1. УТРО
- Вставай, десять часов уже! – мать в пятый раз будит.
Встал, протопал по ядовито-разноцветным полам в сортир, слил, закрыв глаза, - досыпая.
…Полы разноцветные – дебильная мода. Только что появившийся линолеум был дефицитом и голь придумала способ получше: полы обиваются ДВП, потом красятся какой-нибудь «веселенькой» красочкой (у нас «веселила глаз» желтая), а когда полы подсохнут, на них трафаретом наносятся «узоры». Полы получаются радикально-безумные, а "пользователи"этих полов заражаются истерическим оптимизмом.
Матери во вторую смену, к трем часам, но ей еще куда-то (поликлиника, подруга Галя, профком, – мама профорг).
Уходит, удостоверившись, что проснулся:
- Котлеты ешь с пюре, две разные кастрюльки, а компот в ванной, охлаждается. Через полчаса залей новой водой, а то не остынет.
- Ладно.
Уходит.
Достаю из-под своего матраса пачку «Мальборо» кишиневского производства, иду на балкон. Смотрю, действительно ли мать ушла.
Действительно. Идет, в руках сумка-бочоночек, сплетенная из разноцветных проводов. Тоже вещь модная, с юга Галька привезла.
Закуриваю, прячась за ограждение.
Кайф!
Первая сигарета, да еще дома, на балконе… сдохнуть от счастья! Докурив почти до фильтра («Мальборо» ж, не «Космос» вонючий!), бросаю чинарик вниз, на «Волгу» Иван Васильича с третьего этажа, но промахиваюсь, далеко, да и ветерок сносит.
Балкон забит арбузами, – отец привез с работы. У них на работе дешевле продают членам коллектива. В овощном по десять копеек килограмм, а у них по шесть.
У нас под балконом – задний двор кулинарии. Это враги. Смотрю по сторонам, ничего подозрительного, - август, жара, все попрятались, - и бросаю арбуз вниз, на порог черного входа в кулинарию. Дверь от жары раскрыта, и замысел удается блестяще, – ошметки арбуза летят внутрь, - и тотчас крики бабья, мат грузчиков…
Самое интересное посмотреть нельзя – засекут. Прячусь за ограждение и представляю их рожи.
Счастье.
Фиг найдут. Два ряда балконов и на всех арбузы, - дом-то ведомственный, все по шесть копеек затарили свои балконы под завязку.
…Врагами кулинарцы стали давно, - убив нашу дворовую собаку. Она стырила чего-то у них, печенку, вроде, - ее поймали и убили. Мы маленькие тогда были, лет по шесть-семь, плакали, но на нас им было наплевать. Убили две жирные тетки, а грузчик держал за ошейник. Палками били прямо по голове. Страшнее озверевших теток ничего не бывает, похоже. Тем двум и грузчику мы отомстили, они больше не работают. В теток недели две бросали с крыши и из-за забора говном, они быстро уволились, а грузчику Леха придумал месть. Спер у бати недопитую бутылку водки (это вообще-то настоящий подвиг был, батя Лехин мать и Леху с сестрами гонял с ремнем по всему двору, но Леха ушел в несознанку, и после расправы вышел на улицу только через день, - один глаз заплыл, зато вторым Леха смотрел на нас свысока, - я ему за его подвиг тогда карту с голой теткой подарил, он счастлив был). В водку мы долили ацетону и дихлофосу и еще чего-то, поставили на ящики, подложив для правды газетку и луковицу. Они там в пустых ящиках вечно бухали и опохмелялись. Как он пил, мы, к сожалению, не видели. Но когда «Скорая» его увозила, мы бежали рядом и орали: «Живодер-пидарас! Живодер-пидарас!» Кто такие «пидарасы» мы точно не знали, но популярным в городе словом обозначали самую бездонную подлость.
Пробираюсь в комнату, в ванной сливаю воду, наливаю новую, - кастрюлю с компотом охлаждаю.
Котлеты ем без пюре, порцайку пюре для правдоподобности спускаю в унитаз. Напяливаю «Вранглеры», кроссовки «Адидас» (крутизна, хоть и грузинско-армянского пошива!).
Я готов к этой жизни.
Впереди целый день – просто вечность!
Свидетельство о публикации №202082200014
В часы попыток узреть душу,
Узнать, откуда берутся мысли,
За дверью, облепленной шелухой чесночной,
Я поддаюсь торжеству воспоминаний.
Где-то за брюхастыми годами,
Вынашивающими веру
И будущее в своей целостности,
Колышется моё мгновение.
Перинкой давно ушедшей реальности
Оно щекочет подмышки,
Заставляя смеяться даже слезу.
Смех этот горький, истерический,
Подобный тому, что струится видением истины.
Проходя через врата гая,
Наполняя одноглазый месяц тайной,
А причастность воды к бытию –
Немотой в отражении черт знакомых глаз,
Он мои считает следы,
Угадывая на глаз размер ботинок.
Мелкие следы, следы больше тех…
Я ли носил такие ботинки?
Я ли переобувал их по торжественным вечерам,
Не задумываясь о том, зачем и куда иду?
И куда я пришёл в итоге?..
Этот смех, покрывающий шелуху чесночную,
Этот смех, заносящий размеры в каталоги,
Этот смех, рвущий беспамятство бытия,
Чертит графики Вселенной.
Множество рисунков, вопросов, загадок,
Множество точек.
В куртке, иссеченной летним градом,
В больших чужих ботинках
С подпаленными подошвами
Я белокрылкой влетаю в мастерскую чертёжника.
В минуту столкновения судеб, как астероидов,
В секунду появления игл,
Прорывающих восковые рты,
Я отыскиваю график своей жизни…
Множество непонятных линий, вопросов, загадок,
Множество точек, среди которых жирная точка отсчёта
И безумное желание понять её значение…
Григорий Тисецкий 24.08.2002 22:37 Заявить о нарушении
Капитан Копейкин 27.08.2002 02:47 Заявить о нарушении