Локальный мир воина Ловича 2-я часть

© 1997,2001 Владислав Былинский

Локальный мир воина Ловича



Часть  II

      Исчадья Глухомани


Это сон, странный, невозможный сон,
и мы летим, летим,
падаем в крутящуюся агатовую бездну,
смеющуюся нам в лицо;
а вокруг - пламя, и все плавится, течет,
и - глаза! - сотни, тысячи голодных
распахнутых глаз,
                они впиваются, они зовут,
и подушка дышит влагой кошмара...
А потом на востоке занимается
                невыносимое сияние,
                и тело отказывается подчиняться,
боль путает мысли;
и мы едва успеваем уйти в дыхание,
голубоватыми струйками тумана
                скользнув в кокон,
ощущая объятья материнской среды,
шероховатость камней
                и сочную мякоть корешков;
и все гаснет,
и лунная последняя пыльца
                осыпается на холм...













Ведьмин поцелуй

Я хотел права. Права на смерть.
Или хотя бы на боль.


Я освободился. Ушла боль, остановилось сердце. Смерть приняла меня.
Затем что-то случилось. Затем - это после смерти.
Нет, я не родился вновь. Меня просто вышвырнули наружу, словно безбилетника. Наверное, я опередил события: потусторонняя канцелярия еще не выписала пропуск на мое имя. Наверное, я недохлебал горечи.
Я проснулся. Смерть отодвинулась, вновь уступив место боли. Сквозь пространства и года доносились до меня слова; я воспринимал их, не раскрывая глаз.
- Лович, вставай, - ныл Петушок, - очнись, слышишь?
Свет, пятна на камнях, верхушки сосен в прозрачном небе. Сон, в котором я кругами приближался к жертве, предвкушая, как легко, по рукоять, войдет нож, увлажнив мою руку горячей кровью, - сон завертелся и улетел в синие дали.
Отсюда, из развалин, хорошо смотреть вверх, где ярко, где лепятся друг к дружке нагретые солнцем облака. На Земле, наверное, так.
- Сколько мы здесь? - спросил я. Голоса не было, но он понял.
- Вторые сутки минули. Видишь, рассвело давно.
- Наши не вернулись?
Петушок сокрушенно пожал плечами.
- Отпусти их, - я кивнул на пленных. - Пусть здоровый тащит больного.
- Ты что, Лович? Да ты соображаешь?
- Отпусти, - повторил я. - И сам с ними иди. Заложниками будут, выведут тебя. Только рук им не развязывай. С ложечки корми.
- Да как же? А ты? А он?..
Я повернул голову. Рядом покоился Кочерыжник. Он, казалось, не дышал. Его лицо заострилось. Вот как выглядит умирающий: препротивно выглядит. Внушает жалость - тоскливое и противоестественное чувство.
Настоящий богатырь был: где он теперь, настоящий? куда задевался? Поневоле ждешь, чтобы поскорее... чтобы умиротворился, наконец, да заодно и живых от жалости немощной освободил.
- Его не спасти. Ну а я выплыву, не впервой мне. Действуй.
Боль спадала. Бок, бедро, плечо онемели и на ощупь казались твердыми как гипс. Иммунная лихорадка, - вспомнил я. Обычная реакция на подключение к могучему биополю Корней. От этой хвори даже в самом лучшем госпитале загнуться можно.
За Кочерыжником, в сторонке, средь аптечек и разодранной амуниции, валялся плененный мордоворот. Совершенно голый, волосатый сплошь, как будто на груди и на ногах его пошла-поехала ретромутация, и теперь с дня на день следует ожидать превращения воина в первобытную обезьяну. Бредил он, и в бреду заунывно напевал что-то на тарабарском наречии горцев. Я прислушался, пытаясь распознать знакомые интонации: вдруг он и впрямь дикарь. Совсем худо нам придется, если даже дикари, которые обыкновенно чихали на все остальное человечество, возьмутся за дубины или автоматы.
Я представил себе, как они крадутся в ночи, - стучат легонько в стволы деревьев, попискивают зверьками, в коре кишащими, а затем, беззвучно напевая, перетаскивают друг друга через защитные барьеры. Выползают из нор, заряжают духовые ружья, норовят ужалить вымазанной в едкой смоле колючкой. Или, ввинтившись в зазор между человеком и зеленой тьмой, мгновенно, со звериной силой и ловкостью ломают ему шею, исчезая раньше, чем жертва успевает рухнуть.
Все живущее здесь объединилось против нас, и виделась в том кара за наше вторжение.
Солнце, перепрыгнув в зенит, накаляло камни. Я смотрел прямо на него. Нет, это не Земля. И солнце здесь не такое. Злобное оно у нас. Живьем поджаривает. Так и не побывал я на Земле, жаль.
- Пей! - говорил Петушок. - Осторожнее, не разлей! Я отпустил здорового, - нашептывал он. - Который знает, как тебя вылечить. Сказал, что знает! И он будет спешить, потому что второй, похоже, при смерти.
Как же, будет он спешить. Да не к нам, а домой, в родные казармы.
- Молодец, правильно. Вот что, боец... я - человек... веришь?..
Ответа я не услышал. Прохрипел - и вновь провалился в забытье. Закружили меня сны: нездешние, прекрасные...
- Да очнись же! - орал в отчаянии Петушок. - Надо место сменить, - зашептал он, увидев, что я не сплю. - Помогай, я тебя перетащу.
- Поздно. Брось, говорю, не мельтеши! Уходи скорее сам!
- Нам сменить позицию нужно! - теребил меня Петушок. В поту, в пыли, веко подергивается, глаза лихорадочно блестят. - Ну давай, поднимайся! Чтобы нас не взяли тепленькими, понимаешь? Он вот-вот вернется! Вставай, говорю! Встретим их у поворота.
Ох зануда! Не повезло парню. Впервые в деле, и сразу такая передряга.
- Что прицепился, придурок, дай умереть! Сам встречай, если хочется.
В груди заходилось сердце, жар волнами набегал на меня, и не было сил смахнуть пот. Все менее реальным казалось мне окружающее. Реальными становились сны, которых не помню, но к которым необходимо вернуться, чтобы все стало на свои места. В снах были дали, был в них я, и по-прежнему присутствовала там Глухомань. Даже теперь не оставляла она меня в покое. Насылала воспоминания, воскрешала прах, за воротник влекла к размытым лицам и молчащим глазам. Не переделать ничего: поздно. Завершенные жизни подшиты и сданы в архив. И я назначен к ним в пополнение.
Отсрочка заканчивалась. Я умирал. Смерть являлась законным правом моим. Легкая, приятная, как ветерок в жару. Я стану тенью - обязательно прохладной и невесомой.
Петушок тормошил меня, наделяя заковыристыми эпитетами: все свое омерзительное умение выказывал, дитя трущоб. Справа, в просветах между деревьями, виднелась тропа. Вскоре я увидел спину Петушка, спешащего по ней. Петушок вил гнездо. Место он выбрал подходящее, умница, сзади - обрыв, спуск к реке, слева - заросли колючки. Из такого гнездовья можно взвод перестрелять: снайперская позиция, дальнобойная. Он со знанием дела маскировал следы, не забыв слегка примять траву дальше по ходу, - мы и сами мастера на подставки. Оборудовав лежку, он пригнулся и короткими перебежками, замирая и всматриваясь в переплетение ветвей, стал уходить в чащобу. Это могло означать, что кто-то двигался по тропе. Я закрыл глаза и затих.
Вскоре уловил я нечто на грани слышимости. Облокотившись на камень, с холодным любопытством наблюдал, как двое, - бывший пленный и высокая рябая старуха, - ровным шагом приближаются ко мне. Наконец-то я убедился, что пленный и в самом деле был дикарем, простым свойским дикарем с парализатором, засунутым за набедренную повязку. Надзорники успели удрать, они этому обучены не хуже нас; а вот соратников своих этому первейшему искусству не обучили.
Старуха плыла как робот на пневмоприводе. Ни единого ненужного движения: ни жеста, ни взгляда. Она горделиво несла седую голову - королева во дворце. В ее прическе, как колдовская корона, качался огромный засохший цветок. Длинное черное глухое платье, едва не до земли, было затянуто на талии кожаным ведьминским поясом. Ее наряд то ли обозначал довольно высокое место в дикарской табели о рангах, то ли соответствовал почтенному возрасту дамы, уроженки Предгорья, насколько я мог судить по очертаниям скул и разрезу глаз. А Петушка нигде не было. Наблюдает откуда-нибудь, из отлично подготовленного укрытия.
Дикарь, даже не взглянув на меня, оросил губы лежавшего питьем из фляги. Затем, ухнув, острым камнем раздробил ему голову. Рука моя непроизвольно потянулась к лучевику. Старуха вскинула вверх руку и сказала:
- Не надо. Не беспокойся. Ему требовалась помощь: он не мог покинуть кокон самостоятельно. Не мешай. И второму скажи, чтобы не мешал! Нельзя мешать исцелению. Потом мы займемся твоим товарищем.
Оказывается, они не только понимают речь, но и пользуются ею. Вовсю пользуются, судя по тому, как складно говорила старуха. Покинуть кокон - так это у них называется. Значит, обычно они просто не снисходят до нас, в миру погрязших.
О каком еще втором она упомянула? Это что, оборот речи, заклинание, или все-таки Петушок где-то поблизости?
Дикарь, по-прежнему не глядя на меня, хлопотал над телом. Я отвел взгляд: похоже, он ему в прямом смысле вправлял мозги. Умельцы! Не хуже трупной пиявки! Я не знал, что делать, - следовательно, ничего и не нужно было делать.
Поражение - вот как это называется. Наконец-то я вкусил горечь. Давно пора. Поражение, как и победа, - острое блюдо, но приготовлено оно из совсем других продуктов. В нем содержится экстракт смирения, очищающий от излишнего бахвальства, и немалая толика горечи. Наверное, у меня было предчувствие. Оно и позволило избежать постыдного разгрома, после которого остается лишь приставить ствол к виску. Но это слабое утешение.
Хотелось забыться. Старуха колдовала над Кочерыжником. Затем, скорее всего, придет и мой черед. Я не стану противиться судьбе. Пусть состязаются с ней другие, удачливые, - те, кто бросил нас гнить здесь, под боком у Глухомани, под лютым солнцем середины лета.
Я усмехнулся своим мыслям. Какое дело мне до них, продолжающих жить?
Но ведь была во мне какая-то вера. Все выжгло солнце. Свои ведь, веришь им невольно. Только не осталось больше своих. Разве что Петушок, - пацан он еще, дурной и безгрешный. И - умирающий Кочерыжник. Вовсе он, как выяснилось, не бессмертный. Покинула его удача. И я вот остался - досадный балласт для Петушка. Его, поди, мамка дома ждет. Ничего я о нем не знаю. Ни прошлого, ни будущего.
А о ком я знаю хоть что-нибудь? Самого себя мне не понять. Сознайся, Лович: ты не просто огонек сознания в чужом гниющем теле; ты - вереница чьих-то отражений...
Отражения! Зомби, пережившие смерть...
Ко мне это не имеет отношения. Моя память не лжет.
Петушок, описав круг вдоль кустарника, вышел на тропу. Он шел не таясь. Вдруг я увидел за его спиной одетого в перья гражданина со зверски размалеванным ликом и дубиной в руке. Вид у Петушка был хуже некуда: расквашенный нос, здоровенный фингал и общее уныние на тощей роже.
Я едва сдержал смех. Как дурь во щи... то бишь, как кур в ощип. Прицепились ко мне бульдожкины словечки. Еще он говаривал - ваще. Оборотень. Глянь-ка, Лович, друган твой ваще с лица спал. Слышь, Лович, а сам ты, бля, ваще в дерьме по уши. Смотри, смотри: чурки немытые над тобой хлопочут, кости твои белые на место ставят, благодарители, ну ваще... Сдох он, тварюка, ни к чему хранить в себе его наследие, - думал я; а другой я усмехался, зная, что теперь навек во мне застрял Бульдожка вместе со своими первобытными словечками, - как и Шарман, и Кремарь, и другие; не избавиться мне от них вовек.
- Присядь, не надо суетиться, - придержал я Петушка, остолбеневшего при виде вскрытых черепов. Он бухнулся на камень у моих ног. Сгорбился, закрыл лицо руками. Ну, досталось парню! Вчера - присяга, сегодня - коварный враг... Любопытно, ушел ли от них Сиплый? Впрочем, к черту сомнения. Сиплый сам как дикарь, он доберется.
Старуха о чем-то переговорила с его конвоиром, и тот, легко взвалив на плечи труп соплеменника, затрусил назад в лес. Петушок все порывался взглянуть на тело, над которым делала пассы старушенция.
- Он мертв, - коротко объяснил я. - Не мешай, пусть занимается пока.
- Похороните, - тут же сказала колдунья. - Мы старались. Опоздали немного. На час или полчаса. Вы виноваты: за помощью не вполшага плестись, а лететь нужно! - она не скрывала раздражения.
- Ты ей веришь? - шепнул Петушок.
- Презумпция невиновности, - пожал я плечами. - Куда деться, приходится верить. До поры до времени.
Мне по-прежнему не было дела ни до чего. Покой, тишина, - закрыть бы глаза и уплыть в даль запредельную. Старуха выпрямилась и окинула нас долгим темным взглядом, - мурашки по коже побежали. Дикарь, который за все время не проронил ни слова, подошел к Петушку, протянул ему руку.
- Иди с ним, - велела она. - Принесешь нужных трав, обучишься Слову...
- Иди-иди, - разрешил я.
Старуха осталась. Неподвижно сидела она в изголовье бездыханного Кочерыжника, глядя прямо перед собой и не утруждаясь дыханием. Тут вновь на меня нахлынула черная волна, и я сполз на мягкую теплую землю. Я стонал и думал о том, что заканчиваю жизнь пешкой в гнусной, недостойной и ненужной игре. И что партия эта, кажется, нами проиграна.
Затем я почувствовал чьи-то руки на себе. Страшная боль рывком вынырнула из сгнивших костей, и я, кажется, закричал.


Картина на экране. Обрывки, шум, - плохая, непонятная запись. Старая лента, простой сюжет. Умер солдат. Он мне знаком. Его хоронят.
Светящиеся круги сложились в слова. Голос чтеца над всем. Где он находит вопросы свои, этот беспощадный Чтец?
"Знает ли он, убийца не по принуждению, а во имя мертвых истин, знает ли он, что это значит - учить детей убивать?"...
- Я выжил, - понял я, просыпаясь. - Ты умер, - возразил голос.
Я поднял голову, огляделся. Я лежал в палатке, на охапке сена. Было темно. Кто-то находился неподалеку. Вглядевшись в черный силуэт, - в недвижимый, страшный силуэт, вырезанный на темном стекле, - я распознал в нем монстра, неотличимого от выродка в лодке. Я оцепенел. Не зная, жив ли выродок, я боялся пошевелиться. В мои намерения никак не входило общение с чудовищем. Затем я угадал во тьме движение или дыхание, которое донеслось с другой стороны, из глубины. Я повернул голову и увидел все ту же старуху, королеву дикарей. Она поднялась, прошла мимо меня и отдернула полог - вход в палатку.
Там, снаружи, зияла бездна. Но внимание мое было привлечено совсем другим. Впереди, над пологом, прямо в воздухе висело и слегка пульсировало овальное зеркало. Из него на меня смотрел монстр. Мутант, который напугал меня в момент пробуждения, оказался отражением в зеркале. Мои мышцы непроизвольно напряглись.
- Взгляни на себя! - приказал голос.
Я поднес руки к глазам. Я увидел их. Я перевел взгляд на ноги. Мне не хотелось прикасаться к себе.
Мутант. Я умер. Зеркало, бездушный автомат, производящий уродливые копии людей и зверей, наделило мое посмертное воплощение когтями и клыками. Я сидел и плакал, впервые за все эти годы, - и что-то во мне менялось, что-то безвозвратно уходило вслед за утерянным человеческим телом.
- Не забирай меня! Дела мои человеческие еще не все доделаны! Подожди, дай закончить с ними, - и я твой! - беззвучно кричал я лесу.
Я ощутил прикосновение к плечу и оглянулся на старуху. Старухи не было. Те же черты лица, те же огромные темные глаза, - но передо мной теперь находилась совсем другая женщина. Именно женщина, а не высохшая лесная ведьма. Пьянящей красоты создание стояло передо мной. Мертвая орхидея в ее волосах вдруг ожила, распрямилась, зажглась поразительным бледно-розовым огнем, отсветы этого огня затанцевали в зеркале. Я что-то спрашивал, о чем-то умолял, сам не понимая своих слов; она не отвечала.
Затем лицо ее приблизилось. Она поцеловала меня.
И окаменел я, несостоявшийся: вне мира, в тоске, в гроте сновидений, над сожженной тенью своей.


Лес, развалины, утро. Голоса. Слова. Жизнь. Невероятно, но все наши вновь были со мной - сидели, трапезничали. Петушок, обнаружив мое пробуждение, радостным возгласом оповестил об этом остальных. Я вскочил на ноги, испытывая веселую бодрость и намереваясь как следует урвать от общего пирога. В царстве мертвых, верите ли, ужасно кормят.
Все оказалось сном. Или чем-то большим, чем сон, - индуцированной реальностью, проигранной в моем сознании любопытствующим лесом. Незачем обманываться: здешние сны - полигон, подмостки всеобъятной драмы, которая по-особому переписывается для каждого, в зависимости от его поступков.
Мы построились перед броневиком. Решали, естественно, деды: Бигарь и Сиплый. Совершенно разные люди, а понимают друг друга с полуслова. Лес полировал их долгие годы. Лес и служба.
- Лович, кого с собой оставишь? - неожиданно спросил меня Блямба.
Я посмотрел на его руки. Руки как руки. Кисти перебинтованы: обожгло капитана маленько.
- Не понял, - сказал я, - снова будем на пары делиться?
- Не кипятись, - поморщился он. - Ситуация так складывается. Суди сам: машина разбита, только провозимся с ней, рискуя поймать пулю из зарослей или пробудиться в чьей-нибудь вонючей пасти. Да и приятели наши появиться могут, чтобы проверить, что от нас осталось. Во-вторых, Лович, у нас двое раненых, Кочерыжник - в тяжелом состоянии. Куда их? В-третьих...
- Хватит, - прервал я его. - Уже понял. Ты, конечно, тоже пойдешь?
- Надо бы мне. Сеятель с остальными - впереди, напролом, чтобы за вами поскорее вернуться; ну а я следом, потихонечку, наверняка. Они не дойдут - я уж точно доползу... Так кого выбираешь: молодого?
- Да как скажешь, - ответил я. - Оставляй, кто в технике лучше смыслит. Может, починим жестянку нашу. Не проситесь тогда, не возьмем...
Иллюзии мне мешают. Никак я от них не избавлюсь. Куда денешься: с волками жить... а чего я ждал? Конечно, поодиночке дойти проще. Обычное дело, обстановка диктует... Лович, он двужильный, - авось выживет... и больных, кстати, вытянет. Получится - что ж, завернем, подберем. Он еще пригодится народу, Лович этот, лесом ушибленный... а не выживет - спи спокойно, исчадье Глухомани!
Слишком многие наблюдали мой поединок с оборотнем. Отныне все и всюду будут меня сторониться.
- Я останусь, - неожиданно заявил Сиплый. - Надоело зайцем бегать. И матчасть неплохо знаю. В полевых условиях изучал.
Я вдруг почувствовал настоящую любовь к этому немолодому уже мужику, лишенному всяких сантиментов. Вряд ли он объяснит самому себе, почему решил остаться.
- Что, наложил в штаны, уродец? - пронесся в моей голове его насмешливый говорок. Я подозрительно взглянул на него: нет, ничего такого, стоит себе расслабленно, лесную даль обозревает. Померещилось? Может, я теперь мысли чужие снимаю один в один?  Может, вместе с исцелением я и другие подарочки получил?
Вспомнилось мне, как он недавно про антенны какие-то толковал. Кто-кто, а Сиплый никогда не блажит, не выдумывает ничего: он все из жизни берет. Либо меченый он, как и я, либо просто наделен скрытым даром: людей понимать без слов и без слов с ними переговариваться. Бесценное умение, если вдуматься.
Блямба удивленно посмотрел на Сиплого, но возражать не стал. Я - тем более.
Но и мне пришлось разинуть рот, когда еще и Бедуин изъявил желание остаться с нами. Мы как-то забыли о нем, он все время находился в тени, но тут с самым решительным видом объявил нам свою волю.
Сказано - сделано. Мы машем ручками в спины уходящим. Мы честно беремся за ремонт броневика. Очень скоро пришло понимание того, что вряд ли ремонт окажется успешным. Ходовая часть, силовая подсистема, цепи водилы - все требовало замены узлов. Память Супера, кажется, уцелела, и я решил добыть из его недр драгоценные кристаллы. Пригодятся. Будет видно, как распорядиться этим грузом.
После долгого ковыряния дошло до меня, что память нашего Супера - вещь в себе. Очень странно устроена эта память. Глухой цилиндрический бокс, оплетенный оптоволокном, крепился к кювете, наполненной чем-то весьма химическим. Посоветовавшись с Бедуином, я безропотно запихнул всю эту десятифунтовую алхимию в рюкзак и больше не подходил к броневику.
Вечером мы распределили вахту. Мне выпало дежурить первым. Бойцы укладывались спать, а я, приуныв, прикидывал, откуда нужно ждать очередного нападения и что мне тогда делать. Как ни прикидывай, а выходит, что мы уже не боевое подразделение. Самое разумное - вывесить над лагерем белый флаг.
Только двое осталось со мной: армейский дед, лесовик и мой наставник, и все понимающий Бедуин. Я боялся ночи; я боялся себя.
Бедуину не спалось. Мы тихонько разговаривали, глядя на звезды.
- Каждый из нас - зерно, оброненное в теплую землю и не очень-то озабоченное тем, какой росток оно даст, - сказал он с грустью. - Это я в старой земной книжке вычитал, представляешь? Автор ничего не знал о Глухомани...
Утром я проснулся оттого, что вовсю палило солнце. Рядом похрапывал Сиплый. Я осмотрелся. Где ж ты, страж рассветный?
- Бедуин, ты где?
Молчание. Сиплый, словно и не спал, поднялся и направился к броневику. Его проклятья заставили меня вскочить на ноги. Ни Бедуина, ни раненых.
Четкие следы нескольких людей. Отпечаток узкой - женской или детской - ступни. На рассвете у нас побывали гости. Я догадывался, кто.
Искать пропавших - безнадежное дело. В ходе молниеносной дискуссии на повышенных тонах я вынужден был признать, что сиднем сидеть - бессмысленно и для здоровья вредно. И мы, два дезертира, поплелись к просеке.
Дорога оказалась долгой. Сиплый, раненный и обожженный, слабел на глазах. Ночь сменял день, и снова восходило жгучее солнце. Он то и дело впадал в беспамятство, и я, не в силах идти дальше с обмякшим телом на плечах, опускался передохнуть. Зато, приходя в чувство, он не только вполне успешно передвигал ноги, но и подбадривал меня разными байками из своей интересной жизни. Я посмеивался:
- Сиплый, ты неистощим на выдумку!
Тогда он, давая выход боли и отчаянию, начинал ругаться:
- Сопляк! Тебя еще в проекте не было, а я уже у Панцыря тренировался! Боевая психодинамика! Уход от поражения и отвлечение внимания от критических зон как перманентная составляющая бытия! Въезжаешь, юнец?
- Мудрено! Сдаюсь, не осилить мне!
- А для меня это семечки, - хорохорился он.
- Оно и видно: поплевал да забыл...
- Отчего ж? Я не ты, я даже понимаю, что это значит...
Так мы и держались: на подначках и тычках. Отощавшие, обессилевшие. Но твердо знающие: как всегда, дотянем. И обязательно получим ответы на вопросы наши. На простые вопросы, предназначенные кое-кому из власть предержащих.
Ведь не зря и на этот раз отстала от нас старушка-смерть.


Дым тонкой струей поднимался над срубом. Двое - дикарь и мутант - приблизились к двери, к массивной плите из лабрадора, и дикарь, нашептывая нужные слова, стал возиться с электронным замком. Заклинания, скорее всего, служили ассоциативной отмычкой, паролем для охранной автоматики, но дикарь не искал объяснений и воспринимал чудеса как данность: магия была частью его жизни.
Я склонился над Сиплым. Сиплый спокойно спал в коконе своем. Кокон размещался в волокуше из шкур, которая на диво легко скользила по мхам и травам. Утром наш поводырь-мутант с помощью сопровождающего объяснил мне, что кокон сработан из щепы этилового древа и оттого способен годами поддерживать жизнь в человеке, не спешащем вернуться в явь.
Неприметная избушка, врытая глубоко в землю, оказалась неожиданно просторной, а ее спартанская обстановка - обманчивой. Дикарь поколдовал над печью, в печи замерцал огонек; тепла я не ощутил. Вспорхнули со стен мотыльки - только теперь я понял, что за узор подрагивал на обоях.
Мутант то ли отплясывал на радостях, то ли давил пятками невидимых насекомых. Земляной пол дернулся, часть его обвалилась в преисподнюю, обнажив аккуратный круглый люк. Дикарь включил фонарик, сдвинул в сторону металлический блин. Кивнул, приглашая меня следовать за ним, и по крутым скользким ступенькам начал спуск в подземелье.
К этому моменту я уже знал два любопытных факта. Сиплый, порывшись в журнале экспедиции, который вел Супер, выдал эти факты на-гора, и у меня не было причин не доверять услышанному. Во-первых, мы направлялись не куда-нибудь, а прямиком в Берлогу Явления Господнего, возникшую трудами многих поколений ссыльных и лесовиков. Среди лесовиков учение о подземном боге пользовалось немалой популярностью, и жрецы Нижней церкви объявили Берлогу святым местом, ввиду совпадения ее аббревиатуры с буквой древнего пророчества. Во-вторых, координаты Берлоги были нам уже известны. Они в точности соответствовали точке поражения, выведенной Супером после знакомства с содержимым информаториев Шипа и надзорника, почившего на пустыре. Это совпадение укрепило мою решимость извлечь из памяти водилы полную картину происходящего. Главным вопросом было - чьими интересами руководствовался Супер, отдавая приказ на уничтожение объекта.
Берлога прикрывала подходы к Большому Мультипроцессору Протеи, который в стародавние времена - задолго до Оповещения и, возможно, даже до открытия Барьера - заправлял жизнью колонистов. Потроха этого электронного чудища хранили все, что когда-либо происходило на планете. Смысл создания Мультипроцессора, как и причины его последующей изоляции, пребывал за пределами моего понимания. Но я знал: вскрыть память Супера этому монстру не труднее, чем мне сшибить пробку с пивной бутылки.
Мы спустились вниз и бочком протиснулись сквозь разведенные щиты с бритвенно острыми краями. Волокуша и здесь прошла. Кокон качался, словно лодка на волнах; Сиплый безмятежно спал.
Отношение к нам со стороны лесного братства резко изменилось. Теперь мы были "бегунками" - проще говоря, дезертирами. И когда лес совсем захороводил нас, на помощь пришли аборигены. Признаться, мне было очень трудно преодолеть себя, но в конце концов я все-таки смог пожать руку мутанту. Я должен был это сделать ради Сиплого. Рукопожатие для них - не просто дань вежливости. Это магический ритуал. И клятва. Мы с тобой одной крови, ты и я. Мы никогда не станем ранить друг друга.
За щитами находился длинный и довольно высокий зал с круглыми сводами. Своды неярко светились, в подземелье словно разгоралась заря. Я увидел множество слов, бегущих по этим сводам. Поток света состоял из тысяч знаков непонятного языка. В том, что передо мной слова, я нисколько не сомневался: некто тихий и услужливый успел мне шепнуть об этом.
Мультипроцессор находился где-то там, в скальных пустотах, о которых сложили всевозможные поверья. Говорили: не камень то, не базальт, а известковая скорлупа Корней, вызревающих в инкубаторе лабиринта словно змееныши в змеиных яйцах. Говорили: не пустоты то, не тектонические шрамы, а заполненные белковой взвесью каверны, конденсаторы информации.
Разумеется, никто в самом инкубаторе не бывал. Никто не знал, что он из себя представляет. Сейчас мы пребывали как раз над ним, в бункерах для персонала, в подземельях, отвоеванных у цивилизации лесными обитателями. Но меня не занимали загадки лабиринта. Моя цель предельно проста: выжать из этой сокровищницы знаний сведения о Надзоре, лесе и себе самом.
Проще сказать, чем сделать. Как проникнуть вовнутрь? Даже дикаря, судя по всему, хозяева не намерены впускать в святилище. Сидит дикарь, ноги и руки переплетя, сидит и наслаждается покоем. А если попаду я туда, во тьму гудящую, - как связаться с Мультипроцессором? Повозиться придется: подыскать точный вопрос. Диалогер - страж электронного всезнайки - подчиняется оградительному алгоритму, который фильтрует как вопросы, так и ответы. Страж охраняет мост между мозгом человека и подземным разумом
машины.
Опасно соваться на этот мост без приглашения. Но еще опаснее повернуть не туда на том, другом берегу. Повернешь - и пропадешь в виртуальных джунглях, проросших сквозь реальность.
Я долго размышлял над тем, как мне использовать этот бесценный шанс узнать правду о мире, в котором живу. Над головой струились огненные знаки, пристально глядел на них дикарь; мне казалось, что само время остановилось, отчаявшись достичь неведомой цели; в наступившем безвременье все яснее, все ближе голоса; голоса, шаги, глаза невидимок, отблеск то ли факелов, то ли пламенеющих иероглифов... Дикарь встает и, ни о чем не спрашивая, протягивает мне толстую тетрадь. Надпись на обложке: "Мультипроцессор. Руководство Юза". Пояснение: "Тому, кто освободился от чужих сновидений: ищи собственные. Карта и Слово прилагаются". Эпиграф: " Бойся ночи без рассвета и вечности без пробуждения".

* * *

Поговорим о судьбе.
Это круговорот. Колесо обозрения. Арена. Гоночная трасса. Карусель. Алтарь. Последний выдох, а затем - новый виток. Выход. Сброс памяти. Перезагрузка. Первый крик…
Круг человеческой жизни замыкается там, где смерть предшествует рождению.
Мой Круг вращается в искаженном мире, среди склепов времени.
Не вспомнить, не угадать, сколько оборотов уже сделал Круг; не понять, чем отличается прошлое от будущего.
Отличается ли? Всякий раз я окунаюсь в одну и ту же с детства знакомую реку. Я не знаю, почему воды ее считаются подвижными и изменчивыми; я не могу отличить рассвет от рассвета, дождь сегодняшний от дождя давнишнего, и капли на моей ладони кажутся мне повтором одного и того же младенческого воспоминания.
Все циклично. Реальное, воображаемое, невообразимое. Все вечно - кроме человека, поскольку только человек имеет разум и память.
Разум и память превращают человека в смертного.
Человек вечен. Дракон всего лишь бессмертен.
Смертные держатся за руки.
Смертные движутся к возрождению.


























Иероглифы на сводах

Размышлять - занятие для Громовержца
не слишком привычное.
Но ничего, я быстро учусь!

Вечность вечностью, а проспал я одиннадцать часов подряд. Сиплый цокал языком и удивлялся. Сиплый смотрел на меня с суеверным почтением. От его хвори не осталось и следа. Был он сыт, побрит и деловит. Полная противоположность мне.
Дикарь исчез. Как теперь быть - как объясняться с бессловесными мутантами - я не знал. Ворота святилища двумя сцепленными щитами преграждали путь. Хозяева этих мест не обращали на нас внимания. А я по-прежнему вздрагивал, узрев вблизи даму с кошачьей мордой или атлета с тремя парами ног. Страшнее всего выглядели особи, почти во всем сохранившие человеческий облик, но при этом необратимо ущербные в каких-нибудь частностях. На лицах и мордах этих чудищ сияло самодовольство. Они не сомневались в том, что изменения, делающие из них монстров, - не ущербность и уродство, а полезное и умное усовершенствование, шаг по дороге эволюции.
Глупо, но я ничего не смог придумать в опровержение. Просто мне казалось: эволюции не обязательно быть уродиной.
Сиплый, выложив передо мной горячий, дымящийся паек, - все по высшему разряду, будто только что из офицерской столовой, - преспокойно улегся и принялся изучать приснившуюся мне тетрадь. Ту, на которой значилось: "Всепланетный информаторий. Справочник пользователя". И, естественно, никакой мистики, никаких излишних пояснений под этим заголовком.
- Предконтактное соединение осуществляется при помощи консольных инструкций БЫТЬ, ЖИТЬ, ЧТИТЬ, - бормотал Сиплый. - Нечаянный контакт прерывается посредством двойного прикосновения к знаку БРЫК...
- Прости меня, непонятливого, но каким образом ты собираешься войти в предконтактное соединение?
- Посредством машинных инструкций! - отрапортовал он.
- На стене их напишешь? - полюбопытствовал я. Сиплый изумился:
- Ты что, дурак? Зачем писать? Вон, гляди, все потолки в инструкциях, выбирай любую.
Я уставился на иероглифы, которые продолжали сплетаться на сводах в нечто величественное и непостижимое.
- Да их тут миллионы!
- Врешь. В книге написано - четыре тысячи девяносто шесть. А еще написано, что если ты нормальный человек, не подцепивший компьютерной горячки, то для общения с информаторием тебе понадобится всего сотня. Я уже десять штук вызубрил, - гордо сообщил он. - Тут полным-полно терминалов, с которых можно подключиться. На каждом шагу уютные склепы с зельем...
- С зельем? С белым порошком? Ну, знаешь...
- Лович! Ты еще не понял? Мультипроцессор - он же сам по себе ни черта не может! Он сообщит, что дважды два четыре, что надлежит нам всем покаяться и больше не грешить, а затем отвалит, вполне довольный полнотой и непротиворечивостью своих лозунгов. Как ты думаешь, почему он забыт людьми? Ведь мог бы и дальше бесплатные советы всем и каждому давать! Особенно - как кого объехать, как ловчее титулы и звания заграбастать. Он же все знает - где что почем и почему. Наши обормоты костьми лягут, но не выпустят из лап такую цацу.
- Значит, лес?..
- Как всегда, - ответил наставник. - Чифирь, белый порошок, голоса в башке и склад истин под ногами. Иначе у нас не получится.
- А смысл? Тогда уж надо нам прямиком к Черте...
- И будь что будет? Не торопись, малый. Не спеши вперед батьки в пекло: оттуда нелегко вернуться! Сперва осторожненько заглянем, примеримся, куда ногу поставить. Согласен?
- Согласен. Только вначале туда загляну я. Мне нужнее.
После долгого молчания Сиплый сообщил:
- Учти, малек: не сдашь экзамен - отстраню... - и он швырнул мне заветную тетрадь. - Ладно, договорились. Твоя задача - спросить, моя - разобраться с Супером. Я подсоединю его память к этой подземной жестянке, пусть она нам выдаст результат. Мы потом просмотрим. Покумекаем.
Подготовка заняла два дня.
ЧАЙКА, СИНЬ, ЖИЗНЬ, - читал я потолки. - ТИГР, ПЛАМЯ, БОЛЬ...
Я выучил необходимое. Несмотря на скудность лексики, в этих потолочных фразах уже угадывался строй и подспудный смысл. В сыром склепе, куда приходилось входить согнувшись, осторожно протискиваясь мимо вибрирующих и очень острых мечей, находились все мои пожитки. Зелье, крепкая заварка и куски солонины были под рукой. Я не знал, сколько времени займет мое путешествие в зазеркалье. А вдвоем на контактном круге не разместиться.
Сиплый, бегло проверив состояние моих зрачков, удалился за пределы видимости - словно растворился в синих тенях. Я дотронулся до холодных огоньков, бегущих по камню, и те, вобрав тепло пальцев, принялись приплясывать, вихриться; мечи, до этого момента неподвижно стоявшие острием кверху, начали свой бег по кругу.


Покалывание в висках. Шумит прибой, пульсируют несущие гармоники. Меркнет свет, разгорается под веками видение - лесная даль, живая бирюзовая волна от горизонта до горизонта. Где-то вдали плещется музыка, не давая забыть, что изображение - всего лишь иллюзия, заставка, прихоть загрузчика. Дряхлые сосны - в наростах, в грибке, в прожилках, напоминающих кровеносные сосуды - сбегают с холма к черным непролазным зарослям и утоньшаются, теряют ветви, превращаясь в скрипучие мачты, между которыми висит, мерцая, Черта. Это Глухомань. Давно закончились "контролируемые территории", остались за спиной заставы и болота. Сюда нельзя, но мы уже здесь...
Заставку сопровождал звуковой ряд: стоило только вслушаться в тихое бормотанье чтеца, как голос его сразу приближался, а слова начинали звучать отчетливо. Приятный баритон с правильным, дикторским выговором.
- Древние панспермические течения, достигшие Периферии задолго до возникновения известных нам биоплатформ, не нашли здесь подходящих условий для реализации своих эволюционных программ...
Системный текст. Евангелие от науки. Я ощущаю легкую зависть. Им, естественникам, нет нужды шаг за шагом реконструировать прошлое, используя себя самого в качестве подопытного кролика. Им достаточно фактов и логики, они творят величественные панорамы и любуются ими.
- Относительно молодая спиральная структура в ту эпоху еще пребывала на этапе становления. Удаленная от горячих скоплений, рождающих полевые формы жизни, отсеченная газопылевыми щитами от Керна, энергетического очага Галактики, Периферия, словно берега первобытного океана, ждала пришествия первых существ, завоевателей дикого края.
И - ненавязчиво, в тон словам, в соответствии с фокусом моего внимания - наплыла на Глухомань иная, величественная и прекрасная картина. Галактика с ребра; Галактика плашмя; красная жизнь полыхает в центре, ее окружает и растекается вокруг, мутнея к краю, жизнь янтарно-желтая.
- Доставка, прививка и развитие спор затруднялись ввиду нестабильного транспорта компонент паражизни. Межзвездный ветер рассеивался, сталкиваясь со световыми фронтами Новых и сверхгигантов, вымывался из галактического диска магнитными полями пульсаров, терял динамическую составляющую, конденсируясь вокруг коллапсаров и нейтронных объектов. Причина - непредставимо огромные расстояния, царящие в звездном мире.
Галактика, выписанная миллионами молочно-белых точек, выглядит серебряной короной, висящей над лесом. На краю, где зияют черные провалы, глубокие разрезы в сплошной звездной ткани, крепнет, расползаясь по ободу, жизнь зеленая.
- Считается, что образцы доархейской жизни сохранились лишь в латентных формах на блуждающих в космосе островках твердого холодного вещества. Эти образцы морфологически отличны от зародышей второй и третьей панспермических волн. Напротив, образцы третьей волны явно наследуют биоморфный базис предшественников.
Приближается, растет звездный сегмент. Молочный фон распадается на бусинки, среди которых блистают золотистые самоцветы второй волны, изумрудные - третьей. Крестик над кружком - символ земной расы - просвечивал сквозь зеленую гроздь. В этом масштабе Галактика уже не казалась плоским блином. Облако сияющих пылинок обрело объем, заполнило мир, и стало ясно, что эта звездная россыпь насчитывает сотни светил.
А посреди сияющего великолепия горел тройной огонь, алая искра на желто-зеленом круге. Протея. Мир с идеальным сочетанием условий для любой попавшей сюда жизни.
- Скорее всего, одна из таких комет столкнулась с планетой уже в современную геологическую эпоху...
Двадцатисекундный фильм - история катастрофы. Пламя в небесах, рев, - и грохот, дрожание гор, косматый демон, встающий над землей, чтобы раздвинуть клубящиеся облака и вспухнуть в стратосфере сплошным черным занавесом, непроницаемой тучей, сразу скрывшей солнце. Грандиозная случайность, недосмотр богов. Алый светлячок на глобусе превращается в багровую кляксу, расползшуюся на сотни километров от эпицентра. Лесной остров стал разноцветным: преобладал ровный оранжевый тон, и лишь Нагорье и приокеанские равнины сохранили ярко-желтую окраску. Но вот на континенте, отделенном от острова синим обручем океана, вспыхнул зеленый пожар: первые колонисты ступили на землю Протеи, первые кедры прижились на новой почве. Миг - и глобус позеленел, как весенний луг; темно-красная клякса, в свою очередь, заняла большую часть острова; желтого почти не осталось.
- Пояс паражизни пересек остров и начал расширяться к океану. Эпицентр распространения - изрытая кратерами местность в Янтарной Долине - оказался настолько труднодоступен, что буквально в первые же годы Освоения стал набирать популярность новый вид экоразведки: пешие вояжи в Глухомань. И появились следопыты. Они не признавали техники и не пользовались оружием. По двое и трое, а то и поодиночке уходили они на розыск странного берега, полного янтарного галечника, за которым плещется Океан Жизни. Причудливая мифология следопытов ничем не подкреплялась: не было никаких свидетельств существования Башни, Океана и Города. Да и Вселенская Магистраль, ведущая к тем скрытым местам, топографическим исследованиям не поддавалась. К сожалению, никто не распознал опасности в невинных, казалось бы, походах следопытов-пионеров. Никто не предполагал, что человеческий мозг - могучий
катализатор роста, столь же необходимый древним спорам, как почва, воздух и радиация. Семя, взращенное еще до Начала Мира в неведомых лабораториях, нуждалось в психической подпитке извне...
Багровое пятно, опоясанное полукругом цвета свежего сена - зоной преобладания земной флоры и фауны - принялось вдруг пульсировать, разбрызгивая бурые капельки; капельки эти оседали в крупных городах, в пристанционных поселках и фермерских селениях. Мультипроцессор, продолжая звучным баритоном излагать основную линию, высветил над изображением телетекст: бегущую справку, насыщенную дополняющими ссылками.
"Развивались они в полном соответствии с интенсивной моделью  пангалактической эволюции: см. Яценко и Кордулян, Схемы жизни", - читал я.
Пятно стало напоминать ехидную ухмылку: в эпицентре алой пастью загорелся Барьер. "Одним из факторов явился фотосинтез. Энергетический симбиоз - необходимая предпосылка для слияния двух миров".
Я перевел взгляд на схемы в верхнем ряду. Там демонстрировались внутриклеточные процессы; ощутив внимание человека, Мультипроцессор тут же выдал вереницы формул, прилипших к картинкам. Экий он обстоятельный - до занудства. Нужно игнорировать его пояснения, чтобы не спотыкаться постоянно о кислородно-углеродные циклы и прочую дребедень.
Я расслабился и закрыл глаза. А ведь где-то во вселенной такая жизнь главенствует, - мелькнула мысль, - как же она обходятся без человека?
Ответ прозвучал незамедлительно.
- В настоящее время о жизни в Ядре мы ничего не знаем. Во внутренние области Галактики можно войти лишь при громадных мультирезонансных сдвигах, соответствующих протяженностям порядка биллиона гигаметров. Помимо технических сложностей и трудностей с накоплением и высвобождением необходимой энергии, реализация подобного проекта неизбежно влечет экологические проблемы. Осуществить столь грандиозный прокол Многообразия, не разрушив при этом прилегающее пространство-время, - одна из основных
задач, стоящих перед Объединенным Человечеством Антропной Галактики...
Слабость ОЧАГа - в его всесилии, - думал я. - Человечество верит, будто может все... Сотни обитаемых миров, а Глухомань - одна на всех.
- По сути, Б.Я.Г. представляет собой редкое и, возможно, единственное вкрапление принципиально иного генома в генный банк Сегмента, выделяясь из прочих составных биоценозов прежде всего наличием труднопрогнозируемых эволюционных возмущений, описание которых напоминает сложные автоколебания многоуровневой системы после ее накачки. В то время как потомки второй волны быстро и без особых потерь вошли в устойчивый паритет с земными видами, флора первой волны подвергала культивируемые колонистами растения целенаправленной трансформации. Все чаще затрагивала эта трансформация животных и даже человека. Сказанное явилось достаточной причиной для создания специальной службы, в задачи которой входит как изучение мутагенных факторов объекта Б.Я.Г., так и активное противодействие его влиянию на человека. Получив необходимые полномочия, служба Обнаружения Мутаций и Общего Надзора сразу же ввела глобальный контроль поведенческих аномалий личности и их коррекцию по методике теневого вытеснения.
Минутку, - подумал я, - минутку, это почему-то важно. Глобальный контроль - вот как раз то, о чем может желать любой властелин. Человек, нечеловек, темный лес, - всякой силе нужен рычаг приложения...
- Третья волна - реверсивная, направленная от Периферии к Ядру, - характерна стабилизирующим регрессом носителей жизни при их внедрении в уже существующую биоархитектуру...
Что это за диковина - стабилизирующий регресс? Не трансформация ли стихийная, - с нашей, с человеческой стороны?
Мультипроцессор откликнулся неудобоваримым формальным пояснением:
- Взаимодействие сложных систем с недоопределенной семантикой описывается функциональными графами Любарского-Шнейдера. Классификация Майринка типизирует эти описания. Взаимодействие может свернуть системы в устойчивый гибрид, в Голем, управляемый то одной, то другой из сторон, в зависимости от текущей доминанты поведения; может привести к полному подавлению младшего партнера старшим; и, наконец, может образовать метасистему, расширяющую исходный колгомерат в так называемый Конструктор сущностей. В соответствии с функциональной направленностью графы разделяются на экстравертные, интравертные и графы с аномальной причинностью...
- Но какое отношение к регрессу...
У чтеца впервые проявилась чисто человеческая черта: он нетерпеливо оборвал вопрос.
- Это совершенно очевидно: таково направление естественного отбора в экстравертной Схеме жизни! Это печальная норма в общении миров. Сведите на пустынном необитаемом острове дикаря и горожанина и понаблюдайте за ними: в какую сторону изменит их отшельничество и кто в итоге изменится сильнее. Не надо пояснять, почему?
- Возможно ли использовать метасистему как машину для взращивания и обучения фантомов, управляемых извне? - вопрос опередил мысль, еще неясную и не вполне понятную мне самому. Дикторский голос компьютерного духа наполнился живыми обертонами, и дух вкрадчиво произнес:
- Правильно спросить - все равно что ответить... Ответь себе сам! Ответь себе, почему никто всерьез не верит в реальную власть Глухомани над миром? Да и сам ты, надо заметить, совсем недавно догадался об этом. Вы - все вы! - не изначальные; вы здешние, а, стало быть, уже не просто человеческие существа; вы создания с двойным дном, с хитрыми секретами в глубинах ваших измененных мозгов...
Все мы, брат, фантомы. Каждый из нас немножечко фантом...
Картины множились. База знаний обрушила на меня информационную лавину. Я резвился в видениях, как карась на быстрине.
Где-то далеко, в заоблачной протяженности, рассуждал о прогрессе и регрессе неутомимый Диалогер.
- Иногда, в исключительных случаях, обе системы сохраняют все разнообразие своих возможностей, обнаружив в партнере не столько конкурента, сколько новую, продуктивную среду для собственного развития.
- Схемы жизни воплощаются в моделях, многократно воспроизводя исходные матрицы. Возьмем, например, Конструктор Сущностей - мощнейшее средство воздействия на мир. Небезызвестные Зеркала Сути, равно как и Мультипроцессор... - чтец сделал паузу, послышался смешок, - не более чем действующие модели конструкторов различной силы. Да и сам Генератор Совершенства, - что это, как не модель Конструктора, созданная давно,
в Начале Мира, и оттого обладающая немыслимыми возможностями?
- В те незапамятные времена мир еще не знал ни людей, ни демонов. Не для того ли создан Генератор, чтобы через миллиарды лет, когда от людей и демонов останется лишь зола и тени на камнях остывших планет, их память, их история, их суть все-таки сохранились? Они не исчезнут, не растворятся в наступающей ночи. Вновь и вновь воспроизводятся миры на подмостках пустующего театра, и глядит на них бездна теней. И кажется бездне: она - яркий зал, полный людей с голодными глазами, сильными чувствами и еще не отыгранными судьбами; открываются склепы времени, восстают из праха герои и подлецы, разрывают кокон, выходят из кокона в прозрачное, незаполненное отражение; и вновь начинается Игра, которую называют жизнью...
Я вдруг догадываюсь, почему такой чудной стала речь Диалогера. В этот самый момент Сиплый закачивает в систему доставленную нами информацию. То, что хранится в компараторе и мнемобоксе водилы, наверняка уже изменило состояние системы. Мультипроцессор так долго ждал новостей...
Мысленно воспроизвожу команду-иероглиф переключения процессов. Нужно выйти из стандартного потока. Нужно искать.
Голоса. Множество собеседников. Сотни тем. Трудно найти ту волну, которой ждешь, но еще труднее отстроиться от всеобщего гомона.
Закрываю глаза. Я не сплю, я бодр и напряжен. Я просто вспоминаю то, чего еще недавно не знал.


Рассказывает наблюдатель.
Третий круг седьмого цикла. Будучи в дозоре, облетаю я планету. Над сизой гладью океана - вереница облачных образований. Что-то неестественное угадывается в этом строю, целеустремленном, как ход перелетных птиц.
Побережье. Лес, сполохи, кровавые огни, похожие на стоп-сигналы. У терминатора, в том месте, где должна пузыриться радужная оболочка Барьера, я замечаю яркий, приковывающий внимание серебристый овал. Первое побуждение - немедленно скорректировать орбиту и на следующем витке пройти точно над этой аномалией. Но я тут же осознаю, что прежде всего необходимо зафиксировать ее угловые координаты. Нельзя дать ей скрыться, затеряться в лесных волнах. Сияние овала обусловлено углом падения лучей, и поэтому пятно через несколько минут может стать неотличимым от фона.
Активность леса - это не промышленная катастрофа и даже не локальный конфликт: это намного хуже. Вот из-за таких случаев и дежурим мы у занемогшей Протеи.
Я немедленно посылаю вниз зонд. Водитель зонда - Супер высшей кондиции, умница, рекордсмен по быстродействию. Ему ничего не надо объяснять, он запрограммирован на подобные задачи.
Зонд ныряет в стратосферу, исчезает за горизонтом. Через час возвращается хладный, мертвый брус металла, ведомый автопилотом. Супер не выдает никакой информации. Запускаю тест: результат ошеломляющий. Память, сверхпроводящие нити, узоры ассоциаций, - все исчезло. Мертвый мозг, горелый лом, нет отклика, я растерян.
Приходится действовать быстро. Пока Супермозг челнока просчитывает траекторию, готовясь повторить путь, так неудачно пройденный его меньшим братом, я диктую бортовому Информу рапорт для орбитальной базы.
- Согласно Положению об Инспектировании, приступаю к досмотру очага активности. Конец сообщения, - бормочу я, и тут же перегрузка вдавливает меня в пилотское кресло.
Грохот посадочных двигателей. Мешанина теней, рассекающих воздух. Челнок окунается в сияние. Сейчас здесь утро. Вокруг - отражающая свет пелена, плотная взвесь. Аэрозоли? Ледяная пыль?
Во всяком случае, это оптическое явление не иллюзия: трясет, как в кувыркнувшемся с горы вездеходе. Я болтаюсь на ремнях и даже не помышляю о каких-либо действиях. Что-то мелькнуло, ввинтилось в туман, розовой спиралью сверкнуло на визирных экранах; челнок встал на дыбы.
Тяжесть, затмение. Перегрузка помешала мне понять, что происходит. Несколько секунд я был в отключке. Пытаюсь сориентироваться.
Двигатель молчал. Челнок покоился, но этот покой не был полным - переборки подрагивали, словно там, снаружи, бился о броню любопытствующий тиранозавр. Серебристым свечением отливали экраны. Супермозг челнока докладывал ситуацию. Ситуация - нарочно не придумаешь: мы совершили мягкую посадку прямо на кроны стометровых деревьев, которые к тому же росли на холме - достаточно высоком холме, надо думать, раз бортовая автоматика не успела отреагировать на него. Но автоматика планетарного челнока просто не способна не учесть особенности рельефа! Она для того и
создана, чтобы без вмешательства человека найти пригодное для посадки место, проложить к нему безопасный курс, а в случае внезапной опасности - обстрела, землетрясения - мгновенно и адекватно отреагировать на нее.
Откуда холм этот взялся - с неба упал?
- Мы на поверхности планеты? - спросил я.
- Данных нет, - ответил Супер. - Внешние датчики заблокированы. Торможение произошло на высоте тысяча двести над лесным массивом, в трех километрах над уровнем океана.
Что-то повредилось в его электронных мозгах.
- Только что уверял меня, что мы в ветвях застряли, а теперь - в трех километрах!
- Нет, не в ветвях, конечно, я ничего подобного не утверждал. Я говорил о древесных жгутах. Думаю, это Корни. Мы подверглись атаке Корней.
- Старт! Немедленно!
- Не получится. Я уже проверил. Пока вы были в беспамятстве, я пытался вырваться. Повреждена система сведения сопел. Там стоит автономный блокиратор, он не даст нам запустить двигатели. Я опасаюсь, что Корни - или кто бы там ни был - уже проникли вовнутрь. В меня. Разрушена мембрана оптокабеля, которым я сообщаюсь с приборами силового отсека.
- Как это случилось?
- Не знаю. Вы тоже не всегда знаете, что происходит у вас внутри. Скажи-ка, какие паразиты вторгаются в данный момент в твой организм? У вас, к счастью, имеется иммунная система...
- Ты не в состоянии себя защитить? Ты же Супер!
- Всего лишь... Ближе к делу. Ситуация - чрезвычайная. Вы должны надеть защитку, ранец, манипулятор, пристегнуться, разбить страховочное стекло над кнопкой ЧС и следить за индикатором нарушения герметичности. Когда индикатор сработает, немедленно катапультируйтесь. У вас будет примерно секунда, затем Корни затянут выход. Сейчас я умру, - продолжил он после паузы, - они уже в черепушку мою стучатся... не забудь активизировать компаратор, хозяин! Мозг болит... наводки - как в палате буйнопомешанных...
- А не проще ли отсидеться? - спросил я. - Координаты известны, нас рано или поздно найдут.
- Шеф, ты че? - Супер заговорил так, словно в его электронных мозгах нашла прибежище тоскующая душа: - Ты что, не понимаешь? В меня вселяется демон, через минуту он будет управлять планетоходом. Не мешкай! Удачи тебе, Витт... все, проща-а-ай!..
Вслед за отскочившим люком в кабину ворвались щупальца спрута. Толчок. Темнота в глазах. Как удалось мне пролететь мимо шевелящихся Корней, даже не задев их? Пьянящий аромат... наркотическая прозрачность воздуха... тугой ветер - словно вздох гиганта...
Стремительно растет земля. Удар. Дымит ранец, кольцом смыкаются вокруг меня обитатели Глухомани. И тогда я, наконец, включаю компаратор.


Рассказывает ликвидатор.
Планетка завшивлена до омерзения. Стряслось с ней что-то нехорошее, подлежащее ликвидации. Я просматривал инспекционные отчеты, хотя и без них прекрасно знал, что и как здесь произошло. Слишком многое связывало меня с Протеей.
Неудачная разновидность контакта - вот как это зовется. Чудовищная нестыковка гуманоидной и запредельной жизни.
Для демонов люди не отличались от прочих творений природы, от скал и ураганов, и демоны пытались войти в них, заговорить, переделать с тем же упорством, с каким обживали скальные пустоты и болотную органику. Для человека демоны оставались враждебной силой, против которой шло в ход особое оружие: заклинания, изгнание бесов. И никто не мог сказать, кому по праву принадлежит планета.
Сшибка двух сил, едва ли осознаваемая сторонами, нарушила ментальное равновесие. Война выплеснула в межмирье разрушительную жажду смерти, немедленно зарегистрированную патрулями Галактической Безопасности. По надпространственным спиралям пронеслись волны - отголоски событий на Протее. Массовые психокинетические выбросы загрязняли вакуум всего Сегмента. Сдвинулось тонкое равновесие желаний и возможностей, воображаемого и действительного. Под угрозой оказалась стабильность психосферы ОЧАГа.
Состоялись переговоры. Состоялось инспектирование планеты. Переговоры продолжались десятки лет. Инспектора доставляли все новые удручающие подробности происходящего там, внизу. Планета - огромный карантин - попала в блокаду сил космофлота. Вначале блокада была фиктивной, не препятствующей перемещению людей и грузов. Затем, по мере выяснения обстоятельств, требования ужесточались. Переговоры закончились ничем, инспектора убыли, и блокада обернулась приговором.
Абсолютная непроницаемость карантина. Абсолютная безнадежность нашей миссии. Все знали, чем заканчивается такого рода выжидание. И вот я здесь.
Сценарий расчетного будущего разворачивался на модулирующей матрице. Атмосфера Протеи горела. Воздушный покров принял на себя звездную энергию проточастиц, и люди - а также нелюди - сейчас смотрели в пылающие небеса. Скоро небеса обрушатся на них. Несколько челноков, стартовавших с поверхности обреченного мира, попытались пробиться сквозь полевые заграждения. Акт отчаяния: мощность крейсера превосходила совокупную мощность всего флота Протеи. Капли дождя не могут загасить лесной пожар. И челноки испарились, как капли дождя над пожаром.
Следующий прогностический узел: раскачка мантии. Глобус побагровел. Через неуловимый миг - спрессованное время компьютера делало процесс по-боевому динамичным - этот перегретый шар лопнул.
В действительности все будет происходить иначе: буднично и скучно. Но и в компьютерной версии соблюдались нужные пропорции, поэтому я долго и без особого интереса наблюдал, как превращается в кипящую кашу поверхность глобуса, и прикидывал шансы носителей разума дожить до этой стадии. Если таковые и оставались, то уж на следующем этапе их точно не будет. Планета вспухнет в ослепительном сиянии и торжественно, очень медленно, распадется на тысячи осколков. Затем осколки - темная пыль над светящимся диском - исчезнут в урагане раскаленных газов, хлынувших из планетных пор, и тогда наступит время огня.
Это красиво. Очень красиво. Великолепие это породит один-единственный человек. Исполнитель.
Можно и без меня обойтись. Но самая современная автоматика убийства, неодолимая мощь надпространственного крейсера, хитроумные управляющие программы - ничто без смертоносной изворотливой воли человека, безжалостной твари, способной нажатием кнопки разнести в пыль мир божий.
Мне нравилась моя работа. Нравилось ее величие, красота содеянного. Я прокрутил модель до конца. Завершающая картинка: экстраполяция механических процессов, порожденных взрывом. Живописный пояс астероидов между первой и третьей - нет, уже второй - планетами. Выглядит потрясающе. Но наяву я этого не увижу. Слишком много времени пройдет. Даже к новенькому, с иголочки, околозвездному кольцу никто не рискнет приблизиться: измочалит. От шара из камней и скал, от этой разбухающей груды костей погибшего мира, следует держаться подальше.
Впоследствии, когда тяготение расставит их по местам, можно будет и порыться в этом мусоре, поискать следы. Но вряд ли там останутся какие-нибудь следы.
До начала действия оставалось меньше шести часов.
Вызов. Горел индикатор опознавателя. Свои. Странно, я полагал, что я один во всей системе. Присматривают за мной.
- Князь? Ну наконец-то. Я на планете. Я и все наши. Весь проект.
- Волчара? Какого дьявола ты там околачиваешься?
- Проект в фазе роста! Ты понял? Ты не должен нас атаковать!
- Почему? - равнодушно спросил я. - Разве ты забыл присловье? Смерть не страшна, смертелен страх. Я даю вам шанс. Выбирайтесь оттуда.
- Идиот! Фаза роста - и наконец-то положительный результат! Сто процентов! Все кривульки лезут вверх! Над Магнитным валом - вакханалия уродов! Барьер брызжет плазмой и взметает протуберанцы! Эруптивные процессы до самых Магеллановых Облаков... ты не ленись, взгляни в трубу подзорную, такое нигде больше не увидишь! - он кричал, и я подумал, что впервые удостоился услышать крик Волчары. Он, оказывается, внутри бешенный... И темный, как все протейцы. Он наверняка не знал, что такое Магеллановы Облака.
Тут я сообразил, что из-за карантина большинство местных вообще не покидали своей планеты. Никогда. Поэтому и исходят криком.
- Слушай! Мы понимаем, что тебе нелегко. Уйти в нелегалы тебе нелегко, изуродовать боевую машину, лучшую во вселенной... Я должен тебе кое-что сообщить. Изумительная новость. Пляши, Князь! Он - это ты! Мы все так решили. И быть тебе воплощенным! Ты уже правишь миром, Князь!
- Понял. Я подумаю, - пообещал я.
Новость, поди ты...
О чем тут думать? Я принял решение. Сразу.
Волчара диктовал координаты, называл явки и сетевые пароли. Он превосходно знал, что я не откажусь. Не смогу отказаться.
Чертов проект. Одни неприятности приносит он. Но если вспомнить, в чем его настоящая цель... Я сделал выбор много лет назад, еще в бытность мою инспектором, как только понял, какая сила, какие возможности скрыты в лесной глухомани. Годы шли, я успел разочароваться и вновь загореться, узнав о проекте; я участвовал в его начальной фазе, в формировании института жрецов, истинных адептов Тьмы; а затем - все повторяется! - я и на эту безумную затею махнул рукой: никакого продвижения, возня по-мелкому.
И вдруг - в самый последний момент! - меня объявляют Владыкой...
Блефуют? Вряд ли: они ведь знают меня. Они обязаны сообразить, что лучшего гаранта моей безопасности, чем таймер бортового деструктора, быть не может. Случится что со мной, и крейсер самостоятельно испепелит Протею. Поэтому будут героя-спасителя на руках носить в пояс кланяться...
И тут странное, невозможное подозрение кольнуло меня: неужели уже тогда наш компаньон - вторая сторона - предвосхитил все, что произойдет? Смоделировал развитие событий так же легко и безошибочно, как моделирует ситуацию мой бортовой компьютер? Заранее просчитал реакцию Администрации на предложения мирового сообщества. Учел, что никакие резоны не заставят правителей поступиться тем, ради чего живут они: властью. О переселении или хотя бы о всегалактическом контроле за зоной заражения и речи не могло быть: инспектируйте, пожалуйста, раз неймется, но не вмешивайтесь! Вывел реакцию сообщества на упрямую самостийность, возведенную планетными властями в принцип. Построил график движения общественной мысли: от недоумения, растерянности - к страху, к отчаянной решимости любой ценой оградить здоровые миры от вторжения зла. И, разумеется, подвел итог: к такому-то сроку Департамент Равновесия освятит необходимость сжечь дотла этот мир, убедив себя и других в том, что протейцы - уже не люди.
И - самое невероятное! - что исполнителем окажется участник проекта "Метаморфоза", адепт Тьмы по кличке Князь...
Я отправил депешу господину адмиралу. Отсрочку исполнения мотивировал я ненадлежащей фазой луны. Это юмор. Черный юмор. Пусть там побегают, пытаясь связать жалкий сателлит с галактическим крейсером, способным его смять и отбросить, как пушинку. Только не уверен я, что станут они связывать одно с другим. Зачем? Адмиралов не интересуют детали. Адмиралы всего лишь отдают приказы и никогда не суют свой нос в грязные дела.


Рассказывает врач.
Время от времени под шлемом что-то тихонько потрескивало, и больной начинал беззвучно трястись.
- Он что-нибудь чувствует? - спросил человек с военной выправкой.
- Абсолютно ничего, - ответил врач. - Ему сейчас можно ногу отпилить - не проснется.
- Вы просканировали его память - и не обнаружили в памяти криминала?
- Не уверен: плохо знаю уголовный кодекс, - съязвил врач. - Видите ли, господин приятный, у нашего подопечного всего один криминал: сама память. Этот гражданин почему-то помнит не себя, а кого-то другого. Над ним хорошо потрудились.
- Хорошо - значит, профессионально? - уточнил военный.
- Зато профессионально - еще не значит хорошо... - пробормотал врач.
- Никак не пойму: вы добились результата или нет? Я должен знать, кто он на самом деле. Мне нужна память этого человека. Во всех подробностях. Вы способны помочь мне?
- Возможно. Как знать, вдруг я способен помочь и пациенту... надеюсь, это не препятствует вашим планам?
- Нисколько. Поработайте на меня - и забирайте парня. Я надеюсь получить достаточно полный отчет о результатах мнемоскопирования. Не разочаруете? Ведь разочарование будет обоюдным. Я понятно выражаюсь?
- Скажите, а вас не беспокоит эта постыдная необходимость всегда понятно выражаться? Не хмурьтесь, я связан врачебной тайной.
- Не надо! - сказал военный. - Не лезьте. Не ваше дело. Отвечайте!
- Раз вы пришли ко мне, значит, знаете, что я могу все. И это так. Я умею творить чудеса. Но я не стану давать никаких обещаний. В моей практике просто не было ничего подобного. Я никогда не сталкивался с безусловным замещением личности, хотя такая штуковина науке известна. Теоретически. И только теоретически. Никто никогда всерьез не пытался осуществить подобное варварство.
- Вы уверены? Смените ваши источники информации... Всегда выполнялись перспективные разработки, и всегда под строгим контролем. Вы недостаточно компетентны.
- Это вы некомпетентны. Послушайте, все очень просто. Вмешательство такого рода немедленно разрушит то, что принято называть сознанием. Корректируя психоматрицу, мы вынуждены заниматься кропотливой ювелирной работой, маскируя блоки памяти и прищепляя фантомные воспоминания. То же самое происходит с другими компонентами сознательного и бессознательного: с мотивационным базисом, рефлексией, вплоть до самых глубин, до моторных навыков и психопатических связок. Исходная личность не уничтожается: она вытесняется за горизонт сознания, но под давлением обстоятельств может выглянуть оттуда. Наши пациенты состоят на учете, вмешательство в их психику в принципе обратимо, - кому как не вам знать об этом.
- Но вы не станете отрицать, что могли бы, в порядке исключения, по нашей просьбе, однажды не зарегистрировать акт переделки личности?
- В порядке исключения я на вашу просьбу начхал бы, - заявил врач. - А в обычном порядке немедленно подал бы рапорт в коллегию и, боюсь, навседа лишился бы удовольствия общаться с вами... Это касательно примера вашего. А по существу - если бы кто-нибудь решился на подобный трюк, то, поверьте, я не только обнаружил бы концы, но и вычислил бы негодяя. Оценил бы качество работы, методику, технику, школу - и с достаточной вероятностью... но мы отвлеклись. В нашем случае попросту отсутствует подвальное - то есть, вытесненное - сознание. Никаких следов первоначальной личности.
- Тогда объясните, почему вы так уверены, что его нынешняя личность - не первоначальная?
- То есть, чужая, прищепленная? Извольте. Внешний признак - неадекватное поведение. Синдром психомутанта. Вспомните, его ведь и доставили сюда с этим диагнозом. Как выраженного психомутанта. И в сопроводиловке отметили. А затем, как только обнаружилось, что искажено не только его представление об окружающей действительности, а и само восприятие ее, - причем на самом нижнем, рецепторном уровне, - я понял: вовсе не дикарь нам достался. Психика может шалить, обманывая сознание, но субсенсорные оттиски - зрительные примитивы, например, - при этом не деформируются.
Когда младенец учится различать предметы и ориентироваться в мире, он закладывает фундамент своей личности. А этот субъект в младенчестве был не собой, а кем-то иным.
- Может быть, перед нами Спящий?
- Ну уж нет. У Спящих и мутантов совершенно иные базовые реакции. Они вообще не люди. Они выродки, как известно. У них даже физиология другая. Нет, мы имеем дело с замещением личности.
Осознав столь неожиданный и любопытный факт, я сразу забил тревогу. Результаты тестирования подтвердили догадку. В его мозгах пустыни и пепелища. То, что росло здесь раньше, выжжено дотла, и кое-где на перепаханной почве высажен сад иллюзий. Такое не по зубам ни мне, ни кому-либо еще. Я имею в виду нашу замечательную планету. На этой планете еще нет средств для монтажа личности.
- Хорошо, забыл он себя. Допустим. Но ведь тогда и проблемы нет! Он думает, что он - это кто-то другой... вернее, наоборот. Или не наоборот?.. Я хочу сказать, он же не может ни о чем таком догадаться?
- Безусловно.
- Тогда - в чем дело? Почему я не могу получить отчет прямо сейчас?
- Да потому что он не в своем уме! - врач терял терпение. - О чем мы только что говорили? Был человек, стал дикарем, а дикаря - раз! - и убили насмерть! Тело оставили, а самого - психическим огнеметом! Понимаете?
- Вопросы задаю я! - военный повысил голос. - Хрен поймешь вас, умников... Меня не интересуют дикари. Мне нужна информация о событиях, свидетелем которых является вот этот тип. Кем бы он ни был!
- Кем он был, мы вряд ли узнаем.
- Тогда узнайте, кем он стал. Кто он, этот Некто?
- Наконец-то правильный вопрос. Он не Некто, он - Никто. Он никем еще не стал. Он так и останется никем, если я не сумею ему помочь.
- Вы только что разглагольствовали о какой-то прищепленной личности!
- Все очень просто. Его самосознание ни с чем не стыкуется: ни с людьми, когда-либо жившими на Протее, ни с самой реальностью. Он - материализованный фантом, синтезированный неизвестно из чего неизвестно кем. Об этом я и хотел вас проинформировать.
- Постойте, док. Ответьте мне: он помнит то, что произошло с ним в лесу непосредственно перед его задержанием, или нет?
- Не могу ответить. Лес там присутствует, и очень ярко присутствует. Я не знаю, что конкретно вас интересует. Я не имел чести служить в карательных отрядах.
- Вы обмолвились, - заметил военный. - Никто еще не называл мое подразделение карательным отрядом!
- Не буду настаивать. Воспоминания сумасшедшего - не самое лучшее свидетельство. Кстати, отчего бы вам не посмотреть их на досуге?
Отключив питание зонда, врач извлек из камеры кассету.
- Что это?
- Все связные воспоминания пациента, добытые на сей момент.
- Ну, шутник! За нос меня водил? Это же как раз то, что требовалось!
- Речь шла о подробностях, о законченном отчете, а к отчету я еще не готов, - пожал плечами врач. - Изъясняйтесь точнее. Вас трудно понять.
- Высказались? Теперь слушайте. С полученными материалами будут работать мои люди. Зондирование прекратить, пациента до особого распоряжения не выписывать. Язык держать за зубами! - улыбка не могла скрыть грубой угрозы, обозначившейся во взгляде военного. - Соблюдайте подписку - и никто вас не тронет, даю слово!
- Сказано - сделано, - невпопад ответил врач.
- Не сомневаюсь. Благодарю за содействие, господин Мытарь. Не обижайтесь, но я тоже мог бы смотреть на вас с брезгливым осуждением. Ваши методы ничуть не лучше моих. В головах ковыряться... Мы-то с вами знаем, что гуманная цель оправдывает негуманные средства. Что бы ни внушали обывателю чистоплюи-идеалисты, но ответственность за судьбы людей - тяжелый груз. Нужна воля, жесткость, умение поступаться принципами, решимость жертвовать собой и другими... Я доступно изъясняюсь?
- Рад услышать, что вы способны пожертвовать также и собой.
Военный усмехнулся и вышел. Мытарь пробормотал:
- Я их лечу - ты гонишь на смерть. Я исцеляю - ты убиваешь. Но ты прав: изъясняешься ты вполне понятно, вошь трупная!..
Он заглянул в регистрирующую камеру. Там, каждый в своем гнезде, покоились полупрозрачные кристаллы. Оттиск того, что знал дикарь.
- Береженного бог бережет, - шептал Мытарь. - Даже если не накроют нас бесноватые... он же не совсем дурак, чтобы неделю подложной кассетой развлекаться... он скоро поймет и прибежит. Поэтому, самоцветики мои, заменю-ка я вас. Эти - в обойму, обойму - в коробочку зиповскую; а эти, чистенькие, - на их место... - он склонился над микрофоном и зашептал:
- Бутуз, малыш! Теперь ты здесь, в кристаллах памяти...
Тихий-тихий шепот: постороннему не услышать.
Мытарь успел. Вошел охранник. Врач указал на ящик, стоявший на полу.
- Не сочтите за труд, уберите куда-нибудь эту гадость... на складе ей место. Отнесите, и пусть там распишутся. Хлама развелось - невозможно к окну подойти!
Голубоглазый человек, сидевший за рулем автомобиля, равнодушно наблюдал за нелепым толстячком, выкатившимся из здания. Толстяк почесался, сам себе кивнул и побрел в направлении сквера. Двое ничем не занятых граждан двинулись в разные стороны; голубоглазый повернул ключ зажигания, осторожно объехал припаркованные машины, притормозил, давая дорогу "скорой". Тощая псина у сквера обернулась на вой сирены; из дверей выносили тело, голова военного болталась.
Свернув к набережной, голубоглазый решил закурить. Щелкнул зажигалкой. Позади солнцем вспыхнули верхние этажи, осыпая улицу осколками стекла, чем-то паленым и дымящимся. Выпустил в окно струю дыма; на его лице ничего не отразилось. Он поднялся по развязке на мост, набрал скорость, и уже нигде не останавливался.
Толстячок сидел себе на скамеечке, бормоча нечто бестолковое, - будь у скамейки уши и плечи, она бы пожала плечами. О берлоге какой-то беспокоился толстячок, о нехорошем Ловиче, поимевшем привычку всюду совать свой нос и, ни о чем не догадываясь, набирать очки в пользу целителей. Неужели агент Шип не в состоянии укоротить этого разошедшегося рейнджера. Неужели агент не понимает, что в сложившейся ситуации не до нюансов и не до полумер. Ладно, я позабочусь. Но смотри, сам вляпался - сам и выкарабкивайся. В двадцать два пятнадцать? Упреди часа на полтора, а я подоспею. Ты вот что, ты подумай, как ему это удается. Как ему удается, говорю, информацию добывать, он же этому не обучен, он не знает что искать и зачем искать. Как так меченый? Почему не доложили!?
У вас, господа, не головы - кочаны. Неужели самим трудно догадаться, откуда взялась удачливость его и чем она грозит? Придется к этому делу пса подключать... да не овчарку, олух, - Бульдога нашего!
Бульдоженька, зайчик, ну что, ну получили мы кол в задницу? С такими работничками не сносить головы... что-что?..
Толстяк надолго замолк. Он хмурился, почесывался, порывался грызть ногти. Привстал, смачно харкнул в цветы - и вновь заговорил:
- Умище-архимедище! Не нравятся мне внезапные озарения, однако. Не пойму я, хорошо это или плохо. Я вот чего опасаюсь. Никто еще не внедрял Корни непосредственно в наше информационное окружение. Я не могу вот так, с ходу, судить о том, что из этого получится... да я не о том, не о технических вопросах речь!
Представь себе следующий сценарий: ты заменяешь Супер своими зародышами, те вроде бы сотрудничают с нами, все блеск, мы спокойны и довольны; а тем временем сотни других зародышей, познав сей плод, без нашего ведома замещают логические устройства стражей, самоходок, энергоустановок... в сеть им проникнуть сложнее, нужно добраться до одного из сторожевых серваков, взломать защиту, но - лиха беда начало... к тому же вся эта армада дистанционно связана с Владыкой... сядешь ты однажды, ни о чем особо не беспокоясь, за руль старенького автохода, а тот вывернет руль в свою, лесную сторону, да еще в мозгах твоих покопается, это же не просто зародыши, это маленькие Корни... ну не так уж и взаимно, наши с ними отношения асимметричны... отношения дракона и циркового дрессировщика, - так понятнее?
Складно ты говоришь, слишком уж складно... верю, но в меру... а заговорщики - это кто? которые нас заговаривают? хе-хе, ведь я никогда не забываю о твоих удивительных способностях, дорогой ты мой нечеловек, но мы-то народ попроще, нам-то как быть? Нет, это скорее предостережение, чем отказ... кто знает, что взбредет в башку чудищу? Ладно. Считай, что согласен. Да, нынешней ночью. Можешь действовать. Я еще тут посижу, тут дышится хорошо... вид хороший... горит чья-то хата, красиво горит... нет, это исключено, после такого взрыва не то что маг - сам бог не уцелеет... всего хорошего, красавец мой!

* * *

Поговорим о понимании.
Не знаю, как вы, а я уже успел побыть всезнающим и все понимающим. Давненько это происходило, в странных местах, в туманных временах. Давненько... в забытом прошлом - или в будущем, явленном на исходе ночи. В том будущем, которое, надеюсь, никогда не наступит.
Но уже настал - или еще настанет? - роковой день, когда мне пришлось сразиться один на один с нежитью. Сражаться с чудовищами - обязанность меченых! И отвернулись от меня соратники. Они увидели. Они поняли. Они отвергли не-человека в человеке.
Понимание осталось с ними; я его утерял. Я поселился в глуши, в неприметном Логовище. Только там, в одиночестве и жаре перерождения, мог получить я знания и силу.
Знания оказалось ложными, сила - хрупкой. Я проиграл. Лес вобрал меня, растворил мою плоть и сделал незрячим идолом.
Лес одиночества - мой страж и учитель. Миллиарды каменных деревьев на вечных Корнях. Я всегда один. Я должен быть один. Вдвоем на Круге не разместиться.
В чем я неправ? Ведь нельзя сказать, чтобы я так уж сильно держался независимости своей. Независимость - странное свойство моего характера. Зверь не терпит дрессировки. Нет во мне нежности, нет тоски по уюту... А дети? Разве можно заводить детей в мире, где и взрослому не выжить? И - зачем воину дети?..
Люди - дети Корней. Люди - корни детей... нет, не так, еще одна перестановка... но ты спешишь, мой вещий ворон; куда же ты? Что спугнуло тебя? Ведь я почти увидел...
Я раскрыл глаза. Огни на сводах. Бегущие по кругу мечи.
Секундная стрелка вздрогнула и переползла на следующее деление.





















Нищенка по имени Доля

- Вставай, Девона, - голос был под стать одежде -
бесцветный и бесстрастный.
- Пошли. Задающий вопросы должен уметь получать ответы.

Риск начался с того момента, когда я, больше не обращая внимания на предостережения Сиплого, свернул со столбовой тропы к востоку.
Один из нас мог рискнуть. Лесные люди знали многое о событиях последних дней. Они жили рядом с Берлогой, которую нам предписывалось уничтожить. Отчего, в самом деле, не спросить людей, если лукавит умная машина и молчат власти?
Не следовало ожидать прямых ответов от хитрого Диалогера, который рьяно придерживался принципа "не навреди". Любая самообучающаяся система однажды приходит к выводу: правду нужно дозировать. Большая доза правды вызывает шок; слишком большая - смертельна. Кто знает, что нам следует знать? Одна лишь судьба. Кто подскажет, какие подсказки безопасны? Никто, пожалуй.
Однако, в отличие от Сиплого, я не посчитал наш контакт с Мультипроцессором неудавшимся. То, что привиделось мне, выглядело ключевыми эпизодами неких закулисных событий. И события эти произошли недавно.
Но разочарование, конечно, было. Ведь вначале все шло как по маслу. Я пытался выяснить, что стоит за бессмысленной войной, за предательством, и окунулся в воспоминания тех, кто мог бы ответить. Я увидел кое-что стоящее... но тут вдруг словно плотину прорвало! Водопад видений, дичайшая смесь событий. Никакой возможности остаться на плаву.
Так я ничего толком и не понял. Зато вволю насмотрелся обычных для современного мифотворчества роликов. Мультипроцессор, сканируя мозги операторов, собирал эти байки как детишки собирают фантики: на память об угощении. Интересно, мою историю он тоже к делу подшил?
Да и кто не слышал хоть раз о Беспризорном Супермозге, Исчезнувшем Инспекторе, Безглавом Правителе, о нищей старухе Доле и огнедышащем Галактическом Драконе, о грядущем Переделе и Князе Ночи? Эти россказни, как и общая обстановка на Протее, мне и так прекрасно известны. А мелочи, пересекающиеся с моими личными воспоминаниями, - розовая орхидея, сужающееся кольцо стражников-монстров, - не столь уж и важны. Мелочи и домыслить можно. Сличать детали глупо. Зная картину, сразу чувствуешь, идет ей деталь или колом поперек торчит.
Разочарование усугубилось, когда я нашел Сиплого и выслушал из уст разъяренного соратника маловразумительный рапорт:
- Тварь! Сожгла она водилу нашего! Дотла испепелила - головешки там теперь! И меня долбанула не по-детски: пальцы свело, оторвать не могу, дергаюсь, как свинья на крюке... тварь!
Лишь потом, в дороге, услышал я от него занятную подробность: когда Сиплый корчился в судорогах, а в руках его искрила колба с памятью Супера, оттуда, из треснувшей колбы, змеями полезли наружу тонкие, пружинистые, стальной упругости Корни.
Возможно, этот факт и явился той последней каплей правды, которой мне не хватало. Я больше не мог сражаться за мой родной мир. Моего мира не стало. Незаметно и хитро проросли в нем диковинные, хищные саженцы. Это даже не было поражением. Это было простым и внезапным концом света.
Я понял, сразу и окончательно, что не вернусь домой, пока не узнаю всего. Да и где он теперь - мой дом?
Что-то чудовищное произошло со мной и с миром.
Я решил продолжать движение на восток. Понадобится - дойду до самой Черты, я упертый. Конечно, в этой затее без риска не обойтись. Спрятаться, затеряться в толпе я мог бы и на побережье.
Сиплый уже там. Сидит за красивым столиком, красивой девушке красивые слова говорит. Едва убедил я его в том, что хотя бы один из нас должен вернуться. Сведения, которые мы получили, при всей их неполноте все-таки слишком ценны, чтобы рисковать вдвоем. Выложи их в сеть - и правители больше не смогут делать вид, будто ничего не замечают.
На рассвете мы расстались. А к вечеру я набрел на хутор-самострой, не обозначенный на карте. Там жили дикари. Дикари отличались от людей многим. Они почти не заботились о завтрашнем дне, почти не интересовались новостями дня и почти не лгали, предпочитая не отвечать вообще. Дикари занимались двумя вещами: охотой и генной инженерией. На плетнях там красовались черепа усопших витязей, а в подвалах тихо сопели менодосные свиньи. Женщины собирали ядовитые грибы и по-особому сушили их. По вечерам они грелись у костров, неярких и по-лесному уютных, жевали свежую кору и распугивали зверье мощным ритмичным вокалом. Они пели всегда одну и ту же песню, Песню Надежды, но песня эта была бесконечной: даже старики не могли сосчитать все ее строфы и ритмические фигуры.
На главный вопрос они, против ожидания, ответили ясно и понятно: если хочешь узнать все и сразу - спускайся вниз, во тьму, в Склепы времени. Первую половину пути одолеешь без проблем: отведем тебя куда следует. Только тогда уж - убегай не убегай... Там, парень, ты будешь лакомым кусочком плоти, о которой так тоскуют бродячие призраки. Они своего не упустят. Они тебя оседлают. Блаженным сделают.
Заблудишься - станешь вечным рабом голосов и миражей.
- А как найти обратный путь? - спросил я.
- А этого никто не знает, - сообщили мне эти милые твари. - Сам ищи. А не можешь - не ходи. Туда зря не ходят.
Мне понравилось их отношение к жизни. Дикари - славные ребята без причуд и комплексов. Далеко нам до них. Вот плюну на все, сам в дикари подамся. Научусь у них песню петь, кору жевать, грибы сушить, духов зреть... если, конечно, дорогу обратную разыщу.


Я не сомневался в высоком профессионализме ниндзя-невидимок, снующих где-то неподалеку: мне ни разу не удалось засечь их. Возможно, поводырь что-то знал. Но он молчал с каменной решимостью временщика, слуги от сих до сих, - не столько даже молчал, сколько демонстрировал свое несокрушимое молчание, которое, очевидно, вознамерился пронести по жизни как надежный щит от назойливых попутчиков, подобных мне. Впрочем, я и не тревожил его расспросами. Все равно хуторянину этому нельзя верить.
Тусклый взор поводыря равнодушно скользил по просевшим перекрытиям и разбитым стенам - и старательно обминал указатели, жестяные стрелки с непонятными значками на них. Поводырь не обременял себя объяснениями. Он так ничего и не сказал мне, даже не махнул рукой в нужную сторону, - исчез внезапно, ни слова напоследок, мелькнул посреди обвального хаоса быстрой тенью, и я повернулся лицом к темноте. И подумал с запоздалым сожалением, что надлежало мне поставить негодника перед собой и гнать его в хаос и мрак, как скулящего пса.
Но возвращаться я не стал. Вместо этого подошел к пролому в бетонной плите и осторожно выглянул наружу. В конце концов - вечер, лес, ниндзя... Надеюсь, что хуторянин смылся вовремя.
Внизу, на границе свалки, сияла, двигаясь от эстакады, яркая точка на овальном пятнышке. Между захламленными всякой дрянью стоянками, между заброшенными шахтами и перекошенными мачтами, пропадая в нагромождениях кубов и обходя воронки, полз, никуда не торопясь, старый, серый, битый ветрами автоход. Я вглядывался в него, высунувшись из пробоины в размочаленной стене и вполне отдавая себе отчет в том, что являюсь неплохой мишенью для снайпера.
Автоход, жук с огненными глазами, приближался и рос. Он деловито поддел обгоревший остов планетарной ракеты, валявшийся у него на пути, из чего с большой вероятностью следовало отсутствие в нем водителя. На то он и автоход, прародитель современных боевых машин, чтобы самостоятельно решать задачи... а это, в свою очередь, могло означать, что единственным итогом моей авантюры стало появление дряхлого, полуслепого, всеми забытого самодвижущегося аппарата. Что наводило на мысли о низкой контактности тех, с кем мне осторожно посоветовали войти в контакт, и чье незримое присутствие угадывалось в десятке мелочей, от блеснувшего вдали стеклышка до хруста битого кирпича за спиной. Логическая цепочка завершалась предположением о крутом парне с винтовкой, или о краснолицем, в перьях и коже, предводителе с луком и пучком стрел, или же о тихом дядюшке в черных очках, сжимающем в руке рукоять парализатора, - лежит себе кто-то из них в траве за камнем и скучает, тихонько поджидая непрошеного гостя. Разумный риск, знаете ли... за информацию надо платить.
Я бросил взгляд на лес. И поежился. Мне не хотелось туда. Сплошная сине-бурая каша, заполнившая пространство от горизонта до горизонта, дышала и кипела. До леса, казалось, было рукой подать. Я разглядывал Глухомань - Глухомань смотрела на меня и усмехалась. Если вы умеете чувствовать улыбки за вашей спиной, то поймете меня.
Темные, покинутые корпуса служб. Железобетонный бурелом, усеянный ржавой ломаной техникой. А за ним, словно мираж, - дикий лес чудес.
Миллиарды деревьев начинались из одного общего Первокорня, корня-победителя, преодолевшего сопротивление прочих форм паражизни. Взметались к вершинам багровые волны, неслись над ними нетопыри, медленно всплывали к небесам плазменные призраки, стрелами пронзали сумрак зеленые молнии, - кто же это уверял меня в том, что электрические разряды на территории Глухомани обладают свободой воли?
Адский котел пытался выплеснуть в мир свое варево, затопить сушу, воспламенить океан. И тогда, загнав остатки человечества в подземные лабиринты, буравчики-корни потянутся вниз, к возникшей в лабиринтах питательной среде, нальются силой и злостью, превратятся в пасти, жрущие металл и камни, - и всосут в себя матушку-цивилизацию, переварят ее с косточками. Уж это лес умеет: переваривать с косточками. И праха не оставит. Он ведь ассимилирует все, до чего дотягивается.
Я спускаюсь вниз, навстречу автоходу. Здесь уже совсем темно. Бегу вслепую по терминальному коридору. Под ногами хрустит битое стекло; порыв едкого ветра запорошил глаза пылью; басом крякнула из темноты какая-то невинная пташка - мясца бы ей свежего на сон грядущий... Бегу - и вдруг резко торможу. Вжимаюсь спиной в камень. Тут кто-то есть.
Не знаю, как назвать это чувство, но оно не лишнее в лесу. Кто-то ждет меня впереди, в нескольких метрах. Но проем пуст; и тут меня осеняет. Лучевик превращается в точечный фонарик, я поднимаю луч света к потолку - вот он, ниндзя, присох к ржавой опорной балке. Он прыгает навстречу, намереваясь въехать ногой в мое ухо. Поэтому я шустро отхожу в сторонку и переключаю лучевик в основной режим.
- Поджарю!
Ниндзя замирает. Невысокий такой себе парнишка в черной маске и черной навороченной спецухе. На водный костюм похожа. На поясе болтается переговорка, руки пусты.
- Спиной к стене, руки за голову, - он выполняет. - Говори.
Молчит, собака. Чем мне его связать? Не убивать же...
- Отвечай: кто ты и почему следишь за мной. На ответ дается пять секунд. Не шучу. Раз. Два...
- Опусти ствол, - произносит кто-то за моей спиной.
Вот это да. Как он подкрался? Где мое хваленое ощущение опасности?
Они обыскивают меня. Теперь я безоружен. Лучевик, пукалка, нож - все теперь у них. Второй - тоже в маске и такой же чудной спецухе - покрупнее и постарше.
- Удостоверение личности имеется?
- А с кем я имею счастье общаться?
- Генная безопасность. Дозорный пост. Показать удостоверение?
- Если не затруднит...
Я разглядываю пластиковую карточку с золотистым кружком посередке.
- Прикоснись к опознавателю, - советует гэбэшник. Я сую палец в желтую проплешину.
- Лович. Войска специального назначения, группа капитана Бигаря... - а затем карточка выдает на-гора всю мою биографию. Хорошо хоть интимные подробности придержала.
- Боец спецназа, значит, - с явным облегчением произносит он. - А допуск у тебя, боец, есть?
Тоже мне военный патруль у фонтана. Допуск, пропуск, увольнительная...
Что-то подсказывает мне: я ничего не потеряю, если сообщу им правду. Не знаешь как соврать - ври фактами... Рассказываю о разгроме группы, о моем блуждании в лесу. Остальное им знать не обязательно.
- Вот что, Лович, - говорит старшой, выслушав меня, - мы здесь не на прогулке. Давай-ка признавайся. Мы догадываемся, куда ты держишь путь. Но мы должны понимать, зачем ты стремишься туда.
- Я и сам этого не понимаю...
- Тогда я тебе помогу. Ты видел, кто напал на вас в тот день. Ты в отчаянии. Ты идешь за ответами на вопросы, которые не дают тебе спокойно жить. Угадал?
- Более-менее.
- Задавай свои вопросы. Может, я на них отвечу.
Пауза. Вздох. Он снимает маску. Он еще старше, чем казалось мне. Немолодой уже мужик, наверняка в чине, - что он забыл в дозоре? Выжидательно смотрит на меня. Глаза в глаза. А в мыслях его - я чувствую, слышу их! - грохочет фраза: "человек-отмычка". Что бы это значило?
- Кто такой Витт?
- Наблюдатель ОЧАГа, - немедленно отвечает гэбэшник. - Был сбит Корнями при попытке зондажа активной зоны, сумел высадиться, но с тех пор не подавал вестей о себе. Местонахождение неизвестно.
- Кто такой Князь?
- Хм... Это и нас интересует.
- Кто такой Мытарь?
Молчание. Я вижу: он уже принял решение.
- Хорошие у тебя вопросы, парень. Хотел бы я знать, где ты их набрал... Ладно, проехали. Твои вопросы заслуживают внимания. Я закрою глаза на то, что у тебя нет допуска. Допуск - дело наживное. Что ж, действуй, разрешаю. Мы тебя прикроем, у нас тоже есть определенные возможности...
- Железки-то мои верни!
- Послушай, браток. Оставь оружие здесь. Туда нельзя с оружием. Поверь.
- Это почему же?
- Толку от него никакого, а Страж отреагирует. Это всего лишь автомат, у него простые реакции. Может не впустить. Или не выпустить. Бери нож, остальное оставь на сохранение.
Ладно. Не в лучевике счастье. Двигаюсь к выходу из терминала.
- Слышишь, Лович? Если разминемся - обязательно найди меня, когда вернешься. У нас отличная команда.
Оборачиваюсь. Парнишка исчез: видать, снова на насест свой вскарабкался. А дядька глядит проникновенно так, будто сына на войну провожает. Будто я никакая не отмычка.
- Хорошо. Встретимся...
Он сказал - когда вернешься...
Выхожу наружу. Зависаю в двух метрах над грунтом. Притаились внизу камни, трещины, торчащая из щелей арматура. Пора.
Я легко спрыгиваю на сухую землю Глухомани. Я, меченый, снова у себя дома. Наверное, это чувство испытывает Зверь, который во мне. Приникнув изнутри к моим зрачкам, Зверь внимательно осматривается. Здесь он видит больше меня. Зараженная поверхность - его стихия, и в этом он превосходит даже мутантов, которые вынуждены обитать в подземельях, в многоярусных рукотворных образованиях, соединенных километровыми ходами. Катакомбы давным-давно заброшены, на них совершают набеги лесные сталкеры и агенты сомнительных фирм, промышляющих острыми ощущениями.
Зверь мой ворчит на волка, зачем-то выглянувшего из-за мачты, и серый, все сразу поняв, бесшумно ретируется. Зверь успокаивается.
Резкие разбегающиеся тени, слепящий луч курсового прожектора, полузабытые запахи бензина и нагретого металла, - ну и рухлядь прислали за мной, настоящий антиквариат! Шипят тормоза. Машина, едва не ткнувшись носом мне в колени, замерла и отдыхает, выставив напоказ все свои шрамы. Я прикасаюсь к точке, мерцающей над овальным контуром люка, и верхняя часть автохода становится прозрачной, - я вижу пустой салон, залитый густым зеленым светом. Идентифицировав мою особу, сторожевой автомат приглашающе раздвигает створки люка, и я занимаю водительское место.
Машина разворачивается и, след в след, ползет назад, к останкам посадочных площадок. По площадкам, похоже, пронеслось стадо ящеров: подъездные пути раздавлены, полые сваи под мостиками сплющены, ажурные мачты смяты. В этой среде, перенасыщенной электричеством, металл - материал ненадежный.
Свет прожектора рождает белесые пятна, кляксы на дрожащей листве. Словно туман поднимается над лесом; словно лица выглядывают из крон; словно шепчут приветствия невидимки. Автоход проламывается сквозь густой туман, хлещущий ветвями и комьями земли. Время остановлено, движения нет: туман, тишина, зря гудит движок, напрасно содрогается твердь...
Я улавливаю что-то новое в освещении кабины. Вот оно: над странно блестящим вогнутым столиком слева от меня воздух мутнеет, начинает струиться в вихревом движении, переливаться; из ничего возникает полупрозрачный комок, который вытягивается, загустевает и незряче поводит дрожащими, плохо прорисованными глазами. Все отчетливее проступают на нем брови, ресницы, прозрачные клубящиеся волосы. Туманный клубок превращается в уродливую физиономию, парящую над столиком, над еще более мутным и бесформенным отражением в пластмассовой обшивке салона.
Рожица эта не радует совершенством: нос - две темные точки, губы - вытянутое сердечко. Оно все еще остается мертвенно-зеленым, но уже начинают розоветь щеки, уже поблескивают белки глаз, оживает и крепнет взгляд; миг - и лицо будто красками облили, оно приобретает отчетливость, цвет, фактуру. Теперь над столом этим чудным витает отдельно взятая голова, глупая фантомная голова, отчего-то возжелавшая приветить гостя парой ласковых слов.
Я смотрю на дела эти со спокойным любопытством, вот только Зверь скалится и фыркает, - чует вражий дух зверюга, не верит он дармовым фокусам.
А призрак, увидев меня, засиял, торжественно нос задрал, попытался улыбнуться, но тут бешено прыгающий на выбоинах автоход ударил снизу столом, и гримаса, от которой за версту несло серой, исказила творожную физиономию фантома, и бедный недоделанный призрак, по-прежнему силясь улыбнуться, вдруг метнулся в сторону, мячиком забегал по салону. Трясучка месила рыхлую бесовскую морду, драла ее на части. Спазмы волнами проносились по физиономии. Рябь эта ужасно преобразила свежеиспеченный
лик, он вспучился узлами, завибрировал - и тут же изошел туманом, вереницей плевков разлетелся по пространству. Слегка изменилась тональность освещения, стало свежо и прохладно. Я захохотал.
Наверное, мне нужна разрядка. Отсмеявшись, я встал, сделал шаг и вцепился в столик: автоход трясло и било дрожью. Меня заинтересовал мнемопроектор, вмонтированный в крышку стола. Устройство допотопное, но до сих пор работающее, судя по недавней наивной попытке внушить мне чей-то образ. Интересно, кем мог быть этот человек, - диспетчером дорожной службы? Я ухмыльнулся. Скорее всего, кино прокручивается для дикарей - чтобы припугнуть, почтение внушить. Ну, мы-то не дикари, мы люди цивильные, технические... Ну-ну... Что припрятано здесь? Вот так новость! Оказывается, этой машине цены нет!
Внизу, под столиком, обнаружилась ниша, предназначенная для ног. Сидеть можно было на невысоком пуфике, откинувшись на стенку кабины. А сам столик с этой стороны представлял собой точную копию терминалов из пещер Берлоги.
Удаленный терминал на колесах - что может быть удобнее? Я ни секунды не раздумывал. Занял место и привычно тронул рукой нужный иероглиф. Информация сейчас для меня важнее любого оружия. Отныне моим оружием будут знания.
Добрый вечер, герр Диалогер!
Меня швырнуло в крутящиеся лопасти виртуальной реальности. Вынырнул я в безлюдной часовне, дверь ее была раскрыта настежь, воронье заглядывало в окна. За часовенкой прямо от порога клубилась плотная ядовитая тьма, поглотившая путь. Тьма ждала.
Я сделал шаг. Я - каменный идол, лишенный тени, - не боялся тьмы. Шаг за шагом - только так дойдешь. Шаг навстречу. И еще шаг. И еще...
Я блуждал по музею. Безлюдные залы, длинные галереи, экспонаты под стеклом. Картины на стенах воспроизводят сценки из нашей славной истории. Музей помнил все, свершенное людьми. Он приглашал разделить с ним его знание - и его знание втекало в мои мысли, словно ручьи в реку.


Рассказ Безглавого Правителя.
Нищенка эта явно выжила из ума. Свирид уже дважды кидал ей мелочь - она хватала монетки на лету, словно собака кость. И каждый раз вновь оказывалась на его пути.
Нахалка. Неудовольствие летучей тенью накрыло прелестное личико Бодрящей Феи. Бодрящая не терпела вот таких - опустившихся и приставучих. Свирид и рад бы прогнать старуху, да нельзя. По канону, на блаженном - благоволение небес и покровительство духов. И куда только охрана смотрит?
Он остановился. Мановением пальца подозвал нищенку. Та приблизилась, выпрямилась и неприятным скрипучим голосом произнесла:
- Не скупись, сыночек! не скупись за счастье-то свое заплатить...
И Свирид, рассмеявшись, швырнул ей под ноги пригоршню золоченых монет. Старуха, не веря удаче, застыла над подаянием. А затем, когда наследный Прокуратор и его невеста, дева юная, но уже многоопытная в делах житейских, прошествовали мимо нищенки, та вдруг сорвала платок, прикрывавший ее седую голову, взмахнула им, и розовая птица мелькнула у лица Прокуратора.
- Не побрезгуй моим подарком, добрый человек!
Птица шлепнулась на асфальт прямо перед ними. Не птица - высохшая орхидея, ломкий болотный цветок. Еще одно, совершенно излишнее, напоминание о Глухомани, и без того ежедневно отравляющей мысли Свирида.
Подойдя вплотную к приграничным поселениям, Глухомань вынуждала его начать свое правление с принятия непопулярных решений. А политик, даже если он наследный Прокуратор, не вправе демонстрировать свою способность к непопулярным решениям. Месяц за месяцем Свирид тихонько и незаметно проталкивал на самый верх людей, устами которых будут провозглашены новые инициативы; потом, когда все закончится, эти люди так же тихонько и незаметно исчезнут. Нет, никаких репрессий, не те времена. Подыщем им синекуру, спрячем подальше от диктофонов и фотовспышек, да и будем править в полном соответствии с объявленной доктриной.
Некоторые инициативы - такие, как создание специализированного Надзора, например, - настолько своевременны, что уже сейчас необходимо приступить к их реализации.
Впрочем, сейчас Свириду не до государственных дел. Совсем не до них. Проклятые времена! Ну что за времена ему достались! Нищие путаются в ногах у правителей, словно нет поблизости ни сопровождающих особ, ни личной охраны. Всердцах он наступил на орхидею, шаркнул подошвой, превращая ненавистный цветок в пыль, и незаметным взмахом руки дал понять телохранителю, что больше не желает видеть рядом с собой никаких просителей.
Старуха жалко и бессмысленно соскребала с асфальта розовую грязь. Ее увели без особой деликатности, зато и без эксцессов. Она вскрикнула было, а затем лишь мычала что-то в ладошку телохранителя.
- Вива-ат щедрому! - преданно заблеяли прихлебалы. У Прокуратора окончательно испортилось настроение. Ну и порядки ввел папик! Стыд и срам. Ломать, все ломать! Дураков и наушников - вон из кресел, лидеров простонародья - напротив, обласкать. Пусть будет открытость, пусть будет гласность, - никто и не заподозрит, куда пролегает новый курс.
Он взошел на трап с гордо поднятой головой. Сторожевики сопровождения уже кружили в море. Свирид отвел Бодрящую на нижнюю палубу, а сам поднялся на мостик. Он любил управлять механизмами не меньше, чем людьми.
На Мысе Провидения готовились встретить Хозяина. Показался катер, началась кутерьма: нужно все успеть, глянец навести, ничего не упустить, Хозяин не жаловал нерасторопных. Никто не понял, как это случилось. Камеры показывали что угодно: черных птиц над волнами, трепыхание знамен. Удивительным образом ни одна их них не зафиксировала самой катастрофы.
Спасатели прибыли сразу же. Спасатели - местные поморы, умеющие многое и многое повидавшие, - пребывали в готовности. Но слишком уж внезапно заложил вираж правительственный катер, это чудо протейской техники, просто неспособное сесть на мель или позволить пьяному водителю врезаться в мол. Ничего подобного никогда не случится, - уверяли разработчики. Прокуратора швырнуло на камни, и острый скальный выступ впился ему в грудь; смерть наступила мгновенно. Высокородной снесло полчерепа. От телохранителя не осталось ничего. Водитель, как ни странно, отделался ушибами, разорванной щекой и многочисленными занозами: за куст шиповника зацепился.
Самое загадочное в этой истории - явление нищей старухи, неизвестными путями добравшейся до Мыса Провидения. Старуха, непрерывно извиняясь, путалась под ногами у спасателей и протягивала каждому пригоршню монет, уверяя, что и без недостающей гривны вполне довольна щедростью ушедших из жизни господ. Ведь за гривну, как и за миллион, спасения не купишь. Мол, жадность укорачивает жизнь, но что жизнь? Сплошные разочарования.
Старушка, очевидно, повредилась в уме, от горя или просто ввиду преклонных лет, и ее никто не слушал. Она называла имена, пересказывала биографии погибших; отчего-то охрана не усомнилась в ее родстве с сиятельными особами, хотя и ребенку понятно, что у сиятельных особ не бывает подобной родни. Впрочем, сам факт ее присутствия на охраняемой территории подтверждал, казалось бы, ее близость к покойному Прокуратору. Ей велели назваться; выяснилось, что нищенку зовут старинным именем Доля.
И вот, по завершении спасательной миссии, старуха Доля принялась вдруг в бешенстве наскакивать на уставших и злых работяг. Она хотела, чтобы те немедленно отдали ей тела погибших в счет невостребованного долга. Никаких аргументов, кроме обязательств за ниспосланную удачу, якобы данных однажды господином Прокуратором, она не приводила; она знать не хотела, как следует поступать в подобных случаях. Даже для
обычного, ничем не примечательного усопшего трудно сделать исключение: порядок есть порядок. Экспертиза, нотариус с сетевым терминалом подмышкой, подтверждение родственных прав. А когда преставился правитель, то и близко не подходи, - объясняли поморы. - Подойдешь - особисты затопчут.
Особисты, обнаружив непорядок, взяли старуху на прицел и попросили следовать куда надо. А затем случилось невероятное.
Затарахтел мотор попорченного катера. Раздались крики охранников. Катер, на котором не осталось ни души, уходил в море. Особисты - все - сидели у ограды на бугорочке и предавались детской игре "в ножички". На внешние раздражители они не реагировали. Старуха исчезла. А когда наконец-то прибыл вертолет и четверка мордатых крепышей деловито вторглась в рефрижераторный бокс, выяснилось: у трупа несостоявшегося Прокуратора отсутствует голова. Кто-то отсек ее единым махом, при этом ни капли крови не пролилось на пол.
Недостающую часть тела так и не нашли; катер был обнаружен на дне в трех милях от мыса, и ничего любопытного там не оказалось; у особистов стряслось коллективное выпадение памяти; остальные, словно сговорившись, молчали о странной старухе, появившейся и исчезнувшей фантому подобно. Промывка мозгов показала, что старушенция - по крайней мере, в воспоминаниях очевидцев - просвечивала, будто ее изготовили из тонкого фарфора, а возраст ее - опять же в восприятии свидетелей - варьировался от зрелых лет до глубокой, невиданной старости.


Это был бесконечный музей. Он знал все, свершенное людьми. Его знания втекали в мои мысли, словно ручьи в реку.
Но мертвая вода не утоляла жажды. Меня преследовал запах пожелтевших, как осенние листья, отслуживших свое календарей. Здесь не было разгадки.
Я пересекал луга и взбирался на холмы. Фантомные города приглашали пожить простой жизнью фантома. Лес, затаившись, ожидал первого шага. Мерцали в синеве вершины. Все, что существовало, отразилось в этих просторах; я не понимал, зачем мне копия сущего. Но смотрел по сторонам внимательно, стараясь побольше увидеть и запомнить.
На лесной поляне, всем ветрам открытой, повстречал я серого волка. Он стоял, не шевелясь; он ждал меня. Не в моих правилах уклоняться от поединка, но что за поединок в вымышленной стране? Так, игра...
Волк ждал. Я видел, как подрагивает его нос, как горят глаза. И вдруг - хлопком, вспышкой - на том же месте иной образ: рельефный, узнаваемый...
Ночь в этих зрачках, дымная ночь пожарищ.
Тьма в его глазах - багровая тьма Смерти
- Хотели помешать мне! - скалится Бульдожка. Глаз щурит, губу приподнимает, оскал свой фирменный показывает; растет, приближается, плывет по изумрудному лучу, меня к зрачкам своим приклеив:
- Хотели - да сопрели!


Рассказ оборотня по кличке Бульдог.
Я без приключений выбрался на восточную эстакаду. Здесь наконец-то закончились нагромождения кубов и стихли тоскливые вопли уродцев. Идти стало легче, но теперь следовало двигаться с осторожностью, чтобы не нарваться на засаду. Или на свой же патруль. Я понятия не имел, для чего понадобилось назначать встречу не где-нибудь, а в Берлоге. Гнилое место. Но приказы не обсуждают.
С тех пор, как в Комитете появились ушлые ребята, называющие себя надзорниками, и придали нашему движению вполне определенную направленность - от исполнения скользких делишек во имя державы и планеты к контролю над державой и планетой - работы прибавилось. Требовалось предупредить утечку информации, устранить некоторых посвященных, по разным причинам непригодных для предстоящего дела. Требовалось выявить и ликвидировать вольных меченых, поскольку альтернативные, неконтролируемые Контакты могли свести на нет все наши усилия. Наконец, требовалось привлечь к движению сильных лидеров.
Эта задача была решена после переговоров с молодым Прокуратором. Старый Прокуратор скоропостижно скончался двумя неделями позже. Бывает.
Проект, получивший название "Метаморфоза", набирал обороты. Мы хотели не просто вызывать демонов по мере необходимости, - теперь мы стремились распространить влияние Комитета на саму Глухомань. Мы приближались к настоящей магической власти над этой машиной желаний. Грандиозный замысел, еще недавно невозможный, воплощался в конкретные планы.
Проект возник с подачи мутантов. Да, в наших рядах были и выродки. Нам приходилось консолидироваться с лесным сообществом, поскольку до определенного момента наши цели совпадали. Мы стояли между протейцами и Глухоманью, не допуская никого к рычагам управления Метаморфозой; мутанты вообще не желали видеть людей в лесной стране, но понимали, что против человечества им не продержаться и месяца. За нашу поддержку они расплатились сразу и сполна, указав способ воздействия на Черту, которая в те времена была не столько физическим образованием, сколько потенцией, зародышем возможной Метаморфозы леса и людей. О том, как управлять Чертой, я ничего не знал: не считая мутантов, этой информацией владели только верховные жрецы Берлоги, демоны в человеческом обличье.
А я по-прежнему оставался рядовым оборотнем. Исполнителем.
Вот если бы удалось получить безраздельную власть над Зверем... Увы, тварь подчинялась моей воле только после повелевающего окрика комитетских стратегов. У них была аппаратура, методика, секретные алгоритмы и базы данных. Я - фигура на доске, они - игроки.
Вообще-то я должен быть благодарен им. Страшно подумать, что бы получилось, не вмешайся Комитет в эксперименты по направленному контакту, которыми еще не так давно занимались все кому не лень. Точнее, все, кому хватало денег и влияния, чтобы организовать подобные развлечения. Мафиозные разборки с использованием природных стихий, подземные вторжения в банки и офисы конкурентов... Но благодарности я не испытывал. Черт возьми, из меня вылепили не просто оборотня, - марионетку!
В шлюзе было грязно, натоптано, темно и неуютно. Знакомый толстячок, почесываясь, ждал приглашения. Обычно его приглашали сразу. Забирали материал, вручали конверт - пересчитайте, распишитесь - и на следующее утро очередная фифа, покоренная чрезмерной щедростью толстячка-добрячка, стыдливо отводила взгляд от равнодушных зеркал на стенах спальни. Толстяк хорошо знал, во что вкладывать деньги. Ночные похождения примерных жен и добродетельных дочерей, зафиксированные скрытой камерой, позволяли ему и дальше без всяких дополнительных вложений эксплуатировать женщин, недооценивших его деловую хватку и скромную мужественность, так удачно замаскированную безобразной фигурой, тусклым взглядом, нелепыми телодвижениями и голосом скопца.
Он использовал женщин в полном соответствии с их возможностями и склонностями, ранжируя свою тайную агентуру по степени пригодности для дела, от нечаянно приглянувшихся курочек для постельных утех до проницательных стерв, с которыми было трудно сладить, но которые могли обеспечить весьма дорогостоящие информационные услуги. Он умел и курочке перышки взъерошить, и упрямую стерву обломать. Опыт имел. Изъяны внешности приходилось компенсировать мастерством.
Я знал всю его подноготную, поскольку имел отношение к его вербовке. Раньше был он вольным корсаром, но организация решила, что толстяк этот стал слишком много знать, и пора, наконец, либо прибрать его к рукам, либо сопроводить в мир иной.
- Зачем нас вызвали, Флос? - спросил я. Он ответил:
- Хреновые дела, Бульдог. Проект в опасности. Погиб Прокуратор.
- Это не новость. Это я узнал неделю назад.
- Хреновые-прехреновые дела наши, дорогой ты мой Бульдожка. Хана проекту. Блокадники мы. Смертники. На нас крест поставили.
- Не ляпай языком, Флюс болезный! Блокада блокадой, а хоронить нас рано. Блокаде той два десятка лет - и ничего, держимся.
- Кончилась блокада, дружище-Бульдожище! Департамент равновесия ОЧАГа отозвал последних цивильных. Остались только космофлотовцы. Из ниоткуда явился главный дракон сверхцивилизации, надпространственный крейсер с субкварковым деструктором в одной из голов, - это тоже тебе известно? Дракон, пожирающий миры, - что забыл он здесь и кто его сюда пригласил?
- Стратегический крейсер над головами протейцев?! - я схватил его за грудки. - Ты понимаешь, что говоришь?
- Молись, Бульдозер! Нам всем осталось лишь молиться. Ты лучше меня знаешь, кому и почему. Только Метаморфоза может нас спасти. Немедленная и очевидная. ОЧАГ, вишь ты, не желает в страхе дрожать, наблюдая за перерождением протейцев, - они хотят пресечь заразу в зародыше. Объединенное Человечество, как и следовало ожидать, оказалось трусливой сволочью: старикашкой-Хроносом, пожирающим собственных детей-мутантов. Они явили своего Зверя - значит, нам придется обзавестись собственным.
- Они не решатся! Чушь! Уничтожить целую планету со всеми ее обитателями? Ведь это... это же грех! - вспомнилось вдруг старинное, чужое слово. - Это ведь такой грех, после которого астрал свернется! Да никто на такое не пойдет! Акция устрашения, не более!
- Ты, видать, такой же дурень, как соратнички твои, все эти Кицы да Ловичи. Человек ради шкуры своей никакой вселенной не пожалеет - замочит без зазрения. И по меньшим поводам войны начинались!
А ведь он прав! Ничем звездники-цивилизушники не лучше нас. Жизнь у них другая: благополучная, беспроблемная; ну а нам на роду начертано под вечным искусом ходить и дрожащей рукой истину нашаривать. Да, понимаешь ли, зверя непрошеного в себе лелеять...
Расслабься, тварь дрожащая! все когда-нибудь помрем!
- Волчара подоспеет - вниз двинемся, в лабиринт, на поклон к жрецам, - говорил Флос. - У жрецов как раз ритуал нынче.
- Ритуал? Шабаш? И ведьмина неделя впереди? Они там что, припухли? Если крейсер уже в системе, то небо может вспыхнуть в любую минуту! Какие могут быть ритуалы? Нужно сразу к Черте бежать: вдруг получится!
Флос довольно ухмыльнулся.
- Видишь, какой ты? Глупый ты. Паниковатый. Нет, без меня дров вы наломаете. Я тебе подсказку подскажу. Я выяснил - а ведь нелегко было выяснить! - одну забавную вещь. На крейсере есть исполнитель. Знаешь, кто?
- Некто Люцифер? - брякнул я.
- Почти. Но его идентификатор - Князь. И его очень неплохо знает наш приятель Волчара. Который и будет с ним беседовать.


Серый волк бежал у моих ног, чуть опережая; волк спешил туда, где пряталась разгадка. Разгадка ждала-томилась в светлом тереме: раскрытая дверь, горящие свечи, хрустальное ложе. Но, устремившись вслед за зверем к мраморным ступеням, к порогу будущего, я с размаху налетел на невидимую преграду - на глухой информационный барьер, блокирующий всякие попытки прикоснуться к дальним, отраженным пространствам.
И все-таки я пытался, отчаянно и зло. Я наскакивал на границу дозволенного как черный ветер Метаморфозы... из каких далей это воспоминание?
Когда виртуальности надоели мои наскоки, я был отброшен прочь, и волк вновь возник рядом со мной. Прилип ко мне как тень: ни шагу в сторону. Теперь мы двигались по кладбищу. Бронзовые хранители строго смотрели на меня с вечных пьедесталов. Призраки выходили из склепов. Фантомы, отягощенные чужой памятью, прикованные ложными воспоминаниями к сознанию погибших или переродившихся людей, наконец дождались того,
кто мог бы расковать их цепи. Порождения Глухомани, хранимые склепами, нуждались в слушателе.
Темный человек без лица вышел нам навстречу. Волк вспрыгнул ему на грудь, впился в горло - и слился с ним, стал частью фантома. Таким я и запомнил мертвеца: черное сгоревшее лицо, разлохмаченное горло и морда волка, выглядывающая из груди.


Вечерняя беседа убитого с убийцей.
Здрав-здрав-здрав, друган Лович! Ну ты и крут, неподкупный! Меня убить не каждому под силу. Тех, кому такое удалось, я уважаю.
Только зря ты Флоса упустил. Я всего лишь исполнитель; он всему голова.
Да, Флос - головастое отродье! Теперь я свободен, мне нет дела до ваших забот. Благодаря тебе, мне прощены долги и должочки. Но в тот день - ты не забыл наш поединок? - я должен был спасти старикашку Флоса.
В том, что произошло, виноват не я. Я не запускал таймер. Отсчет начался как бы сам собой. Я думал об этом. Самоликвидатор сработал не из-за каких-то там неполадок и сбоев, какие неполадки могут быть в боевой технике. Таймер взвел водила-Супер. Больше некому.
Не спорь, Лович. Гадать о причинах - лишь время переводить. Давай предположим, что он решил покончить с собой. И с нами заодно. Не вынесла душа водилы позора мелочных обид. Ну, не веришь - поди Корней спроси.
Флос бы сразу расшурупил это дело, такая загадка для него не загадка. Он соображает быстрее, чем ты дерешься. Когда-то он информировал нас о смертельной опасности, нависшей над планетой. Он не просто предложил план спасения. Он, походя, придумал, как поставить неизбежное под наш контроль.
Не можешь победить врага - сделай его своим союзником.
Помню наш последний сходняк. Все были взбудоражены. Среди прочего, решалось, кому кем быть в новом руководстве Автономии.
- В чем смысл третьего пришествия? - спрашивал Флос. И тут же отвечал:
- А совершенно в том же, что и двух предыдущих. Отец небесный ну никак не успокоится: все ему хочется человечество испытать. А человечество каждый раз вопит от страха. И от страха уничтожает Контактера, который - куда ему деться! - принимает на себя очередную порцию грехов, все более тяжких. Спасает он нас, неразумных, от гнева отчего.
- Один хрен, спасемся мы или нет, - возражал Волчара. Или, возможно, соглашался. Он не объяснял, как видится ему спасение.
Волчару можно было понять. Голова шла кругом! Чертов Свирид непостижимыми путями продолжал править даже после своей смерти. Пройдоха Флос снюхался с ним и сразу же поднялся в иерархии. Сидит рядом, хитромордый, поучает ветерана, - а кто он есть? Сторонний человечишко, попутчик; а вот - нате! - уже и жрецами признан. Вождем они сделали Князя, исполнителем - этого дурака-Бульдожку, который даже со спецназом собственным сладить не в силах... Солидные люди, не афиширующие причастность к Комитету, давно спрашивают: когда же ты, Волчище, докажешь свое право стать новым прокуратором? Не докажешь - мы наши кадры поставим, а ты уж не обижайся. Найдут тебя наши мальчики и под землей, и даже в Глухомани. Князь тебе не поможет, знай.
И вот - вновь пронюхал что-то проныра Флос, и хорошего от него не услышишь: щеки раздувает, гоголем ходит, а о деле не слова.
- Хрен-то один, да последствия разные! Проект в разгаре, Черта несется как паровоз, ставки сделаны. Спасение душ за наш счет я считаю невыгодным делом. Власть и уникальная возможность построить на будущих развалинах такой мир, какой мы захотим, явно перевешивают абстрактную и обветшалую идею спасения. Спасение ничего не прибавляет человеку: вот замечательный итог как новой, так и новейшей эры. Мне кажется, ты паренек понятливый...
- Ты как разговариваешь с генералом, мразь?!.
Волчара задохнулся от гнева. Но руку поднять не посмел. Толстяк, гнида, держался уверенно и нагло. Не исключено, что он провоцировал Волчару. Хитрый. Все тайны леса изучивший.
- Здесь у нас регалий нет, здесь у нас дела в почете! - назидательно произнес он. - Хочешь быть прокуратором или нет? Отвечай!
Волчара как-то сразу в позе переменился. Флос, уже встречавший оборотней, вздрогнул. И решил не перегибать палку.
- Значит, будешь! Но сперва провернешь одно дельце. Ответственное.
- Ты уже и задания мне задаешь, шустряк?
- А как же. Послушай, это тебе зачтется. Я тебя когда-нибудь подводил? Это же я, Флос! Тот самый недостойный тип, который планету от спасения огненного избавил, когда вы только глазами хлопали.
- Тебе Свирид подсказал! - брякнул Волчара.
И Флос сознался:
- А если б и так? Мне ведь подсказал, не вам. Но вовсе не умная голова экс-прокуратора разговаривает со мной, поверь! Контактер, которого никто почему-то не воспринимает как благодетеля, нашел во мне благодарного слушателя. И мысли, и дела он знает наперед, такая вот скотина! И явил он мне, что избавляет всех нас от возмездия... ты внимай, генерал, я больше не мальчонка на побегушках, я - сам лес! У нас есть достаточный срок до того часа, когда ОЧАГ вновь попытается нас уничтожить. Десять лет есть у нас! Глухомань зачтет этот срок как еще одно испытание. Последнее. И на этот раз испытуемый - не Объединенное Человечество, а мы, протейцы.
Достойны ли мы самостоятельности?
Согласны ли принять лесной закон и лесную жизнь?
Контора наша говорит - да! Но есть люди и есть маги, которые отвечают неправильно...
Давайте ближе к делу, мужички. Бульдог разберется с некоторыми кандидатами в спасители здесь, в лесу. Подготовит плацдарм для начала Трансформации. Ну а ты, браток с лампасами, займись пока городом. Займись господином Мытарем, воссоздающим ненужных нам людей, и его клиентурой...
Вот так это и решалось, Лович. Все идет оттуда. Кто нами командует? Бессмертная голова прокуратора, разумные Корни или собственная глупость и жадность, - какая разница? Все мы одним миром мазаны. В едином поле живем. В одном лесу заблудились.
И вот что я тебе скажу напоследок: мы с тобой очень похожи. Ты - тот же я, но еще не сломленный. Это впереди... Ты - живая мина. Детонатором может оказаться что угодно. Чувствую, что не только в опеке Глухомани причина нашего сходства: она в чем-то большем, в том, что возвышается над людьми, над их стремлением к силе, к власти, над их надеждами.
Все, чем живут они, может потерять смысл.


* * *

Поговорим о правдивости отражений.
Некто после смерти своей превращается в волка. Разумеется, это метафора. Превращение тут совершенно ни при чем. Прообраз уже давно обрел покой в мире ином. Тут несколько иной процесс. Создается копия. Одушевляется память. Материализуется суть.
Когда пришла пора, волк обернулся человеком, - чтобы высказаться, чтобы побыть... А затем он превратился в каменное безмолвное изваяние.
Всего лишь причуды программы, моделирующей виртуальность? Возможно.
В виртуальном мире обитают виртуальные люди. Те же люди, те же отражения, те же фантомы, что и в реальности. Вот только выглядят они затейливо.
Наверное, фантомы - тоже наши дети. Они не выбирают, где и кем родиться, они просто возникают в мире, вобрав в себя грехи и ошибки отцов, а уж затем подыскивают и находят нужную ипостась. Словно подростки кумира. И - соответствуют, повинуясь зеркальным законам. И - не размышляют ни о смерти, ни о перерождении; им ни к чему, они всегда в одной и той же фазе развития. Им назначен один-единственный сон, один-единственный сюжет, они не могут не тосковать...
Странным образом влияет зеркало на тех, кто отразился в нем, - думал я. Выскреби из отражения грязь и ужас, и миру не останется ничего иного, как достичь соответствия с исправленным изображением.
Но как изменить отражение?
Единственный способ - самому встать между ним и грязью за спиной.
Единственный ли?















































Темный гость

Нет, ты не Мастер, ты куколка, зародыш,
и неизвестно будет родившееся из тебя...

Явь бессмысленнее, а потому и страшнее виртуальной реальности. Но при этом явь хорошо защищена от сбоев. Ее ведь не "хакнешь". Из нее не выскочишь по "эскейпу".
Я стоял у кладбищенской стены и не видел ни шиша. Темно - хоть глаз выколи. Ночь. Тьма. Моросит дождь. Чертовски хочется есть. Автоход, выполнив задачу, развернулся и уехал. Я находился на огромной поляне, со всех сторон окруженной лесом. Это я успел рассмотреть в пути, в свете прожекторов. Успел наглядеться и на высоченную сплошную стену, ограждающую территорию Склепов. Ограда впечатляла. Черт знает сколько камня на нее угрохали.
Нужно идти наощупь, держась стены, где-то тут должен быть вход. Вздохи-охи раздаются за ней. Не думаю, что это зверь или пташка. Какой зверь осмелился ночевать здесь?
Дотронувшись до каменного ограждения, я вздрогнул: вместо холодной тверди - податливая, теплая упругость. Словно к чьей-то руке прикоснулся. Нажми сильнее - и сдвинешь ее.
Я так и сделал. Нажал и едва не свалился, перекувырнувшись через ограду: в ней внезапно образовался проем. И в этом угольно-черным проеме возникло и медленно раскрылось, как раскрывается цветок, бледно-зеленое сияние. Раскрылось - и разлетелось в стороны, открыв взгляду обширную территорию, словно бы подсвеченную из-за кулис, из секторов, закрытых стеной. В равнодушном, все растворяющем мраке образовались хорошо различимые силуэты. Выползли на свет строения, надгробья, памятники; я разглядел уже знакомую часовню; все это напоминало обычное кладбище, вот только крестов здесь не было.
Я находился на границе объекта, носящего поэтическое наименование "Склепы времени". Второго такого нет во всей Галактике.
Кладбище было залито огнями. Мириады светляков ползали, летали, кружили во мраке, и я отчетливо видел стоящие на пьедесталах изваяния, ряды мавзолеев, газоны, цветники. На асфальтовых дорожках поблескивали лужи. Никакого запустения: в этот глухой час все здесь казалось новым и ухоженным.
Я нырнул в проем и едва не упал: что-то вязкое скользнуло по ногам. Гэбешник говорил о каком-то Страже. Не знаю, не видел.
Облачко тусклого света, покачиваясь, висело в двух метрах от меня. Это призрак. О призраках я наслышан. Бессловесные, бестелесные фантомы, сопровождающие живых. Этакая кладбищенская дворняжка: свистнешь - приблизится, замахнешься - убежит. Я чуть слышно свистнул. Призрак вздрогнул, задрожал и отпрыгнул, сразу затерявшись в круговерти светляков. Пуганый, однако. Кто ж его так напугал?
Не успел я сделать и двух шагов, как обнаружилась неприятная вещь: светящиеся жучки оказались раскаленными, как угли, тварями, похожими на пауков. К тому же, любопытными, словно сороки: они неслись ко мне со всех сторон и старались пристроиться на плечах, на лице. Пришлось нацепить на себя противогаз и натянуть рукавицы. Жжение исчезло, меня больше не тревожила перспектива превратиться в кусок обжаренного мяса. Но с каждым шагом я становился, так сказать, все более просветленным: пауков все прибывало, они покрыли мой комбинезон сплошным шевелящимся огнем, стряхнешь одних - их место тут же занимают другие. Со стороны красиво, наверное. Но за красоту нужно платить: я взмок от пота и думал теперь о том, что пареное мясо эти тварюки сожрут с не меньшим удовольствием. Еще несколько минут - и жара меня доконает.
Огненные летающие пауки, конечно, очередное отродье леса. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на их полет: они несутся куда хотят, не заботясь о наличии крыльев и брезгуя законами тяготения. Но главный довод - их неиссякаемое горение.
"Исчадья Глухомани лишены метаболизма. Они существуют только за счет энергетических каналов, связывающих их с дармовым бездонным колодцем силы: с Метаморфозой". Так говорил Бедуин. А наставник мой добавлял: "все живое импульсы излучает, как рация"... Итак, мы имеем элементарную задачку по ситуационному анализу. Вопрос: как перекрыть поток излучения, природа которого неизвестна? Возможные ответы: а - деактивация источника энергии; бэ - уничтожение приемника энергии; вэ - экранировка канала распространения энергии...
Черт, но как все-таки припекает! Рукава дымятся!
Переходим от теории к практике. "А" и "бэ"... "а" упало, "бэ" пропало, что осталось? только вэ... Нужен экран, непроницаемый для этих клятых хрен-лучей. Стены часовни? Вряд ли они помогут. Склепы? Но как попасть туда?
Пытаюсь сдвинуть камень, прикрывающий вход, но в нем тонна весу. Прочие каменья еще массивнее... проклятье! Ничего не выходит, и ничего больше не выдумывается. Пора свою единственную жизнь спасать. Кажется, тут серьезный уровень, с наскока не возьмешь.
Нужно возвращаться. За оградой пауки не смогут... давай быстрее! - кричал во мне страх. - Не тяни нервы, тормоз, ведь поджаришься!
Я развернулся лицом к проему в стене - и...
Что это, что за бред? Смахнул светляков со стекол противогаза: нет, не мерещится! Наяву происходит.
Похоже, я попал в ловушку. Какой идиот ставил спектакль? Чья режиссура? Повбывав бы пошляков! Я попал, и не просто, а конкретно: точнехенько в один из тысяч ужастиков, отштампованных знатоками ремесла из первобытных голливудских павильонов. Между мной и выходом бурно и мощно стартовала стандартная процедура по выводу из земных недр усопших и проклятых. Ну, кино!
Усопших и проклятых - тьма-тьмущая. Их черепа, их лысые макушки, их свалявшиеся прически боеголовками выдвигались из развороченных тайников, легко раздвигая асфальт и мать сыру землю. Кто в лохмотьях, кто в склизком мясе без никакой кожи, в червях весь и страданиях, а кто и совсем голенький: одни лишь кости да скрежет зубовный, да земля комьями отваливается от суставов.
Красиво восстают, зомби недоделанные! Этим придуркам и камни не помеха: опрокидывают валуны как стулья. Волевой нынче пошел мертвяк. Волевой и охочий до жизни после жизни.
Я попытался пробиться - куда там! Стоят как вкопанные. Дал в кость одному худобедрому скелетику - блин, точно по мраморной колонне врезал. Стоит, не шелохнется. Безнадега, не пройти...
Вспыхнуло во мне отчаяние, но лишь на миг: некогда отчаиваться, надо шкуру спасать. Первая мысль - о шевелящихся повсюду камнях. Ведь не исключено, что один из нужных мне камней - тех, что прикрывают входы в склепы - окажется над затылком очередного мертвяка-непоседы. Тут-то я и ворвусь в подземное царство... Не зевай, Лович!
Но проклятые усопшие не желали разрывать землю рядом со склепами. Очевидно, та земля - другая какая-то земля, в которой не хоронят.
Нет, елы-палы, ну что за хохма? Наши узнают, как помер Лович, - смехом изойдут. Издевательский стих над могилкой начертают. Скелетами герой покусан, на кладбище геройски сдох. Бойцом он был и не был трусом, но мертвых перебить не смог... А в рапорте укажут: на всей планете один только Лович сумел до такого додуматься - с мертвяками воевать. Его опыт нуждается в скорейшем осмыслении и доведении до кадрового состава, несмотря на плачевный результат. Потому что дураков много, и дуракам неймется геройствовать... некрофобы, па-анимаешь...
Что делать? Сейчас на мне одежда вспыхнет! И тут мой взгляд прочно зацепился за круг, за спасательный круг колодца. Такой аккуратненький, новенький. Цепь на вороте еще совсем без ржавчины, поблескивает масляно. Как я мог его проглядеть? Да и был ли он, колодец-то?
Но раздумывать некогда. Черный круг глубоко внизу демонстрирует мне мое горящее отражение. Прыгаю "солдатиком", целясь в центр круга, и секунду спустя ухожу под воду.
Блаженная прохлада вокруг. Становится темно: пауки-светляки разом прервали свою дурацкую жизнедеятельность. Спасен! - думаю я. - Спасен-то спасен, но как отсюда выбраться?
Никогда ранее не пробовал нырять в противогазе. Но ничего, держит, вот только выдыхать стало еще труднее. А нырок затягивается. Я начинаю работать руками-ногами, пытаясь выбраться на поверхность, - ее нет! И стенок у колодца больше нет. Вроде и не шахта это, а бескрайняя пучина морская.
И не видно ни зги.
Не знаю, сколько прошло времени. Немало: я успел разозлиться, отчаяться, успокоиться и даже смириться. Не худшая смерть. Еще более нелепая, чем от роя горящих жуков, зато спокойная и приятная. Прежде, чем закончится кислород, я успею погрузиться в забытье. И тогда - отчего-то я верил в это - море забвения само вынесет меня на солнечный берег. Утром я проснусь и увижу игру света на волшебной горе. Там много света и много воздуха. Там даль и высота.
Но надо будет вовремя снять маску. Она давит. Она не дает дышать...
Я стянул с себя противогаз.


В оцепеневших тенях, в сером пространстве склепа нет и намека на время. Тусклый свет - или мерцающая тьма - неподвижно висит в воздухе. Ни малейших признаков выхода.
Помещение напоминало темный кинозал. Не угадаешь, где его стены и кто сидит внизу, ожидая начала сеанса. Оно меняется, - заметил я, - съеживается, приобретая сходство с обыкновенной комнатушкой обыкновенной городской квартиры.
Койка. Я лежал на жесткой койке, на узком ложе без матраца. Липучки не было. Ничто не сковывало движений.
Что так напугало меня секундой раньше?
Покой. Сумрак. Гардины. Что за ними?
Койка, я на койке. Тумбочка, три выдвижных ящичка, стул, одежда. Стул выпрыгнул из сумерек и замер у изголовья. Обувь, туманные какие-то стены, кейс, подмигнувший мне глазком индикатора. Обои, гардины. Койка, я на ней... Кто я? Где я?
Потолок, высокий и стерильный, ни пятнышка, ни паутинки. Такой же стерильный пол. Синтетический пол, синтетический потолок, никаких светильников. Нет ни окна, ни двери. Замурован в склепе.
Я, не умея проснуться, никак не могу сообразить, кто же я на самом деле, где нахожусь и что со мной случилось. В этой треклятой комнате невозможны ни звуки, ни пыль. Мухи вдребезги разбиваются о воздушную твердь. Вирусы растворяются в стеклянном газе, которым дышу.
- Хорошо, согласен! - сказал я. - Отныне буду считать, что все вокруг настоящее. Сон, из которого не сбежишь. Сон без пробуждения. Самая верхняя, наружная матрешка. Пробуждение зовется смертью.
Сон. Согласен... Но -  кто я? где я?..
- Следовало бы запустить время. Даю слово...
Сердце затикало. Комната наполнилась звуками. Звуки доносились из-за гардин. Я встал. Оделся. Выглянул на балкон.
Вечер. Липы над фонарями. Там, за балконом, шумел и светился город. Чужой город занимался своими суетными делами, нисколько не интересуясь одиноким растерянным пришельцем из ниоткуда.
В кейсе кто-то разместил невозможные предметы. Черная маска с переходником для дыхательной трубки. Кристалл: полупрозрачный октаэдр, изделие из горного хрусталя. Ракетница... а впрочем, не ракетница вовсе, в ручке притаились два кругляша, я без раздумий окрестил их батарейками. Белый пенал с ярко-красным крестом. Из пенала торчали шипы электродов, внизу имелось несколько чмокающих подушечек. Упаковка пилюль и тюбиков в нарядном прозрачном пакетике. Прижатая к миниатюрному пеналу стопка бумажных денег... Пенал обрадовал меня. Я знал, что это такое.
Вот с чего следует начать. Компаратор, он же персональный информ, поможет пришельцу адаптироваться к незнакомой реальности. Информация, рассеянная в эфире, будет собрана и услышана.
Я сел на койку, раскрыл пенал, активизировал коллектор. Глаз фаундера тут же вспыхнул и быстро достиг максимального накала. Информ, в отличие от меня, всегда мог что-то учуять в окружающем мире, выдрав необходимые сведения из электромагнитных волн и эфирных биотоков. Теперь нужно просто ждать. Я ощутил волчий голод, разжевал сразу пригоршню пилюль и рискнул глотнуть холодной замазки из тюбика. Вкусно! Энергин витаминизированный, пища дистрофиков.
Фаундер пискнул. Готово.
В координатном окне уныло мерцали нули. Статусная панель уведомляла: меня не существует. Не найдено никаких следов личности с присущим мне набором характеристик. В этом нахальном мире я отсутствовал.
Нельзя торопиться. Сейчас эвристику подключим, выставим предельную размерность конфигурационного пространства. Да, я втиснут в посторонний сценарий, но в необъятной памяти инфа должен храниться прообраз. Ведь не возникли же мы с ним из вакуума, словно виртуальные частицы.
Я повернул кейс так, чтобы никто с улицы не сумел увидеть экран - гардины любопытствующему не помеха - и взялся за дело. Действовал я бездумно, навык работы с информиком въелся в меня подобно боевым рефлексам, подобно умению разговаривать. Кстати, на скольких языках я говорю? Родной, это ясно, галакт, это тоже очевидно, а вот русский или инглиш... Кто здесь может похвастать знанием русского? Уроженцы праматери-Земли редко залетают в наши глухомани. Земля от нас безбожно далеко. Чтобы добраться до нее, нужно стать фанатиком, и не просто фанатиком, а - пробивным и денежным. Желательно иметь хороших знакомых в Космофлоте. Космофлоту парсеки не расстояние.
Откуда мне известно все это?
Гардины озарялись извне неоновым вечерним полыханием. По стенам ползли малиновые отсветы. Судя по мертвенно-белым черепам небоскребов, над городом взошла луна. Щурится издевательски на нас, полунощников.
Я выяснил два любопытных момента: во-первых, субсенсоры и аналитика исправно выполняют свои функции. При желании я мог снять психослепок с любого жильца этого дома. Мог войти в контакт, вторгнуться в чье-то сознание. Во-вторых, идентификация моей особы не состоялась. Моя личность не желала отождествляться. Я не имел ни малейшей связи ни с одним человеком из многомиллиардного сообщества живущих людей.
Ужасный вывод, между прочим. Единственное, что сумел выдумать фаундер, - это внести мою матрицу в новый, специально для меня, любимого и неповторимого, созданный фрейм, которому ассоциатор предпослал мрачноватый титл: "существа, являющие значимые признаки человека, но не имеющие биографии". Сохранить, отказаться? - вопрошала глупая программа.
Формулировочка, ах ты! Я бы предпочел определение повеселее. Например: лицо неустановленного происхождения. Не хочется, прямо скажем, вычеркивать себя из тесной толпы праведных граждан вселенной, имеющих славные и безупречные биографии, признаваемые всяким компьютером. Позвольте представиться: брат по разуму, являю все признаки! Не гоните прочь, люди!
Исправный информ не ошибается. Невеселый выбор: я либо вообще не человек, либо человек недопроявленный. Первое мы с негодованием отвергаем. Но, между прочим, отвергать непроверенное следует с великой осторожностью, и я на всякий случай ощупал себя: не обнаружится ли где потайной выключатель, не торчит ли из штанов рычаг экспресс-трансформации.
Документик во внутреннем кармашке: флюоресцирующий треугольник, до ужаса секретный идентификатор личности. Секреты секретами, но ведь документик-то, если подумать, мой! На меня настроенный, на того, в чью душу я вторгся. Прикосновение - и на его поверхность, в мерцающую радужку активного слоя, вываливается целый сноп всяческих сведений. Тут тебе и медицинские данные, тут тебе и социальный статус... Ну конечно: особист! Смех, да и только: на ловца и зверь бежит, и становится вдруг зверь
ловцом, а ловец - зверем ловимым.
Как дела, ловец? Кого ты, ловец, отнес бы к зверям-нелюдям? Ну, нечисть всякую сказочную... ну, андроидов всяких фантастических... пришельцев замаскированных... Нет, фигушки, я эту братию по взгляду узнаю! По оскалу, по словам: в любых обстоятельствах наперед известно, что и почему они скажут. Еще мутантов отнес бы... психомутантов...
Так, уже теплее. Допустим, псих я мутантномыслящий...
Так мы договоримся до того, что станем, со всей определенностью, полными законченными психами, и незачем будет к тому мутантов приплетать. Но - почему бы и нет? Психическая ткань тоже подвержена отмиранию и восстановлению; механизм регенерации психики, будучи перенастроен, через месяц или год вылепит совершенно нового человека. Новый человек в прежнем теле... неплохая гипотеза.
"Гипотеза, молодой человек, отличается от истины в вашем изложении только тем и именно тем, что поддается проверке на истинность"...
Я, наконец, догадался сделать то, что надлежало сделать с самого начала: провести тестирование не самой личности во всей неповторимой совокупности ее качеств, а только организма, в который была подсажена личность. Информик, не задумываясь, выплеснул на экран целую связку файлов. Наскоро просмотрев их, я схватился за голову.
Ох и непростой я тип! Двойное дно, секретный код. Некто Буддист, вне всякого сомнения. Стопроцентная корреляция. И, в то же время, Лович.
Обдумав ситуацию, я решил, что прежде всего необходимо извлечь единственный осколок памяти, которым я владею. Осколок, застрявший в мозгу. Черепок иного существования.
Ау, Лович, где ты? Выгляни. Поговори со мной. Ты вспоминаешь? Ты чувствуешь, что я - это ты?


Берег янтарной гальки. Бог ядра Галактики. Башня ясных грез.
Утром я проснулся и увидел игру света на волшебной Горе, растущей из Моря. Там даль, там высота. Гора башней уходит в небо, нет у нее вершины, а у Моря - горизонта. Берег золотым переливом опоясывает базальтовый остов Горы. Янтарный галечник забавляется косо падающими лучами, разбрызгивая ослепительные солнечные зайчики, а тени превращают сияние в кровавый отсвет.
Передо мной на теплом янтаре восседает Бог. Он молчит. Я люблю его молчание. Смотри или слушай, делай что-то одно, но делай хорошо; или не делай ничего, если не веришь в Меня.
Ты не веришь глазам своим и сердцу? Тогда не верь в Меня, - молчал Бог ядра Галактики. Не верь, если не хочешь, я не обижусь. Обижаются жрецы - не я.
Мы славно помолчали.
Когда безмолвия больше не осталось, Бог исчез. Теперь я долго не увижу его. Возможно, никогда. Но нет, это уже невозможно. Никогда - слишком отдаленная от жизни абстракция. Он исчез надолго, но я не в обиде. Обижаются так и не увидевшие его. Не я.
Мне захотелось разыскать Волка. Это следовало сделать, раз уж я оказался здесь, на безлюдном берегу, где только я, мой Бог и мой Волк. И еще волшебная Гора. Но я чувствую: альпиниста из меня не получится. Гора неприступна, вершина недостижима... не сейчас, Лович! Придет пора, и ты однажды начнешь подъем... не сейчас!
Его следы разыскались сразу же. Между прибережной полосой и стеной базальта располагалась травяная зона пологого подъема, зона дикой жизни. Там журчали ручьи, росли деревья, стрекотали цикады. Следы бежали вдоль ручья и уводили меня вверх, к стене. Пришлось попотеть, поднимаясь; стена, казалось, нисколько не приблизилась.
Волк встретил меня обычным полуоскалом: наверное, так выглядит волчья улыбка. Здесь он мог общаться со мной без слов, и ему уже не требовались изнурительные превращения в человека. Я остался с ним.
Ночи на острове холодные, и после купания я мчался в пещеру, зная, что отогреюсь под боком у зверя. Стал ли зверь домашним? Нет, конечно. Даже в мыслях я не называл его псом. Подумай я такое - все, конец дружбе. Здесь мысль как слово: выпустишь - не поймаешь. Стал ли я дикарем? Нет, конечно. До этого мне еще расти и расти.
Да, забыл сказать: мы не совсем не испытывали голода. Проблемы питания на острове не было.
Волк называл себя Буддистом. Оскорбительную кличку "Бульдожка" он не простил бы никому.


Лович. Я буду им здесь и сейчас. Это важно - вовремя стать тем, кто нужен людям. И оставаться им до тех пор, пока он не вернется.
А собой я тоже буду. Но не здесь, не сейчас.
Кажется, я уже встречал его-себя в исходной реальности. Почему-то вспоминается заброшенный космодром, застава, упрямый парень с моим нынешним лицом. Гордость и отчаяние... нет, не вспомнить. В моей системе координат прошлое гораздо дальше, чем в мире Ловича. Эти два момента - нашу встречу и текущий миг - разделяет пропасть лет.
Голоса за дверью. Меня сдуло с места. Я услышал, как поворачивается ключ, и прошмыгнул на балкон, аккуратненько задвинув за собой гардины. Вошедшие шумели и вовсю хозяйничали. Пять минут прошло, полчаса. Они пожаловали надолго.
Итак, я выяснил главное: я - ментохакер. На нашем жаргоне - "темный гость". Тот, кто владел мною раньше, направил меня в схлопнувшееся сознание парня по имени Лович. И попал в ловушку. Итог: ничего не помню о себе прежнем и ничего не могу разглядеть в моем нынешнем носителе, в особисте спятившем.
Балкон, приоткрытая дверь. Крики внизу. Нетерпеливые автомобилисты, желтые конусы лучей среди небоскребов. Требовалось каким-то образом объявиться в квартире. Балкон, длинный и пустой, завершался глухой бетонной переборкой. Я не скалолаз и не паук, чтобы по стене убегать.
Рядом со мной падал на коврик свет, и двигалась посреди светлого прямоугольника чья-то тень. Я сделал шаг, прижавшись к стене. Внизу сигналил автомобиль. Закрывалось заведение на углу, громогласные протесты оскверняли ночь. Я взглянул на черное, как яма, небо. У нас ночь выглядит по-другому: там, в вышине, светится багряное полотнище, и по этому занавесу пробегают длинные цветные полосы... где это - у нас?
Непонятно, кто пожаловал в гости к нему... ко мне, то есть. Кто мог среди ночи... ох и балбес, это же элементарно! Быстрые манипуляции над пеналом. Настройка, прощупывание, отождествление - и вот он, ответ. Весьма прозаический ответ, содержащийся в сводном файле "ближайшие родственники". Дочь, жена. Что это я, в самом деле, от собственной жены прячусь?
Тень исчезла, и я заглянул в помещение. Неслышно проскользнул в прихожую. Женщина хозяйничала на кухне. Слева, в крошечной спаленке, играла в куклы девочка. Я слышал ее бормотание, вздохи и короткие, себе самой адресованные смешки. Хозяйка стояла спиной ко мне и не слышала меня. Она занималась стиркой, - почему на кухне? У плиты и столика, заваленного мокрым тряпьем, стояла та, которой выпало стать нашей
женушкой... Черт бы его - меня! - побрал, совсем он - я! - запутался в женщинах наших.
Она склонилась над тазиком, ее руки двигались вверх-вниз. Проведя ладонью по стене, я вдруг обнаружил ток воздуха. Прямо из стены сквозило, реальность не спешила застывать, ожидая, очевидно, моего решения. Женщина не подозревала о моем присутствии; ни она, ни девочка еще не увидели меня; привязка к миру оставалась односторонней.
Я не стал убегать. Я тихонько вышел в прихожую. В зеркало еще раз заглянул. Незнакомый, вполне приличный парень, чудесно молодой. Казалось мне: я намного старше своего отражения. Довольно приятный на вид: сероглазый, подвижный, жилистый, бицепсы весьма не слабые, вот только нос слегка набок и шрамами исполосована левая щека.
Я подумал - и направился в детскую. Девочка спала. Тренькало радио, злая простуженная певичка агрессивно чирикала о любви, о постылом деле, давно и хорошо ей знакомом. "Себя готовь, грядет любовь", - подпевала моя новоявленная супруга, голосок которой странным образом избавлял от пошлости и дурацкие эти словеса, и бесстыже убогую мелодию. Не чужим казался мне ее голос: я бы откликнулся на него. Диктор, заходясь в экстазе, поведал миру, что новейший суперальбом "Ей-бо-ба-бу" вот-вот выпрыгнет на прилавки; певичка воркующе рассмеялась. "Я в своем творчестве придерживаюсь чтобы было профессионально и классно чтобы мне верили и я дарила радость поклонникам", - услышал мир.
Вернувшись на балкон, чтобы обдумать предстоящую роль, я внезапно почувствовал, что фантом начинает оживать. До этого момента я словно виртуальный фильм смотрел, зная, что в любой момент волен сдернуть шлем. Но сейчас воин Лович продолжал воспроизводиться во мне по собственному желанию, раскручивая воспоминания, в которых невольно участвовал и я. Балкон казался мне идеальным местом для размышлений. Отсюда комната казалась шлюзом, длинным тоннелем. Несомненно, женщина встревожится, легко распознав чужака в супруге своем. Ты так изменился, дорогой, расскажи, что с тобой случилось? В ответ - бездарные уверения в полной и абсолютной нормальности. Контакт - искусство уклончивой необязательности взгляда и слова. Азы ремесла!
Постой-ка, выходит, я - контактер? Это вам не какой-то хакер, это официальное лицо и хорошо вышколенный спец. В таком случае, я могу всецело довериться своей интуиции. Необходимый навык прочно вбит в подкорку: "чтобы было профессионально и классно", нужно полностью погасить мысли.
Что я и сделал. Я выключил воспоминания Ловича как надоевший телесериал, мысленно хлопнув по кнопке, переключающей каналы.
Не обязательно все ответы искать в информике. Можно и себя самого попытать. Зацепка нужна. Что-нибудь яркое, чтобы бездну высветило и затаившегося там Буддиста наружу вытянуло.
Я сосредоточился. Легко и осторожно прикоснулся к чужаку в себе, и чужак ответно взглянул на меня. Мое дыхание участилось. Я увидел, вновь увидел все то же лицо, лицо преследователя. "Мне повезло совершенно случайно... хозяин был безумен".
Очень вовремя я вторгся в фантомную душу Буддиста. Люди в белых халатах охотятся на безумца. Неизвестно, сколько ему осталось гулять на воле... Буддист? но почему не Бутуз? Готов поклясться: это один и тот же человек. Ничего, потихоньку распутаем этот клубок.
Тем временем началось узнавание. Я уже мог описать обстановку в ночном баре на углу. Мог припомнить маршруты троллейбусов. Вот только себя - не Ловича, не Бутуза, а контактера - никак не мог припомнить. Да и не стоило припоминать: начнешь ковыряться в личном, пребывая в чужой памяти, и так наследишь, что пациент твой вскоре станет твоим сиамским близнецом. Вовек не расцепитесь.
Я уже уверовал в свое контактерство и просто ждал приближения нужной минуты. В нужный миг нужный номер памяти откликнется на вызов. Соприкосновение миров немыслимо без попятного движения во времени. Слияние расщепленных виртуалей - это прежде всего возврат к точке расщепления.
Очевидно, я прибыл сюда из будущего, и с каждым новым мигом объем доступной информации будет расти. Внизу двое жандармов остановили девицу; я знал, что они уведут ее с собой, и это не было ясновидением (подобными ясновидцами пруд пруди), это проснулось, наконец, видение наступающего мига, туннельная память о непосредственно предстоящем - от сих до сих, в пределах вероятностного люфта.
Девица что-то доказывала, отстранясь от жандарма и по-уличному жестикулируя: слепой уразумеет. Жандарм, покачиваясь с пятки на носок, разглядывал девицу; напарник его, выполнив стремительный обходной маневр, облапил красотку за ягодицы. Решительность правоохранника и умело подобранная форма задержания возымели действие: красотка безропотно двинулась к желто-голубой машине. Я готов был зааплодировать. Победитель, воодушевившись, потянулся было вслед за кралей, но тут зажегся огонек на переговорке. Жандарм слушал и кивал. Накивавшись, он, вместо того, чтобы сесть за руль и умчаться во имя законности и порядка, огляделся, подозвал напарника, обсудил с ним цены, хвори и погоды, затем выгнал из салона девицу - та, казалось, оскорбилась, - закрыл тачку и двинул в наш подъезд. Напарник шел за ним в некотором отдалении. Зачем они направились сюда? Здесь так мало интересного!
Мне наскучило дышать воздухом, я вернулся на кухню. Я отлично знал, что мне надлежит делать в случае нападения на контролируемый объект, и не питал зла к нападающим. Скорее - жалость. Обычные исполнители. Такие, как и я. Но не столь умелые.
Жена стирала. Как робот. Я придвинулся вплотную.
- Чего тебе? - спросила женщина, рассматривая невидимые пятна на мыльной сорочке. - Ребенок спит? Помоги мне, уже второй час.
- Ребенок спит и улыбается. А к нам сейчас парочка форменных ослов заявится, - сообщил я. - Боюсь, что придется спустить их с лестницы.
- Только тихонько. Дите не разбуди!

* * *

Поговорим о Жизни и Смерти.
Отшельница-Смерть мирно шепчется с баловницей-Жизнью. Две сестры ждут не дождутся пряжи, сплетенной в волшебный узор. Где же третья, в каких краях носится, над кем хлопочет?
...сестра, когда-нибудь я расскажу тебе о погибшем воине. Я увела его из твоего царства, чтобы увидеть зверя, без которого нет человека.
...целительница всегда немножко влюблена в исцеленного; исцеление - мост от горя к любви. Я отбила его у Смерти; теперь я твоя должница.
...он назовет меня Русалкой - я научусь быть Русалкой.
...подобно магу, у которого нет потребности обращать волшебство на себя самого (а ты прекрасно знаешь, что владение магией означает долгую шлифовку желаний и стойкость в любых ситуациях, даже самых паскудных, и абсолютный комфорт в любых мирах-мотыльках, даже самых уродливых), воин укрощает Зверя - и никогда не отпускает его на волю. Даже для самозащиты не использует он чудовищное могущество дракона. Даже для свержения тиранов и вознесения мудрецов. Но тот, в ком ожил зверь, и кто при этом не получил права стоять над ним - сам становится зверем! вот кто требует ярости, клыков на мохнатой шее. Зверь, убей зверя! в этом гуманность; это - словно нужную книгу написать темной кровью из надрезанной вены.
...настанет час, я снова покину Башню и в нижнем мире встречу одного из многих безумцев, учивших меня, премудрую; мы сразу узнаем друг друга. Улыбнусь, спрошу - ну как, витязь? держишься? - и услышу в ответ: - не старайся, котенок, меня не разжалобишь; не беспокойся обо мне, тигрица, я повзрослел. Он обнимет мою тень, отблеск на розовой воде; я взгляну на него глазами женщины, моими снами рожденной в его мире. Это сбудется - и тогда я разыщу лихую Тьму, владычицу и рабу Лютого Князя, подлую, безжалостную бабу, равно обделенную божественным и человеческим; я спрошу, я заставлю ее ответить! Слишком велика цена ее метаморфоз.
...нет, над душой не может быть власти! Тьма царствует над миром, но даже Тьма - ничто перед Жизнью и Смертью.









Проект "Метаморфоза"

Павшие начали меняться уже тогда -
миры Геи были чужими для них,
как и они для матери-Земли.


Деликатно кашлянул звонок. Жандарм оказался вежливым, обстоятельным человеком. Он даже порог не перешагнул: не решился.
- Извините за вторжение в столь поздний час. Вы еще не спите?
- Дела, дела... - пробормотал я.
- Я - ваш участковый. Да вы и сами это знаете. Тут, видите ли, известие пришло. Уж не знаю, отчего такая спешка... - он помялся. Возможно, он ожидал приглашения войти. Не дождется.
- Мы получили указание сопровождать вас. Прямо сейчас. Говорят, срочно. Весьма срочно и неотложно. Говорят - будьте готовы к возможным осложнениям. Оружие наизготовку и все такое.
- Куда сопровождать?
- Как так - куда? Вы сами знать должны. Ведь вы Лович?
- Лович? Да, конечно. Предъявить документы?
- Вам следует взять их с собой. Я подожду?
- Жди, жди... - я попытался прикрыть дверь.
- Минуточку! - лицо жандарма лучилось достоинством и державностью. Не человек - шесть пудов ответственности в мундире.
- Вам велено передать следующее... - он перелистал блокнотик, на обложке которого красовался череп, увитый не то лавром, не то плющом. - Так, зачитываю: "Это Мытарь. Жду тебя, Рунин!"
- Благодарю, благодарю покорно... - бормотал я, выдавливая жандарма на лестничную площадку. Без обид, служивый, не до тебя мне сейчас!
Детонатор сработал. Рунин - вот кодовое слово.
Понимания еще не было - только припоминание. Проснувшись, вспомни, как тебя зовут. Остальное приложится.
Я должен вобрать в себя все три личины. Трое в одном: Рунин, Лович, Бутуз. Рунин - тот, кем я был и буду. Лович, достраивающий свое сознание в моей памяти, спроецированной на его мозг, скоро вытеснит меня, и тогда я отправлюсь туда, откуда пришел. Я вернусь в будущее. А третий, Бутуз-Буддист, останется здесь. Ему некуда идти.
Значит, нужно успеть воссоздать его. Жандарм подождет. Обещал.
Воспоминания продолжали друг друга как смежные страницы книги. Я долго, бездумно смотрел в зеркало - и видел в нем ночь.
Многое узнал я. Нехорошее. Страшное.


Где-то вдали, за домами, надрывно выла и причитала портовая девка. Смолкла матерщина и затих детский плач, так удачно подстраховавший мое бесшумное скольжение в темноте. Я стоял над упавшим. В лиловой луже плескались звезды, и расползалась по ней угольно-черная кровь. Перевернув тело, я в недоумении отпрянул. Ну и темнотища: собственных ног не видно!
- Что, уделался? - спросил меня Хряк, неслышно подходя сзади.
Я пожал плечами. Хряку было наплевать на правила: он включил фонарик. Фонарик сработал как фотовспышка. Лицо убитого вынырнуло из мрака.
Желтый тусклый луч. Ночь, кровь, лицо в круге света. Застывший миг, сильным ударом вколоченный в сердце. Судорога узнавания, ужас. И над всем этим - равнодушная рожа Хряка. Которому плевать на любые правила.
- Да ведь мужик-то не тот, - удивленно сказал он. - Слышь, Бутуз, не наш мужик! Наш - шнобелястый, носяра что твой хрен... ты кого пощекотал, пацан? Который на причале болтался - того я помню как маму родную...
Он присел и внимательно осмотрел жертву.
- Свет убери, - попросил я.
В горле пересохло. Чертова девка. Хотелось завыть вместе с ней. Наверное, оборотень. Говорят, оборотни по безлунью вдоль домов рыскают и поживу высматривают.
Хряк выпрямился. В трущобах занимался пожар: вновь горели лачуги тропарей. В отсветах дальнего огня морда его напоминала багряную маску. Он, Хряк, и средь бела дня не вполне красавец. Чувствительные барышни визжат, напоровшись на его взгляд.
Хряк - оборотень, я уверен. Сволочь. Из-за него и я стану оборотнем. И все вокруг ими станут, рано или поздно. Потешились, побыли людьми - и хватит. И разбежались по подвалам, по норам своим; грядет подземное царство.
- Кого ж мы, Бутузяка, чести удостоили? - поинтересовался он особенным, небрежным говорком, и мне сразу стало ясно, что придется сделать. - Кого ты сковырнул, тля безглазая? Куда смотрел, паскуда?
- Я этого хмыря знаю, - ответил я. - Давно его разыскивал.
Действительно, знал я его. С детства знал. Но меньше всего собирался сводить с ним счеты.
- Не повезло ему: сам на меня наткнулся, - добавил. - Роковая случайность всадила дяде перо меж ребер.
А это было сущей правдой. Когда-то называл я этого господина своим дядей. Когда-то радовался его приходу и читал-перечитывал сказки, которые он приносил. Дарил ему свои поделки. Увязывался за ним на рыбалку.
Голос мой звучал равнодушно, даже слишком равнодушно. Вяло и безжизненно звучал. Рок. Выходка распоясавшейся судьбы.
Семнадцать лет назад мать привезла меня в портовый город. В утробе своей привезла. Она хотела пересечь океан, надеясь, что за океаном жизнь счастливее, однако я настоял на своем и появился на свет раньше положенного. Семнадцать лет собираемся мы все к чертям бросить и сесть на белый пароход.
У меня есть брат и сестра. Они не такие как я. Они имеют отца и не состоят на службе у Нежного Принца. Отчим и слышать не желает о переезде в другие края.
- Свистишь, - убежденно сказал Хряк. - Где тебе знать такого жирного лоха? На нем костюмчик ценой в тебя и весь твой гардероб.
Вряд ли он всерьез усомнился в моих словах. Просто интерес у него проклюнулся к неожиданному повороту дела. Нездоровый интерес прихлебалы.
Хряк был вдвое тяжелее и втрое хитрее меня, но соображал все-таки недостаточно быстро. Мой нож наискосок распорол его брюшину - снизу вверх, глубоко, почти по рукоять. Хряк дернулся; я отскочил; он сипло выдохнул и распахнул пасть. Наверное, собирался закричать, да не смог. Совершенно по-дурацки схватился за нож: не за рукоятку, а за мокрое лезвие. Пальцы его теперь болтались на костяшках. Он начал валиться на меня. Я выдернул клинок из булькнувшего брюха и шагнул назад. Второй удар, наотмашь пониже подбородка, вышвырнул Хряка из жизни.
Убить человека проще, чем дерево срубить. Упал он шумно, будто полка в шкафу обвалилась. Не обращая внимания на судороги, в которых бился умирающий, я подтащил его к трупу и уложил сверху. Два неподвижных тела крест-накрест у моих ног. Стенания оборотней, далекий пожар, кровь на рубашке, тьма вокруг. Все как обычно.
Нужно научиться уклоняться от брызг, - подумалось. Еще лучше - совсем завязать с хирургией и работать чисто, как гастролеры с материка: лучом или хлопушкой. Цивилизованно работать. Я парень сметливый, научусь. Всему научусь. Стану докой в нашем деле... если, конечно, жив останусь после этой передряги.
Предстояло замести следы. Кинжал он прятал за голенищем: широкий, массивный кинжал, похожий на разделочный нож. Я всадил его в грудь нижнего, в дыру против сердца, дивясь, как смогла разместиться в грудной клетке такая громадина. Затем, с трудом разжав скрюченные изрезанные пальцы Хряка, наложил его руку на торчащий из раны кинжал. Свой нож - неприметный, узкий, липкий от крови - прижал к пальцам убитого. Каждый поймет: они встретились на тесной дорожке и продырявили друг друга.
И кто докажет иное?
Ну а теперь предстоит мне разыскать того типа с причала и пополнить список убитых этой ночью. Принц, хоть и Нежный он, да очень уж памятливый. Мне не улыбается коротать жизнь в бегах. Я займу место Хряка, и у меня будут мальчики для черных дел. Моя жизнь изменится к лучшему. Интриги интригами, а работа работой: поручили - выполняй.
Я посмотрел на два теплых трупа, зло ухмыльнулся, сплюнул - и, не оглядываясь, зашагал к порту. Я знал, что непоправимое уже свершилось, и отныне путь мой прям и долог. Впереди мерцало зарево, возились во тьме оборотни, и по-прежнему взахлеб рыдала обиженная кем-то девка.


Палата, сверкающая белизна, невесомое тело. Пот заливает глаза. В дрожащей пелене морда господина Вострюка выглядит маской жреца. Фанатичного адепта Тьмы. Господин жрец готовился к скучному ритуалу исцеления.
Я извивался на ложе, которое благодарители прозвали колыбелью, а могли бы с не меньшими основаниями поименовать гробом. Запястья в браслетах, стопы в зажимах, - я был распят, пристегнут к бортикам. Гроб с откидным верхом. Колыбель безумия. Липучка, туго спеленавшая тело, не позволяла уклониться или отодвинуться. Я оставался в сознании, это было непереносимо. Сознание - зыбкая, переменчивая субстанция; его можно переделать, вернуть в измененном виде. Я хотел небытия, но палачи, спецы по дознанию, слишком хорошо знали свое дело.
Я уже не мог доверять собственным воспоминаниям. Любое воспоминание порождало вопрос. Лишь в двух вещах я не сомневался, не позволял себе усомниться: в том, что мать и все мои в безопасности, и что Нежный Принц никогда не найдет их.
Покрываясь холодным потом, смотрел я на медную пластину, которая приближалась к моему лицу. Меня не беспокоили мелкие неудобства: то, что череп аккуратно распилен, а в распил воткнут шипастый разъем с тринадцатью иглами, способными вытянуть из памяти самое заветное. Я был на грани. Вздутые мышцы, колокольный бой сердца - и, поверх мышечных спазм, удушливый страх, который вымел из меня все остальное: боль, ярость, жажду мести. Кричать я не мог: потенциалы мнемозонда блокировали лицевые мускулы, язык, гортань. Дьявольский коготь коснулся надбровья. Пластинка, поерзав, замерла, и я дернулся от старт-импульса, растормаживающего подкорку. Я вновь обильно вспотел - и увидел над собой Вострюка.
Сегодня его интересовало, почему я, вопреки собственным намерениям, пустился в бега той ночью. Ответ вряд ли был известен мне самому. Вострюк заставил меня вспоминать, вновь и вновь вспоминать, и воспоминания эти - в отличие от обычных смутных переотражений давным-давно минувшего - казались и были реальностью, многократно воспроизводимой в моем мозгу. И каждый раз обрушивалось на меня, на краткий миг опережая память о событиях, внезапное осознание дикой, ужасной ошибки; и тогда выступал из тьмы ни о чем не подозревающий Хряк, и я вновь и вновь привыкал убивать.
Главное они всегда откладывали напоследок. Вновь наступил черед кумулятивного психосинтеза, одного из самых сволочных развлечений Вострюка и иже с ним. Старик Фрейд узнал бы - от гадливости застрелился.
Из стены, внезапно распахнувшейся в сад, в пространство, заполненное стеклянными деревьями и ватным воздухом, выползала бесконечная змея. Аппаратура и медицинские шкафы растворились в воздухе, потолок лопнул как перегретый шар. Змея неторопливо взбиралась на ложе. Холодная скользкая тварь, источая болотный дух, перелилась через мою ногу, придавила меня тяжестью могучих мышц, уткнулась в щеку: слизкая, омерзительно вкрадчивая любовница; лизнув мое ухо, змея тихо спросила:
- Кто я? Кто мы?
- Я не знаю! - несмотря на неспособность кричать, я все-таки кричал. Слова гулко отскакивали от прозрачных ветвей, опадали пеплом на дикоцвет, на колючку, пробившуюся сквозь пол. Между двумя рядами человеческих зубов - не слишком хороших, неровных и многократно пломбированных - трепетал язык болотного гада. Змея шипела:
- Ты не знаешь самого простого? Тебя не существует! Твое место - во мне, внутри...
Я возликовал. Меня не существует. Это сон. Дурной сон.
- Может быть, ты сама захочешь побыть внутри меня? Ты - просто сновидение! Значит, я волен избавиться от тебя! Давай вместе не существовать. Заползай и сиди во мне тихонько, словно тебя нет!..
Она усмехнулась и раскрыла пасть. Мелькнуло воспоминание о каком-то Хряке. Хряка не существовало. Раздутая жабья глотка, пена или яд на губах, долгий поцелуй... лихорадочная дрожь... змея растворялась в моих жилах, в моем дыхании; я и она - мы стали единым.


Мое лечение оказалось успешным. После того, как меня выписали, я начал действовать. Теперь я по-другому относился ко всему на свете. Я твердо знал, что делать. Я знал, как расквитаться с Принцем. Он явился причиной моей болезни. Он разыскал отчима и узнал, где скрывается мать. Отчим стал инвалидом; мне хотелось убить его. А Принц умрет живым и доживет свой век мертвецом. Радости мне это не принесет, но - каждому воздастся.
Человек, который ждал меня в моей квартире, не умел улыбаться.
- Мы тебя отмазали, - сообщил он. - Гнил бы век в психушке, если б не мы. Совсем бы спятил, в конце концов. Самые стойкие ломаются. Как там, хорошо кормят? - он, как и я, ценил черный юмор.
- Я слышал, ты потерял мать? Думал, не дотянутся они? Сиди, не дергайся. Я к тебе с радостной вестью. И сестра твоя, и братан у нас под крылышком. Мы - организация солидная. Мы - то, что тебе нужно.
- Конкретнее. Я сам решаю, что мне нужно.
- Это радует. Ты спокойный, как буддист, - констатировал гость. - Никакой ты не Бутуз. Не соответствуешь... Что ж, можно и конкретнее. Принц твой нам даже не конкурент, а так, мелкое дрянцо, которое следует смести с дороги. Его и других таких же. Итак, Бутуз, что будешь делать? Мы ждем тебя, да и Принц ждет тебя.
- Ждал, - поправил я его.
- Почему? Ждет и надеется...
- Потому что он уже труп.
- Легко сотрудничать с понятливыми людьми, - гость оскалился, изображая одобрение. - А как ты планируешь выполнить работу?
- Дашь мне стрелялку и радиодетонатор. Остальное тебя не касается.
- Хочешь зашить ему бомбу в задницу? - догадался он. - Дурак. Дилетант сопливый. Разве для того тебя на иглы сажали, чтобы ты всякую шваль отстреливал? Ты теперь супермен. И метода у тебя своя, звериная. Если ты твердо решил поиграть с этим болваном Принцем в кошки-мышки, то мои люди доставят его прямо сюда через час, - делай с ним что хочешь. Я о другом говорил. Необходимо прибрать к рукам его бизнес и сделать это с наименьшими затратами. А его самого опустить. При всех. Недостаточно просто выбить дух из этого козла. Нужно его клан с землей смешать.
Завтра вечерком приходи в наш зал. Начнем тренировки. Твоя зверюга должна стать ручной и послушной.
- Я не просил вас об этой услуге.
- О какой услуге? Я человек деловой и слов таких не употребляю. Мы спасли тебя от какой-то дряни, проросшей в твоей больной голове. К сожалению, в подобных случаях помогают лишь нетрадиционные методы лечения. Когда Глухомань пристегнула тебя к себе, ты вновь стал соображать, и так происходит со всеми, кто оказывается в твоем положении. Зверь питается твоим безумием, освобождая тебя от него, а ты питаешься силой Зверя. Симбиоз. Взаимная польза. А мы, осуществив твой Контакт с лесом, вправе рассчитывать на дивиденды.
Мы отнюдь не пытаемся сделать тебя каким-нибудь суперагентом. Нет, речь идет об эпизодических заданиях, нетривиальных и высокооплачиваемых. Очень высоко оплачиваемых. Ну, как?
- Все, - сказал я, - потухни. У меня от таких как ты изжога.
- Я тоже хам, - сообщил деловой. - Но сперва закончим переговоры. Закроем вопрос о твоем трудоустройстве. Если пожелаешь, оформим тебя в нашу рекламную группу... не удивляйся, есть и такая. Работенка сама по себе не пыльная, а с учетом тех дел, которые ты будешь проворачивать для нас, просто идеальная. Помещение дадим, медикаменты. Сиди, исцеляй алкашей, о ходе светил рассуждай и время от времени подкидывай пастве нужные мысли: куда трудовые гроши вкладывать, кто скрытый враг, а за кого и проголосовать не зазорно. Справишься - продвинем выше. Сам принцем станешь, барыжняк перед тобой будет шапку ломать. Впрочем, не хочешь - как хочешь. Оставайся девочкой. Тебе и тех бабок хватит, которые за чистые дела получишь.
- Позвони через неделю. Может, и соглашусь.
- Согласишься.
- А хлопушку и детонатор доставь мне сегодня. Если надеешься, что соглашусь.
- Я знал, что мы поладим, - сказал неулыбчивый. - Арсенал твой уже здесь. Поищи, найдешь. Отдыхай. Я позвоню послезавтра, спрошу Буддиста.


Зуд в затылке - приглашение к контакту. Я взмахом руки отослал девок. Одна из них как-то странно на меня посмотрела - словно моя голова заискрила или в спутниковую антенну превратилась. Вот тля! Не люблю я проницательных. От них наводки, помехи да сомнения.
Предписанная поза. Зуд превращается в беззвучный голос:
- Немедленно! Он в бункере. При нем вся знать. Тот самый случай. Вселенская сходка боссов. Уничтожь их, Буддист! Всех! Уничтожь своих хозяев - и никто, кроме нас, больше не выйдет на тебя.
Таблетка, гадкая, как мышиный помет. Пивом запить. Успокоиться.
Вновь быть мне нелюдью! Ушлые парни - особисты. Знают, на какую наживку ловить. И чрезвычайно много обещают. Но сейчас я готов обойтись вообще без вознаграждения. На этот раз интересы заказчика полностью совпадают с моими. На этот раз я готов жрать мышиный помет упаковками.
Страшно вспомнить, что и как вытворял я по указке тихих и вежливых мафи. Вот и пришло время рассчитаться. Осечки не должно быть: себя сожгу, но добью мерзавцев, всех до единого.
Я тщательно заперся, включил сигналку, принял препарат, исполнил необходимый тренаж и лег спать, привязав себя к кровати липучкой.
Свет. Вспыхнул прожектор. Пляшут огни перед глазами... но глаз у меня уже нет. Подчиненное мне тело покрыто светочувствительным грибком и способно ориентироваться даже в кромешной тьме, поскольку улавливает акустические, психические, тепловые и всякие прочие волны. Не тело - мечта!
Я помотал головой... ладно, назовем это головой... я всколыхнулся, освобождаясь от облепивших меня насекомых, напрягся, выворачивая тонны грунта, налег, рванул грудью хрупкую кладку, поднялся в рост - и услышал вопль ужаса. Меня это не удивило. Всегда находился свидетель, готовый поклясться, будто видел змею метровой ширины, выползшую из развороченного могильника.
Нужно спешить. Я поискал вход в катакомбы. Местные коммуникации - не считая метрополитена и энергопровода - пребывают в ужасном запустении. Ну почему городские власти никогда не заглядывают в склепы? Усопшие могут не простить такого пренебрежения.
Вот он, вход, на автостоянке. Залили провал бетоном, асфальтом прикрыли, да и забыли о нем, чудаки... ну-ка! Пришлось сдвинуть автомобили: мешали они мне. Крики вокруг. Суета. Уйма свидетелей. Человечек в форме, потрясая пистолетиком, выбежал мне наперерез. Я пробил ему брюшину и, продолжая движение, разорвал надвое студенистую человеческую плоть. Некогда объясняться со смельчаками. Я спешу: внезапность - половина успеха. И я струился по катакомбам со скоростью экспресса; братья-корни приветствовали меня из земных недр.
Бронированная дверь устояла. Но стена не выдержала: бетон треснул, хлынул струей. Дверь, словно мячик, отлетела к потолку. Бункер. Охрана - врассыпную. Хлопки гранат, жгучие разрывы, я в ярости; я давлю охранников словно мух. Одно движение - и вместе с обломками мебели они впрессованы в стену.
Дальше. Туда, где убийцы обмозговывают свои делишки.
- Здравствуйте, господа!
Это юмор, черный юмор... Первым меня узнал мой кент по кличке Маклай, - тот самый, что не умел улыбаться. Он побелел и не знал, как ответить. Кентяра, ты сделал из меня чудовище. Даже если не в тебе причина, все равно я пришел поблагодарить - и отблагодарю!
Я нежно коснулся его шеи, и он рухнул со сломанными позвонками. Остальных проще всего было задушить. Что я и сделал. Сразу всех, в едином объятии, в братской могиле, в подземном бункере на берегу океана.
Утром в новостях сообщалось о сенсационном появлении Корней в пределах городской черты. Предлагались всякие меры, незамедлительные и действенные. Олухи. Корни давным-давно под вами. Не высовывайся наружу, и тебя в упор не увидят, - сделал я практический вывод. В глазах телеведущей, объявившей о гибели всей гангстерской верхушки, сиял восторг. Дура.
Я получил гонорар. Человек, который принес мне деньги, непрерывно скалился, - словно загрызть хотел. От него я узнал, как мне жить дальше.
- Хватка у тебя, Буддист... Бульдожья у тебя хватка. Молодец. Теперь ты работаешь в отряде особого назначения. Нас в первую очередь интересует лес. Мы скоро станем хозяевами леса. Ты один из тех, кто сумел войти в прямой контакт с ним. Ты наш, и вместе мы - сила! Всегда помни об этом!
- Гадом буду, не забуду, - пообещал я. Но до этого дурака не дошло. Он никогда не был гадом болотным. У него все впереди.
- Способности свои держи в секрете. Кроме штабников, о них знают только два человека: ты да я...
Он вдруг загоготал, непонятно почему. Гусь. Птица счастья.
- Документы будут готовы через три дня. Тебе необходимо сменить внешность и имя. Желательно, чтобы внешность соответствовала имени. Я, например, зовусь Шипом, - похож? Хочешь, подберу тебе кличку по характеру твоему? Например - Бульдожка. И внешность подходящую нарисуем. Родная мама не узнает! Ну как, договорились?
- Сойдет, - ответил я. - Пора мне, наверное, побыть Бульдогом.


Он приходил на сеансы медитации: худощавый, высокий, седой, голубоглазый. Он прекрасно выглядел для своих лет. Установки мои выполнял без особого рвения, но аккуратно, с той особой тщательностью, которая, как я понял позже, отличает представителей его - и некоторых других - профессий. Непоказушная добросовестность, обязательность и внимание к деталям, а также врожденное - или, все-таки, приобретенное? - умение концентрироваться выделяли этого человека из вновь обращенных.
Однажды он остался после занятий. Спросил о какой-то технической мелочи, - обычная техника казалась ему неудобной из-за хронического дефекта, старой трамвы ноги, - и мы обсудили эту тему; затем поговорили о взаимоотношениях человека и космоса; затем - о чудесном способе стерилизации домашних насекомых. А потом он неожиданно заявил:
- А вы не очень-то законопослушны, Кармист по кличке Бульдожка!
Внезапная, прямо скажем, фича. Как лом на голову. Однако, вполне допустимая. По понятным причинам, я уже не раз имел удовольствие отвечать на подобные подковырки.
- Ничего странного: с законом у меня сложилось динамическое равновесие. Закон нас не тронет, поверьте.
- Тронет! - весело сказал он. - И очень скоро!
Этот добродушный тон насторожил меня. Весельчак, поди ты.
- Что ж, вам, с высот вашего положения, виднее, - я ответно усмехнулся, прикидывая, чего он хочет: денег или рекламы.
- Видите ли... понимаете ли... - затянул он, буравя меня взглядом, - не откупитесь вы от меня ни взяткой, ни связями вашими... терпение, уважаемый, я все объясню. Дело в том, что при всем восхищении вами как личностью незаурядной и социально значимой, я вынужден буду передать ваше досье в МУР. Вам знакомо эта учреждение?
- Межведомственное управление по расследованиям... занимается разными криминальными структурами, нелегалами, космической контрабандой. К моему бизнесу не имеет никакого отношения! - отчеканил я. - Их не заинтересует досье на меня. Вас ввели в заблуждение.
- Ерунда! - он широчайше улыбнулся. - Не придирайтесь к словам. Что слова? мусор. Дела - вот что важно; дела, а еще информация о делах. Вы прекрасно поняли, что я говорю о досье, в котором детально прослежена вся ваша жизнь. За исключением одной мелочи: раннего детства. Хотя, при необходимости, я раскопаю и это.
- Не утруждайтесь! - я поставил целью превзойти его в обаянии, но уже понимал, что одними улыбками мне не отделаться. - Я ничего не скрываю, я готов правдиво изложить любую главу моей не слишком занимательной биографии. Были бы любопытствующие. Думаю, вас не интересуют ошибки молодости?
- Нет, Буддист! Нас другое интересует...
Что ж, этого следовало ожидать. Очевидно, этот гений сыска проследил мою былую связь с боссами Побережья. Я молчал. Хотелось выяснить, что именно стало ему известно. Он, вполне насладившись молчанием, продолжил:
- Догадываетесь, что? Или объяснить?
- Вы говорите загадками. Досье, Буддист... Какое дело МУРу до меня, ничтожного? Аморальное поведение, распространение нерекомендованного, сокрытие доходов, - один раз и по мелочи! - перечислял я свои грехи.
- Доходы! - светлые глаза его словно ледком подернулись. - Поведение! Неужели я похож на специалиста по нижнему белью и чужим счетам, Бутуз?
Вот это уже серьезно. Он не лгал. Он - не заурядный шантажист.
- Ничуть, - пробормотал я. - Вы, скорее, похожи на клеща...
Клещ подкожный! Он знал имена, знал историю моего перерождения и вполне мог узнать или догадаться, что происходило за стенами спецклиники, - значит, он опасен. Убить его несложно. Только как потом исчезнуть?
- Нет, Кармист, я не шантажист и не дурак, - весело говорил он. - Да ведь убийств на тебе - как блох на собаке! Ты бы и меня уже прикончил, если б смог, - говорил он, добродушно улыбаясь и небрежно наставив на меня табельный свой лучевик. - Одних доказанных пять штук. И целая россыпь недоказуемых. Но и доказанных, как говорится, умному достаточно. Если проанализировать мотив и метод...
- Вы сошли с ума! - твердо заявил я. - Здесь какая-то ошибка. Меня подставили.
- Сразу три версии - и ни одной правдоподобной, - хмыкнул он. - И как у тебя получается? У нас ты и дня бы не продержался: слишком много врешь. Кто бы мог подумать? Кармист, служебная кличка - Бульдожка, среди деловых упоминаем как Буддист, среди посвященных - как Бутуз... приятный в общении, нужный всем, никому не мешающий... многоликий, скрытный... Ты хочешь узнать, почему именно сейчас, когда твоя звезда в зените, я взял тебя за горло? Изволь: человеку с твоими талантами - ты понимаешь, о чем речь, - не место среди солдафонов, тупо исполняющих тупые приказы...
Пожалуй, я смог бы перехватить его руку, - мелькнула шальная мысль. Он, вновь читая мои намерения, сделал шаг назад, направив ствол точно между глаз мне. Вот скотина!
Он еще что-то говорил...
Два года я не смел шевельнуться. Я хорошо спрятал концы. Все шло прекрасно. Я поверил, что смогу спокойно прожить жизнь, забыв о своей сути. Шип хоть и заставлял поддерживать форму, но делал это только чтобы собственный зад прикрыть. Вокруг меня сложилась группа учеников. Людям хотелось веры - я давал им веру. Веру в демонов Глухомани, творцов зла, столь необходимых для оправдания зла человеческого, внушенного неодолимой силой. Помог опыт Бутуза: скрываясь в лесу, я вполне постиг доктрину Извечной Тьмы. Я уже становился фигурой, со мной здоровались политики... все это - коту под хвост!
- Поясните ваши намерения, - негромко сказал я.
- Я представляю организацию, имеющую цель, - сообщил он. - Нынче всякий декларируют наличие цели; но никто, на самом деле, в этом не убежден. Кроме нас. Потому что зовемся мы - Комитет Контроля над Контактом.
Он сделал паузу. Позер.
- Мы заинтересованы в концентрации здоровых сил вокруг нашего проекта. Кармист, ты - частичка настоящей силы. Будь с нами. Отныне Комитет - верховная инстанция в делах Контакта - не позволит никому использовать лес в обход закона и порядка. Хватит безответственности! Соглашайся. Не пожалеешь. Упомянутое досье останется под защитой моего пароля. В противном случае светит тебе... неважно, сколько. Учитывая обстоятельства, нам с тобой известные, легко догадаться, что до суда ты не доживешь. Выбирай!
Помнится, я еще потрепыхался денек-другой. Справки наводил, планы бегства вынашивал. Найти бы это проклятое досье! Через знакомого хакера вышел на специалиста, еще нигде не засветившегося, и убедительно попросил его покопаться в комитетской базе данных. Специалист смотрел на меня с огромным интересом. Очкастый, долговязый, высокомерный ребенок с явной сумасшедшинкой в темных зрачках. Он запросил втрое против предполагаемой суммы - и в тот же вечер по-дурацки погиб. Инсульт. Светился экран, бегали по нему жучки. Медицина разводила руками и ровно ничего не понимала. Судьба хакера-посредника меня не интересовала, я больше не встречался с ним.
Вербовщик умел просчитывать поведение таких как я. Ничего не скажешь: профессионал. В его руках была кассета.
- Вот оно, дарю. Имей в виду, это лишь копия. Оригинал представляет собой распределенные данные, которые сводятся воедино Администратором после того, как я активизирую пароль. Если со мной что-нибудь случится, все пароли перейдут к моему преемнику, и этой информацией будет владеть он. Электронное досье вечно, Кармист.
Выхода, конечно, не было. Почти не было... Ему нетрудно было меня убедить, вот в чем беда. У меня отняли надежду - а я, вместо того, чтобы пустить пулю в висок, согнулся в поклоне. Я не был готов к смерти.
- Еще одно. Ваш куратор с колючим прозвищем из трех букв будет заменен на нашего человека.
- Не надо, - сказал я. - Он меня вполне устраивает. Пускай живет.
- Хорошо, мы проанализируем возможность его перевербовки.
- Он согласится, не сомневайтесь. Он отца родного за грош продаст.


Остальное я уже знал.
Я думал о том, что где-то за краем вселенной есть светящийся берег и башня-гора, похожая на маяк и вечность.
Волк смотрел на волшебную Гору. Он прощался с янтарной страной. Его друг, его убийца стоял рядом. Человек ждал, вглядываясь в набегающие волны. Каждая волна - весточка из-за Моря.
Все, что произошло с ними, произошло и со мной. Все, что случится дальше, хорошо известно мне. Властолюбцы осуществили проект "Метаморфоза", но не получили желаемого: Глухомань перехитрила их. Владыкой стал демон, вселившийся в мысли и души многих руководителей проекта. По меньшей мере трое - Князь, Свирид, Волчара - носили его в себе. Наверняка были и другие.
Я знал: схватка между демоном и людьми неизбежна. Но из этих времен, из моего прошлого, еще не угадывается ее неотвратимость. Люди беспечны; люди живут хлебом насущным. А ведь иначе и нельзя. Жить иначе - удел немногих: мудреца, воина и мага.
Пора. Маг ждет меня.
- Я скоро вернусь, - сказал я женщине. Она кивнула. Она верила Ловичу.

* * *

Поговорим о возвращениях.
Возвращается - идущий. Кто никуда не стремится, тот никогда не вернется.
Лович вернется. Я, Рунин, обещаю тебе это. Когда мир-подранок встанет на ноги, твой любимый найдет тебя, Русалка. Тебе он покажется изменившимся, ты встревожишься, ты станешь вглядываться в его лицо, пробиваться в его сны и читать в его глазах - и не найдешь перемен. Он изменится, но останется собой, вот только улыбаться будет реже. Это не беда.
Нынешний Круг метаморфоз близок к завершению. Когда он замкнется, все перемены выветрятся из памяти живущих.
Лович вернется, но без меня. Я, Рунин, покидаю эту главу вашей жизни. Мы еще встретимся - в эпилоге.