Страшная рыбалка

Вот так проходит жизнь,
Что даже незаметно.
Вчера он песни пел,
И с нами выпивал.
Теперь лежит в гробу.
Вдова рыдает,
И плачут дети малые у гроба.
Друзья (среди которых я)
Потупив взоры,
Кто и в землю смотрит,
А кто на жопы аппетитных теток,
А я пишу в блокноте этот стих,
Чтоб рассказать всю правду для народа…

Поехали рыбачить мы вчера.
Был я, Иван, Кузьма, Петро,
Был кажется еще Серега,
Был Федор Васнецов, поэт,
И был Игнат, рыбак со стажем.

Рыбачить мы решили, как положено,
По всем законам браконьерства.
Два паука, три сетки,
Телевизор, элетроудочки,
Конечно. Как без них?
Но в том-то все и дело, что до нас
Тут видно прошерстили браконьеры.
А может рыбнадзор, что вероятно,
Но было нам от этого нелегче.

Пришлось сидеть и пить без закусона.
Хотя чего там врать? Ведь хлеб нарезан,
И колбаса, и помидоры, и еще
Чего-то было точно из съестного.
А водки мало, прямо скажем, мало.
Всего два ящика на семь-то человек!

Ужрались мы, признаться надо, быстро.
И не прошло и два часа, а Ваня
Уж отрубился мордой в муравейник.
Петро его, пытаясь разбудить,
Заснул с ногой, засунутой в костер.
А Федор Васнецов читал стихи!
Читал так пламенно, так горячо,
Что даже слезы по мужским щекам
Скатились и упали на закуску.
И пили мы, и пили мы, и пили…
А состояние уже такое было,
Что виделись русалки нам в кустах.
Кузьма, вдруг увидав такую деву,
Пошел за ней. И лишь на утро
Его нашли с ***м, застрявшим меж дерев.
И лишь Серега, я и Федор были в силах,
И оправдать пытались русское поверье,
Что водки всегда мало, но пока,
Ее хватало, мягко говоря.

А Федор все читал свои стихи,
И хоть язык его не слушался порою,
Мы были своим другом, так сказать,
Восхищены, а его стихами
Покорены до самой глуби сердца.

И вот смотрю Серега отрубился,
Но по-культурному, в поставленной палатке.
А мы с поэтом Федором сидим
И  открываем новую бутылку.
Поэт рассказывает мне о своей жизни,
О книгах изданных, о тех, что еще будут,
Короче посвящает он меня в свои,
Как говорится, творческие планы.
Но тут случается с ним что-то очень странное.
Он закрывает ясны свои очи,
Встает неспешно и шагает в лес,
Перед собою вытянувши руки.
Я крикнул ему пару раз «Ау!»,
А он не слышит будто и шагает,
Ломая ветки, осыпая хвою.
Ну ладно, коль остался я один,
Как самый молодой и значит крепкий,
Я понудил тогда еще одну бутылку,
И спать в палатку завалился.

Наутро, когда сети мы снимали,
Нашли поэта мертвым у реки.
Лежал он, прямо скажем, в странной позе.
Руке туда, нога туда, короче,
Все неестественно так вывернуто было,
И хоть не слышно было пульса, как и сердца,
Был теплый он и розового цвета…

И вот уже с любезным другом попрощались…
Могильщики скучающе стоят,
И смотрят как рыдают горько дети,
И вдовушка поэта, как рыдает.
А Ваня с ярко-свёкольным лицом
Уже желанья полон за поэта
Три стопки опрокинуть, помянуть,
А то и три бутылочки откушать.

И тут когда могильщики собрались,
Забить по гвОздю в бархатную крышку,
Покойник с гроба плавно поднялся,
И начал вдруг читать свои стихи:
«О жизнь моя! Пустая трата мыслей!
О смерть моя! Пустая трата чувств!».
И дальше он погнал в таком же духе,
Под звуки падающих без сознанья тел.
И даже Ваня побелел лицом…

Такая вот история случилась
Однажды с нашим Федором, пиитом…