Реликвия

     Политработникам 60-х годов посвящается.

Шебутное время было!
Скинешь, порой, с плеч зимнюю сессию, «пивка попьешь» и задумаешься:
- Чего бы еще отчебучить?
- Может в Питер смотаемся? – отхлебывая пивко, предложит кто-нибудь из нас.
- Нормально, - соглашаемся мы. – По Невскому прошвырнемся, в Эрмитаж сходим, «пивка попьем».
Послали гонца. Прилетел гонец с двумя штрафными.
- На Ленинград билетов нет, взял на Киев.
- Нормально, - открывая штрафные, опять же соглашаемся мы, - хохлов поглядим, в Лавру сходим, «пивка попьем».
А тут и летняя сессия подошла. Спихнули мы ее, «пивка попили», и задумались: куда теперь податься. Да и на пивко надо подзаработать.
Достали карту, никак решить не можем: везде бывали, всё видели,  везде «пивка попили».
Затащили молодого студента, завязали глаза, три раза покрутили и: -  Тычь, - говорим. Молодой тыкнул и угодил  в Аму-Дарью.
- Нормально, - даём согласие мы, - поработаем, покупаемся, в Самарканде и Бухаре  «пивка попьем».
Ну и двинули по карте, куда молодой тыкнул. Нашли какое – то ПМК (передвижная механизированная колонна) и решили  пескокопами устраиваться. Вокруг пустыня, песка навалом. Думаем, что работы на месячишко хватит. Пишем заявление, получаем по лопате. Выделяют еще железный самосвал для нашего передвижения к месту загрузки и для  механизированного места  разгрузки песка. Получаем, значит, по лопате -  и на первый рабочий перекур.
Я тогда еще в некурящих пребывал, от нечего делать побрел местный колорит осматривать. Сначала ничего особенного: доска почета, соц. обязательства, окурки тонким слоем. Никакого колорита, всё как в обычном ПМК!
Завернул по коридору за угол, и  МОЛЧА, МОЩНО ГРЯНУЛ РЕКВИЕМ.
Во всю стену, в немом изваянии, молчаливо и величаво, как картина Рембранта, глядела на меня СТЕННАЯ ПЕЧАТЬ. Как и полагается величественному изваянию, снизу ЕЁ поддерживали широкие тумбы, изображавшие трибуну. Вверху, на всю ширину -  знакомое предложение пролетариату. По центру, чуть ниже, - могучие профили основоположников предложения. Справа и слева покоились тяжелые, налитые в ту пору кровью,  знамёна. Как и икону, Время состарило их: знамена из красных превратились в красно-коричневые.
Слева - выражение самого молодого основоположника о важности и значимости печати.
О ее значимости я знал ещё с дошкольного порога. Отец, служивший в какой-то бухгалтерской конторе, иногда брал меня на работу, где я, сидя на его коленях, усердно  шлепал печать на исписанные листочки, которые потом он аккуратно подшивал в большую книгу.
- Без печати документ ничто, просто бумажка, - учил меня  жизни отец.
Так, слева мы уже ознакомились с одной цитатой. Справа под многочисленными  слоями красок, как у старинных икон, многократно замазанных последователями, красовалось  изречение последнего, ещё не замазанного, но уже потускневшего автора, не призывавшего как основоположники верхнего предложения, а уже утверждавшего прямо с доски:

«НЫНЕШНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ БУДЕТ ЖИТЬ ПРИ КОММУНИЗМЕ»

И внизу, совсем свежая ссылка на автора изречателя: «Карл Маркс».

Сделаем паузу. Пусть читатель тщательно пережует оба блюда. Несовместимые, но одновременно поданные, они из пресных превращались уже в остренькие. Как на вкус, читатель? Пережевали?
- Согласитесь, не плохо подано! Не все пережевали? Тогда, позвольте, я продолжу и предложу Вам сценарий: как создавался кулинарный рецепт совместного блюда.
Представьте!
«Темная ночь». Уж третий час пошел. Спальная секретаря первичной ячейки ПМК. Звонок. Секретарь, махнув рукой, как бы отмахиваясь от кого-то, переворачивается на другой бок и возобновляет храп. Еще звонок. Первичный с трудом встает, держась за голову, и берется за телефон.
- Ты чё, мудило,  трубку не берешь! - прорычал аппарат.
- А это Вы, Иван Степанович, - узнав по обращению голос Первого, моментально отрезвел низший по званию.
– Так вчера же очередной день политработника обмывали! Час назад только пришел.
- А я, думаешь, не обмывал! Ещё как! Спать и не думал ложиться. Слаб ты, Петров, для партийной работы!
- Исправлюсь, - уже отвердевшим голосом пообещал подчиненный.
- Ну, ну, смотри у меня!  Дал слово, так держи, как партия учит!
- Только что из горкома звонили. Прямо в «Березку». Первый всегда знает, где меня найти. И я как всегда на месте. Пример тебе, Петров, с меня брать надо! Тогда может быть и замом сделаю.
- Так вот, мудило, - продолжал Первый, - сообщаю новость: сняли Первого и Нового уже назначили.
- Чем же это Степан Иванович - то провинился, - изумился будущий зам.
- Ох, и мудило же ты, Петров! Первого не в области, он же сам только что звонил. Чувствуется, перебрал ты вчера, Петров! В столице нашей Родины Первого сменили.
- Помер, что-ли?
- Да нет,  на этот раз живой вроде бы.
- Вот что, мудозвон! (Чувствовалось, что перемены коснулись и Первого).
-  Возьмешь профком и дуй в свою контору. Комсомол не трожь, не доросли еще. И чтоб порядок был! Голову поправишь в “Березке”.  Сегодня будет работать круглые сутки. Портрет Нового получишь к 7 утра. Самолет уже в пути. В 10-00 совещание в райкоме. В 18-00 обмывка Очередного. Пришло указание: обмывать до утра. Так что смотри у меня, Петров! Чтобы обмывку согласно указания провел и завтра в 8-00 как штык в кресле сидел. Сам проверю, позвоню! И начальника подготовь, чтобы не выглядел круглым идиотом.
- Ох, и тяжела же наша партийная работа! Едва одну успел сдать, тут же вторая подвалила, -  вздохнул исполнитель и направился в «Березку».
Жилой райцентр еще спал, а в многочисленных конторах, школах и  библиотеках уже  горел свет: партийные,  профсоюзные и библиотечные работники ненормированно трудились, подправляя Историю.
И только магазины, зияющие космической пустотой своих витрин, могли спать спокойно: портретов им не полагалось.
«Березка» располагалась в единственном для городка ресторане. Вход для «простого народа» еще дремал до своих положенных 11-00, а «Служебный вход» «Березки» со стороны двора все еще всасывал и всасывал непрерывную вереницу ночных посетителей, также регулярно выплевывая  их через  «Служебный выход».
Секретарь ПМК вошел через положенный вход, показал допускающий документ, подошел к стойке дозволенного для Первичных буфета, взял «за вредность» нормированные 250, и, крякнув не хуже Первого (крякать разрешалось, но не громче присутствующего выше по званию), освежил свою голову. Поправившись, позвонил профкому и сказал: - Чтоб дула в контору.
Самое простое было с Портретом. Сняли и спрятали за доской почета. Собрания сочинений связали и уложили в кладовке. Лозунги  убрали, на счет новых указания явно запаздывали.
Кажется все, утирая выступивший пот, - тяжело проговорил Секретарь.
Профком  внимательно ещё раз всё осмотрел и обнаружил еще один коварный след.
– А что будем делать с этим? - задумчиво произнесла председатель профсоюза и указала на стенную печать с изречением только что снятого автора.
Задача вначала показалась неразрешимой.
- Надпись замазать нельзя, - рассуждал Секретарь, - в райкоме за такое отношение к Светлому Будущему могут и из партии исключить. И куда он пойдет?  В подсобники на стройку! Нет, такой вариант Cекретаря никак не устраивал! А упоминание о только что снятом надо как-то убирать.
- Может фамилию заменим? – предложил профком. – Андропова или Суслова, приличные же люди, - смущаясь своей образованности, высказался профком.
- Дура, - покривился Секретарь. – Сегодня приличные, завтра никто знать не будет! «Приличные не высказываются, приличные работают», - неожиданно выдала опохмелевшая голова Секретаря.
- Надо же, - мысленно пришел в восторг основоположник новой цитаты,  - надо ее будет Первому ввернуть, может действительно замом сделает!
- Тогда надо кого-нибудь из мертвых и уважаемых, - еще раз предложил профком.
- Надо же, соображает! - подумал самый малый Секретарь, - нужно будет в замы к себе взять. В нужный момент всегда что-нибудь подскажет, - осмотрев еще раз неплохо сохранившуюся фигуру, заметил про себя перетасовщик кадров.
Стали перебирать мертвых и уважаемых. Мертвых было, хоть пруд пруди, а уважаемых даже профком не мог вспомнить. Оказалось, что всех пришлось вычеркнуть из истории, и претендента на крепко стоявшую фразу явно не находилось.
- Может, Василия Ивановича, - вспомнив единственно известного ему героя, решил было копатель истории, но в сознании всплыл последний анекдот, рассказанный самим Первым.
- Не пойдет, - решил Мыслитель, - в райкоме не поймут.
«В райкоме анекдоты про тебя рассказывать будут, а  работяги будут регулярно ржать», - выдала голова.
Секретарь еще раз внимательно осмотрел стенную печать. Слева уже было высказывание одного основоположника, сумевшего вовремя отойти на тот свет, справа разрешалось высказаться другому.
- Другому, - моментально зафиксировала голова и, переведя глаза  Секретаря на изображение основоположников, подсказала: - Выбирай!
- Кто этот, выбрав бороду покрупнее, - спросил Секретарь партийной организации.
 - Карл Маркс, - смущенно сообщил профком.
- Помер?
- Еще в прошлом веке.
- Пойдет! Старую надпись замажешь, наложишь новую. Так и напишешь: Карл Маркс.
- Головастый мужик, - рассматривая основоположника, заявил фальсификатор истории. - Такой уж точно знал, что при Коммунизме жить будем!
Профком хотел было возразить, но секретарь махнул рукой и, взглянув на часы, радостно проговорил: - Время еще есть, до портрета еще в «Березку» успею смотаться. И поспешил по своим партийным делам.
 ЖЕНЩИНА призадумалась.
- Да будь, что будет, - решила она, - даже первый секретарь не заметит, а только одобрит (надпись действительно же сохранилась для истории). А простой народ «прыснет в кулачок и промолчит».
Взяла она краску из кладовки, замазала желтой снятого и уже на подсохшую черной  присвоила цитату указанному ей основоположнику.
РЕКВИЕМ ПРОДОЛЖАЛ ЗВУЧАТЬ.
Передо мной в глубоком молчании стояла История моей страны. Вспомнив «Черные доски» Солоухина, мне так и хотелось смыть поочередно слои краски и ознакомиться с предыдущими цитатами и их изречателями.
- Нет нельзя, - решил я, - ей же место в музее, в Эрмитаже!  Это же РЕЛИКВИЯ!