
Правительства стран скрывали о грядущей катастрофе так долго, как только могли. А до гибели Земли оставалось уже меньше года. Когда люди узнали, что их ждет, вслед за тупым недоверием пришла ярость. Не безумная слепая ярость, не знающая преград, а тихая и ядовитая.
Волна беспорядков поднялась было, но быстро схлынула. Люди не хотели помнить о том, что их лишили будущего. Не хотели думать о том, что их ждет. Они с лихорадочным энтузиазмом цеплялись за повседневность и друг за друга. Никогда за всю историю Земли на ней не жили такие приветливые, добрые, милосердные и несчастные люди.
Ира оглянулась на часы. «Завтра в это же время меня не будет». Завтра в это же время, через неделю в это же время, через месяц в это же время. Всю жизнь Ира прожила бок о бок с этими фразами. Так она приближала желанные события, еле-еле ползущие по календарю («Через неделю в это же время я буду плескаться на море!»), и отодвигала назад неприятные моменты, упрямо застревающие в ее жизни («Через два дня в  это же время я сдам этот чертов экзамен!»).
И вот завтра ее не будет. Мысли о смерти у любого перемешаны с мыслями, о том, что останутся жить другие люди. Одни будут помнить умершего, другие быстро забудут о нем. Но и тех и других так несоизмеримо мало, по сравнению с людьми, которые просто не знали о существовании этого человека. Людьми, которые будут жить, плодиться,  умирать, уступая свое место новым поколениям.
Как малодушно, оказывается, человек боялся смерти, зная, что его место займут его дети. Умирать же, зная, что с тобой умрет вся планета, оказалось в миллион раз страшнее.
Ира всматривалась в деревья, переводила взгляд на дома, опять отходила от окна и садилась на диван, засыпанный фотографиями. «Ничего не будет. Ни меня – ничего». Природный человеческий эгоизм оказался поражен в самую сердцевину.
Выйдя из своей комнаты, Ира зашла в детскую, где тихо и радостно возился ее шестилетний сын, наконец-то, сумевший стянуть запретный отцовский пистолет, купленный им недавно на черный день.