Особенности летнего отдыха в деревне

ОСОБЕННОСТИ ЛЕТНЕГО ОТДЫХА В ДЕРЕВНЕ

Зимним вечером, когда за окном шумит вьюга, я сижу в своей квартире возле весело потрескивающего обогревателя. Память, до неприличия расслабленная жгучим самогоном и сигаретным дымом на закуску, с упоением ностальгирует теми давними моментами моей, кажущейся сейчас такой далекой, летней жизни. Вновь и вновь я возвращаюсь к тем промелькнувшим дням. Кажется, только что я получил недельный отпуск и собираюсь посетить милые моему сердцу места, глубоко затерянные в недрах центральной России...
Итак, все подарки для родственников и знакомых закуплены, автомобиль заправлен топливом. Конечно же, выбор средства передвижения за вами. В конце концов можно отправиться в сие путешествие на курьерском поезде, провалявшись около двенадцати часов на пыльной верхней полке душного вагона, в котором либо до сих пор не сняты зимние рамы, либо не работает вентиляция. Но, поверьте, ничто не сможет придать вам тех ощущений, кои вы получите при поездке на своем четырехколесном друге.
Но вернемся к нашим подвигам. За вечер до вашего торжественного выезда на своем Росинанте, вы растерянно водите пальцем по Атласу автомобильных дорог России, безрезультатно пытаясь уяснить как же добраться до нужного места. Любой разработанный маршрут вскоре утыкается в некие белые пятна, кои вскоре начинают поражать вас тем объемом неизведанного, что еще таит земля русская для географов, геодезистов и путешественников. Подъездные пути к избранной точке отсутствуют. Вы лихорадочно начинаете вспоминать о дальних знакомых, которые имели честь добираться до вашего пункта следования. Мнения у них расходятся. Одни предлагают довольно короткий маршрут, но не гарантируют полного его прохождения на настоящий момент. Другие же останавливаются на более длительном удовольствии, но совершенно не могут вспомнить путевых ориентиров для нескольких поворотов. К примеру, они позабыли на каком километре в овраге валяется разбитый указатель «Грязи-2км», возле которого следует резко притормозить и свернуть неприметной дорожкой направо. По причине такой дырявой памяти вероятность увидеть родную деревню резко уменьшается. В итоге, плюнув на советы, вы делаете на карте предварительные наметки и в надежде, что язык до Киева доведет, решаете разобраться на месте.
Опустим тот неприятный вариант, если в дороге ваш железный друг тупо встает километрах в пятистах от Петербурга и не желает идти дальше. В этом случае ваш летний отдых окончен, а рассказ о попытках получить помощь, согласитесь, уже совсем другая история. Кстати, дабы не возбуждать любопытство читателя, сразу замечу, что финал у нее один - возвращение в Петербург на тросе, ибо в пути ветеринара для внезапно заболевшего коня найти не представляется возможным.
Итак, Росинант здоров, весел и бодро несется к вашему пристанищу, иногда недовольно всхрапывая от непривычных колдобин. По карте остается что-то около двухсот километров, когда вы начинаете понимать, что действительно забираетесь в глушь. Вокруг тянутся лишь однообразные поля и кустарники, иногда разбавляемые деревнями, из коих не доносится ни звука. Какие-либо люди на вашем пути, впрочем как и животные, полностью отсутствуют. Лишь иногда под колеса из оврага выскочит собака и, потявкав, там же исчезнет, да где-то вдалеке мелькнет силуэт коровы, который казался бы призрачным, если бы не продукты жизнедеятельности постоянно летящие из под колес вдоль вашего рыдвана. Но беда не в этом. Очень скоро все чаще начинает встречаться куча разветвлений, при ближайшем рассмотрении более похожих на требуемый путь, нежели та дорога по которой вы трясетесь. Как я уже сказал, заботливая рука картографов не наносит данные пути на карту, впрочем, как и населенные пункты, вдоль которых вы следуете. Вместо них помечены совершенно другие деревни в совершенно других точках местонахождения, вследствии чего вы начинаете думать, что едете в любом направлении, кроме нужного. Подтвердить же свою страшную догадку у местных старожилов невозможно, ибо помните, что вы наедине с Атласом и туманными коровами. Некое раздражение вносит и такая мелочь, что ваш железный друг постоянно питается и запасы продовольствия, четко рассчитаные на всю экспедицию, включая победное возвращение, начинают неумолимо таять. Накормить же его в здешних условиях не представляется возможным, поскольку о его вкусах тут даже и не слышали.
Наконец, когда отчаяние уже неминуемо готово опутать вас до кончиков волос, вы натыкаетесь на ошалевшего собрата по несчастью, который завидев вас крестится и пытается ускользнуть, приняв за нечистого. Он околачивается по округе уже на час больше и может похвастаться кое-какими результатами. Например, что в том направлении куда вы сейчас направляетесь, через пару верст дорога заканчивается, плавно перетекая в гиблое болото. Сказав это пророчество с видом Мерлина, он поспешно вскакивает на своего коня и таинственно исчезает на поиски своего пути.
Вы чертыхаетесь, разворачиваетесь и съезжаете на другую дорогу. Километров через десять бесплодного блуждания Господь преподносит вам десятилетнего юношу в трусах и с сачком для бабочек. Мальчик очень долго с отсутствующим видом смотрит на вас, затем пожимает плечами и мистически растворяется в кустах. Вы бросаетесь вдогонку, но тщетно. Посланный небесами немой юноша исчез навсегда.
Вскоре наступает отчаяние, но Высшие Силы продолжают покровительствовать, начиная, как из рога изобилия, осыпать вас местными жителями. Вначале это пьяный тракторист, вообще не слышавший о пункте вашего назначения. Затем мужик с граблями, который заслышав вас вдруг кидает орудие своего труда и, неистово крестясь, убегает в поля. Третьей оказывается милая женщина, утвердительно кивающая головой в вашем направлении и сообщающая, что максимум через пять километров вы достигнете цели. Спустя десять километров нервы начинают опять пошаливать, но божья благодать, кажется, уже на сегодня закончена. Потому, сославшись на недальновидность доброй женщины, вы продолжаете путь. Дорога становится все хуже, превращаясь в тропку царства Берендея. И еще через пять километров вы готовы поворачивать оглобли.
На счастье возле дороги вы встречаете еще один знак, дарованный сжалобившимися небесами, в виде девочки, пасущей меланхоличную козу. Маленькая пастушка также меланхолично, как и животное разглядывает вас и на вопрос лишь мыча кивает головкой. Проехав еще пять километров вы окончательно впадаете в уныние, ибо даже самая распоследняя карта гласит: нужный населенный пункт находился максимум в двенадцати километрах езды. Вы матерно журите в душе озорницу-пастушку. Но в тот момент, когда взбудораженный ум уже рисует картины надругательства на шалуньей и ее питомицей, из кустов на вас буквально выпрыгивает долгожданная деревня. Тщательно запомнив маршрут, вы окунаетесь с головой в народную жизнь. Отдых начинается.
Вечер первого дня заканчивается для вас, едва успело сесть солнце. Измотанному организму достаточно принять три-четыре стопки местного самогона, чтобы продолжить функционировать лишь на следующее утро. Он-то уж явно догадывается о том Великом испытании что вскоре падет на его плечи.
На следующий день, открыв глаза, вы видите озабоченых родственников. С надеждой поинтересовавшись самочувствием гостя и к огорчению своему выяснив, что головная боль ему чужда, они принимаются бесцельно бродить подле и сокрушаться, что встретили вчера не по-людски. Наконец, к обеду ваше сердце изранено страданиями этих милых людей. Вы даете отмашку.
Остаток дня проходит в дикой круговерти. Все представлено в памяти обрывками кадров с вашим участием и фотоотпечатками каких-то незнакомых людей и мест. Вот вы безудержно радуетесь встрече с родственниками. Потом пляшете под гармонь. Затем засвеченный кадр. Теперь вы обнимаетесь с трактористом из соседней деревни, который последний раз видел вас в трехлетнем возрасте и сильно удивленный таким преображением человека предлагает выпить. Далее несколько рюмочек с местными жителями порой в незнакомых местах: за знакомство, за старые воспоминания, за удовольствие выпить с городским. Вновь под гармонь босиком на траве с гарканьем матерных частушек и в окружении каких-то местных мужиков и баб. Теперь поцелуй пойманной лошади в морду. Последний снимок - падение в бурьян на пути неизвестно куда, с кем и зачем.
Половину следующего дня вы, отказавшись от поправки здоровья, стоически печетесь на солнце подле реки, безуспешно пытаясь восстановить цельность вчерашней картины и иногда остужая страдающий организм прохладой чистейшей воды. Примерно в полдень к вашим мукам за содеянное добавляются местные насекомые в виде проснувшихся слепней. Со всей своей ненавистью к человечеству они впиваются в ваше неподвижное мокрое тело, словно заставляя кровью искупить грех встречи по-людски. Не выдержав пытки, вы несетесь с воплями к дому, совершая при этом бесполезные попытки доказать этим тварям силу и могущество человека при помощи ольховой веточки.
Дом к моменту появления бурлит. Подтянулись остатки местных сил и войска с более дальних рубежей, не успевшие по каким-либо причинам вчера присоединиться к веселью. Поэтому приходится выпить с каждым по очереди, дабы никого не обидеть, и забыться.
Следующим утром вы обнаруживаете, что руки начинают трястись, воздух повсюду пахнет самогоном, а организм пребывает практически в коме, лишь иногда слабо подавая тревожные звоночки икотой и нездоровыми позывами. Взяв себя в руки и мысленно вдарив по столу кулаком, вы начинаете вести здоровый образ жизни, за чем, собственно, сюда и прибыли.
Два дня проходят согласно утвержденному ранее туристическому маршруту. Вы отрываетесь: вдыхаете пьянящий воздух, ловите рыбу, восхищаетесь закатом, лихо берете в руки грабельки с возгласом «Давненько я их не держал», любуетесь пасущимися лошадьми и залезшим от слепней в воду коровьим стадом, слушаете пение гармони и наслаждаетесь местным говором. Любой пейзаж вызывает полный телячий восторг. Бродя по узким тропкам среди полей вы в тишине ощущаете, как свернутая городом черепушка начинает возращаться на круги своя. И просто хочется влезть на холм, раскинуть руки и заорать:»Твою мать! Как же это здорово!»
Однако, на третий день встречи с родными корнями вы начинаете испытывать некий дискомфорт. Что-то начинает вас тревожить и вводить в уныние. Время начинает тянуться крайне медленно, а в голове все чаще возникает образ А.С.Пушкина, сосланного в Михайловское. Тем не менее день этот проходит весьма плодотворно, поскольку в тиши и покое ум лихорадочно работает, фонтаном выдавая все новые и новые мысли для будущих городских свершений.
На следующий день все резко изменяется. Стрелки часов словно останавливаются. День длится нескончаемым тягучим потоком. Делать ничего не хочется. Вами овладевает скука и дикая тоска по городской жизни. Деревня засасывает вас в свои объятья. Душа сопротивляется, требуя новых подвигов, но вы уже целиком отдались этой ловушке. Ловушке, которая является своего рода одной из загадок русской души. Крупные города и цивилизации строились и приходили в упадок. Ценности постоянно менялись. Лишь все по-прежнему оставалось в русской деревне. Вы понимаете, что идут годы, века, но никаких глобальных изменений здесь не происходит. Уклад жизни вечен, спокоен и тих. Это омут, в котором рождаются новые поколения и не могут, да и не стремятся вырваться. И имя этому омуту - деревенская медлительность, остающаяся недоступной восприятию городского нервно-стерссового человека. Являющаяся тайной в раскрытой загадке.
Вы присматриваетесь и понимаете, что несмотря на напускное кипение жизни, все здесь совершается неторопливой поступью. Плавно и мелодично. На любое дело, которое вы исполнили бы за час, здесь отводится день, а то и два. А летом, когда июльская жара выжигает траву, замедляется даже природная жизнь. Пыль от проехавшей машины стоит стеной с добрых полчаса. Рыба в реке, сделав один неторопливый взмах плавниками, подолгу застывает на одном месте. Птицы летают словно в наркотическом сне. Даже мухи и слепни кружат над вами размеренно и вальяжно. Вот пробежала собака, прилегла на полпути, полежала минут десять и не спеша потрусила дальше. И вы тоже начинаете погружаться под ленивый стрекот кузнечиков в подобие сна испанского крестьянина. Жизнь становится похожа на сиесту. Вы полностью уверовали, что разгадали весь деревенский расклад.
Еще спустя день, когда ваше тело возлежит, укрывшись от зноя под яблоней, картина окружающего мира постепенно приобретает галюциногенный вид, будто от забористого косяка. Внутри вас появляется ощущение раздвоения личности. С одной стороны, внутренние силы толкают вас еще к кипучей деятельности. Умом горожанина вы не можете осознать, почему все происходит на вид довольно быстро, а на самом деле так медленно. И в то же время медленно, но по времени относительно быстро. С другой же стороны, душа свыкается с деревенской жизнью. А вы тупо привыкаете к ситуации, когда время живет здесь вместе с вашим мозгом, но отдельно от движения мира. Свалив подобный наркотическо-травяной эффект на жару, вы предаетесь созерцанию.
Вот сосед запрягает лошадь. Разумом вы понимаете, чем это и когда закончится, поскольку голова чиста и светла. Организм же всецело отдался существующей медлительности. Потому взгляд лениво застывает для наблюдения за этим мероприятием, не захватившим бы в городе вашего внимания и на секунду. Минут двадцать сосед ходит в сарай за сбруей. Возвращается, курит. Еще минут пятнадцать переходит дорогу и отвязывает коня. Видит лежащую в траве кошку, издает какой-то неоконченный звук «Пшла отсед, сте» и машет рукой. Животное лениво зевает и слегка перекатывается. Через полтора часа, когда по меркам разума уже прошло минимум часов пять, сосед все же усаживается в телегу, и, лениво причмокивая, отправляется за сеном. Видят это и часы. Время подвластно лишь течению своей жизни. Поэтому, когда вы с радостью расчитываете, что уж вечер близится, к ужасу своему обнаруживаете, что пролежали лишь полтора часа.
Но ужас недолог. Ваше внимание переключается на соседний огород, где местный абориген второй час поливает гряду с картофелем. Вода нехотя выливается из лейки и словно тянучка попадает на пожелтевшие листья. Наконец, огородник надоедает вам. Взгляд нехотя выхватывает двух баб, гонящих коров на обеденную дойку. Походка их плавна. Да и скотина никуда не торопится. За десять минут, пока женщины проходят по дороге, они успевают лишь обсудить, что хлеба сегодня не привезли, а завоз будет завтра. И под их растянутое бормотание вы погружаетесь в дремоту, осознавая что достигли второго прихода деревенского уклада-косяка. Вас мучает вопрос, почему если что-то здесь делают, то время тянется, а если о чем-то говорят, то оно летит. Или почему это так вопринимается, когда на самом деле делают-то быстрее, чем говорят... Ну вот, крыша окончательно съезжает. Думать уже ни о чем не хочется. Вы в нирване.
На восьмой день, когда требуется отправляться в Петербург, уже потеряна всякая ориентация: кто Вы, где, зачем, сколько дней прошло и какой нынче день недели. И если бы не очнувшийся внутренний мотор, что заставляет из последних сил встрепенуться и вернуться к прежней жизни, то как знать, либо вы остались бы жить здесь до последних дней своих, либо загнулись от хандры и скуки. Тем не менее тело чудом оживает. Вы ощущаете, что загостились в этих гостеприимных местах и что отдых становится какой-то необъяснимой обузой для вашей души. Проснувшаяся тоска по городу все же заставляет оседлать застоявшегося рысака.
Еще несколько приключений по дороге, включая часовое вытаскивание затонувшего в луже Росинанта по причине прошедших намедни дождей, и вот он, Петербург. Вы ощущаете себя отдохнувшим, как минимум с месяц, и приходите к выводу, что деревенская жизнь не по вам. Анализ всех пережитых приятных и неприятных моментов приводит вас к умозаключению, что деревенская экзотика хороша, но на этом ее достаточно...
Зимним вечером, когда за окном шумит вьюга, я сижу в своей квартире возле весело потрескивающего обогревателя. Память, до неприличия расслабленная жгучим самогоном и сигаретным дымом на закуску, с упоением ностальгирует теми давними моментами моей, кажущейся сейчас такой далекой, летней жизни. Вновь и вновь я возвращаюсь к тем промелькнувшим дням. И с упоением предвкушаю, как в июле выкрою недельку и опять отправлюсь в милые моему сердцу места, глубоко затерянные в недрах центральной России...