В кругу

   Утро проснулось, вылило холодными слезами росу на веки оживающих ото сна. Часы кромсали время на кусочки, пока не окаменело мгновенье внезапной каплей. Ей тысячу причин есть не достигнуть дна колодца, усеянного песчинками, из которых слагается прошлое. Жаль их. Печальная участь - вот только было, текло сквозь мир живительною каплей, и вдруг застыло недвижной фотокартинкой, о которой, может быть, и вспомнят, но никогда не согреют теплом своих рук.

   Сон отпустил и я родился в утро, что стыло солнцем в раскинутых по лиловому небу простынях облаков.

   Ежеутрений чай молча созерцал мои туманные движения в светлом пространстве комнат, выслушивал, прощал, прощался.

   Прохладный город встретился безмолвием. Как будто замёрзли пылинки, оставив воздуху безгласную прозрачность статичных декорацияй, в которых можно играть, но нельзя остаться.

   Неестественность происходящего незаметно пробиралась сквозь моё сознание, окружённое, как по инерции, каждодневной суетой, и вдруг ударила со всею безразличной силой. Я спиной почувствовал пристальный взгляд, обернулся, глядя в насмешливый огненный глаз солнца, обездвиженно висевший в розовом небе, словно подвешенная на невидимых проводах лампочка.

   Безмолвие завело меня на одну из аллей набережной. Там, громовыми раскатами в тишине, раздавался шорох прошлогодних листьев. Всё вокруг казалось каким-то выцветшим и мёртвым, как на старой фотографии. Даже мои собственные движения состояли из отдельных неподвижных кадров, как под светом стробоскопа. Тянущее, вязкое чувство охватило меня. Может быть это сон? Медленно, не считая шагов, мимо скованных деревьев...На ступенях лестницы лежал человек. Я подошёл и почему-то спросил, который час. Он ответил бесцветным голосом человека, принявшего решение, которое отстранило его от жизни, ставшей ему безразличной:
   - Время всё то же. Его не станет.
   - Почему ты здесь лежишь? Ты же простынешь, заболеешь...
   - Всё завяло и листья скоро унесёт ветром. Потом унесёт деревья. Немного позже - дома. Потом и меня унесёт, ведь я ни к чему не привязан, а держаться мне тоже не за что...да и не зачем...
   
   Я развернулся и быстро зашагал прочь, хотя было уже поздно. Слова эти задели во мне какую-то потаённую, спрятанную глубоко-глубоко и накрепко забытую струну, она зазвучала, стряхивая с себя наросшую за долгие годы пыль и плесень. И звук становился всё громче и громче, всё нарастал...и в забытой мелодии открылась призрачность всего, чем я себя окружил. Легкость и безмятежность привели меня в пустыню, где я жил окружённый созданными мною самим миражами. Пока не лопнули они, как радужный мыльный пузырь.
И система жизненных координат, в которой я обосновался, разлетелась в клочья, оставив меня в пустоте, без опоры и надежды...

   Ночь украла меня у жизни. Во сне она вся проносилась мимо меня...как старая кинолента...очень чётко, ясно. Вся, без остатка. Но без последнего дня, как будто на него не хватило плёнки.

   Утро уже не оставляло выбора. Календарь погиб в своей неизменности и рассвет пронзила та же стая птиц. Солнце, казалось, уже откровенно заходилось в беззвучном смехе.

   Холод ступенек пробирал до костей. Какой-то человек спросил, который час, будто не понимал, что время умерло, что умерло всё вокруг. Что разложение уже началось и скоро труп мира положат в праздничный гроб, украшенный мишурой звёзд.

   Вырваться из круга невозможно. Для этого нужно отречься от себя - тогда уже некого будет удерживать в этом беличьем колесе. 

   Я протянул ему руку, он помог мне подняться и мы пошли, покачиваясь, как два пьяных клоуна...

   Утро проснулось, вылило холодными слезами росу на веки оживающих ото сна.

   А я с затаённым дыханием смотрел, как холодный, чуть-голубоватый лучик медленно подкрадывается, пробирается сквозь занавески и танцует...