Она нашла его в субботу ближе к полуночи, рядом с диваном. Разбитые черные часы в разлитом виски…Он был еще жив.
***
Утро. Шесть часов. Суббота.
Солнце сквозь занавески, зеленый бумажный шелест за окном. Тишина цвета полуденного сна ребенка. На столе торопливые механические часы. Альберт помнит их негромкое летоисчисление ровно столько, сколько помнит себя самого: на ветхом зеленом стуле перед детской кроватью, среди школьных тетрадей, позже - самиздатовских книг, на учебнике итальянской грамматики, среди груды исписанных бумаг, окурков, карандашей, фотографий, между бутылками – наполовину полными и полупустыми.
«Это - навсегда», - думает Альберт, машинально рассматривая гранатового комара на потолке, рукой касаясь тонкого пульсирующего запястья. Она лежит рядом – скалолаз, застывший в момент подъема. Нога обнаружила удобный выступ на простыне - осталось только подтянуться на руках. Мальчишеская стрижка, полуоткрытый рот, выцветшие длинные ресницы, ровное дыхание. В ретушированной солнцетенью ямке незагорелой шеи, где сходятся выразительные ключицы, затаился крошечный серебряный иероглиф.
Альберт не верит в сильные чувства. Насмешливый циник и мнительный однолюб, он давно определил для себя, что влюбленность есть ни что иное, как набор химических реакций и нервных импульсов. Ясно, как день. Психическое расстройство. Патология.
Тогда, много лет назад, он, влюбленный до судорог в смешливую девчонку с глазами беспокойной птицы, пять дней не выходил на улицу, боясь пропустить ее звонок. Забывая о пище и сне, он, в конечном итоге, был сражен, откуда-то образовавшимся в асфальтоплавильном июле, воспалением легких. Она так и не позвонила.
«Психосоматика!»- скучно констатировал знакомый психиатр Альберта, Никитич.
«Короче, когда из головы выкинешь - пройдет само, а пока витаминчики там, гуляй перед сном, овощи-фрукты потребляй. Что за бред, Берт, ты чё, себе бабу найти не можешь на ночь?! » - искренне не понимал, обрюзгший от ежедневной разделенной любви, Никитич.
Долго еще Альберт просыпался ночами. Темнота отравляла его одним и тем же сном: он видел ее руки, тянулся к ним, хватал ладони, но они отрывались и рассыпались пеплом, он пытался удержать ее за запястья и локти, но они разламывались на куски и хлопья, они летели в, звенящую ветром и эхом, пропасть под его ногами. И он, он падал вслед за ее руками в холодную темноту. Просыпался и снова падал.
Со временем всё прошло. Тогда Альберт и решил, что чувства – это вредно. И больше не любил.
Как она оказалась в субботнее утро неделю назад в его постели, он вспомнить не мог. Еще более странным казалось ему собственное чувство, что так было всегда - худощавые загорелые руки, обнимающие подушку и этот абрикосовый пушок щек, подсвеченный лимонным утренним солнцем. Фруктовый коктейль. По-другому уже просто не может быть. Страшно ли это или томительно сладко, Альберт не понимал.
Они знакомы семь дней. «Я люблю тебя» - было первое, что она пролепетала ранним утром второго дня, не открывая слипшихся век. Альберт прикинулся, что спит. Простота и банальность фразы застала его, рафинированного эстета, интеллигента в третьем поколении, невозмутимого педанта, врасплох. По негласному правилу, лет, вот уже десять, ни он, ни его периодически возникающие женщины, не позволяли себе подобных старомодностей. Подобных атавизмов. Это так наивно, это обязывает, это анахронизм, это так затаскано, в конце концов! Это для провинциальных барышень с их нехитрыми идеалами. «Что обычно отвечают на такое?» - вопрошал Альберт, боясь открыть глаза.
Она же повторяла эти слова каждое утро, независимо от того, спал Альберт или нет. Говорила сонным, с хрипотцой, горячим шёпотом, уткнувшись в плечо. И снова засыпала. «Это - навсегда», - прошептала она спящему Альберту накануне вечером.
В субботу в шесть вечера она вышла, чтобы купить апельсинов и яблок. Она говорила, что сочетание оранжевого и зеленого – это начало и вечное продолжение. Она верила в неисчерпаемость. Она и сама казалась Альберту бездонной, когда он не мог нащупать кончиками пальцев ног дна её покоя во сне. Он не мог видеть, даже в очках, горизонт ее безмолвной безмятежной уверенности в счастливом предназначении завтрашнего дня. Она была безбрежна каждый раз, когда он боялся открыть глаза, понимая, что он навсегда вошел в эту воду.
В восемь часов Альберт курил, близоруко всматриваясь из окна в зелено-закатное месиво города. Где-то внутри холодно капал незакрученный кран тревоги. Он налил в стакан виски. Лёд? К черту лед! Он чувствовал маленькую сквозную черную дырочку внутри себя. Звук пустого стакана о стол – краткий, завершенный, отчаянный, утвердительный.
Девять тридцать. Тишина стала вязкой и лезла в ноздри и уши. Альберт чувствовал холодный сквозняк внутри, пылевую бурю внутри черной, разросшейся дыры. Его знобило, перед глазами появлялось то мешкоподобное лицо Никитича, то Её лицо. Он забыл, забыл, какое у нее лицо! Он ведь всегда закрывал глаза! Она, кажется, шатенка или блондинка… Он, не помнил. Не мог вспомнить цвет ее глаз. Кажется карие, с желтыми брызгами. Янтарные глаза…серые, голубые, зеленые? Альберт не мог остановить тошнотворное кружение глаз, шлепающих губ Никитича, оранжевых яблок и зеленых апельсинов.
В одиннадцать ветром звонко открыло окно, вспенив занавески - бумаги, денежные купюры, её рисунки разлетелись по комнате. Дождь задолбил по ржавому карнизу.
Её не было. Альберт сидел на полу, опершись спиной о стол.
«La morte e l’amore. La muerte es el amor. Elle ne m"aime plus», - проносилось в голове Альберта на разных языках.Неисчерпаемость исчерпаема, бесконечность конечна, безбрежности не существует. Она пролетала перед ним птицей, заглядывала в мутные глаза, она смеялась и смущенно краснела, она протягивала к нему руки…или крылья…Он протягивал к ней в ответ, но в ладонях оставался только пух, перья и пепел.
Стакан, белая пыль в виски, отсутствие.
Когда Альберт взглянул на часы, он увидел, что секундная стрелка движется в обратную сторону. Он понял, что всё кончено. Он схватил часы и швырнул их об пол. Они жалобно звякнули внутренностями и затихли. Альберт упал рядом, грузно, со всей высоты уже не действующих ног. Он снова увидел руки, протянутые к нему, он шагнул в черную пустоту.
Она вошла, тихо открыв дверь, пропуская впереди себя большую сумку. Сумку с вещами.
Он лежал рядом с диваном, разбитые черные часы тикали в разлитом виски. Она склонилась над ним - пустынные губы, полуоткрытые глаза, стиснутые в спазме пальцы рук, все перепачканные пеплом.
«Это - навсегда», - прошептала она.
Он был еще жив.
Это - навсегда
© Copyright: Дина Митова, 2002
Свидетельство о публикации №202080600017
Свидетельство о публикации №202080600017
Рецензии
Рецензия на «Это навсегда» Дины Митовой.
По большому счету, задача рецензента состоит не только в том, чтобы вынести оценку, сколь в том, чтобы мотивированно объяснить таковую. Понравилось - не понравилось, зацепило – не тронуло, хорошо – плохо. Как быть? Где критерий? Есть ли объективные показатели, или все – сплошь суждения вкуса? Может ли читатель сам, не прибегая к помощи предыдущих авторитетных рецензентов разобраться в достоинствах и недостатках текста?
Прочитав короткий рассказ Дины Митовой захотелось понять, как текст устроен, как автор добился того, что читатели (большинство читателей) пропустив его через внутренние цензорские фильтры, позволили себе сопереживать и сострадать героям рассказа, и отдавшись на волю чувств, которые затронул автор, приняли текст и поверили в него.
Разобрать данный текст – не праздное желание. Подобный урок позволит выяснить, как удается автору найти ключ к струнам читательской души, как нужно писать самому; рассмотрев структуру текста, композицию, используемые приемы, позволит научиться на таком примере. Представляется, что это будет интересно любому начинающему литератору.
Пусть Дина Митова простит нам этот эксперимент, который мы проводим без ее одобрения. В качестве оправдания укажем только на то, что здесь представлен рассказ, необычайно удобный для подобного рода исследований, текст небольшой, с простой сюжетной линией, с очень небольшим количеством действующих персонажей. Несмотря на кажущуюся простоту, рассказ захватывает полностью, и не отпуская до самого конца, оставляет читателя наедине с собой, со своим глубочайшим внутренним одиночеством.
Итак, приступим.
I. «--------------------------------------------------------------------------------
Она нашла его в субботу ближе к полуночи, рядом с диваном. Разбитые черные часы в разлитом виски…Он был еще жив.
***»
Подобный ход позволяет автору а) заинтриговать читателя: найден некто, лежащий рядом с разбитыми часами и разлитым виски, найденный был еще жив, б) задать пространственное направления движения текста: диван – квартира – виски (атрибут, позволяющий ориентировать читателя относительно социального и культурного статуса героя); в) задать временной вектор: суббота, ближе к полуночи; г) создать дихотомичность ситуации фразой, что герой «еще был жив». С одной стороны – герой однозначно умрет, об этом говорит формулировка предложения, с другой стороны читателю дана призрачная, несбыточная надежда, вкрапленная в такую вот конструкцию: «Он был еще жив».
II. Если рассматривать движение читателя по тексту как переход от одних ключевых знаков к другим – движение по «маячкам», (информемам, информационным единицам), и попробовать выстроить их, то вырисовывается несколько схем; зачастую они зависят от скорости прочтения текста. Скорость восприятия текста читателем, по всей видимости, и задает ту волну, которая обеспечивает понимание чаяний автора, настроившись на которую, читатель может сказать: да, зацепило, да я понял и принял все, это именно то, что я хотел и желал прочитать. Как часто мы не замечаем хороший текст только потому, что не было должного настроя для восприятия текста.
Употребление тех именно ключевых знаков, которые читатель желает увидеть в произведении, и приводит к наиболее оптимальному результату. В этом случае внешний язык на бумаге (на мониторе) совпадает с нашим внутренним языком. Так, в беседе с приятным для нас собеседником мы говорим: «Это именно то, что я и хотел сказать. Понимаю его с полуслова».
Вот пример схемы, которая выявилась при первом, беглом прочтении рассказа.
1. Диван, часы, разлитое, еще жив, шелест за окном, воспоминание Альберта, итальянское, окурки, карандаши, фотографии, гранатовый комар, выступ на простыне, стрижка, выцветшие ресницы, загорелая шея, ключица, прежнее время, воспаление легких, психиатр, обрюзгший Никитич, асфальтоплавильный, ее руки, «руки, обнимающие подушку», пушок, коктейль, «семь дней», рафинированный эстет, старомодностей, «это навсегда», шесть вечера, оранжевого и зеленого, восемь, закурил, девять тридцать, виски, дырка, тишина, дыра, глаза, губы, одиннадцать, ветром, птицей, часы, сумку с вещами.
Первое прочтение выхватило, вычленило сюжет; помогло перечисление предметов, характеризующих героя, задержало внимание – они служат для описания Альберта, далее – видим характеристика героини в наброске спящей, далее – Альберт не верит в чувства, необычайно тонко, болезненно воспринимает окружающий мир, отсутствие ответного чувства у девушки приводит к тяжелой душевной травме, серьезность отношений переживается настолько остро, что, не в силах выдержать ожидание прихода любимого человека, Альберт не выдерживает.
Первое восприятие приходит почти интуитивно. Взгляд, проходя по информемам, «дотягивает», достраивает образы. Тут необходимо, чтобы читатель не спотыкнулся, не остановился в недоумении, не почувствовал фальши, не изменил скорости движения по ключевым знакам. Когда скорость восприятия остается неизменной, говорят обычно: «прочел на одном дыхании».
Автору это превосходно удалось. Каким же образом? Перечитаем еще раз.
III. Структурно рассказ делится на несколько частей.
1. Предуведомление, которое явится окончанием данного рассказа. Таким образом, круг замкнется, соединив начало и конец текста.
Действие происходит в прошедшем времени.
2. Следующая часть рассказа – утро субботы, шесть часов. Герой, характеристику которого мы видим в результате созданной конструкции: идет перечисление предметов, которыми пользовался автор, наблюдая за ходом часов в -) комнате, во -) времени, рассматривает лежащую на кровати девушку. Автор очень умело соединил: а) временную и б) пространственную линии текста, кроме того, такой хронотоп позволил охарактеризовать героя, легко касаясь текста и не перегружая его излишествами. Характеристика героя представлена точкой зрения автора, характеристика героини – точкой зрения героя. Фраза: «Это навсегда» сообщает статичность данной части текста. Эта часть – тело рассказа, в которое скоро будут вкраплены воспоминания героя, позволяющие, с одной стороны, а) объяснить тонкую натуру Альберта, с другой – б) создать напряженность сюжетной линии.
Переход между второй и третьей частью оформлен отдельным абзацем. Он играет роль связующего звена – а) показывает суждение героя по поводу его псевдо-отношения к чувствам («психическое расстройство», «патология»), б) объясняет, почему автор углубляется в прошлое.
На этом заканчивается употребление автором настоящего времени в рассказе.
Далее – все в прошедшем времени.
3. Третья часть. Часть воспоминаний. Тревожная, прежде всего потому, что в ней говорится о несчастной любви героя в прошлом, и о том, какой болезненный отпечаток безответная любовь наложила на Альберта. В тексте появляется еще два действующих лица – анонимная девочка из прошлого – объект неразделенной любви и психиатр Никитич. Позиция Никитича – общепринятое, обывательски равнодушное отношение к чувствам. Он полагает, что подобные переживания – излишне, ибо такое восприятие мира создает серьезные проблемы. Однако Альберт не может забыть первую любовь, часто видит тревожные сны, и девушку – предмет несбывшейся любви.
Снова связка, где герой подтверждает свое прежнее псевдо-мнение – любовь излишество, ее нет в природе. Конечно же, он думает иначе, но так – легче жить, так легче переносить свое одиночество.
4. Четвертая часть. Рассказывающая о зарождении новой любви Альберта. Автор опускает обстоятельства встречи героя и героини. Это, в данном случае – неважно. Автор не разменивается, не уводит читателя в сторону. Героиня появляется в субботу, что очень характерно. Трижды в рассказе упоминается этот день недели, создавая странную игру для читателя, в субботу они встретились, в субботу она ушла, в субботу она застала его еще живым. Четвертая часть «тела» рассказа более рельефно проявляет движение текста, читатель, вслед за произведением и за героем следует в поисках нового чувства. «Я люблю тебя» - говорит героиня, и Альберт, боясь обмануться, гонит прочь веру в чудо. Легкими мазками автор дает еще одну характеристику героя. Точка зрения – снова авторская.
Далее – вновь связка. Связка, закрепляющая уверенность читателя в истинности чувства героя. Авторский ход, позволяющий создать ситуацию, максимально болезненную для читателя: чем крепче чувство, тем больнее разлука.
5. Пятая часть ускоряет движение рассказа. Пробегая глазами текст, читатель пытается приблизить развязку. Словно забыто начало – «он был еще жив». Отсчет идет на часы: шесть, восемь, девять тридцать (автор вводит минуты), наконец – одиннадцать (без минут). Размытость последней цифры характеризует Альберта – его состояние, прежде всего – душевное. Внутренняя дыра – тишина. Разрастающаяся боязнь потери любимого человека принимает размеры фобии – Альберт не может вспомнить черт близкого человека.
6. Шестая часть. Одиннадцать. Нет необходимости в уточнении минут, все безразлично, словно чувствуя героя, часы принялись двигаться в обратную сторону. Такое движение позволяет автору показать предельное напряжение Альберта – время настолько устало быть подгоняемо героем, что, остановившись, начало обратный отсчет.
Состояние героя – предельное, это умело и тонко выписано автором. Натянутая струна готова лопнуть. Характерные «маячки» - «безбрежность», «бездонность», «бесконечность», «неисчерпаемость» создают картину невыносимости ожидания.
Часы - как параллель жизни Альберта. Во второй части автор запустил хронотоп героя, оттолкнувшись именно от часов, поэтому жест, когда герой разбивает часы – символичен. Разбитые часы – разбитая жизнь. Автор сделал это очень тонко – намек прозрачен и едва уловим.
7. Седьмая часть. Лучше бы героиня не приходила, подтверждаются самые мрачные предчувствия читателя – столь тягостно неприятие фатального стечения обстоятельств. Фразы просты и безыскусны. Она пришла навсегда, принесла вещи, а он – «он был еще жив».
IV. Как автор заставил читателя сострадать и сопереживать героям своего рассказа?
1. Контрастностью. Оттенив темное, высветлив светлое. Так, как создается истинно художественное произведение – утрируя ситуацию, нагнетая ее, наделяя такими атрибутами, которые в жизни, скорее всего, никогда не встретятся в таком виде, но, без которых текст, лишенный этого неправдоподобия, превратится в штампованный сиюминутный слепок, в фантик, в фотографию, вместо того, чтобы быть художественным полотном. Чуть-чуть сверх, немножечко слишком должно быть непременно. Наличие невозможности происходящего в тексте – обязательный атрибут истинного произведения искусства. Шинель, Мертвые души, Преступление и наказание, Вечный муж, Процесс, Замок, Сто лет одиночества – типичные примеры утрированного видения мира. Очевидно, что человек вряд ли в подобной ситуации умрет, не дождавшись любимую (точнее – не дождавшись того чуда, в которое он перестал уже верить), мучаясь несколько часов, не перенеся этого ожидания.
2. Соразмерностью. Прежде всего, Дина Митова употребляет минимум средств. Художник Валентин Серов делал наброски следующим образом: он рисовал на последней странице блокнота, переворачивал лист, накладывая его сверху рисунка и, удаляя ненужное на листе, воспроизводил набросок, только уже более четкими, точными движениями. Автор рассказа удалил все ненужное, все лишнее, все постороннее, все, что может увести в сторону читателя.
3. Беспристрастностью. Нигде в тексте вы не найдете оценки происходящего. Автор умело лишил текст собственного присутствия. Он стоит за «телом» рассказа, мы его не видим, его нет в кадре. Такое поведение спасет автора в том случае, если кто-то попытается обвинить его в предвзятости оценок. Любое суждение автора можно трактовать по-разному – нет суждения – нет и авторской ответственности. Автор умело использует намеки. Очень тактично, очень сдержанно. Увидел читатель – хорошо, не заметил – найдет в другом месте.
4. Построением сюжета, в котором присутствует фатальная случайность, трагическое стечение обстоятельств. Наличие этой составляющей позволяет автору играть на струне читательской души, и вместе с тем вводит дидактическую нотку в текст: Читатель, будь внимательнее, будь милосерднее, будь добрее к близким и окружающим. Их внутреннее душевное состояние может быть более тонким и хрупким, нежели твое.
V. Лейтмотив рассказа – ожидание. А) Ожидание временное – ожидание конкретного человека, и б) ожидание вневременное – ожидание любви. Этим наполнено все печальное «тело» рассказа. Читатель, заинтригованный сюжетом, банально ждет: придет - не придет, причем Дина Митова честно предупредила в начале: придет, но…
Читатель, пренебрегающий разгаданным сюжетом, ждет любви, как таковой.
Внятного решения нет ни в первом случае, ни во втором – любовь пришла, пришла ли? Плюс или минус? Героиня пришла, пришла ли? Плюс или минус? Читателю дано право выбора самому расставить знаки. Еще один пример авторской беспристрастности.
Вот это тягостное ожидание и рождает безумное стремление читателя помочь герою. А трагическая фатальная концовка намерена размыта нечетким окончанием: «он был еще жив».
Утонченный образ любви, как непонятного состояния между жизнью и смертью, куртуазный образ любви, характерный для многих цивилизаций и культур, из века в век двигающий человеческий дух...
[Я не жив, ибо ты удаляешься, о изысканный образ, но я не мертв. О печаль! Такое существование доводит до небытия!] Селим I.
Поночевный Игорь 01.03.2003 21:03 • Заявить о нарушении
По большому счету, задача рецензента состоит не только в том, чтобы вынести оценку, сколь в том, чтобы мотивированно объяснить таковую. Понравилось - не понравилось, зацепило – не тронуло, хорошо – плохо. Как быть? Где критерий? Есть ли объективные показатели, или все – сплошь суждения вкуса? Может ли читатель сам, не прибегая к помощи предыдущих авторитетных рецензентов разобраться в достоинствах и недостатках текста?
Прочитав короткий рассказ Дины Митовой захотелось понять, как текст устроен, как автор добился того, что читатели (большинство читателей) пропустив его через внутренние цензорские фильтры, позволили себе сопереживать и сострадать героям рассказа, и отдавшись на волю чувств, которые затронул автор, приняли текст и поверили в него.
Разобрать данный текст – не праздное желание. Подобный урок позволит выяснить, как удается автору найти ключ к струнам читательской души, как нужно писать самому; рассмотрев структуру текста, композицию, используемые приемы, позволит научиться на таком примере. Представляется, что это будет интересно любому начинающему литератору.
Пусть Дина Митова простит нам этот эксперимент, который мы проводим без ее одобрения. В качестве оправдания укажем только на то, что здесь представлен рассказ, необычайно удобный для подобного рода исследований, текст небольшой, с простой сюжетной линией, с очень небольшим количеством действующих персонажей. Несмотря на кажущуюся простоту, рассказ захватывает полностью, и не отпуская до самого конца, оставляет читателя наедине с собой, со своим глубочайшим внутренним одиночеством.
Итак, приступим.
I. «--------------------------------------------------------------------------------
Она нашла его в субботу ближе к полуночи, рядом с диваном. Разбитые черные часы в разлитом виски…Он был еще жив.
***»
Подобный ход позволяет автору а) заинтриговать читателя: найден некто, лежащий рядом с разбитыми часами и разлитым виски, найденный был еще жив, б) задать пространственное направления движения текста: диван – квартира – виски (атрибут, позволяющий ориентировать читателя относительно социального и культурного статуса героя); в) задать временной вектор: суббота, ближе к полуночи; г) создать дихотомичность ситуации фразой, что герой «еще был жив». С одной стороны – герой однозначно умрет, об этом говорит формулировка предложения, с другой стороны читателю дана призрачная, несбыточная надежда, вкрапленная в такую вот конструкцию: «Он был еще жив».
II. Если рассматривать движение читателя по тексту как переход от одних ключевых знаков к другим – движение по «маячкам», (информемам, информационным единицам), и попробовать выстроить их, то вырисовывается несколько схем; зачастую они зависят от скорости прочтения текста. Скорость восприятия текста читателем, по всей видимости, и задает ту волну, которая обеспечивает понимание чаяний автора, настроившись на которую, читатель может сказать: да, зацепило, да я понял и принял все, это именно то, что я хотел и желал прочитать. Как часто мы не замечаем хороший текст только потому, что не было должного настроя для восприятия текста.
Употребление тех именно ключевых знаков, которые читатель желает увидеть в произведении, и приводит к наиболее оптимальному результату. В этом случае внешний язык на бумаге (на мониторе) совпадает с нашим внутренним языком. Так, в беседе с приятным для нас собеседником мы говорим: «Это именно то, что я и хотел сказать. Понимаю его с полуслова».
Вот пример схемы, которая выявилась при первом, беглом прочтении рассказа.
1. Диван, часы, разлитое, еще жив, шелест за окном, воспоминание Альберта, итальянское, окурки, карандаши, фотографии, гранатовый комар, выступ на простыне, стрижка, выцветшие ресницы, загорелая шея, ключица, прежнее время, воспаление легких, психиатр, обрюзгший Никитич, асфальтоплавильный, ее руки, «руки, обнимающие подушку», пушок, коктейль, «семь дней», рафинированный эстет, старомодностей, «это навсегда», шесть вечера, оранжевого и зеленого, восемь, закурил, девять тридцать, виски, дырка, тишина, дыра, глаза, губы, одиннадцать, ветром, птицей, часы, сумку с вещами.
Первое прочтение выхватило, вычленило сюжет; помогло перечисление предметов, характеризующих героя, задержало внимание – они служат для описания Альберта, далее – видим характеристика героини в наброске спящей, далее – Альберт не верит в чувства, необычайно тонко, болезненно воспринимает окружающий мир, отсутствие ответного чувства у девушки приводит к тяжелой душевной травме, серьезность отношений переживается настолько остро, что, не в силах выдержать ожидание прихода любимого человека, Альберт не выдерживает.
Первое восприятие приходит почти интуитивно. Взгляд, проходя по информемам, «дотягивает», достраивает образы. Тут необходимо, чтобы читатель не спотыкнулся, не остановился в недоумении, не почувствовал фальши, не изменил скорости движения по ключевым знакам. Когда скорость восприятия остается неизменной, говорят обычно: «прочел на одном дыхании».
Автору это превосходно удалось. Каким же образом? Перечитаем еще раз.
III. Структурно рассказ делится на несколько частей.
1. Предуведомление, которое явится окончанием данного рассказа. Таким образом, круг замкнется, соединив начало и конец текста.
Действие происходит в прошедшем времени.
2. Следующая часть рассказа – утро субботы, шесть часов. Герой, характеристику которого мы видим в результате созданной конструкции: идет перечисление предметов, которыми пользовался автор, наблюдая за ходом часов в -) комнате, во -) времени, рассматривает лежащую на кровати девушку. Автор очень умело соединил: а) временную и б) пространственную линии текста, кроме того, такой хронотоп позволил охарактеризовать героя, легко касаясь текста и не перегружая его излишествами. Характеристика героя представлена точкой зрения автора, характеристика героини – точкой зрения героя. Фраза: «Это навсегда» сообщает статичность данной части текста. Эта часть – тело рассказа, в которое скоро будут вкраплены воспоминания героя, позволяющие, с одной стороны, а) объяснить тонкую натуру Альберта, с другой – б) создать напряженность сюжетной линии.
Переход между второй и третьей частью оформлен отдельным абзацем. Он играет роль связующего звена – а) показывает суждение героя по поводу его псевдо-отношения к чувствам («психическое расстройство», «патология»), б) объясняет, почему автор углубляется в прошлое.
На этом заканчивается употребление автором настоящего времени в рассказе.
Далее – все в прошедшем времени.
3. Третья часть. Часть воспоминаний. Тревожная, прежде всего потому, что в ней говорится о несчастной любви героя в прошлом, и о том, какой болезненный отпечаток безответная любовь наложила на Альберта. В тексте появляется еще два действующих лица – анонимная девочка из прошлого – объект неразделенной любви и психиатр Никитич. Позиция Никитича – общепринятое, обывательски равнодушное отношение к чувствам. Он полагает, что подобные переживания – излишне, ибо такое восприятие мира создает серьезные проблемы. Однако Альберт не может забыть первую любовь, часто видит тревожные сны, и девушку – предмет несбывшейся любви.
Снова связка, где герой подтверждает свое прежнее псевдо-мнение – любовь излишество, ее нет в природе. Конечно же, он думает иначе, но так – легче жить, так легче переносить свое одиночество.
4. Четвертая часть. Рассказывающая о зарождении новой любви Альберта. Автор опускает обстоятельства встречи героя и героини. Это, в данном случае – неважно. Автор не разменивается, не уводит читателя в сторону. Героиня появляется в субботу, что очень характерно. Трижды в рассказе упоминается этот день недели, создавая странную игру для читателя, в субботу они встретились, в субботу она ушла, в субботу она застала его еще живым. Четвертая часть «тела» рассказа более рельефно проявляет движение текста, читатель, вслед за произведением и за героем следует в поисках нового чувства. «Я люблю тебя» - говорит героиня, и Альберт, боясь обмануться, гонит прочь веру в чудо. Легкими мазками автор дает еще одну характеристику героя. Точка зрения – снова авторская.
Далее – вновь связка. Связка, закрепляющая уверенность читателя в истинности чувства героя. Авторский ход, позволяющий создать ситуацию, максимально болезненную для читателя: чем крепче чувство, тем больнее разлука.
5. Пятая часть ускоряет движение рассказа. Пробегая глазами текст, читатель пытается приблизить развязку. Словно забыто начало – «он был еще жив». Отсчет идет на часы: шесть, восемь, девять тридцать (автор вводит минуты), наконец – одиннадцать (без минут). Размытость последней цифры характеризует Альберта – его состояние, прежде всего – душевное. Внутренняя дыра – тишина. Разрастающаяся боязнь потери любимого человека принимает размеры фобии – Альберт не может вспомнить черт близкого человека.
6. Шестая часть. Одиннадцать. Нет необходимости в уточнении минут, все безразлично, словно чувствуя героя, часы принялись двигаться в обратную сторону. Такое движение позволяет автору показать предельное напряжение Альберта – время настолько устало быть подгоняемо героем, что, остановившись, начало обратный отсчет.
Состояние героя – предельное, это умело и тонко выписано автором. Натянутая струна готова лопнуть. Характерные «маячки» - «безбрежность», «бездонность», «бесконечность», «неисчерпаемость» создают картину невыносимости ожидания.
Часы - как параллель жизни Альберта. Во второй части автор запустил хронотоп героя, оттолкнувшись именно от часов, поэтому жест, когда герой разбивает часы – символичен. Разбитые часы – разбитая жизнь. Автор сделал это очень тонко – намек прозрачен и едва уловим.
7. Седьмая часть. Лучше бы героиня не приходила, подтверждаются самые мрачные предчувствия читателя – столь тягостно неприятие фатального стечения обстоятельств. Фразы просты и безыскусны. Она пришла навсегда, принесла вещи, а он – «он был еще жив».
IV. Как автор заставил читателя сострадать и сопереживать героям своего рассказа?
1. Контрастностью. Оттенив темное, высветлив светлое. Так, как создается истинно художественное произведение – утрируя ситуацию, нагнетая ее, наделяя такими атрибутами, которые в жизни, скорее всего, никогда не встретятся в таком виде, но, без которых текст, лишенный этого неправдоподобия, превратится в штампованный сиюминутный слепок, в фантик, в фотографию, вместо того, чтобы быть художественным полотном. Чуть-чуть сверх, немножечко слишком должно быть непременно. Наличие невозможности происходящего в тексте – обязательный атрибут истинного произведения искусства. Шинель, Мертвые души, Преступление и наказание, Вечный муж, Процесс, Замок, Сто лет одиночества – типичные примеры утрированного видения мира. Очевидно, что человек вряд ли в подобной ситуации умрет, не дождавшись любимую (точнее – не дождавшись того чуда, в которое он перестал уже верить), мучаясь несколько часов, не перенеся этого ожидания.
2. Соразмерностью. Прежде всего, Дина Митова употребляет минимум средств. Художник Валентин Серов делал наброски следующим образом: он рисовал на последней странице блокнота, переворачивал лист, накладывая его сверху рисунка и, удаляя ненужное на листе, воспроизводил набросок, только уже более четкими, точными движениями. Автор рассказа удалил все ненужное, все лишнее, все постороннее, все, что может увести в сторону читателя.
3. Беспристрастностью. Нигде в тексте вы не найдете оценки происходящего. Автор умело лишил текст собственного присутствия. Он стоит за «телом» рассказа, мы его не видим, его нет в кадре. Такое поведение спасет автора в том случае, если кто-то попытается обвинить его в предвзятости оценок. Любое суждение автора можно трактовать по-разному – нет суждения – нет и авторской ответственности. Автор умело использует намеки. Очень тактично, очень сдержанно. Увидел читатель – хорошо, не заметил – найдет в другом месте.
4. Построением сюжета, в котором присутствует фатальная случайность, трагическое стечение обстоятельств. Наличие этой составляющей позволяет автору играть на струне читательской души, и вместе с тем вводит дидактическую нотку в текст: Читатель, будь внимательнее, будь милосерднее, будь добрее к близким и окружающим. Их внутреннее душевное состояние может быть более тонким и хрупким, нежели твое.
V. Лейтмотив рассказа – ожидание. А) Ожидание временное – ожидание конкретного человека, и б) ожидание вневременное – ожидание любви. Этим наполнено все печальное «тело» рассказа. Читатель, заинтригованный сюжетом, банально ждет: придет - не придет, причем Дина Митова честно предупредила в начале: придет, но…
Читатель, пренебрегающий разгаданным сюжетом, ждет любви, как таковой.
Внятного решения нет ни в первом случае, ни во втором – любовь пришла, пришла ли? Плюс или минус? Героиня пришла, пришла ли? Плюс или минус? Читателю дано право выбора самому расставить знаки. Еще один пример авторской беспристрастности.
Вот это тягостное ожидание и рождает безумное стремление читателя помочь герою. А трагическая фатальная концовка намерена размыта нечетким окончанием: «он был еще жив».
Утонченный образ любви, как непонятного состояния между жизнью и смертью, куртуазный образ любви, характерный для многих цивилизаций и культур, из века в век двигающий человеческий дух...
[Я не жив, ибо ты удаляешься, о изысканный образ, но я не мертв. О печаль! Такое существование доводит до небытия!] Селим I.
Поночевный Игорь 01.03.2003 21:03 • Заявить о нарушении
Сегодня прочитал правила, точнее рекомендации по оформлению рецензий. Эти рекомендации были даны в виде ряда критериев отбора на конкурс рецензий за месяц. Среди прочих, был там пункт, не дословно звучавший так: «так же принимается во внимание отклик других авторов на рецензию, что выражается в замечаниях под ней». Наблюдая ваши споры с Карапаксом о его якобы бездарном рецензировании, обратил внимание на то, что ваш образ рисуется в моей голове весьма негативно. Как известно, причины неприязни не всегда можно определить. Так вот. При всем, пока не исправленном, отношении к вам, отмечу великолепность данной рецензии. Отмечу, как человек, который читал критерии оценки, а, значит, осознающий, что данная рецензия подпадает под все, или почти под все пункты рекомендаций. Не хватает пресловутого отклика, который я сейчас и пишу. Так не проще ли было, вместо пустых споров, просто написать рецензию, полностью отвечающую вашим представлениям о рецензировании? Сделать то, что вы сделали сейчас? Единственное – рецензия слишком идеальна, будто писана по тем пунктам ( «здесь мы вставим умных слов, здесь похвалим автора…»).
Вот. Кстати, знаком с данным произведением. Вообще, как мне кажется, людям, номинирующим рецензии, необходимо знакомится с произведением. Надеюсь, они это и делают.
Vad 01.03.2003 22:08 Заявить о нарушении
Вот. Кстати, знаком с данным произведением. Вообще, как мне кажется, людям, номинирующим рецензии, необходимо знакомится с произведением. Надеюсь, они это и делают.
Vad 01.03.2003 22:08 Заявить о нарушении
После такой рецензии с текстом и знакомиться незачем...
Она, конечно, не идеальна, но это рецензия. А уж если сравнить с тем, что номинировалось в прошлом месяце (вкл. текст этого же автора), так вообще...
Если ни один редактор не номинирует эту рецензию на конкурс - придется считать, что здесь все в конец
Frances F 04.03.2003 17:29 Заявить о нарушении
Она, конечно, не идеальна, но это рецензия. А уж если сравнить с тем, что номинировалось в прошлом месяце (вкл. текст этого же автора), так вообще...
Если ни один редактор не номинирует эту рецензию на конкурс - придется считать, что здесь все в конец
Frances F 04.03.2003 17:29 Заявить о нарушении
На это произведение написано 29 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.