Секс с женатым мужчиной - сладкая месть

Однажды я познакомился с одной дамой. Она шла по улице с закатанными вверх глазами и что-то мымрила себе под нос. Но я смотрел не на него, этот хрящеармированный покрытый кожей миловидный отросток, - я смотрел на нее: даму с закатившимися вверх глазами, что-то мымрящую себе под нос женщину, с тонкой талией осы (на две недели случайно залетевшей в безмедовое пространство междустеколья), со спелой грудью, с тяжелыми, стройными, длинными бедрами породистой самки, с безмятежно-трудовым ртом из теплых лопающихся губ.

- И она мымрит себе под нос? - Подумалось мне. - Она закатывает глаза? Она, что, писательница какая, что ли?

Таки да.

Именно писательница, именно с глазами, и вот таким вот ртом. Пройдя несколько метров рядом с ней, я, совершенно машинально, помял ей грудь, обдав последнюю запахом... запахом, допустим, себя: здорового, мускулистого и нежного в душе кобеля, изнывающе-измывающегося над собой от своей невысказанной ласки (я человек стеснительный, и с запахом, а природа берет свое).

Странно, но дело было сделано тотчас же: она обратила на меня внимание и пролепетала что-что вроде "ах, давайте присядем вон там, вы такой душка, салфетка, или бумажка, у вас, во всяком случае, найдется, может быть, ах все равно, вон туда давайте, кажется у них есть"

Бумаги у них было немеряно. На каждом столе. Создавалось ощущение, что тут ели только руками и только курей-гриль, причем всегда при летней жидкой жаре, поддерживать которую помогали включенные на нагрев кондиционеры в углу.

Дама огляделась, взяда мой паркер из невинно оттопыренного наружного кармана, и тут же исписала пол-листа. Потом еще. Потом мне выдался момент и я ущипнул ее за попку. Ах какая же попка была эта попка! Упругая, почти голая, с прощупывавшейся и оттого дополнительно возбуждавшей ниточкой где-то посредине... а этот скользящий по ягодицам шелк прозрачных, как светофильтр брюк, пропускающих лишь один цвет - цвет похоти, секса и желания. Как захотелось сжать ее всей пятерней, потереться о нее всеми мышцами груди, стальной твердости сосками, смять ее своими бедрами, отхлестать легонько членом!..

Я знал, что и она меня хотела, хотя и написала уже целую стопку. Бог его знает, что она желала этим показать, сделать, преподать... - я не читал. Лишь хотел, вожделел, таял.

И мы поехали домой: она хапнула бумагу с соседних столов, выдираемая мною из кресла алчущими руками, а потом, доступную и покорную, я целовал-мял-вылизывал ее в машине, в подъезде, на кровати, в ванной, и снова на кровати. Развернул ее на четвереньки, вошел! нежно и сильно, а потом грубо, а потом опять мягко. Как она кричала! Комкала простыню, кусала подушку, даже всхлипнула от наслаждения.

И все это время строчила, строчила, строчила на этой своей краденой бумаге, эти свои неизвестно где взятые слова-фразы-предложения, эти свои тексты, понимаешь! тексты эти свои!

- Полижи мои яички! О! Как я хочу этого! Ну же! Ну!
- Милый... я... О!... я пишу, милый.
- Но я так хочу! Возьми их в рот, возьми его!
- Милый, не сейчас... Мне так хорошо, милый!
- А мне? А как же я? Ну что ты пишешь, без конца и края, пишешь - когда это все закончится, блин!
- Милый...

Да пошла она бля... В конце, как говорится, концов.
На любимой тумбочке, сопровождающей меня с самого детства, на которой я играл своими солдатиками и складировал любимые книги, заложенные печеньем, и где, в стратегической близости, ложил презервативы - стоял бюст Ленина из крепкой советской бронзы.

Я ударил раза три или четыре.

Uncle Paddy   08.08.2002 17:26   •   Заявить о нарушении