Концерт для скрипки и скальпеля

1.

На дворе стояла глубокая осень. Жёлтые и красные, коричневые и зелёные деревья и кустарники делали мир сказочным.

Сегодня планёрку проводил лично начальник департамента здравоохранения.

Мысли Сергея Кирилловича неслись, словно осенние листья, сквозь гул речей в конференц-зале. Марченко любил цветастую сказку осени родного города. Но сейчас холодный туман отчаянной реальности наползал на него. Главный врач городского онкологического диспансера должен обеспечивать, ремонтировать, строить.… Должен…но поликлиника, точно запущенный больной, удручает, – в кабинеты просто страшно входить. И лечить её, больную, нечем.

Смутные речи выступающих совсем не доходили до сознания Марченко: затяжные «спектакли» планёрки давно перестали интересовать. За медикаменты не департамент платит, а приятель, владелец фирмы «Агат». А завтра с утра, сразу после пятиминутки, предстоит нелёгкий разговор в страховой компании. Чёрт бы побрал все эти промежуточные инстанции мешающие жить и работать.

Сергей Кириллович вдруг вспомнил, как много лет назад, когда ему вручили приказ о назначении на должность, он выторговал себе право заниматься и лечебной работой.

– Ну, какой я главный онколог, если забуду, как обследовать и лечить больных, – горячился он.

– Да занимайся лечебной работой, сколько хочешь, но запомни: без организации нет онкологической помощи! И спрашивать с тебя в первую очередь мы будем за организацию службы, – говорил заведующий, пожимая руку. – Успеха тебе!

Не будь того договора, – заниматься бы ему теперь только канализацией и водопроводом. И зачем было оканчивать медицинский?

Более пятнадцати лет он работал в диспансере, но, даже став главным врачом, не изменил расписания приема больных в поликлиническом отделении.

На этот раз планерка продолжалась недолго. Сергей Кириллович вышел из здания департамента и осмотрелся. Осенняя пора расслабляла. Не хотелось ничего делать.

Водитель посигналил, давая понять: «я здесь». «Вижу, вижу» – подумал Сергей Кириллович, и, вытащив из пачки сигарету, с удовольствием затянулся.

– Сергей, – обратился к нему главный врач шестой поликлиники, – чего ты сегодня какой-то уж очень задумчивый? Все проблемы решаешь?

– А ты их не решаешь?

– Я не решаю. Они у меня сами решаются!

– Тебе везет! Мои сами не решаются. И противно так работать: все время с протянутой рукой.

– А я нагружаю этим больных. Не смотри на меня так укоризненно. Что могу поделать, если в этом году финансирования практически не было!

– Счастливец! Ты-то можешь. Но как мне нагружать обреченных больных? – махнув рукой, Марченко пошёл к машине.

Сергей Кириллович вошёл в кабинет, Верочка, улыбаясь, помогала снять пальто. О лучшей помощнице он и мечтать не мог: всегда опрятная и исполнительная Верочка умела угадывать его желания. Только соберётся сделать назначение пациенту, а сестричка уже пишет направление в лабораторию или на рентгеноскопию.

Верочке нравились немногословие и властность доктора, уверенность, с которой тот принимал решения. Его воля внушала даже отчаявшимся, что они, во что бы то ни стало, избавятся от недуга. И было немало случаев, когда болезнь отступала.

Беглый взгляд Верочки отметил: обувь, как всегда, вычищена до блеска… белый воротник сорочки… галстук, подобранный в тон… и седина в чёрных густых волосах…

– Ой, Сергей Кириллович, какой вы сегодня красивый! – Верочка подала врачу халат, который сама выстирала, накрахмалила и выгладила.

– Ну, как? – спросила она. – Подойдите к зеркалу.

Сергей Кириллович посмотрел на свое отражение.

– Я – твой должник. А пока получай в качестве задатка, – он достал из кейса плитку шоколада.

Верочка вспыхнула и благодарно посмотрела на шефа.

Марченко ещё раз бегло взглянул в зеркало. «Ничего особенного, – подумал он. – Жилистый, невзрачный... Плечи опустились, наметилось брюшко. Всё! С завтрашнего дня строгий режим: зарядка, бассейн, никакой еды на ночь, на работу и с работы – пешком».

Потом вдруг вспомнил недавнюю планёрку, которую проводил Михаил Фёдорович Плахин, старый знакомый ещё по совместной работе в больнице. Вместе начинали рядовыми хирургами, а теперь пути разошлись. Михаил, став большим начальником, разом обрубил все нити приятельских отношений. На попытки бывших коллег решить какие-либо вопросы, исходя из давнего приятельства, отвечал сухо и отстранено:

– В департаменте есть график приёма по личным вопросам. Приходите. Если вопрос служебный и не терпит отлагательства, запишите телефон моего секретаря.

Все знали, что Плахин крепко сидит в кресле, его поддерживал сам глава администрации. Знали, а потому побаивались и заискивали.

Сергей Кириллович старался не лезть без нужды на глаза начальству, хотя проблем столько, что голова кругом идёт. Нужен ремонт в поликлинике, хоть кричи, хоть плачь. Всё износилось, пришло в негодность: туалеты забиты, вода подаётся по часам. А ведь это лечебное учреждение.

Вчера походил по кабинетам. В одном обвалилась штукатурка, хорошо, что не на голову; в процедурной стена отсырела. И сантехники нужны. Хорошо бы ещё новое оборудование, да где взять средства? Денег в кармане – вошь на аркане. Ни рубля! Придётся гордость затолкать…  Он не стал для себя уточнять, куда именно. Нужно идти на поклон к Плахину. Может быть, дойдёт до него –  количество онкологических больных в городе растёт. Вон, сколько их в коридоре. В очереди за жизнью!

Дел много. Заскочить ещё в строительную организацию. А вдруг удастся договориться о ремонте поликлиники в долг…

Сергей Кириллович распахнул окно. Синева заполнила комнату. По небу плыли перистые облака. Листья срывались с веток, и, медленно кружась, опускались на землю.

Во дворе больницы водитель мыл машину. Он принёс горячую воду, и тряпкой смывал налипшую грязь с кузова и колёс.

Сергей Кириллович потянулся за сигаретой,  достал из кармана  зажигалку, подаренную коллегами ко дню рождения. Прикурил, устало прикрыл глаза, затянулся. Сигаретка – пауза, за время которой настраиваешься на работу. Докурив, подошёл к раковине и старательно, по давней привычке, вымыл руки. Потом бросил Верочке:

– Начнём, пожалуй! Приглашай…

Сергей Кириллович просмотрел карточки. Повторных  немного. Первым вошёл старик. Лицо, заросшее жесткой щетиной, волосы нечесаные. Тяжело дыша и опираясь на палку, долго прилаживался, прежде чем сесть на стул. Он посмотрел на врача, морщась от боли.

Марченко взял в руки  рентгеновский снимок, долго изучал результаты обследования. Ничего утешительного. Ясно, что без операции не обойтись.

– Как себя чувствуете?

– Плохо, доктор. Видать, последние дни доживаю, – старик с трудом размыкал губы. – Ночью не сплю, боли в животе и пояснице. Сижу в туалете часами, и – ничего. Только кровь и слизь.

Сергей Кириллович уложил больного на кушетку, долго мял живот. Прощупал выступающую из подреберья печень, потом, натянув на руку резиновую перчатку, прямую кишку.

«Да, ничего утешительного», – подумал он, а вслух сказал:

– Слушай, отец, что я скажу: нужна операция. И не затягивать! Вера, выпиши направление.

Расписался и протянул направление больному:

– Давай, отец, сегодня же в стационар. Участник войны?

– А как же, в пехоте служил. Награды имею, ранения…

– Вот и хорошо: ветеранам какая-никакая, а скидка. На лекарства, например…

Старик беспомощно заморгал.

– Есть, кому проводить в больницу?

– Дочка с мужем…

– Не забудьте страховой полис, – говорила Верочка, провожая больного к двери. – Прооперируют, и пойдете на поправку.

– С Богом! – сказал Сергей Кириллович старику. И Верочке: – Приглашай следующего.

В кабинет вошёл пожилой мужчина. Присел на кушетку и начал рассказывать свою историю:

– Простудился я, доктор, тому вот уже несколько месяцев. Кхе-кхе! Ходил в поликлинику. Лечили всякими уколами, таблетками, но кашель не проходит и всё тут. Через месяц послали на рентген и положили в больницу…

– Где вы лежали?

Мужчина долго кашлял, потом с трудом проговорил:

– В восьмой, в терапии. И уколы делали, и капельницы ставили… только кашель, как был, так и есть. А вчера кровь в мокроте... Испугался. Побежал в поликлинику. А доктор к вам направила…

– Хорошо. Покажите направление.

По результатам обследования и рентгеновским снимкам видно – у больного рак легкого. Сергей Кириллович подписал направление в стационар на лучевую терапию.

Больной вышел, Сергей Кириллович связался по телефону с лучевиками:

– Лидия Алексеевна! Я подписал направление Тищенко. У него рак верхней доли левого легкого. Ещё ателектаза нет.

– У меня смена забита. Может быть, он подождет с недельку?

– Он и так уже долго ждёт. Кровь в мокроте появилась. Уплотнитесь, пожалуйста…

Подумал: «Надо бы пойти к лучевикам. Откуда у них всё забито?»

Следующей оказалась черноволосая женщина лет тридцати пяти, с блестящими карими глазами  в оправе густых ресниц. Чуть подкрашенные губы, тонкая нитка бровей, темно-серое платье, в меру приталенное, серебряная цепочка на шее, часики на руке, туфли-лодочки на среднем каблуке – всё свидетельствовало о хорошем вкусе. Правда, от опытного взгляда не укрылись бледность лица, и неумелая попытка скрыть волнение за растерянной улыбкой.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Как ваша фамилия? – Сергей Кириллович взглянул на больную.

– Соколова Галина Павловна, – женщина присела на краешек стула, взглянула испуганно.

– Что вас беспокоит? Чем напуганы? – доброжелательно и как-то доверительно спросил Сергей Кириллович.

– Само учреждение ваше вызывает страх. Да ещё поликлиника – в подвальном помещении. Спускалась, словно в преисподнюю.

– Ну, зачем же так мрачно? Так что всё-таки вас к нам привело?

– Две проблемы.

Сказала, и смутилась. Врач немногим старше её; неловко рассказывать ему о своих страхах. Но, пересилив себя, продолжила:

– Вчера утром, принимая душ, случайно нащупала в левой груди какую-то опухоль. Очень испугалась, плакала, не пошла на работу. Руки опустились. У меня – плохая наследственность… Бабушка умерла от рака, да и маму оперировали…

Сергей Кириллович смотрел  на неё, не отрываясь, отмечая правильные черты лица, чуть вздернутый, но, в общем-то, прямой нос, прикрытые завитками волос маленькие аккуратные мочки ушей, смуглый изгиб шеи. Красота её была броской, а печаль во взгляде подчеркивала прелесть глаз.

– Я никому ничего не сказала… и вот пришла.

– А что за вторая проблема?

– Вторая – проще. На коже левой руки у меня родимое пятно. В последние дни оно как-то стало воспаляться, зудеть… Было коричневым, а стало черным…

Верочка с тревогой посмотрела на женщину.

– Так, – помрачнел Сергей Кириллович. – Целый букет! Но расскажите мне о себе ещё немного. Кто вы, чем занимаетесь, замужем ли, есть дети?

– Я – музыкант, работаю в филармонии, преподаю в консерватории. Разведена. У меня дочь двенадцати лет, учится в шестом классе… Я только не понимаю, какое это может иметь отношение к моим бедам?

– Имеет. Всё имеет отношение, уж поверьте мне. Но об этом потом. А теперь пройдите, пожалуйста, за ширму, разденьтесь по пояс.

Сергей Кириллович быстро написал несколько строк в истории болезни. Потом встал из-за стола и прошёл к больной. Перед ним стояла молодая женщина, чуть смущенная своей наготой, и потому прекрасная.

Она совсем смутилась, когда врач-мужчина начал рассматривать её грудь, ощупывать, мять, стараясь распознать характер уплотнения. Грудь была небольшой, и даже не верилось, что опасность для жизни исходит отсюда.

Окончив осмотр молочных желез, доктор стал ощупывать пигментное пятно на плече.  «Да, – подумал он, – тут дело посерьёзнее. Хорошо, что лимфоузлов вроде бы нет».

Вымыв руки, стал записывать результаты осмотра в историю болезни.

Вышла больная, тихая, испуганная, села на стул.

– Какой будет приговор?

– Знаете, Галина Павловна, не все так трагично, как вы себе рисуете. В молочной железе действительно имеется кистозная мастопатия. Это заболевание неплохо лечится. Нужно будет только сделать кое-какие исследования, а потом мы начнём вас лечить. Да и родимое пятно необходимо обследовать. Так что мы ещё успеем с вами поближе познакомиться. А пока медсестра даст направления на обследования. Вы сдадите анализы, и придете на пункцию…

– А это больно?

– Да нет. Всё это не будет связано с болью. Необходимо сделать радиоизотопное исследование родимого пятна. Короче говоря, утром вы сдадите все анализы и – ко мне на приём. Я всегда принимаю во второй половине дня. И не следует раньше времени волноваться…

Он встал, давая понять, что приём окончен. Галина Павловна поблагодарила и вышла из кабинета, оставив после себя сладковатый запах французских духов. Он прикрыл на мгновенье глаза и вновь увидел её фигуру, легкость движений, музыкальную пластику рук.

– Одну минуту подождите, сказал Сергей Кириллович вошедшему в кабинет больному. – Я вас приглашу.

И когда больной вышел, обратился к медицинской сестре:

– Верочка! У этой больной с грудью больших проблем, думаю, не будет. Скорее всего, все ограничится секторальной резекцией. А вот родинка… кажется, там меланобластома. Возьми её на заметку, чтобы в сутолоке нашей случайно не потерять.

Подошёл к двери и пригласил следующего больного.
2.

Галина Павловна шла по осенней улице и чуть не плакала. Ей было жаль себя. Но всё же слова этого симпатичного доктора немного её успокоили.

«Сейчас, – убеждала она себя, – современные методы лечения». И солнце, прорвавшееся сквозь пелену туч, показалось ей добрым предзнаменованием.

Но, как вскоре выяснилось, тревога не исчезла. Хотелось забыться. И она решила заняться уборкой квартиры.

Галина Павловна вытащила из кладовки пылесос, достала веник, тряпку, и… оставила всё лежать на полу. Сил не было… Подошла к телефону и позвонила в филармонию. Объяснила, что не сможет быть на репетиции.

– Что-нибудь серьёзное? – спросил Валерий Сергеевич Григорьев.

– Заболела.

– Лечитесь. Только найдите возможность, голубушка, передать клавир концерта Мендельсона.

– Постараюсь.

Клавир лежал на столе рядом с нотными листами, куда Галина Павловна переписывала скрипичную партию. Ей давно хотелось сыграть этот знаменитый концерт.

Она открыла для себя Мендельсона ещё в консерватории, когда на одном из концертов успешно исполнила его концерт для скрипки. Тогда-то её преподаватель Розалия Львовна и преподнесла ученице написанный маслом портрет маэстро.

Картина висела на видном месте в гостиной. Чуть сдвинутая на левую сторону пушкинская шевелюра. Высокий бледный лоб. На худых и впалых щеках – бачки. Узкое еврейское лицо. Удлиненный с горбинкой нос. Маленький рот. Острый с вмятиной подбородок. Умные ястребиные глаза. Всё выдавало страстную, чувственную натуру. Небрежно наброшенная на шею, по моде того времени, косынка, свободный сюртук олицетворяли вольный, свободолюбивый нрав.

Мысли снова и снова возвращались к  тому, что сегодня говорил ей доктор. Должно быть, он уже привык уговаривать и утешать обречённых. Ничего страшного… она пройдет эти обследования... Что ещё они покажут? Если всё так безоблачно, зачем нужны анализы? Нет. Что-то не так. Что же делать? Может, поехать в Москву, показаться там? Или поверить этому врачу. Он, вроде бы, серьёзный, знающий. У его кабинета кто-то из больных сказал, что он – главный онколог города… Главный. Нет, нет… О нём отзывались хорошо: опытный, внимательный… Глаза у него хорошие. Смотрит, – точно в душу заглядывает, всё в ней угадывает…Боже, что же делать?

Галина, пытаясь отогнать тревожные мысли о предстоящей операции, и вновь принялась пылесосить ковер.

За окном догорал закат. Скрывшееся за домами солнце высветлило на горизонте огненную полосу. Верная примета: завтра будет ветер.

Сергей Кириллович стоял у окна, не зажигая света, и глядел на чернеющие ветви деревьев, на контуры зданий с пока ещё не зажженными окнами. Потом опустился в кресло и долго сидел, прикрыв глаза. Он чувствовал себя заезженной лошадью, теперь загнанной в стойло.

Дни походили один на другой своей бестолковой суетливостью, нервотрепкой. Совещания, комиссии, отчеты, административные заботы отнимали уйму времени. Сегодня вышли из строя насосы, качающие воду на третий этаж в стационар. Где достать новые? Где взять деньги? Нянечки и сестры мотались с ведрами по лестницам.

А тут ещё заведующий хирургическим отделением Лев Константинович Кравцов был обнаружен завхозом Волошиновым в подвале распивающим вместе с кочегаром и сантехником «Московскую». На столе лежали нарезанные огурцы и ломтики сала с луковицей. Лев Константинович, раскрасневшийся, с блестящими глазами, приглашал Волошинова, указывая на место рядом с собой. Тот от угощения отказался и прямиком к главному: так, мол, и так, в кочегарке пьянка, Кравцов спаивает кочегара и сантехника.

Разговор с Кравцовым состоялся в кабинете Сергея Кирилловича без свидетелей. Большой и грузный Лев Константинович стоял, переминаясь с ноги на ногу, и даже не оправдывался. Гнать бы его в шею, да руки у дурака золотые.

– Надеюсь,  говорим мы на эту тему в последний раз? – спросил главный ледяным голосом, глядя на бегающие глаза Кравцова.

– Даю слово… больше такого… в рабочее время…

Волошинову же сказал:

– За то, что поставил меня в известность – спасибо, но если скажешь ещё кому – уволю!

Сергей Кириллович подошёл к настенному календарю и оторвал листок. Изрядно похудел численник, словно тополь листву, растерял дни и месяцы. Быстро обновляются календари. Не успеешь прикрепить один, а уже новый сигналит обложкой. Раньше не замечал, как летит время… Пятый десяток – это уже сигнал: большая часть жизни прожита.

Ему, человеку по натуре живому и общительному, тяжело возвращаться каждый день в пустую холостяцкую квартиру, ещё хранящую тепло прежних дней, когда живы были родители.

Личная жизнь не сложилось, а к одиночеству, сколько ни привыкай, никогда не привыкнешь.

Он был влюбчив, но и застенчив. Первый раз влюбился ещё в детском саду в остроносенькую и бойкую Олечку, предводительницу всех мальчишеских игр. Она командовала и мальчишками, и девчонками, и Витька Михалёв как-то признался ему по секрету: когда вырастет, то обязательно купит Оле большую куклу с открывающимися и закрывающимися глазами.

Когда Сергей подрос и стал учиться в школе, девчонки в коричневых форменных платьицах и белых фартучках заставляли сердце биться сильнее. Каждая была красавицей!

Но вскоре всех затмила сероглазая восьмиклассница Зиночка, на которую указал его товарищ Лёша Ткачук.

С Лёшей они жили в соседнем доме.

На вечерах, куда приглашали девочек из соседней школы, Зина танцевала со сверстниками, совершенно не замечая паренька, сиротливо прильнувшего к стенке.

Сергей жил, как неприкаянный: те, кто нравились ему, предпочитали других.

Он стал придирчиво относиться к своей внешности: лопоухий, нос с нашлёпкой, волосы жёсткие, постоянно лезущие на глаза. А в десятом классе замучили прыщи. Однажды Сергей пошёл в поликлинику к дерматологу. Когда он зашёл в кабинет врача, на него смотрели фиалковые глаза белокурой женщины.

– Что случилось? – спросила она, внимательно изучая его лицо. – Зачем выдавливал? Теперь гнойное воспаление кожи… дерматит.

Он растерялся, и, беспомощно хлопая ресницами, произнес:

– Что же делать?

– Что скажу, то и будешь делать! – Она снова обратила к нему синеву своих глаз. – Я тебе выпишу мазь. Ею ты будешь на ночь смазывать очаги воспаления. Даешь мне слово, что выполнишь мои назначения?

Он кивнул.

– Через неделю ко мне. Договорились?

– Договорились…

Юноша побежал в ближайшую аптеку и уже вечером обильно смазал белой ртутной мазью все воспалённые места.

В первом часу ночи у него поднялась температура. До сорока. Лицо горело, будто плеснули на него кипятком. Плотная коричневая корочка стягивала кожу. Сергей метался в постели, бредил.

Перепуганная Елена Николаевна, его мама, вызвала «Скорую», и бригада медиков доставила больного в клинику кожных болезней.

Высокий сутулый врач подошел к Сергею, внимательно осмотрел его лицо, потрогал корочки, пощупал шею, надключичную область, и спросил:

– Чем лицо-то мазал?

– Мазью…

– Что за мазь?

– А я почём знаю? Кажется, ртутная…

– Кто велел мазать ртутной мазью?

– Доктор в поликлинике. Кто же ещё?

Старый врач ещё раз посмотрел на него с высоты своего роста, прищурился, а потом сказал коллеге:

– Здесь ярко выраженная аллергическая реакция на ртуть. Для начала введите этому герою раствор хлористого кальция внутривенно. Внутримышечно пенициллин через каждые три часа. И – примочки с фурациллином. Строгий постельный режим. При необходимости – сердечные средства. Но я думаю, что до сердечной слабости дело не дойдет.

Через пару дней температура нормализовалась, лицо очистилось от корочек, и вскоре его выписали.

Возможно, встреча с этим врачом и стала определяющей вехой в его жизни. Он начал серьёзно задумываться о будущей специальности. Сергей понял, что среди многих профессий, – врач, как и сапер, не имеет права на ошибку, так как имеет дело с человеческой жизнью.

Сергей начал читать книги о медицине, а после получения аттестата зрелости знал, что будет поступать только в медицинский.

Успешно сдал экзамены в институт, отлично учился. Ему прочили счастливое будущее.

А вот в личной жизни не везло. Когда уже работал в «неотложке», полюбил врача-анестезиолога. Саша, так звали девушку, была старше его на два года. Маленькая, бойкая, с кудряшками, прикрывавшими мочки небольших ушей с массивными серьгами из дутого золота, в широкой цветастой юбке, она походила на цыганку. Томный взгляд и блуждающая улыбка  нравились мужчинам. В Сашеньку влюблялись поочередно коллеги по больнице, шофера, больные…. Она охотно принимала ухаживания, радовалась подаркам. Подарки принимала, но на флирт не соглашалась, серьёзных же предложений пока  не поступало.

Сашенька обратила внимание на молодого хирурга. Он не вылезал из операционной. Если не оперировал, то смотрел, как это делают другие. Возился с больными, приходил и в субботу, и в воскресение. Часто что-то придумывал, приспосабливал, пробовал. Особенно интересовали доктора Марченко возможности предупреждения послеоперационных осложнений.

От Сашеньки не могли укрыться ни почтительный шепот больных, когда Сергей появлялся в стационаре, ни уважение коллег к его мнению. Даже многоопытный Николай Тарасович Назаров, и тот прислушивался к суждениям молодого врача. И Сашенька стала одаривать Сергея ослепительными улыбками. А однажды, когда он сидел в ординаторской, ломая голову над каким-то очередным приспособлением, подошла к нему сзади неслышной кошачьей походкой и потрепала за волосы. Он повернул голову и благодарно посмотрел на неё.

Им часто приходилось работать вместе. Сашенька была неплохим анестезиологом. Она хорошо разбиралась в реанимационных мероприятиях, знала механизмы действия и сочетаемость лекарственных средств. Сергей относился к ней с большим уважением.

Иногда, после тяжёлого рабочего дня, он провожал Сашеньку домой. Прощаясь, она закидывала руки ему на плечи и заглядывала в глаза, словно приманивая, приглашая куда-то.

Неравнодушный к Сашеньке хирург Егоров, сильно раздавшийся в плечах, с багровым лицом любителя горячительных напитков, увидев однажды их вместе, насмешливо сложил губы в трубочку и сказал так, чтобы слышали остальные:

– Хороша парочка, – гусь и гагарочка! Не могла ничего лучшего себе выбрать!

Под «лучшим» он подразумевал, разумеется, себя. Франтоватый Егоров приезжал на работу на своей «Волге», носил супермодные костюмы и слыл знатоком ресторанов Ростова. Он одаривал женщин в ординаторской мелкими подарками и любил двусмысленные анекдоты, вёл себя развязно, но перед Сашенькой робел и не позволял лишнего.

Сергей привязался к «цыганочке», спешил на работу, чтобы поскорее увидеть её, ревновал, тосковал, расставшись, тут же начинал скучать.

А вскоре, неожиданно для всех, Сашенька переехала к нему.

Через год родилась Олечка, и отношения надо было узаконивать. Они зарегистрировали брак и отпраздновали свадьбу.

Но союз оказался непрочным. Постоянная нехватка денег была причиной частых размолвок. Они уходили, как вода в песок. Саша не скрывала раздражения:

– Нет, кому нужна твоя честность? Неужели не чувствуешь, что на тебя смотрят, как на дурака? Вот ты всё: «Егоров нечистоплотен, Егоров взятки берёт!». Он, если хочешь знать, так поговорит с больным, что тот ему сам кладёт в карман деньги.

Сколько раз, приходя домой, он встречал Сашеньку озлобленной, раздражительной.

– Что-нибудь случилось? – интересовался он.

Сашенька лишь поводила плечами и уходила на кухню. Муж её раздражал!

Они перестали разговаривать. Жена демонстративно хлопала дверцей холодильника, перестала готовить еду, – только Оленьке сварит кашку или супчик, и всё. Девочка питалась в яслях. Сергей обедал в столовой, большую часть времени проводил на работе или у друзей. Домой идти не хотелось. До него доходили слухи, что жена встречается с Егоровым, их видели в его «Волге», в ресторане, в парке. Сергею становилось невмоготу.

Когда однажды он увидел дома записку о том, что его «оставляют», почувствовал нечто вроде облегчения. Саша писала второпях: «Мне надоела эта нищенская жизнь…Не старайся что-то изменить. Егорова не вини, – это моё решение. Саша».

Рано утром он уже был в администрации больницы, и, никому ничего не объясняя, положил на стол секретаря заявление об уходе по собственному желанию. Передал коллеге-хирургу своих больных, и, не дожидаясь решения, явно нарушая трудовое законодательство, собрал со стола свои вещи, уложил всё в просторный портфель и ушёл, не желая видеть никого, и, прежде всего свою бывшую супругу, которая в это время находилась в операционной.

Вскоре Сергея Кирилловича приняла на работу главный врач городского онкологического диспансера Прасковья Даниловна Ярцева.

– Я давно слежу за вами, – сказала она Марченко, – и буду рада видеть вас в числе наших сотрудников.

«Давно пора влить молодую кровь, – подумала Прасковья Даниловна. – Возраст наших ветеранов предпенсионный, а то и вовсе собесовский. Что же будет через несколько лет?».

Так Сергей стал работать хирургом онкологического диспансера. Ещё через несколько лет, когда Прасковья Даниловна ушла на пенсию, его назначили главным врачом.

Ровно в восемь короткая планерка. Дежурный врач докладывает о тяжелых больных.

– В отделении семьдесят два больных…

– Это на шестидесяти койках! В коридорах лежат больные…

– А что делать? Не мы же занимаемся госпитализацией…

– Я занимаюсь. – Сергей Кириллович не показывает раздражения, – Лев Константинович, – обращается он к заведующему отделением, – кто у тебя перележал? Ты следишь за оборотом койки?

– Слежу, слежу, – ворчит Кравцов. – Сегодня будет большая выписка.

– Хорошо. Продолжайте, Вера Ивановна.

Дежурный врач докладывает о тяжёлых больных.

– В шестой палате послеоперационная больная Сергеева ночь провела спокойно. В восьмой палате Харин после гастрэктомии. Состояние средней тяжести. Давление ночью стало падать. Прокапали кровезаменители. Давление выровнялось. Назначения  выполнены. У Иванихиной в два ночи началось кровотечение…

– Иванихина…с чем она лежит?

– Рак левого легкого, – вместо дежурного врача отвечает Лев Константинович.

– Прокапали кровь, ввели кровоостанавливающие…– продолжала Вера Ивановна. – Вроде бы остановили. Больная тяжёлая.

После разбора больных, коротко о делах поликлинического отделения:

– У нас сегодня в железнодорожном районе противораковый Совет, – говорит заведующая поликлиникой Римма Степановна. – Справку по железнодорожному району я положила вам на стол. На Совете разбираем запущенный случай  Гущина. Там ошибка рентгенолога…

– Ясно. Кого пригласили на Совет?

– Врачей поликлиники…

– Хорошо бы пригласить рентгенологов.

– Мы сообщили в лечебные учреждения. Но вы же знаете, как у нас.

– Это с организацией у нас никак. Надо было через департамент организовывать явку рентгенологов. Ну, да ладно. Что у вас? – обращается Сергей Кириллович к своему заместителю по хозяйственным вопросам.

– Плановая работа. Надо, наконец, строительный мусор убрать. И с бензином у меня дырка в голове!

– Ясно. Ко мне есть вопросы? – спрашивает он у заведующих.

Анна Ивановна Назаренко, заведующая лабораторией, снова стала говорить о нехватке реактивов. Старшая сестра – о проблемах с медсёстрами. Некоторым онкологам приходится вести приём без медицинских сестёр.

Сергей Кириллович выслушивает молча. Всё ему известно. Ничего. Это не самое страшное. Справиться можно.

Через пятнадцать минут все расходятся. Главный врач вызывает секретаря:

– Альфрида Вартановна, соедините меня с Новочеркасским заводом синтетических продуктов.

– С кем?

– С главным инженером или с начальником производственного отдела.

– Хорошо. Ещё что?

– Пригласите ко мне Мальгину. И сделайте мне, пожалуйста, чашечку кофе.

Альфрида Вартановна выходит, а Сергей Кириллович просматривает динамику заболеваемости по районам. Что-то уж очень круто кривая идёт вверх в Кировском и Ленинском районах. С чего бы это?

Заходит заведующая оргметодотделом. Она – участница Отечественной война, служила в артиллерии, была контужена и потому чуть хуже слышит. Сергей Кириллович спрашивает её, почему так круто поднимается кривая заболеваемости. Просит принести данные за такой же период прошлого года.

Мальгина кладёт на стол подробный анализ за прошлые годы. Всё то же самое.

– В онкологическом институте этим занимается Горин.

– Хорошо. Спасибо.

Когда Мальгина уходит, Сергей Кириллович звонит Горину.

– Григорий Яковлевич, привет! Как идут дела по замерам бенсперена в воздухе в районах города? Ты не занимаешься городом? Только областью? А кто – городом? Гор СЭС? Добро. Будь здоров.

Марченко набирает СЭС. Узнает, что уже такие замеры сделаны и наложены на карту города.

Главный врач Буланова Людмила Николаевна объясняет:

– Это может быть связано не только с повышенным содержанием канцерогенов вдоль основных автомобильных магистралей, но и с тем, что в старых районах удельный вес пожилых выше…

– Понятно. И что делать?

– Развязку дорог нужно делать. Я подготовила проект постановления. Хорошо бы и вашу визу на нём иметь.

– Нет проблем. Пусть водитель подвезёт.

– Договорились…

Не успел Сергей Кириллович положить трубку, как вошла Альфрида Вартановна:

– Начальник производственного отдела у телефона.

Главный берет трубку:

– Здравствуйте, дорогой Артур Павлович! Очень рад вас слышать. Давно я у вас ничего не просил.

В трубке смех, настроение у Артура Павловича хорошее. Можно и попросить.

– Дорогой Артур Павлович! Помогите!

– Сколько?

– Чего сколько?

– Вы же помощи просите. Какая сумма счёта?

– А мне не деньги нужны.

– Тем лучше. А что же вам нужно?

– Артур Павлович! В цехе метанола одной из промежуточных фракций перегонки является фракция…

– Так вам бензин нужен?

– Именно. Машины стоят.

– Нет проблем. Это проще, чем оплачивать счета. А бочки у вас есть?

– Откуда у меня бочки? Артур Павлович, выручайте!

– Как в той байке про солдата, который кашу из топора варил. Ну, да ладно. Завтра машина пойдёт в Ростов. На первый случай тонну фракции пришлю. Только вы поосторожнее с ней. Она же, как высокооктановый бензин. Подумайте, где вы его хранить будете.

– Дорогой Артур Павлович, у нас опыт есть. Храним мы в металлическом гараже, что на территории…

– Ну, тогда договорились.

В половине десятого Сергей Кириллович поднялся в стационар. Только что в операционную взяли первую больную. Накануне при обсуждении предстоящего операционного дня, было решено повторно оперировать Терёхину.

История её не простая.

Примерно месяц назад её оперировали по поводу рака желудка, однако на операции… опухоли не обнаружили. Хирург произвел ревизию брюшной полости, и зашил операционную рану, так ничего и не удалив. Послеоперационный период прошел без осложнений, но боли продолжались.

Историю эту разбирали на врачебной конференции, снова провели обследование. Заключение однозначное: рак.

И вот, объяснив всё больной и родственникам, решили её снова взять на операционный стол. Сейчас оперировать должен был Лев Константинович.

На эту операцию и пришел посмотреть Сергей Кириллович.

Ординаторская, словно улей: кто-то делает записи в истории болезни, кто-то выписывает больничные листы. Врачи, не участвующие в этот день в операциях, переливают кровь, делают перевязки. Все куда-то спешат. Дверь ординаторской то и дело открывается, заходят сестры, врачи. С деловым видом вошла сестра-хозяйка, узнав, что в стационар пришёл главный. Постояв в нерешительности и так ничего и не спросив, вышла.

Старшая сестра, миниатюрная Вера Васильевна, пригласила Сергея Кирилловича в операционную.

– Лев Константинович просил передать, что берёт Терехину.

– Спасибо, Верочка. Организуй мне другой халат и шапочку.

Больная уже введена в наркоз. Вскрывают живот и…

– Желудок девственен! – говорит Кравцов.

Он чуть отстраняется, давая главному лучше разглядеть операционное поле.

– Буду вскрывать желудок…

Обложились стерильными простынями, вскрыли желудок. Опухоли нет.

– Что же оперировать? Где проводить разрез? Где край опухоли?

– Подожди, я переговорю с Сергеевым.

Сергей Кириллович звонит из ординаторской директору онкологического института профессору Сергею Сергеевичу Сергееву. Он – шеф. Накануне Сергей Кириллович рассказал ему об этом случае, и тот ожидал звонка.

– Сергей Сергеевич, здравствуйте!

– Тезка? Здравствуй. Ну, что там?

– Ничего. Опухоли нет.

– Опухоль есть. Она стелется в подслизистом слое желудка. Это редкий случай.

– Что нам делать? Границы опухоли не определяются. Не можем же мы делать разрез по ткани опухоли!

– Нужно полностью удалять желудок от пищевода до двенадцатиперстной кишки.

– Не уверен, сможем ли…

–Сможете. Надо смочь!

Сергей Кириллович передал слова Сергеева. Лев Константинович только взглянул на операционную сестру и что-то проворчал.

– Эмма, заканчивай и становись вторым ассистентом, – бросил он врачу-гинекологу, которая заканчивала операцию на втором столе.

– Иду.

Операция затягивалась, и главный вышел из операционной. Позже, как и предполагал Сергей Сергеевич, при гистологическом исследовании была обнаружена стелющаяся опухоль. Её удалили в пределах здоровых тканей.

Когда больную отвезли в послеоперационную палату, Лев Константинович, не снимая окровавленного халата, выпил мензурку спирта, заботливо поднесенного старшей операционной сестрой, пробормотав: «Пусть живет тётка!». И, словно продолжая разговор со своим давнишним оппонентом, заключил:

– Покой нам только снится!

Сергей Кириллович зашёл в палату к больному, которого готовили к операции. Тот лежал на койке, закрыв глаза, бледность растекалась по лицу, пот росинками собирался на лбу. Результаты обследования не утешали: опухоль прямой кишки. «И расположена низко, – подумал Сергей Кириллович, – придется выводить стому».

На соседней койке – больной, которого он накануне оперировал. Бледно-серое его лицо было спокойным. Казалось, он дремал. Но стоило врачу подойти к нему поближе, и синюшные губы приоткрылись в жалкой улыбке.

– Здравствуй, Мироныч! Как дела? Что-нибудь болит?

– Нет. Пить хочется…. Всё время сплю.

– Это от лекарств.

Осмотрев повязку, сказал палатной сестре:

– Налаживайте капельницу, пора!

–Готова! Всё по назначению?

– Да. Только вместо физиологического раствора – кровезаменители.

В коридоре Сергея Кирилловича догнала восемнадцатилетняя девушка. Опухолевая язва обезобразила её миловидное лицо.

– Вы меня помните, доктор? – спросила девушка.

– А как же… тебя Женей зовут, – сказал он. – Как переносишь облучение?

– Нормально. А у меня это пройдет?

– Обязательно пройдет. Останется маленькое бледное пятнышко.

Он понимал, что значит для девушки обезображенное лицо. На мгновение вспомнил своё пребывание в кожной клинике.

– А оно сильно будет выделяться? – допытывалась Женя.

– Не думаю… – и увидел, как просияло лицо девушки, как радостно она попрощалась с ним.

Всё в порядке. Жизнь продолжается!

Спустился в поликлинику, где у дверей кабинета уже толпились больные, ожидающие консультации главного онколога города.

Просматривая карточки записавшихся больных, ловил себя на мысли, что снова и снова вспоминал женщину, что приходила вчера на приём. Было тревожно на душе. Может быть, не стоило отпускать? С пигментными опухолями шутки плохи…. Нет, завтра она придёт, и он уже не отпустит её, пока всё не выяснит… Жалко... Сможет ли она когда-нибудь играть?

Сергей Кириллович обратил внимание на Верочку. Что-то необычное было в её внешности, но что – не мог понять.

– Ой, какой вы невнимательный! – Верочка даже притопнула каблучком. – Сколько времени смотрю на вас, а вы хоть бы слово сказали!

Сергей Кириллович удивлённо посмотрел на свою помощницу, стараясь понять, в чём его промашка.

– Неужели не видите, что у меня новая прическа!

И тут он увидел: всегда гладко зачесанные светло-русые волосы с аккуратной чёлкой, свисающей на лоб, сегодня подстрижены «под каре».

– Надо же! Рядом такая красота, а я не замечаю! Бедный твой Дима, – Сергей Кириллович знал, что Верочка встречается со студентом-медиком, – ему теперь нужно глядеть в оба, чтобы не умыкнули невесту.

Верочка вспыхнула и тут же рассмеялась, её серо-зелёные глаза сузились:

– Ну вас! За то, что вы такой невнимательный, я ухожу.

– Это как понимать? – Сергей Кириллович удивленно поднял брови.

– А, испугались! – Верочка победно посмотрела на доктора. – То-то же!

Она собрала амбулаторные карточки и сказала:

– Я – к Селезнёвой. Она должна была придти ещё в сентябре, а уже октябрь на исходе.

Марченко улыбнулся.

– Да-да, сходи обязательно.
3.

Осенний холодный вечер. Погода слякотная, всю ночь лил дождь. На размокшей земле поблескивали лужи. Днём солнце подсушивало землю, потом её проутюживал ветер, а легкий морозец собирал  в комки. Погода менялась  несколько раз на день, из-за этого скакало давление, хотелось спать.

Марченко почувствовал боль в сердце. Присел на скамейке в парке больничного двора. Таблетка нитроглицерина боль сняла. И снова Сергей Кириллович вдруг ясно увидел её глаза, густые черные ресницы, растерянную улыбку… и руки… «Какие у неё красивые руки»,– подумал он.

Утром, едва закончилась пятиминутка, Сергей Кириллович попросил Анну Ивановну передать ему результаты анализов Соколовой. Всё было так, как он и предполагал.

– Я же сказал, что в молочной железе ничего опасного нет, – сказал он, когда она пришла на приём. – Это доброкачественное образование. Его лучше удалить. После операции я вам назначу лечение.

– Операция?! – Галина Павловна изменилась в лице. – Это что, – удалять грудь?

– Ну что вы? Удаляется небольшой участок. Так что никаких изменений формы не будет. Это амбулаторная операция. Через два часа вы уже пойдете домой.

– Пойду домой? – словно загипнотизированная, повторяла Галина Павловна.

– Всё будет хорошо. Ваша родинка меня волнует гораздо больше, чем неприятности с молочной железой.

Больная молча покусывала губы.

– Когда же операция? И вообще, смогу ли я после неё выйти на работу?

– Я жду вас завтра к восьми утра. Захватите с собой сменную обувь и халатик. И ещё мы дадим вам список лекарств и материалов, которые необходимо приобрести для операции. Это недорого. Какое-то время придётся побыть дома. Дадим вам больничный лист. И запомните, – всё будет хорошо!

– Спасибо, доктор!

А у самой голова кругом: послезавтра приезжает Иринка. Кто её встретит? Как оставить её одну, – ведь за одной операцией предполагается другая. И она позвонила бывшему мужу на работу.

– Не волнуйся и выздоравливай, – сказал тот. – Что надо, – сделаю. Кстати, как у тебя с деньгами?

– Пока не надо. Присмотри, пожалуйста, за Иринкой.

Она забежала в аптеку и купила необходимые лекарства, бинты, шприцы, вату, – всё, что было обозначено в списке. Денег почти не осталось, а до зарплаты ещё полмесяца. Хорошо, если выплатят в срок.

Заехала в филармонию и отдала дирижеру клавир концерта Мендельсона. Потом приготовила обед, убрала квартиру. Не известно, скоро ли сможет стать к плите. Работала, стараясь забыться, не думать о предстоящей операции.

– Вчера я предупреждал, что буду оперировать Соколову, – напомнил Сергей Кириллович Кравцову.

– Всё готово, – ответил тот, – в девять можете начинать. Возможна большая операция?

– Не думаю. Скорее, ограничится «сектором». Но, знаешь, все в руках Божьих.

Лев Константинович взглянул на главного, подметив его необычную взволнованность.

– Всё сделаем. За анализами присмотрю сам…

С Кравцовым они работали много лет, понимали друг друга с полуслова, и, казалось, ничего не должно было омрачить их отношений, если бы не страсть Льва к спиртному. Сергей Кириллович дал себе слово глаз с него не спускать. А тот чувствовал повышенное внимание главного, и старался не давать повода к недовольству.

Высокий, грузный, с обрюзгшим лицом и большим, с синими прожилками, носом, Лев Константинович ходил медленно, тяжело ступая, не без труда перенося свое огромное тело. Говорил тихим голосом, был неплохим хирургом, отличным диагностом, но с больными разговаривать не любил.

– Почему вы уклоняетесь от бесед с пациентами? – допытывалось у него начальство.

– А что с ними разговаривать? И так все ясно!

– Но больной ждет от вас хоть какого-то обнадеживающего слова…

– А я ему сказал, что жить будет. Что же ещё ему надо?

Истории болезни, протоколы операций писал неразборчиво. К бумаге и ручке испытывал отвращение, часто поручая делать записи молодым коллегам. При всём этом персонал его уважал. Он был прост в общении, заботливо относился к врачам, медсестрам, нянечкам, заступался за них перед начальством.

Главный вошёл в операционную, улыбнулся Галине Павловне. Пока мыл руки и облачался в халат, больную уложили, накрыли простыней, зафиксировали руки.

Наклонившись к её лицу и глядя сквозь прорезь маски, Сергей Кириллович спросил, улыбаясь только глазами:

– Что, сердце, как заячий хвостик?

– Храбрюсь и очень на вас надеюсь.

– И правильно делаете!

Через полчаса операция была закончена.

– Ну, что я говорил? – обратился Сергей Кириллович к Галине Павловне. – Всё позади. Часик полежите на кушетке, и домой. С вами кто-нибудь пришёл?

– Нет, – растеряно ответила Галина Павловна.

– Хорошо. Вас отвезет мой шофёр. Я жду вас в понедельник к двенадцати на консилиум. Будем решать, что делать с родинкой.

Радость, что всё так благополучно разрешилось с грудью, улетучилась, когда Галина стала думать о новой операции. Скорее всего, она будет намного сложнее предыдущей, а вполне возможно и опасной для жизни. В медицинском справочнике она прочитала, что «меланома – опухоль из клеток, продуцирующих пигмент меланин…. Отличается выраженным инфильтрирующим ростом… легко метастазирует… Прогноз неблагоприятный…».

Что же ожидает её в случае неблагоприятного исхода: мрак небытия? Ей было жаль себя, но ещё больше – Иришку. Каково ей будет без матери?

Эти мысли не покидали её. Проходили дни, а она всё думала и думала об одном и том же.

Как-то оставшись одна в квартире, достала из футляра скрипку, взяла в руки смычек и заиграла. Когда ей становилось грустно,  тоска томила сердце, она спасалась музыкой. Вот и теперь, исполняя романс Фибиха, она думала о дочери…

В назначенный день Галина Павловна пришла на консилиум врачей диспансера. У кабинета сидели больные. Галина Павловна нашла свободное местечко и пристроилась рядом с худощавым мужчиной. Бегло взглянув на него, она увидела бледное лицо с синюшными губами. Мужчина лет пятидесяти беспрерывно покашливал, поднося платок ко рту. Ему не хватало воздуха.

Сидевшая напротив пожилая женщина в больничном халате с впадиной на месте левой груди всё время баюкала свою отечную руку, массируя, и стараясь держать её повыше.

Галина Павловна со страхом смотрела на них, и тревожные предчувствия овладевали ею. Вызывали одного, другого, а она сидела, отрешенно глядя на белую дверь. Но вот, наконец, пригласили её войти.

Медсестра указала ей на кушетку:

– Садитесь.

За столом сидели врачи. Она не сразу узнала Сергея Кирилловича и растерялась. Но вот он повернул к ней голову и ободряюще улыбнулся. Галина Павловна успокоилась и улыбнулась в ответ.

Она слушала, как обстоятельно доктор докладывал членам консилиума историю болезни, зачитал результаты обследований. Потом попросил её раздеться по пояс.

– Лимфоузлы не увеличены, а инфильтрация имеется, – сказал Кравцов, обращаясь к членам консилиума.

Подходили и другие врачи, смотрели, щупали. Молча, сосредоточенно. Потом, когда она оделась, её попросили подождать за дверью. Минуты, пока они совещались, показались ей вечностью.

Когда её снова пригласили в кабинет, она вошла  полуживая.

– Галина Павловна, – обратился к ней Сергей Кириллович, – по мнению консилиума нужна операция. Потом ещё необходимо будет лучевое лечение. Я надеюсь, вы нас понимаете?

– Это сложная операция?

– Операция несложная, но делать её надо под общим наркозом. Главное – не сама операция, а последующее лечение.

– Вы меня пугаете. Это очень серьезно?

Сергей Кириллович посмотрел ей в глаза и сказал:

– Да, серьезно…

– И длительным будет лечение?

– Думаю, не меньше месяца.

Она помолчала, и, наконец, решила спросить то, что волновало её больше всего:

– А скрипку держать в руках я смогу после такой операции?

– Сможете! Надеюсь, вы пригласите меня на свой концерт?

И улыбнулся открытой доброй улыбкой.

Придя домой, Сергей Кириллович первым делом взял поводок, защёлкнул карабин и пошёл выгуливать своего пса.

Сергей Кириллович любил собак. С ними он не был так одинок. Не так давно у него жила беспородная собачонка – Ладочка, а теперь больная подарила ему породистого щенка эрдельтерьера.

Чёрный пушистый комочек стоял на паласе и дрожал. Под ним чернела лужица. Потом он залез под шкаф, и его с трудом оттуда удалось вытащить. Несмотря на заботы и мелкие неприятности, Сергей радовался подарку, кормил малыша по науке. Перемалывал мясо, добавляя в фарш яйцо...

Пёс рос не по дням, а по часам. От хозяина не отступал ни на шаг. Всё время крутился под ногами, становился на задние лапы и карабкался по ноге.

Воспитывался Рокки по-спартански. Сергей Кириллович не брал его на руки, не разрешал сидеть на кресле или диване, что-то брать со стола или клянчить во время обеда. Но определенного места у Рокки не было. Обычно он спал на прикроватном коврике. Если же ему хотелось на другое место, он шёл туда, громко стуча коготками по полу.

Когда Сергей Кириллович уезжал в отпуск, он оставлял любимца на попечение соседки, оплачивал все расходы.

По приезду ему рассказали о том, как Рокки первые дни тосковал по хозяину, отказывался от еды. Клавдия Макаровна даже ходила к ветеринару.

Рокки превратился в большого и грозного пса. Доброжелательный и весёлый, он преображался, когда видел недруга.

Однажды к Сергею Кирилловичу в гости пришёл приятель. Он играл с Рокки, дразнил его, валил на пол, боролся.

– Очень добрый, – сказал приятель. – Разве это сторож?

– Он – как хозяин, – ответил Сергей Кириллович. – Если нужно будет, защитит.

– Да нет! Слишком  добр.

– Хорошо воспитанная собака должна проявлять свою агрессивность только по команде, – настаивал хозяин.

– Но Рокки даже по команде не отреагирует на меня.

– Ты уверен?

– Но я ведь с ним только что играл…

– Это ничего не значит…

– Не может быть! Я готов поспорить, что Рокки не бросится на меня.

Сергей Кириллович хотел прекратить спор, но приятель настаивал.

– Тогда надень старый пиджак. Ведь порвать может!

– Он не бросится на меня. Не бросишься? – он потрепал собаку, заглядывая в его глаза. Рокки вилял хвостом.

– Ну, смотри, как знаешь.

И Сергей Кириллович скомандовал: «Рокки, фас!» и указал на гостя.

Рокки вдруг, словно наткнулся на стену, остановился, взглянул на хозяина и грозно зарычал, сморщив нос. Потом Сергей Кириллович заметил только прыжок и рычание. Спортивная реакция приятеля спасла его от больших неприятностей. Рокки тянулся зубами к шее, но ухватил подставленную руку. Сергей Кириллович с трудом оторвал его. Пёс продолжал рычать и выражать неудовольствие.

С тех пор приятель проникся уважением к Рокки и больше его не задирал.

Когда небо за окном становилось серым, и дворники шумно начинали мести опавшие листья, Рокки тоже, подчиняясь своим биологическим часам, начинал проявлять беспокойство. Он хорошо знал свое время: повизгивал, громко зевал, вздыхал, то и дело подходя к хозяину, и поглядывал нетерпеливым взглядом, будто говорил: «Чего ты медлишь? Уже пора!»

Сергей Кириллович одевался и выходил с ним на улицу. Рокки был счастлив. Под первым же кустиком в скверике напротив он задирал лапу и делал свои дела, потом заинтересованно обнюхивал всё вокруг: кто, куда и когда здесь проходил. Мирный пес, он любил погонять кошек. На голубей не реагировал. Бегал, глупый, по молодости, но потом оценил бесперспективность такой охоты. С другими собаками вёл себя достойно, сам первый, как правило, в драку не лез. Соседние собаки его уважали, относились с почтением. Только одна белая с черными пятнами на спине, при виде Рокки истерически лаяла. Рокки сначала останавливался, недоуменно прислушиваясь. Потом перестал обращать внимание.

Через полчаса Рокки подбежал, словно говоря: «Пошли домой!». Сергей Кириллович молча соглашается, и пёс пристраивается слева от хозяина, как учили.

Устроившись  в кресле, Сергей Кириллович пытался отвлечься от сумятицы прошедшего дня. Но этого сделать не удалось.

Вспомнилась одна из последних планёрок. Он, как обычно, мало прислушивался к лозунгам начальника департамента. Но вдруг услышал свою фамилию:

– Марченко, когда, наконец, кончатся жалобы на онкологическую службу? Что ты можешь сказать о больном Баранове? В курсе, что он на тебя написал жалобу на трех листах?

Сергей Кириллович ответил спокойно. Уже привык.

– Больной Баранов страдает запущенной формой рака желудка с множественными метастазами в печень, легкие…. Он нуждается в симптоматическом лечении и в госпитализации в районную больницу. Ну, не могу я его положить в онкологический диспансер! И так коек не хватает. Сегодня в отделении на шестидесяти койках лежат семьдесят два больных. Развернули койки в коридоре. Если я его госпитализирую, считайте, выключу целую палату. Да и нельзя  нашим больным лишний раз видеть трагический финал. И без того от лечения отказывается каждый десятый! Кроме того, есть ваш приказ, что такие больные должны быть госпитализированы…

– Ты мне мозги не пудри. Связывался с Пчёлкиным? Почему больной не был госпитализирован в районную больницу? Закопался в своём подвале! Ты же за службу отвечаешь!

– С Пчёлкиным связывался. Обещал дать место в терапии в следующий четверг.

– Сергей Викторович, – обратился Плахин к Пчёлкину. – Чего ты тянешь? Хочешь, чтобы жалоба пошла в ООН?

– Хорошо, я посмотрю, как можно ускорить…– проговорил главный врач шестой больницы.

– Совсем очерствели, – постепенно успокаиваясь, скорее по инерции, продолжал Михаил Федорович. – Мало, что больной страдает, так он же выключил двух человек: дочь-доцент университета, работать не может. И её муж – инженер на вертолётном заводе, берёт отпуск за свой счет. Посчитайте, во что это обходится государству…

Это уже демагогия, и Сергей Кириллович снова принялся за бумаги…

Потом вспомнилось, как после той планерки заехал на завод «Сантехарматуры». Здесь обещали оплатить счёт на насосы.

– А, доктор, пришёл, – встал из-за стола директор, – ну, показывай твои бумаги.

Сергей Кириллович подал счёт. Тот, даже не читая, подписал распоряжение бухгалтерии: «Оплатить». Спросил:

– По рюмочке коньяка?

– Нет, Иван Иванович. Предстоит большая операция. Меня после выпивки, клонит в сон.

– А меня, наоборот, бодрит, – заметил Иван Иванович. – Так, как дела, доктор?

– Какие у нас дела! Вот, хожу с протянутой рукой. Спасибо, что есть такие, как вы, а то бы и вовсе кранты…

– «Спасибом» не отделаешься. Проведешь профилактический осмотр женщин!

– А в медпункте гинекологическое кресло есть?

– Всё у нас есть. Впрочем, это лучше узнать у нашего фельдшера.

Он нажал кнопку селектора.

– Марья Васильевна, у нас есть гинекологическое кресло?

– Есть. А кому оно нужно?

– На следующей неделе к нам онкологи придут. Будут смотреть женщин. Составьте списки, чтобы в день не менее пятидесяти человек осмотр проходили. Так за неделю всех и посмотрят. Но, при этом, чтобы вы мне производство не сорвали.

– Понятно. Что ещё?

– Всё! Спасибо.

Потом к Сергею Кирилловичу:

– А как ты думал, я тебе за просто так счёт оплатил? Рынок, будь он неладен!

Улыбнулся, демонстрируя золото коронок.

Следующим был завод «Горизонт». Здесь помощником главного инженера работал давнишний приятель. Позвонил с проходной. Через несколько минут тот вышел, держа в руках пирожок.

– Привет, Толя!

– Привет! Что у тебя?

– Толик, мне бы листа три ДВП.

– Знал бы, сколько мне его нужно! Но как не помочь медицине! Завтра пришлю. Ты-то как?

– Всё нормально. Трепыхаемся.

– Хорошо бы встретиться.

– Хорошо бы…

Он ушел, но Сергей Кириллович знал точно: завтра обещанные три листа ДВП будут в диспансере. Теперь можно и на работу.

Пять часов. Напряжение спало. В кабинет вошла заместитель по административно-хозяйственной части, Ольга Николаевна Хорошая. Она всегда приходит в конце дня, чтобы составить план работы на следующий день.

– Что на завтра? – спрашивает, а сама смотрит в план, который они составляли в конце прошлого месяца. Выполнено только пять пунктов. Дел невпроворот.

– Завтра привезут ДВП. Договоритесь с плотником. Пусть хоть дыры в полу залатает. Иванов насосы оплатит. Надо искать, кто сможет их заменить. Я договорился с главным ЦГБ. Он разрешил использовать соседний подвал. Нужно в первую очередь выбросить оттуда мусор.

– Я возьму трех алкоголиков. Стоят не дорого, а если им пообещать по сто граммов спирта, трудиться будут ударно!

– Это ваши дела. Только, чего людей-то губить?

– А вы что, перевоспитать их надеетесь? Или они пить перестанут? Насильно никому лить в рот не будем. А работа, сами знаете, грязная, трудная…

Вечером Сергей Кириллович пошёл к Якову Александровичу Мазуру, давнишнему знакомому, ныне владеющему крупной фирмой, специализирующейся на изготовлении мебели. Сколько раз Марченко обращался к нему за помощью, и не было случая, чтобы тот ему отказал.

Яков Александрович, моложавый улыбчивый мужчина, встретил Сергея Кирилловича в кабинете. Марченко прошёл мимо приёмной, где колдовала за компьютером смазливая секретарша, мимо посетителя, примостившегося на диване с иллюстрированным еженедельником, мимо верзилы, стоящего в дверях со скучающей миной, – наверное, охранник.

– Зиночка, организуй, пожалуйста, два кофе. Меня не для кого нет, – распорядился Мазур.

Потом к гостю:

– Молодец, что заехал. Рад видеть.

– С чего бы ты так обрадовался? – спросил Сергей Кириллович. – Ведь знаешь, – денег просить пришёл.

– И деньги дам. Просто рад. Всякий раз, когда вижу тебя, будто с молодостью встречаюсь.

– И я часто вспоминаю…– сказал Сергей Кириллович. – Точно вчера было. А прошло… Сколько лет-то прошло? – спросил он.

– Ты всегда был слаб в математике. Время летит…

– По тебе это не скажешь.

– А я себя пенсионером не ощущаю. Видел, какая у меня Зиночка?!

– Не знаю, на что ты намекаешь, но любоваться женской красотой можно до глубокой старости, – улыбнулся Сергей Кириллович. – Правда, ты всегда был бабником.

– А ты тихоня! Помолчи! Я бы бесплатно согласился работать у тебя санитаром в гинекологическом кабинете!

– Ну, пошло-поехало. Ты лучше расскажи, как живёшь?

– Разве это жизнь? Выживание! То тебя облапошат, то ты какого-нибудь лоха обдуришь! Платежи задерживают.

– А я же к тебе, Яшенька, с протянутой рукой. У тебя таких проблем нет?

– Таких нет. Другие есть. Да, ладно. К чему тебе наше горе. – Расскажи, лучше о себе. Что, так и продолжаешь холостяцкую жизнь?

–Продолжаю. Не поверишь, времени поесть нет! Кручусь…

– Вот давай выпьем по рюмочке за встречу, и делами займемся. Дай-ка счет.

Яков Александрович нажал кнопку и в кабинет, раскачивая бедрами, вошла Зиночка. Яков Александрович передал счёт:

– Отпечатай быстренько платежку и подпиши у бухгалтера. Пусть сегодня же перечислят.

Потом достал из сейфа французский коньяк и разлил по рюмкам.

– Ну, будь, – сказал Яков Александрович, и стал медленно со вкусом пить вязкую жидкость.

Сергей так пить не мог. Он, собравшись духом, опрокинул коньяк в рот, как пьют водку.

– Кто же так пьёт благородный напиток? Эх, ты! Так и не научился! А ведь это непременная примета преуспевающего мужчины. Знаешь, если хочешь добиться успеха, ты должен выполнить пять условий. Быть профессионалом. Это у тебя есть. Уметь любить женщин. Тут у тебя пробел. Знать много анекдотов и уметь их рассказывать. Этому можно научиться. Играть в преферанс. С этим у тебя, вроде бы тоже проблем нет. И, наконец, уметь пить. Здесь ты сильно отстаёшь.

– О каком успехе ты говоришь? Весь успех для меня в операционной. А я – попрошайка, доставала! Отдыхаю душой в операционной. Здесь меня нет ни для кого. «Главный на операции».  Действует магически.

Секретарь принесла на подпись платёжные документы. Яков Александрович подписал, а Зиночка проворковала:

– Марья Ивановна сказала, что хорошо бы письмо получить. Это нужно, чтобы в документах был порядок.

– Нет проблем. Завтра же с водителем передам, – заверил Сергей Кириллович.

Яков Александрович проводил приятеля до двери, похлопал по плечу: «Выше нос!» и пригласил мужчину, который терпеливо ожидал приема.
4.

За окном давно стемнело. Предметы в комнате стали едва различимы. Гнетущее безмолвие вошло в квартиру холостяка. И только старинные часы, размеренно тикая, отбивали каждые полчаса, да Рокки иногда сладко зевал.

Сергей Кириллович не хотел зажигать свет. Мысли, блуждая, натыкались на события, которые ему и не хотелось вспоминать.

Несколько дней назад начальник департамента здравоохранения представил на планерке нового главного врача шестнадцатой поликлиники. Наконец, в одной из самых больших поликлиник города появился главный. Не простое это дело сегодня – найти хорошего организатора здравоохранения.

Много лет назад после такой же планерки тогдашний заведующий городским отделом здравоохранения Алексей Андреевич Алексеев попросил остаться нескольких главных врачей. Из конференц-зала они прошли в кабинет, здесь и состоялся разговор  о том, что в одной из самых больших больниц города вот уже около года нет руководителя. Первый секретарь горкома вызвал его и предупредил: если в течение месяца не представит кандидатуру, то пойдет туда сам. Алексей Андреевич обратился к коллегам с просьбой: не знает ли кто достойного кандидата. Одни обещали подумать, иные пожимали плечами: откуда, мол, главные врачи, да ещё такого масштаба?

Когда Алексеев взглянул на Сергея Кирилловича, тот неуверенно сказал:

– Я, пожалуй, знаю... Но его вряд ли отпустят…– Все оживились, обернулись к Марченко. – Мне кажется, на эту должность подойдет Сергей Сергеевич Сергеев, – сказал уже уверенней Сергей Кириллович. – Он работает главным врачом в онкологическом институте. Хороший организатор, деловой, умеет брать на себя ответственность, решать сложные вопросы. В то же время в онкологическом институте главный – лицо не первое. Пожалуй,– третье, после директора, заместителя по науке. Это, мне кажется, не его масштаб и он может согласиться на самостоятельную работу.

– Молодец, Сергей! Сейчас и поедем в институт.

Они вышли на улицу.

– А как возникла эта проблема? – спросил Сергей Кириллович.– Ведь больницу выстроил и успешно руководил ею Михаил Викторович Коган. Почему его сняли?

И Алексей Андреевич рассказал историю о том, как возводилась эта больница во многом благодаря энергии и инициативе Когана. Он с утра и до позднего вечера проводил на площадке, организовывал «штабы», доставал деньги и дефицитные отделочные материалы, устраивал субботники по уборке мусора, разрабатывал со специалистами дендрологический проект, руководил посадкой кустарников и деревьев вокруг больницы. Это он выбивал в министерстве дорогостоящее медицинское оборудование, штаты, подбирал кадры врачей, медсестёр... Скоро больница стала флагманом лечебных учреждений области. Здесь разместились многие клиники медицинского института.

Естественно, в жизни многотысячного коллектива были и сложности. Но халатность или грубость отдельных сотрудников немедленно становилось предметом разбирательства…

В это самое время в Ростов в отпуск из Архангельска приехал главный врач тамошней областной больницы,– брат председателя облисполкома. Высокий тучный, с круглым полным лицом и редкими седыми волосами, большим мясистым носом, на котором удобно расположились очки в роговой оправе. Он ходил по коридорам новой больницы, по-хозяйски интересовался помещениями, их назначением, медицинским оборудованием. На экскурсию в больницу его привёл брат, шествующий со свитой областного медицинского начальства по пахнущим краской помещениям, получая от Михаила Викторовича разъяснения относительно восьми операционных, дистанционной разводки кислорода, новейших медицинских аппаратах…

Председатель облисполкома гордился больницей, с удовольствием рассказывал брату о её перспективах. Неожиданно гость из Архангельска сказал, что он не прочь перебраться на юг, в Ростов, поближе к брату.

– Какие проблемы? Это было бы замечательно! И больницу тебе подыщем…

– Хорошо бы эту…

– Эту, так эту. Всё в наших руках.

На следующий день заведующий облздравотделом получил распоряжение найти способ перевести Когана в другое лечебное учреждение.

– Так нужно. Думайте. Срок – две недели!

Через две недели Михаила Викторовича сняли с должности главного врача в связи с «большим количеством жалоб населения, упущения, допущенные при подборе кадров». Объявили выговор, и отпустили, не сказав даже «спасибо» за проделанную работу.

Брат высокого начальника уехал в Архангельск. Подал заявление об уходе. Но, главный врач областной больницы – номенклатура обкома, и его не отпустили. Он телеграфировал: «Приехать в Ростов не могу!». Что не предпринимал председатель облисполкома, кого ни просил, – тщетно. В Москве даже пригрозили ретивому просителю, потребовали, чтобы успокоился.

Главным врачом больницы назначили человека, который с первых шагов старался развеять славу своего предшественника. Администратор другого масштаба, он окружил себя подхалимами, и очень скоро его сняли. Ещё недавно дружный коллектив разделился на группировки. Появились склоки, анонимки.

Около года больница была без главного врача. Вот тогда-то и потребовал секретарь горкома найти достойного кандидата.

– Может, мне не следует ехать с вами, – сказал Сергей Кириллович. – Неизвестно, будет ли он так же откровенен при мне, как при разговоре с глазу на глаз.

– Что ж. Оставайся. Спасибо за подсказку. Ты всех нас сильно выручил, – ответил Алексей Андреевич.

Он приехал в институт, и долго беседовал с Сергеем Сергеевичем. Согласие на переход было получено. Остроту ситуации добавило то, что вся «операция» проходила в то самое время, когда его непосредственный начальник, – директор института Алексей Константинович Панов находился в отпуске. По возвращении он был крайне возмущен уходом Сергеева из института. Стал ходить по высоким кабинетам, требовать отмены приказа.

Председатель облисполкома, чувствуя свою вину, пообещал Панову всяческую помощь, но приказ не отменил.

…Сергей Кириллович резко встал, отгоняя нахлынувшие воспоминания, включил настольную лампу и, сняв трубку телефона, набрал номер стационара.

– Вадим Михайлович, добрый вечер, – поздоровался он с дежурным врачом. – Как там Терёхина?

– Спит. Ей-то что… – отозвался Вадим Михайлович, – это мне бессонная ночь обеспечена. Давление уже дважды падало. Капаем.

– Что остальные?

– Все нормально. Отдыхайте…

– Ну, хорошо. Спокойной ночи… Если что, звоните…

– Угу…

Сергей Кириллович перебрался на диван, прилёг и включил телевизор. Транслировали какой-то фильм. Каждые пятнадцать – двадцать минут – реклама. Что только не предлагалось телезрителям: памперсы и тампаксы, сникерсы и «Баунти», кефир «Классический» и средство от перхоти… «Нужно иметь крепкие нервы», – подумал Сергей Кириллович, и выключил телевизор. Взял книгу, пролистал несколько страниц, но не мог сосредоточиться. Воспоминания снова нахлынули, и он не стал им противиться.

Вчера по дороге домой встретил директора детской библиотеки. Седая худощавая женщина остановила его, как старого знакомого.

– Вы бы как-нибудь зашли к нам, выступили перед ребятами. Совсем не хотят книги читать.

Мысли перенеслись к другим событиям. Недавно из окна увидел в беседке, где пенсионеры обычно забивают «козла», стопку книг, выброшенных за ненадобностью.

Было раннее воскресное утро. Жёлтые листья толстым слоем покрыли землю. Сергей Кириллович набросил куртку и вышел во двор. То, что увидел, ещё больше испортило настроение. Книги Чехова, Бунина, Шолохова… Сергей Кириллович взял в руки книжку в потертом переплете,– томик Галины Серебряковой «О других и о себе». Пролистал. Воспоминания о встречах с Горьким, Шостаковичем, Фадеевым. Здесь же произведения Эмилии Бронте, Хименгуэйя…

– Володя, – обратился он к сантехнику, который в это время нарезал резьбу на трубе, – возьми для внуков.

– Да нет, Кириллыч, это нам не к чему. Мои обалдуи даже детективов не читают.

Сергей Кириллович собрал разбросанные по столу книжки и отнёс домой. Он был взволнован. Будто выбросили на улицу его друзей. Ещё хорошо, что нет дождя. Почти всё, что принёс со двора у него было. Но он снова и снова брал в руки книги, листал их, вспоминая содержание.

После завтрака часть книг отложил, оставшиеся увязал в две аккуратные стопки и отнёс в ближайшую библиотеку…

Сергей Кириллович вспомнил, как несколько лет назад в конце рабочего дня к нему в кабинет зашёл молодой врач и попросил принять по личному вопросу. Он рассказал, что хочет жениться на одной больной, которая перенесла тяжёлую операцию и уже никогда не сможет стать матерью.

Что мог сказать Сергей Кириллович? К тому же он не понимал, почему с подобным разговором пришел к нему доктор.

– Позвольте, но ведь вы женаты, и, если мне память не изменяет, у вас растёт дочь.

– Вам память не изменяет. Но я не умею лицемерить, жить с женщиной, которую давно не люблю. А Надю я люблю, о ней всё время думаю…

– Ну, хорошо. А зачем вам я? – спросил Сергей Кириллович.

Тот ответил, что не хотел бы, чтобы до него дошли какие-нибудь «грязные сплетни» об их отношениях с Надей.

– Но вы отдаёте себе отчёт в том, что у вашей избранницы не может быть детей?

– Несомненно. И это вторая причина, почему я к вам пришел. Хотел бы, как только мы с Надюшей оформим отношения, взять малыша из Дома ребенка. Потребуются и характеристики с работы. Я прошу...

– Ещё рано об этом говорить. Это, конечно, благородно, взять на воспитание ребенка, усыновить его, но если через некоторое время вы убедитесь, что уже не любите Надю? Впрочем, считайте, что вы меня предупредили. Только постарайтесь максимально безболезненно уйти из вашей первой семьи, и, конечно, о дочери своей не забывайте.

Так закончился  тот странный разговор.

Память высветила события, последовавшие за этим. Через некоторое время Виктор Викторович женился. Молодые стали жить в доме  его дедушки. Сергей Кириллович выступил гарантом перед органами опеки, которые решали вопросы усыновления. В Доме ребёнка взяли парнишку двух лет, которого назвали в его честь Сергеем. А ещё через два года, как и предполагал Сергей Кириллович, этот врач влюбился в медицинскую сестру. И снова утверждал, что не может жить «двойной жизнью» и «каждый день лгать». На доводы, что они взяли ответственность за ребенка, ответил, что сына он не оставит, но жить с Надеждой не может.

Сергей Кириллович напомнил ему, что предсказывал такой оборот дела. Но никакие уговоры изменить решение не помогли. Виктор Викторович ушёл от Надежды, стал жить в доме своей матери с новой женой, которая очень скоро родила ему двух дочерей.

И вот теперь этот врач, несколько обрюзгший, пополневший, предлагал ему интересную систему предупреждения послеоперационных осложнений. Надо было хорошо всё продумать, посоветоваться с коллегами. Уж очень легко увлекается Виктор Викторович. Но если он прав? Хорошо бы, чтобы он был прав…

Уже глубокой ночью усилием воли прервал нахлынувшие воспоминания, выключил телевизор и пошёл спать.

Через два дня в стационар поступила Галина Павловна. Решили готовить её к операции в ближайший вторник.

Сергей Кириллович ещё раз осмотрел больную, добавил к назначениям успокаивающие и снотворные средства.

– Больная очень эмоциональна, переживает…– сказал он.– После широкого иссечения опухоли будет большое натяжение кожи. Это может затруднить восстановление функции руки. А она – музыкант.

– Да? На чём же она играет?

– На скрипке. Соколова – солист нашей филармонии…

– Вы знаете, – сказал Лев Константинович, – есть идея: сделать дополнительные разрезы кожи. Это уменьшит натяжение.

Сергей Кириллович внимательно слушал коллегу. Какой молодец! И руки золотые, и голова ясная!

– Я ещё дома поколдую, подумаю, как это сделать косметически, – поддержал он заведующего. – Не исключено, что придётся делать пластику. Возьму кожу с живота.

Потом врачи стали обсуждать ход лечения другого больного, которому предстояла серьёзная операция на кишечнике.

А в это время Галина Павловна располагалась в палате. Ей отвели кровать у окна. Она постелила на прикроватную тумбочку салфетку, поставила на неё бутылку из-под молока с хризантемой, аккуратно уложила на полочку мыло, расческу, ножницы, парфюмерию. Потом прилегла поверх одеяла и стала читать «Огонёк». Сосредоточиться не удавалось. Она думала об операции и ловила себя на том, что желает встречи с врачом не только потому, что хотела что-то выяснить, а ещё и потому, что с ним чувствовала себя спокойнее.

Целый день ей делали анализы, заполняли какие-то бумаги.

Незаметно за окном небо стало совсем темным, тени соседних больничных построек  едва различимыми. Холодный осенний ветер порывами раскачивал огромные деревья, отчего ветки хлестали по окнам палаты.

Перед уходом, как обычно, Сергей Кириллович проведал всех тяжёлых и послеоперационных больных. Зашёл он и в палату к Галине Павловне, присел на стул, неподалеку от кровати:

– Как прошёл первый день? Привыкаете?

– Спасибо. Вы пришли, и мне стало спокойнее.

– Значит, всё-таки волнуетесь?

– Нет... не очень… Я вам верю.

– Всё будет хорошо! – Сергей Кириллович встал. – Спите, набирайтесь сил.

В палате стало совсем темно. Галина Павловна собралась, было, укладываться спать, но пришла медсестра и стала налаживать капельницу. Потом долго не могла заснуть. То по коридору, шумно топая, кто-то прошёл в туалет, то, где-то за стенкой послышались рыдания и стоны. У неё сжималось сердце, и она снова и снова пыталась восстановить в памяти улыбающееся, спокойное лицо врача. Наконец, она забылась в коротком тревожном сне.

Задолго до рассвета коридор снова ожил: негромкое ворчание санитарок, звяканье вёдер, шарканье швабры с тряпкой. Вот пришла буфетчица, тетя Маня, и принялась возиться с кастрюлями и ведрами. Буфет располагался в торце коридора, и шум оттуда раздавался по всему отделению.

Галина Павловна не могла больше лежать. Она стала ходить из конца в конец по широкому коридору, шепча, как молитву: «Все будет хорошо!», «Все будет хорошо!»…

Проходя мимо соседней палаты, обратила внимание на пациента, накрытого белой простыней. Санитары положили его на каталку и повезли к грузовому лифту.

«Куда его?» – подумала она. – «Неужели в морг?». Она поспешила к себе, села на кровать.

Пришла сестра, ввела какие-то лекарства, от которых сразу захотелось спать. Галина Павловна изо всех сил боролась с дремотой. Веки налились свинцовой тяжестью, малоподвижные и ленивые мысли улетучились. Не было сил пошевелиться. Хотела что-то сказать, но губы не слушались её. Умиротворенность и безразличие ко всему окружающему овладели ею.

– А вы не противьтесь, миленькая, спите. Проснётесь уже после операции. Всё будет хорошо. Вас сам Сергей Кириллович будет оперировать…

Последнее, что увидела Галина Павловна в своем угасающем сознании, это закрытое марлевой маской лицо палатной сестры. Слов она уже не слышала. Не почувствовала и того, как её уложили на каталку, повезли в операционную.

Сергей Кириллович вошёл в операционную, напоминая собой туго сжатую пружину. В такие минуты ничто не интересовало его, только операция.

– Начали! – Сергей Кириллович кивнул в сторону операционной сестры. Широко, в пределах здоровых тканей, единым блоком иссек опухоль, удаляя подлежащую фасцию мышцы и подмышечные лимфоузлы. Это был самый простой этап операции. Теперь нужно было стянуть кожу. Сделав дополнительные надрезы, и, таким образом, уменьшив натяжение, он сблизил кожные края. Небольшой овальный разрез на животе. Выкроил лоскут и им закрыл открытый участок раны на плече. Рану на животе легко стянул и зашил.

Галина Павловна проснулась и долго не могла понять, где находится. Левую руку сдавливало. Потом вспомнила всё и сразу подумала: «Наверное, повязку наложили туго. Надо сказать доктору, чтобы чуть ослабили». Она провела языком по пересохшим губам, огляделась.

У изголовья стояла медсестра.

– Доброе утро! – сказала она, улыбаясь. – Вот всё и позади. Теперь ваша задача – выздоравливать. Сергей Кириллович ещё оперирует. Как только освободиться, обязательно подойдет.

– Спасибо! – только и могла выдохнуть Галина Павловна.

Рука сильно болела. Хотелось спать.

– Спите, спите, миленькая! – совсем по-домашнему приговаривала сестра, поправляя подушку.
5.

Возле своего кабинета Марченко увидел поджидавших его сотрудников, родственников больных.

– Это ко мне?

– К вам, Сергей Кириллович.

– Что-то срочное? – обратился он к рентгенологу.

– Надо, наконец, решить вопрос с ремонтом рентгеновского аппарата.

Врач-рентгенолог была настроена по-боевому.

– Хорошо. Приходите после пяти, поговорим. Что у вас? – обратился он к заведующей отделением лучевой терапии.

– Сергей Кириллович, меня тревожит больная Оганесян. У неё большая лейкопения. Никакие стимуляторы эффекта не дают.

– Сколько подведено к опухоли?

– Не более двух тысяч рад. Это явно недостаточно.

– Готовьте на консилиум. Только больная должна быть полностью обследована. Кто её лечащий врач?

– Яков Михайлович.

– Пусть он и представляет больную. Там всё и решим.

В кабинет заглянула Альфрида Вартановна:

– Сергей Кириллович! В приёмной родственница больной Волгиной и руководитель фирмы «Валентина».

Она положила на стол визитку с блестящими буквами и замысловатыми виньетками.

– Пусть зайдет родственница Волгиной.

Альфрида Вартановна пропустила в кабинет девушку лет девятнадцати в стареньких туфельках и в белом свитере. Сергей Кириллович знал, что она ночи напролет проводит у постели больной матери. Никаких надежд на благополучный исход не осталось.

– Сергей Кириллович, – с дрожью в голосе сказала девушка, – неужели ничего нельзя сделать? Ночью врача не дозовешься.

– С этим я разберусь. Обещаю тебе. Но пойми, как это не тяжело: есть такие случаи, когда медицина бессильна. У мамы болезнь в такой стадии, когда операция не поможет. Я говорю с тобой откровенно. Делаем всё, что можем. – Он встал из-за стола, подошел к девушке и обнял её. – Будь мужественной, девочка. Каждому из нас выпадает тяжкая доля пережить потерю близких. Ты облегчаешь мамины страдания тем, что в этот трудный  час находишься рядом. Ну, а пока иди.

Когда девушка ушла, в кабинет уверенной походкой вошел коренастый парень с радиотелефоном в руках.

– Здравствуйте, доктор! – обратился он, глядя на главного врача, сидящего за письменным столом сверху вниз. – Есть проблема.

– У кого их нет? – усмехнулся Сергей Кириллович и приготовился слушать.

– Жена заболела. В поликлинике посмотрели и направили к вам.

– С чем? Покажите направление.

Сергей Кириллович внимательно ознакомился с выпиской и вернул посетителю.

– Не понимаю, – сказал он, – больная ведь была на приеме у онколога.

– Я бы хотел, чтобы именно вы проконсультировали жену.

На столе лежал счет на медикаменты, который надо было оплатить, и Сергей Кириллович протянул его посетителю.

– Как я понял из вашей визитки, вы директор крупной фирмы. Вот и оплатите этот счет на медикаменты для диспансера, а я постараюсь решить вашу проблему. Идёт? Я проконсультирую вашу жену, хотя вряд ли сделаю это лучше районного онколога.

Парень ошарашено посмотрел на главного врача, однако счет взял:

– Сам привезу платежку с отметкой банка. Приеду с женой. Надеюсь, все будет на самом высоком уровне?

– Обещаю, – сказал Сергей Кириллович, давая понять, что разговор окончен.

Он взглянул на часы и вызвал секретаря:

– Альфрида Вартановна, организуйте мне, пожалуйста, чашечку кофе. Хорошо бы с печеньем. И принесите бумаги на подпись.

Выпив кофе, Сергей Кириллович посмотрел на часы: около двух. Нужно идти на консилиум. Он сполоснул холодной водой лицо и вышел из кабинета.

Сразу после консилиума поднялся в стационар посмотреть Волгину, зайти к Соколовой: «Наверное, уже проснулась».

…Галина Павловна лежала на спине, положив перебинтованную руку поверх одеяла.

Сергей Кириллович вошёл в палату и улыбнулся.

– Вы по обыкновению мечтаете?

– Да нет, просто загадала, зайдете ли проведать после операции, или за делами забыли обо мне. Как у меня, доктор?

– Всё нормально. Теперь бы выдержать второй этап лечения, – облучение. Вы уж постарайтесь!

Зашла сестра и сообщила, что больной звонил мужчина, просил передать, что Иринку встретил, забрал к себе.

– Как вы себя чувствуете, Галина-свет Павловна? – продолжал Сергей Кириллович.

– Всё нормально, доктор. Только вот рука…

– Что с рукой?

– Повязка тугая. Нельзя ли ослабить?

Доктор осмотрел повязку, прощупал пульс.

– Нет, всё нормально. Скоро это ощущение станет меньше. Так надо… Вы должны после операции обязательно хорошо поспать. Вам назначены снотворные и обезболивающие. Спите! Нам ещё многое предстоит выдержать. А вы – молодец!

– Спасибо, Сергей…Кириллович. Я справлюсь. Я сильная. Я всё время думаю о вас…

– И я всё время думаю о вас. Но сейчас надо спать. Спать! Спокойной ночи!

И он тихо вышел, плотно прикрыв за собою дверь.

Утром до пятиминутки он зашел в её палату. Галина Павловна, напичканная снотворными и обезболивающими средствами, ещё спала, и он не стал её будить. Постоял, посмотрел на милое лицо, – спокойное, безмятежное, порозовевшее от сна, – и вышел. У двери столкнулся с медсестрой, которая шла пригласить больную на инъекцию.

– Не стоит будить, Марья Ивановна. Сон для неё сейчас – лучшее лекарство.

Вышел на Ворошиловский проспект. Здесь вдоль больничного забора разместился настоящий рынок. Круглосуточно торговали всем, чем попало: ананасами и виноградом, персиками и грушами, цветами и различными копчёностями… Он подошёл к цветам. Купил три белые розы и вернулся в диспансер. Сотрудники увидели розы в его руках, но виду не подали. Только Эмма Викторовна, дежурившая в эту ночь, восторженно заметила:

– Какая красота! Счастлива женщина, которой по утрам приносят такие цветы.

Сергей Кириллович и не думал ничего скрывать. Он улыбнулся её словам и зашёл в палату к Галине Павловне.

– Ой, какая прелесть! – восхитилась уже проснувшаяся Галина Павловна. – Вы очень добры ко мне!

Она искренне радовалась, легкий румянец окрасил щёки.

Он смутился:

– Это вам. Заслужили.

– Спасибо…. Сергей….

– Как спали?

– Как убитая. Давно у меня не было такой покойной ночи.

– Чуть позже сделаю вам перевязку. А теперь вынужден покинуть…

Через пару часов, закончив дела, Сергей Кириллович снова поднялся в стационар. Дав распоряжение приготовить всё для перевязки Соколовой, зашёл за нею в палату, однако застал посетителей. На стуле сидел худощавый мужчина в синей прокурорской форме. Галина Павловна лежала в пестром халатике. Рядом на кровати сидела черноволосая девочка.

– Знакомьтесь, Сергей Кириллович, это моя Ириша. А это её отец.

– Евгений Тимофеевич Соколов, – представился прокурор и отступил в сторону.

Сергей Кириллович собрался, было, выйти, но услышал:

– Доктор, можно вас на минутку?

– Пожалуйста, – сказал он, пройдёмте в кабинет, поговорим. Он вышел, не оборачиваясь, зная, что посетитель проследует за ним.

– Скажите, пожалуйста, что с Галиной? Её болезнь…опасна для жизни? – спросил прокурор.

– У Галины Павловны пигментная опухоль, которая ещё совсем недавно считалась смертельной. Сегодня лечить начальные стадии этой болезни научились. Но она коварна, часто дает метастазы. Нам удалось удалить опухоль, но битва за её жизнь только начинается.

Мужчина побледнел, на скулах проступили желваки.

– Все настолько серьёзно?

– Да, – жестко подтвердил Сергей Кириллович.

– Мы разведены, доктор. Но у нас дочь... Чем я могу помочь?

– Сделать всё, чтобы она была спокойна за дочь. Вот так-то. Я вам всё сказал.

Настроение испортилось, и он решил не делать сейчас перевязку, повременить, пусть пока пообщаются.

За годы работы Сергей Кириллович научился понимать психическое состояние больных, и всё размышлял, насколько они бывают разными. Одни доброжелательны, оптимистичны, влюблены в жизнь. Такие, как правило, преуменьшают надвигающуюся опасность: «Ерунда! Зачем паниковать? Медицина сейчас на таком уровне!». Сергей Кириллович рассказывал таким больным об их болезни, иногда намеренно преувеличивал опасность, чтобы, всё же, склонить их к лечению.

Для других – диагноз равнозначен приговору к высшей мере. Они впадают в депрессию. Мысль о смерти парализует их волю.

Есть угрюмые и раздражительные, которые все «знали сами», требовали «вырезать опухоль радикально!». Их успокаивала магия непонятных терминов, но ненадолго, вскоре вновь настаивали на «полной откровенности».

Труднее всего работать с людьми застенчивыми и робкими, сомневающимися в себе, не верящими в перспективу лечения. Мрачные и угрюмые, они всё время думали о болезни, многократно видели свои похороны. Это лишало их сна, аппетита, они зачастую отказывались от лечения.

Сергей Кириллович вспоминал таких больных с острой душевной болью. Им необходима была помощь не только онколога, но и психотерапевта.

Когда от Галины Павловны ушли посетители, её пригласили в перевязочную.

Через некоторое время к ней пришли посетители из филармонии. Они вынимали из сумок пакетики, кулёчки, баночки. Нанесли разных разностей: фрукты, варенье, салаты, печенье, лимоны…

– Выздоравливай! Ты нам нужна!..

– Зачем мне столько? Мне даже ставить это некуда!

– Ничего, в холодильнике место найдется. Сейчас в больницах не кормят.

Она жадно выслушивала новости. Из Питера приехал главным дирижер. Узнала о скандале с тромбонистом Петелиным, который был отстранен от репетиций за прогулы и опоздания, о предстоящей свадьбе виолончелистки Татьяны Стрельниковой с кларнетистом Евгением Андреевым, о многом другом.

Прощались так же шумно, с поцелуями. Подходили, выстроившись в очереди, чмокали в щечку.

В течение дня, когда Сергей Кириллович был в стационаре, в её палате толкались посетители, и  он с грустью подумал, что у неё своя жизнь, которая никак не соприкасается с его жизнью. Выпишется, – и забудет о нём…

Вечера в больнице особенно длинные. За окном стемнело. Тусклый свет фонарей рассеивался в мелких капельках моросящего дождя. Она вспоминала своего доктора, его заботливость и тепло, понимая, что нравится этому прекрасному человеку, и от этого на душе становилось хорошо и спокойно.

Попыталась вставать с постели. Слегка кружилась голова. Болела рука. Давила повязка. Что покажет анализ? Сможет ли играть? Впрочем, почему вдруг она вообразила, что доктор к ней небезразличен? У него таких баб… каждый день в очереди стоят… Розы? Обычный психологический приём, чтобы успокоить... Ему таких роз дарят… Вот и поделился. Он уже давно забыл о ней. Нужна она ему…. Но, он – Бог. Он прекрасный врач, и так тонко чувствует её душу…

А Сергей Кириллович, перед тем как отправиться домой, зашёл узнать, как она себя чувствует, пожелать спокойной ночи. Его тянуло к ней, и он не противился.

– А почему вы в темноте лежите? – спросил он,  включая свет.

–Мечтала, – ответила Галина Павловна, улыбаясь. – Вы ещё на работе?

– Вот перед тем, как уйти, решил вас навестить. Покажите-ка руку.

Осмотрел повязку и удовлетворенно сказал:

– Всё хорошо. Теперь вам нужно отдохнуть, ни о чём не думать.

– Я не могу не думать. Скажите, доктор, а играть я буду?

– Надеюсь. И очень хотел бы послушать вашу игру. Я плохо понимаю в музыке, но скрипку люблю…

– Если всё будет хорошо, я приглашу вас на свой концерт. Придёте?

– Обязательно. Но теперь спите. Вам нужно набираться сил.

– Это я сейчас такая некрасивая. Я сделаю новую причёску, надену концертное платье, и вы увидите, какая я!

Она, словно завлекала его своим нехитрым кокетством.

– Вы и сейчас красивы.

– Правда? – переспросила она, – вы серьёзно так думаете?

– Я действительно так думаю. Я видел, какими глазами ваш бывший муж смотрел на вас! Он ведь продолжает вас любить.

– Муж, муж, – как бы про себя произнесла она. – Был муж, да весь вышел. Вот уже седьмой год, как мы в разводе. У него новая семья. Всё давно перегорело, как лампочка в патроне. Бог с ним, с мужем! Дважды в одну реку не войдешь, так, кажется, говорили древние мудрецы?

– Надо отдыхать и выздоравливать, – повторил Сергей Кириллович. – Живот-то не болит?

– Нет. Я же всё больше лежу. Вы из живота кожу брали для пластики? – спросила она.

– Небольшой кусочек, как и говорил. Ну, спокойной вам ночи. Завтра до пятиминутки наведаюсь, чтобы не забывали...– пошутил он.

Когда доктор ушёл, ей стало не по себе. Она легла под одеяло и ещё долго лежала, боясь шелохнуться, вспоминая каждое  его слово, интонацию, жест. Нет, конечно же, я ему не безразлична, подумала она, улыбнулась, и с этой мыслью провалилась в сон.

Прошла неделя. Галина Павловна уже привыкла к жизни в больнице. Утренняя суета, операции и перевязки, процедуры и обходы, посетители и больничные сплетни – всё это так не было похоже на ту жизнь, к которой привыкла она.

Новая её соседка, седая женщина с огромной, почти до пупка свисающей грудью, готовилась к операции. Она была капухой и грязнулей, что вызывало у Галины Павловны какое-то внутреннее напряжение. Мысль, что она не сможет играть, не выходила из головы. Сергей Кириллович успокаивал. Надо будет разрабатывать руку. Это её не пугало. Она привыкла к работе. Лишь бы надежда была…

Ещё через десять дней её направили на лучевое лечение.  Уложили на высокий узкий стол, провели какие-то замеры, предупредили, что никаких болевых ощущений не будет, но двигаться нельзя. Потом ушли, оставив одну. Что-то щелкнуло, зашуршало, и наступила тишина. Галина Павловна думала, что, наверно, о ней забыли. Минуты тянулись бесконечно долго. Но вот снова что-то щёлкнуло, и в тот же миг тяжёлая свинцовая дверь открылась, и в аппаратную вошла лаборант, полная пожилая женщина.

– Всё, миленькая, – сказала она, – вставайте.

– Всё? – удивилась Галина Павловна, – я действительно ничего не чувствовала.

– Вот и хорошо. Завтра приходите к десяти, сразу после завтрака.

– Спасибо.

На обходе врач рекомендовал ей больше бывать на воздухе, гулять по больничному скверу и хорошо питаться.

– Иначе вы не сможете сыграть обещанный концерт. А я надеюсь вас послушать.

Говорит, а сам смотрит ей в глаза и улыбается. Она научилась распознавать его настроение.

После того памятного вечера, когда Галина Павловна вдруг почувствовала, что не безразлична своему врачу, Сергей Кириллович ничем не выдавал своего отношения к ней. Как обычно, приходил до пятиминутки и перед уходом домой. Но он так же навещал всех своих больных. Постепенно Галина Павловна успокоилась и старалась меньше о нём думать.

Однажды вечером зашёл Сергей Кириллович. Галина Павловна улыбнулась ему. Доктор выглядел слегка растерянным.

– Можно, я у вас немного посижу? – спросил он.

– Конечно. Я буду только рада.

Сергей Кириллович присел на стул и благодарно посмотрел ей в глаза. Какие у неё глаза! Он раньше не замечал их волнующей изменчивости, и только теперь, разговаривая с ней, смог прочитать в них целую гамму чувств. В одночасье эти глаза могли стать кроткими, ласковыми, внимательными и отрешенными, ироничными и беззащитными. Сергей Кириллович уловил в них живое участие ко всему, что касалось его. Неожиданно для себя он начал рассказывать о своей неудавшейся жизни, о своём одиночестве, о том, о чём не говорил никому и никогда. Галина Павловна его не перебивала.

– А мне казалось, что одиночество, – это мой удел, – задумчиво произнесла она. – У меня хоть есть дочь, а вас даже общения с ребёнком лишили.

Он прикоснулся к её руке и ощутил нежность кожи. Она доверчиво посмотрела на него и грустно улыбнулась.

Уже стемнело. Галина Павловна тоже исповедовалась. Она рассказывала о консерватории, о любимых учителях, концертах, надеждах и планах, которым может быть не суждено сбыться. Потом поведала о своём замужестве, о маме, Иринке, – ничего не скрывая, словно освобождая душу от огромной тяжести. И Сергей Кириллович понял, что она именно та, которую он так долго искал.

– Всё будет хорошо!– сказал он, вставая.

– Спасибо вам… за то, что вы есть…за то, что такой…

Сергей Кириллович вёл разговор на повышенных тонах.

– Гоняете больных по лабораториям, требуете исследований, без которых вполне можно обойтись. А исследования денег стоят. Народ – нищий. Сейчас от меня вышел больной Веткин. И зачем вы его гоняете?! Что вам не ясно?

– Но что же делать, если нужны анализы, которые не делает наша лаборатория? – спрашивает молодая пышная дама в шёлковом халате.

– Без некоторых анализов вполне можно обойтись. Ну, не может человек оплатить это обследование!

– А ему ещё предстоит купить лекарства…– говорит задумчиво Лев Константинович. – Операция предстоит не простая…

Все замолчали.

– Я попрошу вас, Вера Васильевна, – обращается Сергей Кириллович к старшей сестре, – вы с него хоть за перевязочный и шовный материал деньги не берите.

– А мы деньги не берем, – отреагировала Вера Васильевна.

– Конечно, деньги не берете, но просите принести весь материал, необходимый для операции.

– Но что же делать? Нам хронически не хватает марли, перчаток, шовного материала… – вступается за свою старшую Лев Константинович.

– А вы практикуйте индивидуальный подход. Кто может оплатить, с него берите немного больше, чтобы таким, как этот, хватило.

Разговор угасал. Все знали, что  ещё не мало больных,  не в состоянии оплатить лечение.  Они жаловаться не станут, а начнут просто тихо умирать. Сегодня воплощен в жизнь лозунг «лечиться даром – это даром лечиться!».

Однообразно и тускло текли дни в стационаре. Она привыкла к грохоту вёдер и шарканью ног по утрам, к суете в операционные дни и слезам родственников,  стонам больных. Галина Павловна знала  всех палатных сестер, нянечек. Ей рассказали о том, кто с кем «крутит роман», кто какой врач. Она перешла в категорию старожилов.

На перевязке Сергей Кириллович внимательно осмотрел руку, помог её приподнять и сказал:

– С одной частью работы мы справились вроде бы не плохо. С понедельника начнем разрабатывать. Поднимите-ка!

Галина Павловна сделала попытку. Врач подбадривал:

– Вот и хорошо! Скоро играть будете!

Дни тянулись в больнице  особенно долго. Галина Павловна окончила курс облучения и ожидала выписки. В то утро проснулась рано и лежала, глядя в потолок.

– Я вам подготовила выписку, больничный лист, – сказала палатный врач. – Всё получите у старшей сестры.

– Но вещи мне принесут не раньше одиннадцати.

– Кто же вас торопит? А через две недели обязательно покажитесь районному онкологу.

– Хорошо. Скажите, а Сергей Кириллович никуда не уехал?

– Нет, не уехал. Он занят, потому и не мог вас повидать.

– Жаль. Мне хотелось его ещё раз поблагодарить.

– Но вы же будете под его наблюдением. Такая возможность ещё представится. Впрочем, он в своем кабинете. Пройдите к нему.

– Да нет, зачем же мешать. Как-нибудь в другой раз…

Сказала, а сама чуть не заплакала от обиды и злости на себя: разменяла четвертый десяток, а влюбилась, как девчонка.

Она быстро собрала в сумку вещи, у старшей сестры получила выписку и больничный лист и села в ожидании Евгения, который обещал забрать её из больницы.
6.

Когда, наконец, Галина Павловна оказалась дома, силы оставили её. Она едва добралась до постели. Слегка знобило. Сказались бессонная ночь и волнения последних дней. Она быстро и глубоко заснула и проспала остаток дня и всю ночь.

Утром встала, надела теплый халат. Приготовив нехитрый завтрак для себя и дочери, попробовала сделать зарядку. Превозмогая боль, растягивала мышцы руки, увеличивая амплитуду движений. Из своей комнаты вышла Ирина. Она поцеловала мать и сказала:

– Сегодня завтрак готовлю я. Картошку пожарю!

– Иди, приводи себя в порядок. Завтрак уже готов.

– Мамулечка, почему ты так рано встала? Тебе лежать больше надо.

– Так отвыкла от дома. Пошла в своё кухонное царство, посмотреть, как ты тут хозяйничала без меня. Думала, ждёт гора грязной посуды. Нет. Ты у меня молодец. Совсем взрослая.

– Без тебя очень плохо, – сказала Ирина.

Галина Павловна улыбнулась.

– Ну, хорошо. Теперь я дома.

После завтрака Ирина ушла в школу, а Галина Павловна взяла скрипку. Провела пальцами по гладкой поверхности деки. «Нет, – подумала Светлана Павловна, – нужно серьёзно разрабатывать руку». Бережно положила скрипку обратно в футляр, и снова стала делать упражнения. Кружилась голова, слабость была такой, что хотелось лечь в постель и не двигаться, но она снова и снова делала упражнения, и упорно повторяла про себя: «Я буду играть, я буду играть…»

Сергей Кириллович только что вышел из операционной, где ампутировал ногу парню шестнадцати лет по поводу саркомы.

Лёня Максимов, так звали парнишку, убегал от каких-то преследователей и наскочил на дерево, когда пробегал через парк. Сильно ушиб ногу, но вскоре встал и, прихрамывая, добрался домой. А через неделю обратился в районную поликлинику. Нога продолжала болеть. Хирург, к которому обратился Леонид, направил его на рентгеновское обследование, но повреждений не обнаружили.

– Ты легко отделался, – сказал хирург и назначил физиопроцедуры. Но прошёл месяц, а боль не исчезала, и тогда, по настоянию матери, Леонид обратился к хирургу в консультативную поликлинику медицинского института. Здесь повторно был сделан снимок. Что-то очень встревожило врачей. Леонида попросили пригласить родителей и назначили на консилиум. Так он оказался в онкологическом диспансере.

Саркома – смертный приговор. Невозможно было смотреть на ужас матери, на боль в глазах отца, сильного рослого мужчины, который сразу после разговора с онкологом как-то постарел, настолько был подавлен горем. Сергей Кириллович рассказал родителям, что необходима ампутация. Нельзя терять время. Предупредил, что операция даёт, хоть  не большой, но шанс.

Сергей Кириллович сидел в предоперационной и курил, держа в зажиме сигарету. Какая-то опустошенность навалилась на него. Он снова почувствовал боль в сердце.

– Прооперируй, пожалуйста, Бойко, – попросил Сергей Кириллович Кравцова, который помогал ему на операции. – Там не ожидается никаких осложнений. У меня что-то сердце колет…

– Будет сделано, шеф. Никаких проблем.

Сергей Кириллович встал, стащил резиновые перчатки, снял халат.

– Я буду у себя. После операций зайди ко мне.

Он вышел. Боль усилилась. «Нет, так дело не пойдет, – подумал он». Бросив под язык таблетку, он пошёл в кабинет, и попросил секретаря постараться не тревожить его по мелочам. В кабинете прилег на диван, расстегнул ворот сорочки. «Чёрт! Такого ещё не было. Жмёт. Неужели всё из-за этого парнишки? Сделали всё, что могли, хотя, вряд ли это поможет».

Сергей Кириллович задремал. Во сне он стоял со скрипкой в руках и объяснялся в любви  Галине Павловне. И она отвечала какой-то замечательной мелодией. И никто, кроме них, не понимал этого разговора…

– Сергей Кириллович, – дотронулась до его плеча Альфрида Вартановна,– к вам пришли…

Прошло два месяца. Галина Павловна понемногу приходила в себя. Она играла, играла, делилась со скрипкой своими мыслями, тайными надеждами.

Долгими вечерами мечтала о встрече, старалась чем-то заняться, отвлечься, но из этого ничего не выходило. Когда настало время для очередного осмотра, она позвонила Сергею Кирилловичу, и почувствовала, что он обрадовался её звонку. Они условились, когда ей придти на осмотр.

Накануне, словно девчонка волновалась, не могла уснуть. Утром особенно тщательно сделала макияж, надела любимое платье, шубку, купленную несколько лет назад на гастролях в Греции, и пошла к врачу, как на свидание.

Сергей Кириллович принимал всё в том же кабинете. Он внимательно осмотрел больную, прощупал послеоперационный рубец, проверил подвижность руки в плечевом суставе и остался доволен.

– Всё хорошо.

Он улыбнулся, и, сделав запись в амбулаторной карточке, вдруг спросил:

– А когда концерт?

– Пока не знаю, но я вам принесу приглашение. Вы придете?

– Обязательно.

– Спасибо, доктор.

Галина Павловна вышла, несколько разочарованная: «У него таких, как я…» Настроение испортилось. На улице моросил противный дождь, в лицо дул ветер, но ей не хотелось идти домой. Решила пройтись по предновогоднему городу. В витринах магазинов блестели мишурой искусственные ёлки, украшенные гирляндами и игрушками. На углу возле больницы бойко торговали соснами. Все куда-то спешили. По улице мчались машины, разбрызгивая грязную жижу. «Мне необходимо успокоится. Ничего не произошло. В конце концов, что я знаю о нём? Хороший врач? Разведен? А может, у него есть женщина? Будет здоровый мужик долго без бабы! И зачем ему я?»

Незаметно Галина Павловна подошла к филармонии и взглянула на афиши. Ничего нового. Выступление симфонического оркестра. Дирижировал Валерий Григорьев. Потом целая серия детских концертов. Обычная предновогодняя суета.

– О, кого я вижу! – услышала она за спиной. Васюк, музыкант их оркестра, подпрыгивал на морозе. – Галочка, скоро выйдешь на работу?

– После Нового года. Репетиция уже закончилась?

– Да. Тебе к Григорьеву? Он в двадцать пятой комнате.

Григорьев, высокий худощавый мужчина с пышной шевелюрой, длиной шеей и большим орлиным носом, поднялся навстречу.

– Галочка! Рад тебя видеть. Как твоё здоровье?

– Спасибо. Всё нормально. Я пришла спросить... Мне хотелось бы сыграть концерт Мендельсона.

– Какой?

– Ля-минор.

– А сможешь? После операции…

– У меня всё в порядке. Я его давно готовлю.

– Ну, что ж, с моей стороны возражений не будет. А когда?

– Хотелось бы в феврале.

Дирижер пристально посмотрел на Галину Павловну.

– Хочешь себя проверить?

– И это тоже. Но больше хочу себе доказать. Так что вы скажете?

– Я уже сказал, что с моей стороны возражений не будет. На тебя всегда публика ходит.

Он открыл кейс, в котором лежали ноты, достал свою записную книжку.

– Февраль забит. Есть 16 марта. Это суббота. Успеешь?

– Я уже готова.

– Тогда мы тебя внесем в план…

…Выходя, Галина Павловна подумала: «насколько здесь всё привычнее и проще. И люди здесь другие, свои…».

Домой пришла к обеду. Дочь была ещё в школе. Есть не хотелось. Переодевшись, прилегла на диван и… Нет, не такой встречи она ожидала, не таких слов ждала.

Сергей Кириллович тоже испытывал неудовлетворение от встречи. Последние дни он не переставал думать о Галине Павловне, ловил себя на мысли, что испытывает к ней нежность, волнуется за её здоровье, ревнует и надеется.

Долгими вечерами, читая скучные служебные бумаги или размышляя над тем, где же добыть деньги для ремонта поликлиники, он то и дело отвлекался, и все его мысли, так или иначе, возвращались к её образу. Но когда Галина Павловна пришла на приём, он был скован, как двадцатилетний юнец. А с другой стороны, что он мог ей сказать? И что спросить? Как она себя чувствует? Когда концерт? Но он-то знал наверняка: вряд ли она сможет снова играть. Домашнее музицирование ещё возможно. И только.

Прошло два месяца. Дни стали длиннее. Остатки грязного снега лежали под деревьями. На газонах проклюнулись зеленые пятна просыпающейся жизни.

У Сергея Кирилловича на столе лежало приглашение на концерт заслуженной артистки России Соколовой Галины Павловны. Накануне, она позвонила, попросила о встрече. Когда она зашла в кабинет, он сразу не узнал её.

– Здравствуйте, Сергей Кириллович! Я в вашем кабинете впервые. Как здесь уютно! И много сувениров. Это всё благодарные пациенты?

– И они тоже. Я рад вас видеть. Думал, не вспомните.

– Да что вы. Я же вас люблю! – вырвалось у неё.

Он внимательно посмотрел на неё и ответил:

– Я тоже вас люблю.

– Как и всех больных. Вы любите всех своих больных, а я только вас. Вы у меня единственный.

– И вы у меня тоже одна… Все эти месяцы я думал о вас… Мне вас так не хватало… Вы чудесно выглядите. Как себя чувствуете?

– Всё нормально. Вот пришла пригласить на концерт.

– Галина Павловна… Галя… Что за день сегодня такой счастливый! Я хочу быть всегда с вами… с тобой… А концерт… Это правда? Когда?

– Шестнадцатого марта, в субботу. Я вам принесла пригласительный на двоих.

– Спасибо. Я обязательно приду…Но вы же... Но ты же знаешь, что я могу придти только один.

– Тогда на место рядом с вами мы посадим Иришку. Вы знакомы с ней.

– Вот и хорошо, – согласился Сергей Кириллович. – А после концерта я вас приглашаю поужинать в ресторане.

Он взял её за плечи, слегка притянул к себе и нежно, боясь сделать что-то не так, поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй, а он смутился и стал что-то говорить о своих чувствах. Она не перебивала его, а просто смотрела в его глаза. Он тоже вдруг замолчал...

Потом она стала торопиться на репетицию.

– Подожди, я вызову шофера. Он тебя быстро домчит до филармонии.

Вошла Альфрида Вартановна. Мгновенно оценив ситуацию, хотела ретироваться, но её задержал Сергей Кириллович:

– Альфрида Вартановна, пусть Гриша подвезёт Галину Павловну к филармонии. Она опаздывает.

Потом, не стесняясь сотрудницы, подошел и поцеловал её в щеку. И она  на мгновенье прижалась к нему.

– Я вас встречу у входа за пятнадцать минут до начала концерта.

Когда она ушла, Сергей Кириллович задержался, стараясь сохранить в памяти тепло её рук, запах  тела…

В стационаре у постели Максимова находились палатный врач, заведующий отделением, процедурная медицинская сестра. Мать и отец Леонида стояли в коридоре и тихо плакали.

Сергей Кириллович понимал, что помочь парню нельзя, никто в мире не мог бы его вылечить.

– Боже мой, как быстро он уходит. Как быстро…– плакала мать.

Что мог им сказать Сергей Кириллович? Что медицина ещё бессильна? Что сделали всё, что могли? Но разве это утешение? Да и может ли что-нибудь утешить родителей, теряющих ребенка?

Он молча постоял возле них, и, не говоря ни слова, пошёл, низко наклонив голову.

В кабинете заведующего сказал Льву Константиновичу:

– У тебя найдётся что-нибудь выпить?

– Коньяк. Но я на работе не пью.

– Налей мне рюмку.

Выпив и даже не почувствовав обжигающей терпкости армянского коньяка, не говоря ни слова, вышел из кабинета.

Весна входила в свои права. Небо как-то неожиданно из серого превратилось в голубое, солнце разливало приятное тепло, и только холодный ветер напоминал, что это лишь март.

Шестнадцатого в пять к дому Сергея Кирилловича подошла машина. Он попросил водителя подвести его к филармонии.

У центрального входа толпились люди. Кто-то спрашивал лишний билетик, кто-то ожидал друзей. Сергей Кириллович посмотрел на часы. Было семнадцать сорок пять. Он взглянул на дверь и вдруг увидел её. Она стояла в красивом блестящем платье, облегающем фигуру, и смотрела на толпу, не замечая его. Но не успел Сергей Кириллович сделать и шага, как их взгляды встретились, и она, счастливая и улыбающаяся протянула к нему руки:

– Сергей! Я так рада, что вы пришли! А вот и Ириша. Проходите, пожалуйста.

Она подождала, когда гости сдадут пальто в гардероб, потом проводила их в зал и усадила  в седьмом ряду.

– Ну, я пойду. Мне пора. Встретимся после концерта.

– Хорошо. Спасибо. И не пуха…

Она улыбнулась.

Зал был полон. Партер гудел в нетерпеливом ожидании, в предвкушении давно обещанного музыкального пиршества – знаменитого концерта Мендельсона ля-минор. Ростовские меломаны любили ходить «на Соколову». Они ценили глубину и эмоциональность её игры. Их подкупали артистизм и незаурядная исполнительская культура. За внешней мягкостью и интеллигентностью угадывалась натура страстная, эмоциональная.

Наконец, чья-то невидимая рука приглушила свет и, под вежливые хлопки слушателей, на сцену стали выходить облаченные в черные фраки оркестранты. Когда же, пробираясь между музыкантами, за ними проследовали высокий и тонкий, как Дон Кихот, дирижёр, и в тёмно-синем платье с блесками, солистка, зал взорвался аплодисментами. Потом музыковед с неизменной записной книжечкой в руках, тоном лектора из общества «Знание» принялась рассказывать о творчестве Феликса Мендельсона, о том, когда и при каких обстоятельствах был создан концерт для скрипки. Объявила, что солировать будет Галина Соколова, и что свое исполнение она посвящает присутствующему в зале врачу Сергею Кирилловичу Марченко.

Слушатели живо откликнулись на эту новость. Зааплодировали. Имя этого человека было известно многим.

Музыковед ушла, уступив место на сцене солистке. Луч прожектора выхватил её. Стройный, тонко перехваченный у талии стан чем-то напоминал инструмент, на котором она собиралась играть. Галина Павловна держала скрипку бережно, но и крепко, точно дитя, которое может вырваться из рук матери и упасть.

Сердце защемило у Марченко. Отсюда, с седьмого ряда, Галина Павловна показалась ему особенно хрупкой, беззащитной…

Он угадал, а может быть, почувствовал, как чувствуют состояния друг друга только близкие, любящие люди.

Галину Павловну действительно охватила робость – чувство давно, кажется со времен первых консерваторских концертов, уже ею забытое. На мгновения всё погрузилось в безмолвие. Но за обманчивой тишиной угадывалось напряженное ожидание чуда. Сегодня зал страшил её, как никогда прежде. Она вспомнила себя школьницей на экзамене. Судьба, будущее её как женщины и  музыканта – вот что должно было решиться этим вечером. «Почти по Гамлету – «Быть или не быть…». Вот ещё – принцесса Датская…» – усмехнулась Галина Павловна.

Она слегка прищурясь, посмотрела в пропасть партера, слабо надеясь на то, что удастся что-то разглядеть, но сразу нашла глаза Сергея Кирилловича. Он смотрел на неё внимательно, ободряюще, и она почувствовала, что страх исчез, уступив место бесконечной легкости, счастью. С таким настроением и следует исполнять Мендельсона.

Соколова, пристроив скрипку у плеча, кивнув дирижеру, взмахнула смычком… И полилась музыка: мелодичная, нежная, доверительная, та, которую называют божественной. Казалось, Галина Павловна извлекает из инструмента не звуки, не музыкальные фразы, а слова. Она рассказывала своей Скрипке о Спасителе, о том, как благодарна ему, как любит его.

– Скажи: твой любимый знает всё то, о чем ты мне сейчас рассказала?– любопытствовала Скрипка.

– Он умный… Он, должно быть, догадывается. Только, знаешь, мне хочется снова и снова говорить с тобою о своей любви. Ты меня осуждаешь за это? Ты считаешь, что это не прилично? – интересовалась скрипачка.

–Нет, отчего же… Я считаю, что о любви надо говорить как можно чаще. Это единственное, о чем вообще стоит говорить…

Зал, зачарованный игрой Соколовой, слушал, затаив дыхание. Но, лишь Сергей Кириллович понимал, о чём и о ком «говорят» эти две женщины: скрипачка и её Скрипка. Давно забытое чувство счастья охватило его. Он вдруг почувствовал, что исчезла боль в сердце.

Марченко искренне удивился своему открытию: оказывается, её скрипка тоже может лечить! Не только его скальпель. Как человек честный он признал: скрипка лечит лучше.

Взгляды их снова встретились.

– Я люблю тебя… – «сказал» он ей глазами.

– И я тебя….– «ответила» она чудесной мелодией.

– Я буду любить тебя всегда! Слышишь?

– Слышу, родной, слышу…

И он был счастлив. Ради этого стоило жить