Кафель

Кафель

Это случилось, когда Аркадий Петрович Ващенко отравился бужениной и попал в инфекционную больницу. Промывание желудка делал ему сам профессор Полубаба. Но не об этом речь.
Как раз на эти драматические события и пришёлся зенит славы мастера художественной мозаики Кафеля. Тогда же с ним и произошла скандальная история, оставившая за собой обидную кличку и навсегда пошатнувшуюся веру в себя.
Кафель где-то надыбал шикарную халтуру. Ему заказали громадное мозаичное панно на дно бассейна на даче какого-то нового миллионера. Кафель был человеком добросовестным. В течении полугода он ползал по выжженному солнцем, искрошившемуся бетону бассейного дна, обдирая колени и травмируя поясницу.
Освежающие сентябрьские дожди начали самовольно наполнять искуственный водоём. И вот мерцающее творение мастера предстало глазам взыскательных заказчиков. Оставшиеся довольными, они поручили уставшему, но сияющему художнику выложить плиткой ещё и борта бассейна.
Два дня негодовал Кафель. Эту работу мог выполнить любой строитель! Почему же должен был это делать он, высочайший специалист в области керамического боя? Но делать было нечего. Против нравов новой буржуазии не попрёшь. Тем более, что выплату гонорара в связи с этим попридержали. И Кафель, полгода питавшийся гнилой капустой из овощного на углу, снова закатал рукава.
Он сам, лично, руководил разгрузкой бесценных изразцов, привезённых чуть ли не из самой Бухары маленькими партиями по пять плиток, бережно завёрнутых в мешковину. Возле бассейна росли горы драгоценного кафеля. А мастер уже остервенело вращал ржавое колесо механической бетономешалки и заквашивал в железных ванных цемент, цепенея на осеннем ветру.
На квадратный метр уходило три дня. Цемент схватывало, бетон стыл, руки покрывались поперечными рытвинами. Кафель дичал. Перестал ездить домой ночевать. Жил в недостроенной даче, ел Бог знает что.
Когда одна торцевая стена была почти готова, ударили морозы. Мастер стал жечь деревянные мостки в железной бочке. Он даже не заметил, что на объект давно уже никто не наведывался, и продолжал свой титанический труд, зверея под ледяным дождём.
Наконец его хватились близкие. Кто-то вспомнил, что на последней встрече Кафель рассказывал о какой-то даче в Боярке. Выяснили, что владелец объекта то ли убит в разборке, то ли вообще «свалил».
Испугавшись за товарища, в срочном порядке отправились в Боярку. На даче никого не нашли, так как художник ушёл в ближайшую деревню охотиться за курами. Свежие признаки жизнедеятельности позволяли надеяться на лучшее. Выпив весь запас горючего, друзья, оформитель Вячеслав Подвысоцкий и скульптор Никита Богохульский отчалили на последней электричке, оставив Кафелю записку и пол-кило вонючей колбасы. В письме они обстоятельно изложили суть событий.
Кафель вернулся лишь под утро, без курицы, злющий и голодный. Через неделю он обнаружил, наконец, записку, по вони, исходившей от разложившейся колбасы. От досады несчастный человек сутки бегал по лесу пока не пришёл в себя. Потом он собрал кое-какие монатки и поехал назад, в город. Контролёр в электричке не решился к нему приблизиться...
Три дня он отсыпался и отмывался в холодной квартире. На четвёртый день, съев все консервы, решился выти на улицу за капустой. Позже он встретился с друзьями, неожиданно нагрянув в мастерскую. Его комната пустовала. Исчезновение инструмента и материала друзья, смущаясь, объяснили тем, «что разобрали всё на сохранение, кабы чего не случилось».
Кафель наплевал Подвысоцкому в бороду, а Богохульского выгнал голым на лестницу. По дороге домой вспомнил, что жрать нечего, денег нихрена нет, а на проклятой даче лежат горы бесхозных изразцов, невообразимо ценных.
Кафель не спал всю ночь. В шесть утра уже прочёсывал город в поисках транспорта. В гаражах горстроя нашёл знакомого Валика. Вместе они, оседлав списанный самосвал, погнали по шоссе в Боярку. Выручку от продажи стройматериала решено было разделить пополам.
Погрузка продолжалась все выходные. Более того, Кафель вошёл в раж и стал осторожно отколупывать уже уложенную плитку, благо, цемент был дрянной и сыпался, как труха. Валик с трудом оторвал алчного мастера от бессмысленной работы, заверив, что «ещё приедем», потому что уже темнеет. Кафель исчез в руинах недостроенной дачи, затем появился с метровым обрезком арматуры. С криком «хрен я ещё раз сюда приеду» примерился и раскрошил к чертям всю оставшуюся плитку. И они, на ночь глядя, помчались в Ирпень на дачу к Валентину.
По дороге на полной скорости отлетело дребезжащее крыло, вырвав, как в последствии выяснилось, ещё какой-то жизненно важный шланг. В темноте шарили в кюветах в поисках утраченного фрагмента. Нашли довольно много прогоревших глушителей, протёртых до мочала покрышек, рулон гнилого толя и разбитый унитаз. Всё Валя приказал волочь к самосвалу под уцелевшую фару для опознания. Затем все элементы неживой природы, найденные неподалёку, были последовательно забракованы.
Пришлось ждать утра в холодной кабине. Мимо всю ночь с жестяным грохотом проносились автомобили. Когда рассвет покрыл стёкла грузовика изморозью, несчастные похитители вышли на дорогу. И сразу же увидели причину жестяного грохота.
Метрах в десяти от самомвала, посреди шоссе блестело под солнцем проклятое крыло, совершенно раскатанное в блин. От шланга осталась морщинистая сороконожка. Горю не было предела.
Но так как жить нужно было продолжать, а в кузове леденел драгоценный груз, ещё раз были ревизированы мазутные кюветы и найден-таки подходящий шланг. Вдобавок Валик вступил в огромную какашку (о такой госпитализированный Ващенко мог тоько мечтать!). Кед пришлось отмывать бензином.
Медленно, дёргаясь, двинулись дальше. Мимо КПП ехали боком, что бы инспектор не заметил отсутствие половины кабины.
Под полдень были в Ирпене. День намечался тёплый. Куры предпринимали попытки разгребать оттаявшую землю. Грохоча, задним ходом приятели вьехали во двор. От облегчения рассмеялись. Сквозь смех и слёзы Валик спросил: «Ну что, разгружаем?» Кафель разостно кивнул. И Валентин, по старой, годами выработанной самосвальной привычке опрокинул кузов...

...Когда жуткий, адский, оглушающий шум затих, Кафель почувствовал, что ноги не слушаются его. Валик выкатил глаза, закричал и въехал головой в рулевое колесо. Мастер не шевелился. Он лишь глядел вперёд себя взглядом сфинкса. Его оцепенение таило в себе загадку. Валик перестал наблюдать друга и, сорвав с головы кепку, выскочил из машины.
Увязая в чернозёме, он зашёл сзади кузова. Там он увидел пёструю, самоцветами сверкающую на солнце, огромную кучу вдребезги битой плитки. Ни одна не уцелела. Из обломков беспомощно торчали пласты бесполезной, задубевшей на морозе мешковины.
Домой Кафель добирался один, на электричке. Постаревший, осунувшийся, он появился в своей квартире. И механически разогрел вынутую из холодильника тушённую капусту трёхдневной давности...
С тех пор его прозвали Кафелем.    


2001