Неустановленное

Мрак. Дикость. Кошмар… На втором десятке совместной жизни понимаешь, что влюблен в собственную жену. Основательно. По уши. До дыма из закипающего мозга. Причем понимаешь это во время развода. Ирония. Я. Она. И секс. Которого мне почему то не хватало. Ее звали Аленка. Просто и безыскусно – Аленка. 18 лет. Плоская и субтильная. Профурсетка. Нимфетка. К тому же глупенькая. Когда она приходила ко мне, было очень смешно наблюдать, как она с испугом перемещается по квартире с постоянным чувством страха разбить что-нибудь. Как с истиным детским непосредством плюхается в душе, повизгивая и напевая что-то невразумительное. Итого. За полученное удовольствие пришлось платить. Развод. Без сцен. Без истерик. Хотя лучше было бы с ними. Ну и? Не жить же мне с этой маленькой, восемнадцатилетней дурочкой. Тем более, что я влюблен. Вот. Она даже на меня сейчас не смотрит. Эх. Мастер обольщения. Какие слова я ей говорил. Сколько мне тогда было? Семнадцать или восемнадцать. И ЗАГС. И нет детей. И отвращение к сексу. И первая измена. И все. Орден почетного трахальщика с вручением почетного индивидуального траходрома. На одного. Трандец. Богема.  Элита. Довыебывались. Влюблен в собственную жену. Зверски хочется пива. Жестоко. Много. О. Она кажется на меня посмотрела. Неужели. Вот. Недетские игры. Адреналин. Это не в преферансе блефовать. Аленка. Я знаю, что она сейчас сидит на крылечке, греет свои костлявенькие плечики и ждет пока я выйду. И улыбается. Думает, что она меня победила. Хрена то. Улыбка медленно сползает с физиономии, а потом она истерично вскрикивает: «Какая ты сволочь, Дианов…» И убегает со слезами, виляя худенькой попой. Потому что я влюблен. В собственную жену. ****ство какое. Почему нужно всегда о чем то думать. Так ведь интереснее было бы получать все что хочешь. Просто так. Ну ведь я такой хороший, почему нет? Я гений. А гениям должно быть позволено все. А если я умру? Как этот мир без меня. Жена. Аленка. Еще десяток маленьких развратных не очень красивых, но всегда похожих на маленькую девочку. А еще у нее были очки. Маленькая металлическая оправа, которая делала ее физиономию уморительно серьезно смешной. Просто представляю маленькую очаровательную обезьянку с мордашкой строгой учительницы, да еще и обрамленную в очки. Никогда не знаешь чем обернется такое знакомство. А то попадешь на какую-нибудь извращенную любительницу погорячее. И думаешь: «Где этот ребенок такой гадости нахватался?». И с головой в разврат. И секс. Худенькие ручки, бархатная задница, закушенная губа. А я влюблен в собственную жену. А трахаться все равно не перестану. Потому что нужно различать трах и любовь. Интересно, а я бы смог это понять? Нет. Порвал бы. Ну и что. Если мне это хочется, значит мне это можно делать. Мне можно все.  Мне можно, и все. Мне и можно и все. А ей нельзя. Я сказал. Ну в чем проблема то? Я же ее не заразил ничем. Просто трахался не только с ней. Но я же влюблен. Можно же было это понять. Не дура же. Так. Придется встать. Приговор.
«За измену семейному счастью приговорить Дианова Максима, гедониста, сибарита и самого большого трахателя города, к смертной казни через удушение, с демонстрацией полового органа на площадях города. Dixi. Приговор привести в исполнение немедленно».
Аленка сидела на крыльце суда, что-то мурлыкала себе под нос. Подъехала скорая. Обширный инфаркт. Он умер во время произнесения приговора. Моментально. А ведь ему нужно было не так уж много. А потом вышла она. Жена. Посмотрела на Аленку. Посмотрела. Посмотрела. И тогда Аленка засмеялась. Тихим безумным смехом, заканчивающимся радостным заливистым смешком. Скорая за Аленкой приехала только через три часа. Она все это время смеялась, пугая прохожих, голубей и собак. Ей было так хорошо…