Крейцерова соната

Был вечер, точнее сказать, была ночь. Великий ум эпохи, Лев Толстой, ни как не мог заснуть, и от того лежал на спине. Бессонница мучила ослабший в боях организм мыслителя, и по причине из всего извлекать пользу, он начал размышлять на тему плотской любви. Обнаженные тела, слюни, судорожные движения, стоны, вздохи, безнравственные позы – какая мерзость, какая гадость, какое бесстыдство, - размышлял Толстой. И пока его гибкий, тонкий, пытливый ум разоблачал темную сторону физических отношений, указательный палец правой руки, как нож мясника, вонзился в плоть. В этот момент жена Льва Николаевича что-то сладостно простонала во сне, и, причмокивая губами, пустила вязкую, липкую слюну на подушку. «Какая мерзость», - шепотом произнес Толстой, все еще размышляя о половом акте. «Страшно подумать, здоровый мужик облизывает бабу, словно ложку после обеда. Тьфу, гадость», - чуть не крича произнес писатель и погрузил на несколько миллиметров свой палец во влажную, теплую дырочку, - «Ах, хорошо!» - от этого действия сладостная дрожь пробежала по телу гения, а температура подпрыгнула до 37 градусов Цельсия. Но холодный и безжалостный ум философа оставался непоколебим. Он продолжал вскрывать язвы мерзопакостных наслаждений. «Кто виной этому безобразию – они», - и Лев Николаевич с остервенением протолкнул свой палец еще на несколько миллиметров в глубь, расширяющейся по мере проникновения туда продолговатого предмета, обозначаемого в быту не иначе как «палец указательный», маленькой дырочки. Эффект поразил Толстого. Лев Николаевич на мгновение потерял ощущение реальности, слезы умиления брызнули из глаз, проделав нелегкий путь по скуластому лицу гения, бесследно исчезли в густой бороде философа.
Но, вскоре все прошло, и гениальный писатель, не вынимая своего пальчика из теплого, влажного и очень уютного домика, продолжал спокойно, с присущей ему оригинальностью рассуждать: «Итак, всему виной они – женщины. Кто соблазнил Адама – Ева. Вот. А из-за кого погиб Пушкин», - как бы обращаясь к своей спящей жене, спросил Толстой. «Спишь, дура, а того не знаешь, что такой ум, такой гений, такой талантище погиб, и из-за кого, из-за такой же …». И по причине образованности и воспитанности, слово, которое должно было прозвучать, не прозвучало. Толстой его опустил и произнес лишь: «…как ты». Но потом подумал, что вряд ли можно говорить о нормах приличия, когда речь идет об убийстве Пушкина. «Шлюха», - истошно заорал он. Жена в ответ лишь почмокала губами и вновь пустила вязкую, липкую слюну на подушку. «Тьфу на тебя. Из-за такой образины стреляться, да не в жизнь!»
Успокоившись немного, граф решил протолкнуть палец поглубже, настоящее положение его уже не удовлетворяло. Он потихоньку засунул пальчик по самый изгиб. Граф вдруг вспомнил, что земля вращается, и принялся сообщать пальцу вращательные движения, от чего вызвал немалые раздражения в дыре. Огрубевшая от нелегкого крестьянского труда кожа пальчика, принадлежащего гениальной руке не менее гениального писателя, почувствовала липкие, мерзко-влажные выделения. Но это не могло остановить бывшего вояку, который был не из робкого десятка, потому не считал целесообразным из-за какой то мелочи рушить то, что было достигнуто муками. «А может мне роман написать?» - безмолвно вопрошал себя Лев Николаевич и тут же себе отвечал, - «А почему бы нет. А про что? А про …» - он взглянул на свою любимую супругу и сделал страдальческое выражение лица, - «Про любовь. Война и мир. Пожалуй, да. Что ж не плохо». Он было хотел вскочить и приняться за написание, но вспомнил, что правая рука у него занята. А в этом деле должны участвовать все органы, это неотъемлемая часть творческого процесса, и он остался лежать в кровати. «Вот ведь, не доставать же палец в конце концов, всему свое время». А жидкость тем временем увеличивалась в количестве и вытекала из бывшей маленькой дырочки теплыми струйками. «Еще один рывок» - подумал граф, - «не стоит останавливаться на пол пути. К черту роман, к черту все. Не могу ни о чем думать». Он стал тихонько, плавно проталкивать палец все глубже и глубже. Температура тела графа к этому времени поднялась до 38 градусов по Цельсию, рот непроизвольно открылся, глаза прикрылись, гений тяжело дышал.
Буква «А», произносимая им по мере продвижения пальца в глубь дыры, менялась в тональности и скорости произношения. С каждым миллиметром она возрастала и увеличивалась. Предчувствуя финальную сцену этого необычного акта, граф весь напрягся, скукожился, затрясся, из глаз брызнули слезы.

АПЧХИ!  - это был финал.
Палец, как пушечный снаряд, со свистом вылетел из маленького, влажного и столь любимого философом носового отверстия, а вместе с ним огромная масса соплей, благополучно долетевших до стены и в последствии вяло сползших на деревянный свежеструганный пол. «Ух, хорошо», - только и успел произнести граф Толстой, как тут же заснул крепким молодецким сном.
P.S. Вскоре весь интеллектуальный мир с трепетом и восхищением читал одно из величайших произведений, талантливого русского литератора Льва Николаевича Толстого, под названием «Крейцерова соната».