46. Танец курской расцветки

Как потом я понял, было около шести утра. Солнце припекало, я проснулся, улыбнулся, оглядевшись, где  нахожусь. Мимо пробренчала телега. Дед, даже не разглядел меня, скучно посмотрел в мою сторону и, вновь, погрузился в своё. Словно каждый день на этом месте, в сотне километров от уездного города Орёл, ночуют такие бродяги, как я.
Я удивлённо поднял пакетик, валяющийся в стороне, который ночью выкинул, как мусор из спальника. Это были все наши сбережения. Деньги стали влажными от утренней росы и бесцветными. Я запихал их обратно в мешок. Съел кусок сухого хлеба, остатки сала и две игрушечных луковицы. Сделал небольшой глоток воды из полупустой полулитровой бутылки. Медленно собрался. Последний раз окинул, уже такое знакомое место. И вышел на трассу.
Она только просыпалась. Тень деревьев с восточной стороны неровно покрывала пол дороги, заманивая меня, припечённого на утреннем солнцепёке, под своё крыло. По дороге ползали взбудораженные иномарки. Никто, даже не пытался обратить на меня внимания.
Три часа, три долгих часа я кружил вокруг своего рюкзака, пытаясь спасти ноги в шортах от ожога, и яростно махал рукой. Тень сползла с дороги и нырнула в обочину. Я совсем отчаялся, хотелось упасть туда и забыться.

Прощай чёрная орловщина, радостно думал я, пересекая границу орловской и курской областей. Мимо проплыли огромные буквы и усталое облегчение. Смолёный мужик, такие в кино всегда председатели, большой и умудрённый, крепко водил проволочный руль разбитого козелка. Рядом с ним пил пиво задумчивый потрёпанный работяга, с тёмным помятым лицом. Голос свой, он видимо пропил, поэтому громко, по деловому шептал:
- … Не, сёдня не пойду, бюллетень у Марьяны возьму.
- Даст? – бросил председатель, уверенно закручивая руль. Машина накренилась.
- Куда денется, - протянул работяга и сделал большой глоток из холодной, запотевшей бутылки четвёрки. Я сглотнул и откинулся назад, вспоминая свои нелепые слова в электричке под Окуловкой. И даже негромко произнёс:
- Теперь возьму двухлитровую.
- Что? – спросил председатель, повернувшись ко мне. Я, лишь, помотал головой.
- Сам то откуда? - спросил он, глядя на меня в зеркало.
- Из Питера…
- Ленинградец? – в его низком голосе послышалась звонкая детская радость. Он стал ворошить память. – Бывал, бывал. Проездом, правда… Часа два на московском вокзале… лет двадцать тому. Я улыбнулся и почему-то представил пыльную стелу на шумной площади. Всё родное, но такое далёкое.

Да… Ленинград. Я подставил взъерошенную голову под холодную сильную струю, присосался жаждущими губами, напился. Упал на притоптанную траву у колонки и закрыл глаза. Вода мягким чудом разлилась по телу и, вновь, иссякла. Я поднялся, нажал тугой рычаг, и глотал до тех пор, пока хватило сил. Набрал полную бутылку воды и нехотя побрёл в конец этого тихого безлюдного посёлка.
Солнце взобралось на самую вершину, теперь отбрасывая тени деревьев с обоих сторон дороги. Под ржавой табличкой названия деревни одиноко стояла банка с мёдом. Невдалеке под кронами большого дерева молчала тёмная девятка с курскими номерами. С распахнутой дверью, в салоне лежал сонный человек и монотонно кивал головой медленной музыке. Я сидел на другой стороне в тени, и провожал взглядом проезжающие машины. Никто, как принято в этих краях, не обращал на меня внимания. Я поднялся, подошёл к дороге и попытался быть активней. Ритмично и надменно мелькали машины. Я радостно помахал рукой семейному кемпингу с питерскими номерами. Потом надолго машины куда-то исчезли, будто растворившись в голубой дымке чистого неба и свежем ветре.
Неожиданная четвёрка с номерами московской области остановилась метров через пятнадцать после меня. Из салона вылез высокий бритый человек в цветастой короткой рубашке. Он, не обращая на меня внимания открыл багажник и что-то кинул туда. Я сбросил шаг и осторожно подошёл:
- В сторону Курска не подбросите?
Он окинул меня маленькими прищуренными глазками и развязно спросил:
- Сколько платишь?
Я замялся, понял что это потерянный вариант, но после паузы спокойно произнёс:
- Нисколько, у меня денег нет.
- Да, а чё ты тут делаешь?
- Путешествую, - ответил я, совершенно бессмысленно, в никуда. Пустой разговор с бритым мне был неприятен.
- Садись на заднее сидение, - неожиданно отрезал он. Я удивился, но быстро нырнул в духоту бежевой четвёрки. Дорога, понеслась серебристой лентой, на душе полегчало. Я, вновь, почувствовал себя свободным. Впереди сверкало солнце и толстая, переходящая в маленькую голову шея. Я заметил прищуренный подозрительный взгляд в полоске зеркала заднего вида:
- Долго стоял?
- Да нет, - спокойно ответил я, глядя в его неприятные глаза. Словно чувствуя едкий перегар дешёвого парфюма и портвейна. Неожиданно почувствовал себя чутким синестетиком, - Под Орлом надолго застрял, - Я попытался добавить значимости в его поступок.
- И всё так, по бомжовски?
- Мы едем прилично…
- Вас несколько что ли?
- Трое.
- И где они.
- Да вперёд уехали, - лаконично ответил я и повернулся к окну. Тупая пустота слов засасывала, но я чувствовал, что нужно поддержать разговор. Я должен… в дань… Чёрт бы побрал. Всё это глупо и отвратно. «Что ж, я еду и это главное».
Бритый развязно раскинулся на сидении, закинув голову, порвал пачку жвачек, бросил несколько штук в рот, лопнул серый пузырь и сам себе прыснул каким-то сдавленным скользким смехом.
- Не, а ты нищий что ли? – Он повернулся ко мне и брезгливо оглядел мою потрёпанную фигуру.
- Почему..? – Плевок в мясное лицо или этот складной затылок, не самое гуманное в этой жизни. К тому же мне надо спешить. И это самое худшее в автостопе. Будто я раб. Быть заложником положения и пускать грязные слюни, это в моём духе. Вечно сетую, плююсь, но исполняю. И эта бессмысленная борьба только выгрызает всего изнутри. Однажды лишь, удалось победить. Да и то эта победа, бедная затюканная, сгорела до конца, ничего не оставив. Стоял я в коридоре после пары, злой к тому же заглотнувший пару стопок дешёвой водки. Вчерашний праздник опускался на виски. Наш бритый с подстриженными усиками и тёмным лоснящемся подбородком лейтенант подошёл на своих «деревянных» бёдрах, усмехнулся, глядя на моё хмурое выражение. Наверное, знакомое ему, до боли, в кислые выходные. Наклонился ко мне, по дружески постучал по плечу и негромко, надменно протянул:
- Подстригся, молодец. А то полетел бы…
Я свёл скулы, резко выкинул напряжённый сдавленный кулак. Лейтенант отлетел к окну. Выпучил очумевшие глаза, схватился за покосившуюся челюсть, стал, заикаясь пищать, срываясь на громкий фальцет. Меня быстро скрутили… Теперь дорога на военную кафедру мне заказана.
Этот чем-то похож, впрочем, тот поумнее будет.
- Я когда в тереме учился, только на степуху с дружками ездил. Чё, билет туда и обратно, своя еда. Да на бабцей денег оставалось.
- Теперешней моей стипендии даже на бутылку шампанского не хватит.
- Если б хотел – нашёл.
Я промолчал.
Бритый долго и монотонно стал рассказывать о своих студенческих годах, бессмысленно вставляя пошлый и сухой мат. Однообразные слова скакали по матерщине, как по ступенькам. Я неловко сидел на краю сидения и кивал его многозначительным фразам. Духота, осушая глотку, скапливалась во рту. За окном позвякивали маленькие провинциальные городки, с похожими улицами, проспектами, бульварами Ленина, с белым солнцем в тёмных окнах и сарафановыми девицами. Я заметил волчий блеск в глазах бритого. Он, сведя скулы, крутил головой вслед за каждой юбкой и щурился.
- Как только проститутку сниму, тебя на… выкину.
Я усмехнулся, хотел было спросить, - «давно жажда мучает?», но промолчал. Мне, как всегда не везёт.
- Город герой Курск, - пафосно воскликнул бритый. Мимо прошагали огромные стальные буквы. Объездная в плотную облизывала кирпичный  бликующий, высохший под белыми лучами, город. Мы неожиданно, молча остановились. Я повернулся вслед за его напряжённым взглядом. В горле завязло сухое и тоскливое отвращение ко всему этому курскому цвету. На противоположной стороне, у облупленной, ржавой остановки, выгнувшись в прутик, вскинув нарисованные неправдоподобные ресницы, с сумочкой на узком плечике, стояла крашенная блондинка. Она потёрла белое ушко, улыбнулась, к её непомерным зачехлённым ногам, подкатили красные Жигули. Проститутка наклонилась, не сгибая благоухающих ног, небрежно, но жадно забирая, в своё тёмное зияние между полуобнажённых грудей, все предложения немых водителей. Я моргнул, она исчезла в машине. Мы, вновь поехали. Бритый недовольно заскрипел зубами.
Дорога расширилась, в центре возник неуклюжий стеклянный пост ГАИ. Запылённый и изнеможённый гаишник мрачно проводил нас взглядом. Справа выросла дешёвая старая бензоколонка. У дороги стоял молодой парень, весь в чёрном, и яростно голосовал.
- Твой? – бросил бритый, оглядываясь на меня.
- Нет, - ответил я, отлично понимая, что Фил с Толичем давно уже в Белгороде. Я должен спешить.
- Ладно, может денег заплатит, - предположил бритый и остановил машину. В окне возникло восклицательное, облупленное загаром лицо. Над верхней губой и подбородке рядились жидкие чёрные волосы:
- Подбросте по трассе, - взмолился он, округляя тонкие брови.
- Сколько платишь? - услышал я знакомый вопрос, и понял, что поеду один…
- Да я совсем без денег, - начал оправдываться красноречивый неформал, пихая в окно кусок обглоданной булки, - Вот, на последние деньги батон купил.
Бритый молча, помотал головой и дёрнул послушную машину.
- Ну, хотя бы, до конца объездной…
Бритый замялся, и, вновь, неожиданно и как-то неестественно мотнул головой. Неформал радостно вскочил на переднее сидение, и когда мы поехали, начал возбуждённо и благодарно ведать о своих злоключениях на трассе. Я расслабился, теперь мне не нужно было выуживать болотную речь. Всё текло по себе. Я растёкся на кресле и стал пускать в потолок пузыри…
- Ну, чё умолкли? – недовольно рыкнул бритый, когда неформал потерял смысл разговора и стал напряжённо всматриваться в окно. – А ты откуда? – спросил его бритый, поглядывая в зеркало на мои сонные бдения.
- Из Питера.
- О, вон этот тоже оттудова, - ухмыльнулся бритый. Я вскинул затуманенный взгляд.
- Да? А я в Харьков, - неформал повернулся ко мне и я устало ответил, что направляюсь дальше.
- И чё у вас в Питере? – монотонно спросил бритый, недовольно поглядывая маленькими глазками на меня.
- Ну.., много хороших мест… Казань, Ротонда…, - затянул чёрный, радостно оскаливаясь. Я заметил край ряда жёлтых зубов.
- Питер, вообще.., - чёрный осёкся, пристально посмотрел на безразличного бритого и вкрадчиво произнёс: - Да и в Москве интересные места есть.
- Типа, музеи что ли? - произнёс бритый, да мне захотелось смеяться, - …Не был ни разу.
Как будто не слыша нелепых, но честных реплик бритого, чёрный продолжал:
- …Садовая 302 – бис, крайне занятное местечко…. Там всё исписано. Музей, - протянул он.
- А разве он открыт? – произнёс я, пытаясь показать заинтересованность к его разговорам.
- Там квартира…
- А чё это? - бросил бритый, пренебрежительно покосившись на чёрного.
- Как?! Мастер и Маргарита, роман! – воскликнул черный.
- Чё за роман? Интересно?
 Я приоткрыл рот, застыл, не поверил… Прости Михаил Афанасьевич, прости этого дуболома. Не ведает он, что глаголит. Не знает он, зачем он нужен. Его голова для того, что бы в неё есть. Его голос для того, чтобы материться, его плоть для того, чтобы услаждать себе подобных. Я не верю, Михаил Афанасьевич, что это может быть. Рукописи не горят – их просто нет, для них…. Мне страшно.
Я вжался в кресло и заглотил очередную порцию постылой дороги.
- Ну, Булгаков?..
- Кто это?
- Писатель, - чёрный объяснял медленно и спокойно, словно пытался подсказать бритому о том, что он случайно позабыл.
Мы подъехали к бензоколонке, чёрный для поддержания разговора натужно спросил:
- А вы на газе?
- Да.
- А в чём конструктивные особенности?
- Чего?
- Ну, газового двигателя от бензинового?
- Ты чё дебилл? – бритый повернулся к неформалу всем корпусом и постучал тому по голове, - Совсем пусто что ли? Ты чё в школе не учился?!  Или ты врождённый полудурок? Простейших вещей не знает…. - Он вылез из машины и на медвежьих ногах поковылял к окошку. В машине повисло неловкое молчание.

Я стоял где-то на курской дуге, свободный и оживший. Пусть всё исчезнет, пропадёт. Лишь я и она, хитрая, нервная, но такая ветреная  - трасса!