История земли

Собрался однажды литературный клуб “дурацкие истории” молоть излюбленную чепуху. Вообще, клуб этот собирался раз в каждые две недели. Существовал он уже тринадцатый год. Но ничего особенного в течение этих тринадцати лет в ходе действия клуба не возникало, кроме того что каждый член клуба заряжался изрядной долей тоски и распространял оную на всех остальных, не задействованых в почётное членство. Но в этот раз, о котором пойдёт речь в “Истории Земли”, произошло нечто из ряда вон выходящее, в результате чего недостающее звено встало на своё положенное место (и якорю донельзя полегчало).
— Ну что ж,— начал речь руководитель клуба,— можно начинать. Все написали по истории?
Члены клуба в унисон утвердительно кивнули.
— Тогда с кого начнём?
И тут в помещение клуба скромно входит старый знакомый “писатель”.— Если вы не возражаете,— пытается он обратиться ко всем, но руководитель его тут же перебивает:
— Земеля, ну ты же исключён уже из нашего клуба! Давным давно исключён. Ты примитивен! Ты рассказываешь всё, как оно есть – не прилагаешь к литературе никаких усилий, только пересказывая то, что происходит; всю правду, не искажая её, не уродуя и не приукрашивая. Ты уподобляешься обыкновенному попугаю. Зачем ты нам нужен? С тобой неинтересно, потому что эта твоя “правдивость” не нравится никому, если не обращать внимания на то, что иногда она просто противна и люди от неё слепнут – остаются без глаз. А тебе всё равно: ты не задействуешь в работу мозг, а ведь мозг, это великая вещь, он создан исключительно для фантазии, просто не все это понимают, и каждый дурак использует мозг по-своему, отчего мы и оказываемся в подобных лечебных учреждениях; в подобных нашему “институту психиатрии”…
— Но в этот раз я принёс совершенно фантастичную историю,— опять попробовал Земеля мягко переубедить руководителя клуба.— Я долго над ней работал; долго сочинял, пролил немало пота, переписал свой рассказ наверно раз сорок.
— Погоди-погоди!— не понял его руководитель,— что значит, долго сочинял, сорок раз переписал?… Ты что, написал произведение?!— неверил он своему мозгу.— Ведь, сколько все члены клуба тебя помнят, ты никогда ничего не писал, ты говорил не по бумажке, тупо пересказывая действительность. А сейчас что-то новенькое!
— Да,— согласился с ним Земляк,— новенькое. Сегодня я буду читать по-написанному, как вы все, хоть и помню свой рассказ, слово в слово.— Вытащил он из кармана скомканный типографский лист, испещрённый мелким почерком с множеством исправлений; распрямил смятый лист и начал читать с названия рассказа.— “История Земли”.

Жил был художник один, жила с ним жена и дебил сын. Сыну на прошлой неделе стукнуло двенадцать лет. Но не о ненормальном сыне рассказ, а о его отце:
Это был “непризнанный гений”, какими сейчас на каждом шагу пруд пруди – беси чертей. Но почувствовал этот гений приближение славы, заканчивая работу над “Землёй”. Как он считал, Земля его заткнёт за пояс всё существующее и не существующее, в том числе и “Мону Лизу” Леонардо Да Винчи. Именно “Мону Лизу” напоминала ему его “Земля”. Изображена на картине была такая же улыбающаяся “джаконда”. Только улыбка “Земли” была неопределённой, так, что непонятно было, искусственна её улыбка или естественна, или это просто оскал или ухмылка или какое-то злорадство. Лицо изображённой женщины, по имени Земля, было какое-то истерзанное; оно было всё изборождено некой “инопланетной саранчой”. Но, если глянуть на лицо издалека, то ничего заметно не было, кроме необыкновенной природной красоты Земли. Ещё внимание привлекали глаза “Земли”; глаза эти скрывали в себе какую-то тайну. Зло сокрыто в сей тайне или добро, судить предстояло ценителю живописи.
Теперь к художнику друзья приходили всё чаще и чаще, чем раньше, до “рождения Земли” (когда мысль создания великой картины только лишь витала в воздухе и в любую из секунд готова была попасть в голову своему будущему создателю), приходили, потому что их тянула к себе обворожительная “Земля” (усиливалось действие гравитации). Они восхищались этим бесподобным творением, размышляли, фантазировали, что еженощно видят сны о “Земле”, как там начинается жизнь; рассказывали про аборигенов, про Адама и Еву и про всё такое. Одним словом, картина “делала своё дело”.
И вот наступил этот долгожданный день, когда художник подспудно понял, что “Земля” уже ВСЯ, что все штрихи исчерпаны и что добавить к НЕЙ больше нечего (разумеется, он понимал, что ещё долго будет доделывать и переделывать Её; что до полного совершенства, как вокруг Земли пешком); что пора представлять Её привередливому Союзу художников, и решать судьбу “Земли”; признают ли в Её создателе творца или опять ему придётся возвращаться домой ни с чем, кроме кислой физиономии.
Художник в этот день вышел на улицу, чтоб поискать ближайший телефонный автомат, с помощью которого можно будет осведомиться о часах работы Дома художников. И сразу как он вышел, в его мастерскую пробрался сынишка, поскольку художник этот так замешкался, что и забыл закрыть за собой двери на замок.
— О, клёво!— забубнил урод-сынишка своим некрасивым гнусавым голосом, сразу как в поле зрения ему попала “Земля”,— угарный рисуночек! Только… Только чё-то этой тётке не хватает! И я щас подрисую то, чё не хватает!— достал он из кармана аэрозольный баллончик и начал с его помощью выводить на гигантском холсте подобие усов, длинных ушей, карикатурной бородки и рогов, обезображивая таким образом “Землю”, хоть и помнил, что папа ему строго-настрого запретил даже близко приближаться к его рабочему кабинету, но лучше б этот папа сделал для своего придурошного сынули из кабинета– “запретного плода” Музей Изобразительных Искусств, тогда его сына ни за что – ни за какие коврижки, ни под каким дулом огнестрельного оружия – не приблизился бы к папиному рабочему кабинету.
— Коза получилась!— обрадовался сынишка.— Рогатая коза! Вот мой папик поугарает! Вот смешно-то получилось!— был он серьёзен до невозможности.— Я, может быть, потом тоже стану великим художником и буду работать над знаменитыми картинами; буду переделывать…
Но вдруг его осенила блестящая мысль:
— О!, а давай-ка я этот холст порежу на туалетную бумагу! Матушка ведь меня позавчера просила газет нарезать для туалета, а я и газеты поберегу и папику своему сюрпризик сделаю. То-то он удивится, когда увидит на туалетной полке разноцветную бумагу с красивыми картинками. Он ведь ху-дожник…— И сын начал разыскивать по всей комнате ножницы.
— Мама,— заорал он в кухню.— А где ножницы?
— Зачем они тебе?— доносились перекрикивания шипяще-треща-щей сковородки.
— Я бумаги хочу нарезать.
— Хоть раз в жизни от тебя что-то полезное можно дождаться!— одарила мать сына комплиментом.— Поищи из на моём столе.
Ножницы сын нашёл очень быстро и уже какой-то счастливой походкой направлялся в сторону папиного рабочего кабинета.
Вот он подошёл к “Земле” и собрался протыкать ножницами холст, чтоб начать резать, как… его неожиданно напугало выражение лица “Земли”… Он остановился…
— Чё это такое?!— не понял он, не глядя на картину.— Чё это за ерунда?! Может показалось?— И он опять попробовал прикоснуться ножницами к “Земле”, как… его слабо, но ощутимо ударило током…
— Чё это за херня?!— вскрикнул он (папа его в это время всё никак не мог найти действующий телефонный автомат; все были поломаны). Ему показалось, что от холста отошёл электрический заряд, но откуда он мог взяться? На картину он так и не смотрел, словно боялся, что она запросто оставит его заикой.— Тоуом что ли дерёшься, картина?! Я ж тебе щас подерусь! Я ж тебя, коза, щас иголками всю истыкаю! Ты у меня будешь наркоза – нарк-коза!
— Попробуй,— еле слышно донеслось от холста.
Сынок на неё уставился очень странно, решив, что ему что-то послышалось, и размышляя, не начались ли у него галлюцинации.
— Да нет, я нефига не буду пробовать!— заговорил он сам с собой,— я, лучше, дождусь папика и с ним мы справимся с тобой, коза! Мы тебя на салфетки порежем, как два пальца обоср…— Рванулся он неожиданно в сорону картины, набросившись на неё с ножницами, как Чикатилло с ножом. Но… что-то его больно укусило… Уж не картина ли?! Но это же полный абсурд! Кусачая картина! Чёрт знает что!
— Ну, берегись меня, коза!— взрычал разъярённый сынок, выскакивая из рабочего кабинета “непризнаного гения” и спеша на улицу, искать своего папу.
Вот такая история,— закончил читать Земеля.— Вкратце изложенная История Земли.

— Ну что ж,— улыбнулся ему руководитель клуба “дурацкие истории”,— браво, Земляк, БРАВО! На этот раз полностью выдуманная небылица! БРАВИССИМО! Ни какой реальности, сплошная ложь! Это нам всем нравится! Так держать, Земляной Червь!
— А можно полюбопытствовать?— с прежней - привычной - мягкостью обратился Земляной Червь к руководителю.— В чём именно здесь ложь?
— А ты сам не понял?
— Что в реальности Землю всё-таки порежут на туалетную бумагу?
— Да нет,— посерьёзнел тот.
— А в чём же?
— В детском лепете,— ответил ему тот правду.— Неплохо было бы тебе, Земель, уразуметь, что вовсе не обязательно выказывать перед всеми здесь собравшимися, весь свой ум, ибо у тебя его не так уж и много. И понимай всё это как хочешь.
— Каждый уверен в себе,— произнёс Земеля, перед тем как уйти.— Каждому свой кусок земли поперёк горла.
И Земляк направился в сторону выхода, ибо в этот день его выписывали из данной психбольницы.
Его каждый день выписывали, по нескольку раз в сутки.