Этимология

Ах, право, какая же окказия приключилась со мною только что: приступая к этому рассказу, порезал я мизинец о страницу! Очень неприятно! Замечал, больнее всего уколоться рыбной костью, порезаться об осоку, бумагу. Получить ледорубом промеж глаз, либо заработать рыболовный крючок в ноздрю тоже не лучший вариант. Но я не сужу о том, чего не знаю. Могу лишь догадываться. Но речь не об этом.
Один мой университетский товарищ неоднократно задавался вопросом, откуда вещи берут своё название. Сразу хочу оговориться, что учились мы с ним в филологическом университете, далеко не все занятия чтили своим присутствием, любили и за рукав закладывать после пар, а то и - чего уж греха таить! – вместо оных, однако ж участок мозга, отвечавший за так называемую «когнитивную деятельность», сбои давал редко, а посему вопросы возникали часто. Какая-то там этимология нас, правда, мало интересовала в силу того, что занятия по ней проходили нудно, монотонно, без эксцессов, не считая того раза, когда один нерадивый студиозус ввалился в аудиторию посреди пары, и на вопрос преподавателя «Как вы до жизни такой дошли?» почему-то заплетающимся с утра языком – никак, не выспался, бедолага,  - ответствовал: «Пе-е-ешком-с…» Но это всё частности. Как и то, что студиозус этот был моим хорошим другом, и смею надеяться, остаётся им до сих пор. Al grano! – говаривал наверняка великий испанский филолог Менендес Педаль, подсаживаясь к столу, заставленному бутылками, что, поясню, значит: «К делу!» Итак, товарищ мой терзался происхождением слов и терзал этим меня. Но вот однажды, во время перерыва между парами, в столовой толчее, когда в очередной раз без очереди прорывались мы к заветному подносу за пирожками с яблочной начинкой, (я не рискну сказать «с яблоками», ибо с детства не приучен лгать) его, моего любезного товарища, осенило. Я понял!  - сказал он. – Понял, в честь чего вещи называются так, как они называются! Рука моя, хищно тянувшаяся к подносу, замерла в воздухе. Говори! - потребовал я, не замечая уже, как толпа оттесняет нас в сторону. – В общем, это в честь людей… В честь людей которые эти понятия изобрели. Например, у изобретателя того, что сейчас нам известно как шкаф, наверняка фамилия была Шкафов, а у изобретателя лампочки  - Лампочкин. И так далее. То есть по фамилии человека, понимаешь? – выпалил мой нехитрый товарищ. Как тут не понимать? Конечно, я понимал. И чем больше я это понимал, тем яснее представлял себе, что вопрос нуждается в некоторой, доработке, я бы сказал… Надо это дело в «Продуктах» оформить - бросил я. – Сейчас же! А стаканчики есть? – товарищ почесал лысую голову. У тёти Оли возьмём, - нашёлся я.
Через полтора часа нас видели на Гоголевском бульваре, задирающимися к пустым лавкам. Плакатов! Утюгов! Пингвинов! – ухало над аллеей. Мимо проносились троллейбусы, иномарки, мотоциклы. Люди на балконах поливали цветы. По траве ползала старуха и собирала рассыпавшиеся бутылки. Подорожников! Светофоркин! Возмездиев!  - тонуло в шуме машин. За старыми московскими особняками садилось солнце. Люди выгуливали собак, испуганно шарахались в стороны. Компьютеров! Картриджев! Принтеров! – ревело в кустах. Наползавшие на бульвар сумерки неумолимо скрадывали редевшие силуэты запоздалых прохожих, торопившихся по домам. Москва зажигала свои огни…
Протоколов! Обезьянников! Взяткин! – доносилось около полуночи из проносившегося мимо обшарпанных зданий бульвара милицейского газика до тех пор, пока машина, взвизгнув тормозами и, завернув в один из погрузившихся уже во тьму переулков, не скрылась из виду. На Гоголевском воцарилась звёздная тишина...