Бахча. повесть по pr

Все персонажи и события вымышлены, любые совпадения с реальностью случайны и автору неизвестны.

Антон Несмиянов
(Никита Неслышный)



БАХЧА

(повесть по PR)

«человеческая голова подобна арбузу, а мысли в ней подобны семенам. Если кто хочет дабы приумножилось число их, такому лучше, чтобы семян  было поболее, а если кто затевает те арбузы съесть - такому лучше, чтобы семян тех вовсе не было».
Из наследия  Великого Бахчевника.


ПРОЛОГ НА НЕБЕСАХ

Блики от призывного в своей прохладе моря падали на замшелый зеленоватый камень, словно живая огненно-золотая сеть подводного рыбака, вздумавшего утащить в свое царство ребятишек, что, распластавшись на валуне стоящем в воде, в нескольких метрах от кромки прибоя, затаив дыхание, наблюдали за ритмичным танцем растущих на дне водорослей. Вероятно, новый бросок увенчался успехом, – зажмурив глаза от нестерпимого блеска, дети подались назад и, не удержавшись на скользкой поверхности монолита, попадали в воду со всеми положенными криками, визгами и брызгами.
Этот инцидент не прошел незамеченным – с берега раздались взволнованные крики женщин, вернувшихся к исполнению своих материнских обязанностей. Уже через несколько минут, к сожалению владельца живой сети,  пловцы были извлечены на берег, обтерты ставшими немилосердными от высохшей соли полотенцами, и усажены в кружок вокруг огромного, в широченную черную полоску, арбуза. После захватывающего отцовского ритуала с постукиванием и стискиванием, с виновника пляжного торжества был снят скальп и сочно блеснули под зенитным крымским солнцем, налитые сладким соком мозги приговоренного…
- О-о, какой сахарный, у татар брал? – раздался мамин голос.
- Нет, новые торговцы какие-то. Грузовик на рыночек только подьехал, из Херсонской, кажется, области.
Дальнейший разговор потерялся среди воспоминаний о неимоверной текущей сладости, о сочной прохладе, влажных от сока ушах и непримиримо-назойливых мухах, которые способны испортить любое доброе начинание.


Глава 1.

Зачем врать! То, что лгать нехорошо - так это давно известно, (ну, да "хорошо - нехорошо" - категории порой до того относительные, что не то что за жизнь человеческую, короткую, между прочим, а за день порокироваться успеют); а вот то, что это еще и обидно до ужаса - это совсем никуда, ни на звезду ни в Красную Армию.
Говорят: заказной материал  - отличительная особенность наших незрелых и коррумпированных СМИ. Врут. И не очень обидно в этом то, что те, кто первые соврал, соврали так оттого, что с ними не поделились и от обиженности своей искренней и горькой, намекают, мол, «готовы к плодотворному сотрудничеству». Это понятно и не обидно. Обидно, как впрочем, и всегда при публичном вранье то, что те, кто дела не знают, а только слова чужие как тамогочи неразумные повторяют, а таких уже немало и с каждым днем все больше, подхватят это вранье, разнесут пустым ветром с восхода на закат, с утра до вечера, голова к голове, никого не пропуская. А как с вечера до утра с враньем этим переспят так наутро ложь эта вчерашняя уже и есть наипервейшая правда. Одна надежда - что за ночь забудут. Одна радость - обычно и забывают. Правда если кому чего вдолбить надо - так тот расстарается, неделю будет вопить и шептать, месяц, год -  такой своего добьется. «Отличительная особенность» - сперва приелось, затем повелось. А ведь врут!
Все эти мысли пришли в голову за завтраком, когда в старом советском телевизоре ни с того, ни с сего взявшегося за неблагодарное диссидентское дело ретрансляции BBC, в течение пяти недешевых минут сытно плавало лицо неизвестного фермера из далекой немецкой земли. Сюжет - не подкопаешься, - о государственном датировании фермерских хозяйств, так что благополучный владетель земель, выращенный на которых хлеб называют словом «брод» и уместен и, более того, хорош. Хозяйство - образцовое, коровы гладкие, комбайны в поле - чисто линкоры на параде, а  девчушка что между свиней бродит - то просто ожившая Барби. (Тут в последней ложке вчерашнего йогурта попался кусочек дивного фрукта с обложки, который натолкнул на сладкие, отдающие детством мысли о том, как с еще с вечера лежало у постельки маленькой фройлян свежевыглаженное, а то и свежекупленное платьице, как непривычно часто билось ночное сердечко, как отсутствовал по утру (мутер, спокойно! Перед первым свиданием с камерой так всегда!) аппетит… Вот кукольная свинопаска снова проскочила в кадре и Николай физически ощутил приторную волну накатившую на режиссера сюжета в тот момент, когда на мониторе поточного просмотра образовалось это пасторальное «изо»).
Ну а то, что фоном проведенному по медиа бюргеру являлось не чисто немецко поле, и не отгроханный на дотации коровник, а банки с ярким логотипом собственной бюргерской продукции - так это разве кто приметит. Кроме тех, конечно, кто за такую вот зашитую рекламу мог и по шее получить, а получил приятную добавку к Би-би-совской зарплате. (Интересно национал патриоты уже окрестили Би-би-совскую информашку «Би- бесовской»? Должны бы, их начальство хоть названия из Федора Михайловича да помнят).
Да, а говорят на западе заказухи нет. Щас!
(А все же, у них там какая зарплата на BBC?)
  Еще одно кофе, в потемневшей жезле, с каждой немытой неделей приобретающей все более антикварный и барский вид, возбудило сознание и то, в свою очередь, мигом припаравозило еще две мысли  - первая, это как все же влияют слова на понятия (хотя по логике должно быть наоборот), как точно отражают они косный и неподъемный менталитет. Меньше века крутится в народе «зарплата» - деньги, стало быть, заработанные. А так больше и расхожей «получка». Звучит как «подачка», а если сесть и посчитать да на трудодни разделить и на цены помножить, так и непросто, выходит, звучит. Так и есть.
А до этого «жалованье» говорили. Так ведь не только деньги назвать можно, что из окошка кассы на свет вырываются, так (и это органичней) шубу с царского плеча обозначить можно. Пожаловал барин и радуйся. А жалует барин кого? Не всегда ж тех, кто работает больше и лучше, вернее тех, кто льстит крепче других да хорошее настроение в хозяине вычислять умеет, чтобы под него и подвернуться вовремя. Век прошел, а не прижилась на нашей земле горемыка-зарплата. Так и осталось - кто к холопам относиться (к черту новые социальные деления) - тем получка-подачка, кто выше подлез, под самого хозяина (это уж кто в каком смысле горазд) - тому жалованье. А зарплаты нету.
А на Би-би-си, небось, зарплата - все по чину да по распорядку, а тут еще и немец какой приплатит - на BBC тоже люди работают, мало что «hi - profy», не откажутся.
Вот и вторая мысль, точнее вопрос - большую или меньшую часть той дотации, о которой речь в сюжете шла, этот самый немец на этот самый сюжет потратил? От подобных расчетов сам собой образовался малоутешительный мостик к сумме последнего контракта фирмы, на которой работал Николай. Самое поверхностное сравнение заставило мигом вернуться в реальную жизнь. Выдох.

На работу можно и не спешить - постоянная нехватка свободных компьютеров давала право, несмотря на все губонадувательство менеджеров, порой взять работу на дом, а стало быть, повременить с малоприятным толканием в общественном транспорте. Тем более этот случай - личная просьба губатого менеджера, значит, сам Бог велит не спешить с общественнотранспортным унижением человеческого достоинства.
  Ну а работа с вечера готова - подумаешь, концепция рекламной компании для собственного предприятия. Да даже если бы с ноля - написал бы Николай Павлович Ивашин эту бумагу за два часа, на таком вчера вечером подъеме находился. А так и того проще -  суть в том, что ролик уже снят и, более того, вчерне смонтирован. Просто директор, уезжая в отпуск, поставил нереальные сроки - к возвращению концепция, через неделю после - чтоб ролик на всех TV каналах уже око радовал. Поставил и уехал, а работа осталась стоять, все более повисая в воздухе.
Замы туда-сюда, по конторам дезигнерским, а те, кто - в такие сроки не работает (это кто себя более крутым представляет-позиционирует, видно в детстве били много), кто - за работу в  режиме недельного аврала такие бабки залупил (недоедал что ли?), что замы сперва надумали из конторы линять - тут не то что руки погреть, тут в бюджет оставленный директором не вписаться. А тот человек серьезный - из настоящих  бандитов, с рэкета на рынках начинал, шутить не будет.
Однако, подумав, решили ролик снять за три недели - к официально отпущенной директором одной, еще и его же ривьеру добавили, а это уже и по срокам и по деньгам нормально. Выдадут концепт, получат добро на производство, – а оно к тому моменту уже и закругляться будет. Тут и на карман перепало - три дня довольные ходили, как люминесцентные слоны, в которых вместо ртути счастье светится. Николаю ни слова - ясно, делиться не хотели. Правда, на четвертый день за ум взялись - пригласили в ресторан, заодно с изготовителями ролика, режиссером  и художником-постановщиком.  В «Китах» комплекс заказали - там и тарелок много и сидящих никто считать привычки не имеет, - и здесь экономят, гниды. Однако раздобревший от любимого «Бейлиса» (кто сказал «немужской напиток»? вкусно!) и оживший от общения с творческими людьми Николай, нисколько не обиделся - привык. Более того, даже о своей доле в учиняемом безобразии не поговорил, так с ходу, в порядке хохмы, выдал сценарий. Теперь если заплатят - радуйся, а если нет - сам дурак, такие дела наперед обсуждать надо.
Поскольку, как повелось на Руси, главной целью сценария было понравиться заказчику-директору, а не продвинуть марку в умах потребителя, Николай решил просто и сильно ударить ниже пояса, по самой больной точке Лаврентия Юрьича - по его тоске о славных временах рыночного паханата. Сколько ни доказывали менеджеры превосходства перехода капитала из физического в брендовый, сколько ни твердили о метакапитализме и формуле «В2В» - крепко тосковал директор по реальной власти над овцетрясущимися торговцами, о ежевечерних самоличных подсчетах живых, разнокалиберных и разнопотертых купюр.
Наутро после ресторана банально болела голова и уж не припомнить было визуального ряда ролика, что там! - даже сформулировать главный слоган не получалось с той вчерашней, хмельной и спонтанной энергией. Что-то вроде «тот, кто контролирует капитал - тот держит рынок»… Нет, так и не вспомнить. Ну да ладно - ребята хоть и крепко, творчески закладывали, а в блокноты свои все застрочили, у них не пропадет.
Потом передышка вышла, работы не то что немного, а вообще нет. Дулся с Серегой - компьютерщиком по офисной сетке в «Wolfenstein». А вчера, за день до приезда свежеотдохнувшего шефа, опять запарка - ролик снят, а концепции нет! Ну а Юрьич, как сказано было выше, человек серьезный. Ему сперва концепцию на утверждение подавай, а уж потом рапортуй о том, каких гениальных нанять удалось, в рамках бюджета. Одно слово - Полковник.
Был директор полковником, или это так, погоняло блатное, Николай не знал. А сел за работу. Сначала пришло в голову - насколько далека от реальности такая вот бумажная возня - если дом строить, так это с фундамента начинают, снизу вверх кладут, а всякие бумажки писать - так это можно и наоборот. Правда, чего хотеть - так и пишем, сверху листа кладем донизу кирпичики слов, самым противоприродным образом.  Вот и высасывай из пальца о «стратегическом внедрении респектабельного образа капитала в информационное поле насыщенное негативными маргинальными стереотипными понятиями рыночного строя». Минут десять ничего не шло, а потом пригрезилось Николаю, как Юрьич по дороге в офис паркует своего «мустанга» напротив рынка, как выключает мотор, закуривает и ностальгирует через опущенное стекло, внимает людскому шуму с ларечным радиошансоном на бэкграунде. А потом щелчком шпыняет окурок под ноги оробело вытянувшимся парковщикам, поднимает кнопкой стекло, врубает тот же музон в своей двухтонной системе и выжимает сотку за, сколько там говорили? секунд.
Проняло, так вжился, что сам представил летящий навстречу проспект, бросил прощальный взгляд в зеркало заднего вида на радугу торгового шапито. К полуночи закончил, даже фильм какой-то успел посмотреть. С утра перечел - сам собой погордился.
Одним словом на работу нужно к двум - совещание у загоревшего Полковника все равно не раньше, значит можно и отдохнуть. Правда, какой это отдых - за стиркой и последующим развешиванием пролетели отпущенные на концепцию часы. Согласитесь, неудобно одной рукой (во второй недоотжатая рубашка комком, струится водопроводной прохладой до локтя) выдергивать из шкафа плечики с висящей одеждой, нервно стряхивать ее, сухую, на диван, расправлять влажное и развешивать (ну, это уже двумя руками) на квартирные диагонали холостяцких веревок.
Только и успел подумать в перекуре перед выходом на улицу, что не ценят его мощный талант пи-арщика в конторе, а значит и в мире вообще. А ведь талант! Вон, сколько книг прочитал - а все чаще то, что и сам знал, до чего сам дошел. Николай вздохнул, переключившись на воспоминания о триумфальных походах на книжный рынок. Первые три месяца после испытательного срока платили, как договаривались - хватало на все и с избытком. Тут не просто книг прибавилось - шкаф новый пришлось городить. И не только ведь для книг. Единым порывом были сметены с прилавка полные мр-3 собрания БГ и «Битлз», Науменко и Doors, и еще, еще… Вечером как разложил на одной полке новенькие диски, даже расстроился - все есть, ничего не надо. Вытянул из-под дивана огромный чемодан с кассетами - штук двести, а то и больше, вот лежат, жмутся. Сколько лет собирал, по рукам выискивал, с радио слизывал (вспомнилось, как подставил «Маяк» микрофоном под телевизор, запретил родне всякое производство звуков и, затаив дыхание, писал… Потом, правда, оказалось, что после очередной рекламной паузы, «паузу» магнитофонную не отжал, всего ничего получилось, но  и то малое - гордость на всю школу); и то - половины не было от новой коллекции. Мыслимо ли - весь Владимир Семенович, занимавший одних только тэдэкашек 90-минутных двадцать  штук, умещался на двух кружочках весящих меньше чем мелодиевский сингл про жирафа и «ноль-семь». Собирал, искал менее трескучее, а тут ра-а-аз и все. Все о чем мечтал. В тот вечер купил себе Николай сказочного ирландского пива и, меняя диски в компьютере думал о собственной принадлежности к всемогущему классу деньгоимущих. Даже рассчитал - сколько в месяц надо откладывать и сколько лет, чтобы купить легендарного металла «Победу», поменять ходовую, салон оббить и, под Булата, стоять под таким приятным из машины дождем, в бесконечных дорожных пробках.
А вскоре вызвал его к себе Полковник и сказал: так, мол, и так, работник ты ценный, но столько платить мы не можем, если хочешь, оставайся на двести пятьдесят в месяц. Авось из злыдней вылезем - заживем, а пока…
Ну, его мустанговские злыдни нам понятны, кушано лапши подобного сорта достаточно, а выбор делать пришлось. За две недели положенные директором на раздумье, другой работы не нашлось - где уж там! А возвращаться на вольные хлеба (в смысле родительскую шею) не хотелось. И хоть выходило, что получал Николай меньше чем стажером на испытательном, пришлось остаться ему в полковничьей «PRограмме». Это потом выяснилось, что так со всеми и, что поторговаться можно было до трехсот, и, что могут и этих денег по три месяца не выдавать. А тогда решено было, что медные бугорки - верное начало пути к золотым горам через серебряные холмы. Благо книжек - на пятилетку вперед, а музыка любимая, вот она, вся под рукой. Ну да пора. Свет - выключен. Вода, газ… Вперед!


***

Окурки никотиновыми ядрами были затолканы в алкогольные  жерла бутылок, бутылки в кульки и от всего этого боевого минздравовского компромата в офисе не осталось и следа. Ковролин был вычищен, лампочки вкручены, сотрудники расставлены в самых рабочих позах - ждали хозяина. Николай только и успел сунуть распечатку концепции менеджеру, как в помещение вошел Полковник. С точки зрения точных наук, тишина царившая в офисе тише стать не могла, однако этот антинаучный факт имел место. Первое, что бросалось в глаза - бледное с синяками лицо Юрьича. Такими с Гавайев не возвращаются. Заготовленные загарные и посвежевшие комплименты всех присутствующих одновременно разбились с почти осязаемым звуком. И только потом мозг осознал главную перемену - Полковник был в настоящей полковничьей форме. Зашедший следом тип в форме майора, с лицом полностью аутентичным костюму не оставлял сомнений в том, что все это не шутка и не розыгрыш. Жестом полковник разрешил сесть, а сам не сел как всегда - тяжеловесным задом в слаксах на послушно прогибающуюся доску стола, а остался стоять обнаруживая под формой не поддающуюся штатскому копированию осанку. Случилась небольшая сумятица - в сложившемся положении самим садиться на столы не представлялось возможным, а стульев на весь коллектив не хватало никогда. Еще не улеглось нервное движение, а Юрьич уже начал речь.
- Вот, что…Ситуация у нас с вами изменилась. Чтобы не тянуть Му-му за уши, скажу сразу - контора наша закрывается.
Второй раз за день тишина стала еще тише.
-Я тут… - усилием воли был подавлен порыв поделиться со слушателями переменами непонятными до конца и самому.
- В общем, у меня теперь другая работа, а у вас, пожалуй, что и нет никакой. Но вы не беспокойтесь - оформим выходное официально, и еще за месяц накину… Офис теперь… Ну это, технику распределим в порядке выходной оплаты, если кому надо, ниже себестоимости. Спасибо, одним словом, всем. Не держите зла.
И за дверь! Но только натянулась тишина, чтобы разорваться истеричным смехом, и криком, и, конечно, матом по поводу всей этой новой жизни, а точнее конца старой, объявленного неузнаваемо преображенным Полковником (преображенец сраный, подумал Николай, когда осознал наконец, околовоинское происхождение нового директорского имиджа), как сам Лаврентий Юрьич, (смущенный что ли? Не бывало такого отродясь!) пронырнул раскрасневшимся лицом обратно в комнату и сказал:
- Тут Марк Антонович еще вам скажет, это важно…
И сгинул навсегда.
Майор выждал пока взгляды переместятся с закрывшейся двери на его персону, выдержал паузу еще и после этого и, неожиданно веселым голосом, сказал:
- Товарищ полковник теперь театром оперетты командовать будет!
И словно бы и не читал Николай всех тех книжек, где черным по белому было писано о том, что шутка в начале общения с аудиторией есть аз азов, первейшее дело для разрядки  атмосферы и снискания расположения слушателей. Загоготал позорно, вместе со всем офисом, так что слезы из глаз брызнули, разрядил весь свой напряг в воздух, хлоп - и не было обиды на Полковника, не было неизвестности впереди. Неизвестности, за которую еще минуту назад хотелось задушить, порвать, раздавить - желательно все сразу. Это ж смешно представить, - их Полковник и театром! Смешно так, что почти жалко, куда же теперь злиться. Отсмеялся, осмотрелся - все еще хохочут, хорошие такие стали, мягкие, если кто и матерился то со смеху, по-доброму.
Дав публике отсмеяться, Марк Антонович продолжил:
- Поскольку все вы здесь опытные и ценные работники, можете не волноваться - работу найдете. Запишите телефон, обратитесь по нему, если не завтра так через месяц. Постараюсь помочь с трудоустройством. Обещать вам, что на сто процентов понравиться не могу, но хоть один вариант каждому из вас предоставлю. А там - как захотите, найдете лучше, так только за вас порадуюсь.
Продиктовал номер и ушел.




Глава вторая.

Водку пили до трех часов. Остались все, даже семейные - позвонили домой, объяснили. Когда начала подбираться скука и сонливость - первые вестники утренней расплаты - наварили кофе и начали делить добро.  Компьютеры отошли компьютерщикам и самым истеричным женщинам, ну так Николай и не претендовал - у самого получше (2-я полная зарплата). В какой-то момент вдруг опротивели сотрудники враз, после кофе, ставшие мелкими и дрязгливыми, да и ушел не попрощавшись. Перед выходом задержался - на опустевшем вахтершином столе мигал разрядившейся трубкой мощный радиотелефон. Подумал немного - отключил и в рюкзак, мало что принципиально решил пару минут назад ничего не брать, давно такой хотел. В том же столе нашел пару карточек для мобильного телефона, коротеньких, минимальных, на тридцать единиц и то, выдавали их лишь редким командировочным. Самому без надобности, телефон Николай так и не купил,  а все равно взял. И тут накатило - выгреб все. И карандаши и ластики, и бумагу для заметок. Уже перед выходом задержался да и вернулся - открыл шкаф и достал пару фирменных блокнотов оставшихся от нелепой прошлогодней презентации, как тогда казалось крепкого партнера - немецкого производителя вагинальных свечей. Сначала этот клиент распугал других, а потом и сам оказался липовым - единственные произведенные им на свет суппозитории были изображением фирменной полиграфии. Затем в рюкзак перекочевало несколько пачек бумаги для принтера, в том числе и одна открытая, полупустая. А что, денег может теперь долго не быть, а книги распечатывать дело хорошее  - Николай терпеть не мог с экрана читать, а и на дисках его коллекции и в инете немало было чего, что стоило прочесть. Эх, жалко, картриджа нет!
С этой мыслью и спускался по темной, сразу ставшей чужой, лестнице.
Единственное, что помнил засыпая - завтра в 11:00 в офис - за выходным пособием и на официальную дележку добра. С тем и заснул.




***

Двери троллейбуса, резина с которых была срезана, должно быть, еще китайскими ножичками детей перестройки, больно ударили по лопаткам. Успел. Вскочил. В последний момент.
Пока ехал, вжимаясь до завтрашних синяков в наваренные для защиты стекол арматурины, положенные три остановки, вспомнил, как однажды запил с встреченным в таком же вот пост апокалиптическом транспорте, одноклассником Витей (первая полная зарплата). В стартовую ночь играли на сомнительном подвальном бильярде и шатались по ночной столице, пугая девок криками и ошеломляя милиционеров барскими отступными. На вторую ночь упивались водкой на кухне, вспоминая со смехом а то и со слезой, школу. На третью ночь наступила череда откровений, запиши которые -  и имя твое в историю философии считай вписано. Тогда-то и случилось Николаю сравнить свое поколение (ровесники конституции общества развитого социализма) с человеком, который вот так вот, в последний момент, в закрывающуюся дверь проскакивает. Ну, октябрята, оно понятно, строгая учительница, страшилки про вражьи радиоголоса -  тоже не Бог весть какая экзотика, но все же. Николай со смехом рассказал Вите, как после очередной такой истории, застал родителей за прослушиванием «Свободы», как неделю потом плакал, проклиная себя за то, что довелось родиться в семье антисоветчиков. Даже звездочку не носил пару дней, сам для себя решив - недостоин. Вспомнил свою работу политинформатором и даже, частично, свой доклад на тему «перестройка» классе во втором - третьем: «… перестройка это не только когда станки перестраиваются, но и люди и их мысли…». Смеялись долго.
Потом перешел в спецшколу с художественным уклоном. Это сейчас там все прогнило - и стены и атмосфера, скины даже появились. А тогда - единственная на город школа без обязательной формы, без унизительной стрижки. Находясь в самом центре-рассаднике хиппи, минуть эту культуру было тяжело. Носил фенечки, правда не бисерные а кожаные, занимался фехтованием, читал Толкиена в самиздате, пил портвейн в подвале и горячо осуждал коммунистов с другими такими же двенадцатилетними сопляками.
Успел. Уже через год-другой начали приходить в школу дети от слов «пионер» или «октябренок» смеявшиеся тупым, глупым смехом. Даже не выпить с ними - они все больше травку курили, что Николай сигареты, а алкоголь не пили, обзывали «отстоем». Отстоем именовалось также все, что относилось к принятой Николаем системе ценностей - и ливерпульская четверка и Кастанеда. Да, даже траву они курили не для трансцендентального опыта, а так, чтобы, как они говорили, «удолбаться». А если не с духами общаться, зачем тогда курить? Лучше бы клей нюхали под свою сумасшедшую музыку. «Клей под рейв» - вывел Николай тогда на стене сортира, желая извести накативших нелюдей, еще не зная что содеянное им называется «граффити» и «слоган». Но в общем, было это все шуткой, а как с первого курса пришел на школу посмотреть, узнал, что и нюхают, и бывает, особенно среди малышни, насмерть.
А он с наркотиками как-то и не знаком. И то ведь - как можно после травы «Эх, раз, да еще раз…» да на два голоса? Никак. А после того, как выпил, попеть - первое дело.  А если еще и гитарка найдется под рукой! Эти, новые, же все больше молчат, сидят как мартышки перед змеей, глаза вроде безразличные и смирившиеся, а на донышке злость. И до того эта злость, в свою очередь, безличная, что жутко делаться. Сидят, молчат (куда уж тут петь!) и страшно от того еще, что хрен знает, что происходит там, в их мозгах; оттого, что не понять где они сейчас пребывают и какое место в их мире отведено тебе.
Ладно уж, народные песни не любят, это может дорасти надо или в воспитании что-то, но чтобы все песни душевные, со словами, мелодией и смыслом, на дух не переносить - это уж извините, ни понять ни простить нельзя. Ощущение такое, что для них чем тупей - тем лучше. Николай даже размышлял над этим мазохистским самоотуплением целого поколения - и ничего лучше не придумал, чем версии о том, что это следствие известного каждому наркологу синдрома блеклости галлюцинаций. Ведь самые яркие впечатления от первых наркотических опытов, последующие становятся все более вялыми и наркоман стремиться устранить диссонанс между этой тенденцией и желанием сознания новых ярких красок. Если на индивидуальном уровне это выливается в повышение дозировки и смену наркотического препарата, то на уровне коллективного бессознательного (термин «бессознательное» к этим укуркам применим как нельзя лучше) это выливается в обратный ход - не имея реальной возможности расцветить мир иллюзий, обдолбанный дух поколения пытается сделать  саму реальность качественно хуже, тупей и безумней. И чем больше таких изменений происходит в реальности, тем ярче и выгодней смотрятся на этом фоне глюки. А может и того серьезней - может все это попытка привести к единому знаменателю реальный и иллюзорный миры! Вот тогда и реализуется мифологема про «приход длинною в жизнь». Сбудется мечта идиотов.
А Николай не такой, скорее на деда похож. Это, кстати, тоже момент особый - те, кто чуть постарше будут, кто в комсомол имел счастье вступить, те ненавидят все советское лютой ненавистью, совком привечают. У этих «совок» у тех «отстой»… А что, спрашивается, плохого в Утесове? Или в фильмах Захарова? Да перечислять долго можно, «Там вдали за рекой» например, гениальная песня, если петь. А сухой текст прочтешь - так конечно, ощущение другое, но ведь различать надо! Вот только не все различают. У Николая взгляд критический и на советское и на западное. Как он объяснил сам себе и Вите, дело в том, что формировались они на переломе, и то и то видели со всех сторон - и плохих и хороших. А для этих комсомольцев, заграничное - все «фирма», такое вот у них слово тотемное.
Про свое поколение Николай даже, когда стихи писал, такую строчку сочинил: «живя во время переломы мы жили временем надежд». Но стихи - история отдельная. Хотя если вдуматься, тоже из этой оперы, тоже «успел». Много кто из этих, у которых пузырьки в голове, стихи пишет? То-то.
И в институт успел. Впрыгнул в закрывающуюся дверь - пару лет успел поучиться в серьезной атмосфере, настоящей. Конечно, был портвейн в осенних парках под «что такое осень» и вино из пакетов на весенних полянах тоже имело место. И вечерние прокуренные попойки под «АукцЫон», (как сейчас помню - на одной стороне «Птица» на другой «Бодун»). Но и поучиться успел серьезно, в благоговейной тишине храма наук и искусств. А потом рухнуло враз - ввели контрактное обучение и стало сразу всем и все абсолютно все равно. Даже преподавателям. Это ему двойки ставили, это он ночами учился -  а этим, которые полторы штуки за год отваливают, кроме пятерок и не ставят ничего. Тоже мне, учеба!
Витя тогда подливал, со многим соглашался, хотя сам то наполовину из этих, из «пузырьковых». Все оттого, что рок никогда не слушал - завсегда попсовиком был. Да все равно, есть с ним о чем поговорить. Тоже успел в закрывающиеся двери, хотя может и не во все.
А Николай успел - даже с работой. Ну кто, спрашивается, сейчас может  в контору прийти на пиарщика или рекламного креативщика без соответственного диплома? Разве только близкий родственник. А тогда, всего - ничего, пару лет назад, когда всякие кулинарно-дорожные институты (пардон, Академии) такие дипломы еще не шлепали направо и налево, был принят Николай после обычного, затянутого правда, собеседования. Нет, сказали, специалистов готовых, будем сами кадры ковать, главное чтобы соображал правильно, а остальному - обучим. Успел.
Двери открылись в очередной, нужный раз и Николай спиной выпал на свою остановку. По дороге к офису забилась тревожно мысль  - а если все? Если больше не успеет? Загадал на медленно закрывающиеся под пружинным напором входные двери офисного здания - успеет - не успеет?
Побежал. Успел.


***


Атмосфера в офисе царила максимально приближенная к боевому безумию бунтующей лечебницы для психически безнадежных. Еще вчера представить себе, что в этой обители порядка и распорядка может твориться такой тарарам было просто невозможно.  «Должно быть такое в гражданскую было, когда в город красные входили, а белые уходили. Или наоборот. И в бункере под Рейхстагом, в 45-том» - пронеслась мысль. Кроме вчерашнего тяжелого спирто-табачного духа, не столько разбавленного, сколько пронизанного колючими стрелами невесть откуда взявшегося заоконного ветра, стоял в офисе тяжелый и устойчивый мат.  Причины были налицо - не было ни обещанных выходных пособий ни менеджеров, подрядившихся их выдавать. То, что они безвозвратно растворились в жестком шуме деловой жизни столицы вместе с прощальными несколькими тысячами, было настолько очевидно, что сбивчивые и проникновенно-искренние матюги Сергея, разнюхавшего внизу, на общей охране центра, что под утро явились грузчики во главе с свежерастворимым топ менеджментом и за час вынесли все обжитое нутро офиса, были восприняты Николаем со стоическим спокойствием, как-то предельно равнодушно. Наивные попытки дозвониться на менеджеровские мобильники даже улыбки не вызвали. И трехэтажные вздыхания вахтерши по законному радиотелефону не кольнули сердце, не всколыхнули в душе ничего нового - все малопривлекательные стороны своей натуры Николай изучил давно. Только раздавленный картридж, грустно лежащий в сухой луже черной порошковой крови вызвал легкую досаду. И тут же всплыл народный блок защитной мудрости: ну, не судьба. Не снимая куртки - из зияющих пост кондиционерных дыр били рванной воздушной жестью холодные зимние ветра, (да и повесить ее некуда - шкафы тоже оказались унесенными водоворотом зловредного менеджеровского промысла), Николай присел под стеной. Перед ним разворачивалась  прекрасная сцена - несколько вчерашних сослуживцев пытались открыть или, вернее, взломать одиноко стоящий сейф, единственный оставшийся в офисе предмет былой обстановки. Аскетичности новой могли бы поклониться и японцы - пустые комнаты, ковролин с топографическими следами мебели, вот и все. Правда еще немного мусора и бутылки, бутылки… - но это уже фольклорная черта.
Через пару минут отстраненное настроение покинуло Николая и он примкнул к медвежатникам, все более и более заражаясь какой-то детской, кладоискательской атмосферой происходящего.
Как ни странно, но код подобрали быстро - часа через два (это с учетом групповых перекуров и одиночных всплесков озверелости). Все оказалось очень просто - дата рождения шефа наоборот. На открытие ящика с сюрпризом сбежался весь офисный люд, рассеявшийся было по комнатам в поисках укрытия от сквозняков. В сейфе оказался пневмопистолет с набором шариков и баллонов запасного сжатого воздуха, трудовые книжки работников. Венчала композицию бутылка «советского шампанского» с горкой одноразовых стаканчиков на горлышке. При подсчете оказалось, что количество стаканчиков, впрочем как и трудовых книжек, точно совпадает с числом присутствующих. Сошлись на том, что эту пакость учудил Кузик - один из двух главных менеджеров. Кузик читал Пелевина, одевался в бутиках, рекомендовал малолетним путанам Паоло Коельо и вообще слыл большим эстетом.
- И-и-и, суки! Даже отметки не сделали в книжках, про увольнение! - бессильно злобствовал Сергей.
Но этот факт оказался легко исправим - Людочка, вчерашняя ответственная за кадры, нашла в сейфе все необходимое, включая штампы и печатки, после чего, прямо на поверхности сейфа спровадили дивный ритуал которому позавидовал бы и Бунюель. Разыгралось действо захватывающего идиотизма - в порядке слепого выуживания трудовых книжек из уцелевшего мусорного ведра, сотрудники по одному подходили к Людочке и та вносила соответствующую отметку в документ. После этого сотрудник причащался своей долей союзного полусладкого из индивидуальной тары и получал право на десять выстрелов из пистолета по произвольной цели. Благо бутылок было вдоволь - кроме вчерашних были еще покорно стоявшие на сотках уведенных шкафов и сегодняшние, пивные.
После первого выстрела закрыли звуконепроницаемую дверь на этаж и пошло-поехало. Предпоследним оказался Сергей, который выразил желание проявить стрелковую доблесть - принял из Людочкиных рук книжку, одним глотком захлебнул игристое и, подбросив государственный документ в воздух выстрелил раз пять подряд.
В трудовую он не попал, но два раза попал в окно, стекло в котором покрылось холодной ломаной паутиной. После этого настал черед Людочки, которой за труды полагалось пятнадцать выстрелов и целый баллон, новый и мощный. После пятого обрушилось внутреннее стекло, после тринадцатого - внешнее. После пятнадцатого в окно полетела пустая шампанская бутылка и сам пистолет. Делать было больше нечего. Как нашкодившие школьники отставные работники покидали офис. Параллель с кораблем не подходила - для крыс слишком поздно, для капитана - слишком мелочно и массово одновременно. Отказать!


Глава третья.

Первые две недели жизнь была прекрасной - отпуск отпуском, даже лучше - не приближалась проблемной тучей работа, не щелкал в сознании мерзкий обратный отсчет. Третья и четвертая - сносными, бывало и похуже. Затем необходимость искать работу предстала во всем своем неотвратимом ужасе.
Ничего из этой затеи не выходило - в одних конторах наперво спрашивали диплом, в других просто не было вакансий. Самые осведомленные и язвительные советовали обращаться в театр. Выходило, что не он один может работать инженером человеческих душ. Есть другие Николаи которые тоже «успели» и теперь плотно сидят за уже захлопнувшимися дверями. Стало быть  ничего особенного  ни в Николае, ни в его поколении и нету - просто они жили в эпоху, двери просто не принято было закрывать, да еще и новые образовались. Вот и зашли они в них, а закрылись они сами, или это вошедшие их за собой захлопнули - тоже, в общем, вопрос. Подобные депрессивные размышления сопровождали не менее депрессивные видения улиц захлопнутых дверей, которые доводили до унизительных ночных слез. Самая болезненная для человека потеря - это потеря веры в собственную исключительность.
В течении месяца перед Николаем четко обрисовались две возможных перспективы - вспомнить образование и заняться изготовлением художественных поделок, либо взять денег (продать квартиру и переехать к родителям? Одолжить? Скорее первое…) и получить второе, профильное образование. В памяти всплыл сюжет изготовленный «PRограммой» для какого-то тракториста (идея и текст - Николай Ивашин) который решил заняться арт-бизнесом. Тот тракторист продал свой законный надел и часть уварованной колхозной техники и на все эти деньги заказал себе компанию на двух основных телеканалах и в ряде специальных и просто популярных журналов. Николай обернул дело со всем знанием циничных штампов художественной жизни. Выходило, что трактористова мазня - зов сердца, что открыл человек в себе энергетические каналы народа и стал посредником между народной душой и души этой другими живыми воплощениями. Ну бьет через человека Космическая энергия конкретно фольклорного окраса, этакая национальная визуальная благодать. Покрутили эту муру по ТV, подверстали авторитетных мнений и колоритных таких высказываний самого самородка добавили… Через неделю тракторист пару своих простынок загнал международному фонду поддержки современного и какому-то еще фонду развития народного искусства, да так выгодно, что враз отбил бабки за трактор и землю. А потом само пошло - модный человек, если не дурак, сам себя бесплатно пиарит. Вот как-то попался Николаю журнал с новыми творениями  тракториста-авангардиста -  в колор национального флага. Все правильно, так и надо, будут, будут чиновники хорошо брать в свой государственный евроремонт.
Так что варианты по вложению денег, вырученных за тетину «одна комната, ремонт, телефон, рядом метро» кроме долгосрочной покупки диплома были. Только вот продавать совсем не хотелось. Тут и всплыл в памяти веселый майор со своим телефоном.
Попал на секретаря, который все внимательно выслушал и попросил перезвонить наутро следующего дня. Утром, вместо ожидаемого более-менее вежливого посыла, приятно удивленному Николаю была назначена частная встреча в кафе. Заранее был обговорен столик и даже то, что расходы берет на себя приглашающая сторона.


***

- Да, театром командует теперь полковник ваш,- радостно сообщил Марк Антонович, сменивший майорскую форму на приличный, без вызова, но очень стильный костюм.
Шла вторая минута разговора, по сути монолога майора, а Николай уже чувствовал себя глупым и каким-то виноватым - чего ждал? Почему не позвонил сразу? Первые же слова майора вернули Николая к их первой встрече так, что все прошедшее в промежутке время, особенно в свете упомянутых сотрудников «PRограммы», которые уже устроились майоровыми хлопотами, казалось проведенным впустую, бесцельно.
- Да Николай, время идет, все меняется. Еще года два назад вставил бы я тебя в пять минут - парламентские были, там твоих знаний выше крыши бы хватило, западные схемы прямо по учебникам крутили, - тараторил майор так, словно Николаево трудоустройство было единственным жизненным делом Марка Антоновича.
-Тем более депутатов у нас - пруд пруди, на всех уровнях, куда ни плюнь. И хоть уже все понятно, нет, хочется ему, мерзавцу, на государственные деньги покуражиться. Один начал, остальные за ним, как дети малые. У одного в штабе сто человек, другой на двести делает! Один из Америки пригласил спеца, другой - из Англии. И хрен с тем, что оба этих спеца в одной сауне города Козлодрупинска все выборы с девками пропарились, ввиду отсутствия других анлоговорящих аборигенов в избирательном округе. Чтоб было! Один стратегическую концепцию заказывает на пятьдесят штук - другой тут же, на сто. И ни тот не другой ей, в итоге, не следует. Только и могут себе портреты заказывать побольше и поцветнее и чтоб бумага, значит, покруче была, а потом пацанов друг - дружке подсылать, усы подрисовывать.  В итоге весь народ тошнит от морд этих, все плакаты, как один, - вылитый Буденный, фонды на нуле, рейтинг, в смысле настоящий, тоже на нуле, а они радуются! Ну дети, ей-богу!
Майор закурил.
- Да и на президентских - без проблем, знай себе раскручивай на местах генеральную линию, применяй к ситуации. А сейчас… Ну, дай тебе тупую работу - тут ты и сквасишься, с такими как ты нельзя так, вам рост нужен, перспектива, творческий подход. Да не красней! Правильно же говорю! Знаешь… Есть тут одна работенка, прямо под тебя, только не знаю, сможешь ли…
- А в чем дело? Чего сомневаетесь? - спросил Николай просто, по-пацански, взятый «на слабо».
- Из города нужно уехать будет, может и на полгода. И не болтать.
Николай из города уезжал раньше только на каникулы и к такому повороту был не готов. Чтоб заполнить паузу, спросил первое, что крутилось в голове:
- А платить сколько будете?
Майор улыбнулся и проманипулировав дорогущей, перламутр с золотом, ручкой, написал на салфетке несколько цифр. Отогнутым пальцем развернул салфетку к Николаю и улыбаясь заглянул в глаза.
- Идет, - услышал Николай собственный голос, когда разум еще декодировал цифровой месседж.




***

- Пойдем-ка, я тебя подброшу, да в курс дела введу, - мягко подталкивая Николая к выходу говорил Марк Антонович.
После того как вышли они не расплатившись, ну а в основном после осмысления предложенной суммы, Николай готов был увидеть все что угодно - от золотом крытого «хаммера» до одиозной черной «волги» с секретными номерами. Но в Буцефалах у майора оказался хоть и ухоженный, но все одно не новый «форд». И без центрального замка - пока открывал майор водительскую дверцу, пока перегибался открывая соседнюю, студеный ветер немного отрезвил Николаеву голову, успевшую разгорячиться от мгновенно созданных воображением картин, одна другой именно что «круче». Вернулось в небытие видение факельных шествий тайной секты пиарщиков, провалились обратно в глубины сознания оргиастические церемонии секретного коммуникативного отдела КГБ. А ведь уже представилось отражение собственного плеча с новой, еще зудящей наколкой - классический щит-и-меч под мистическим парашютом, а снизу стилизованное изображение бумажного листа и гусиного пера, в этакой пушкинской манере.
-Ну, садись, - из салона пахнуло прокаленным теплом обогревателя.
Ехали медленно, все правила соблюдали, да настолько точно и придирчиво, что впору было засомневаться в состоятельности предложения исходящего от такого законопослушного члена общества. Перед выездом на окружную попали в пробку, уж совсем удивительную на этой дороге, да еще и в такое позднее, непробочное время. Стоящие автомобили уходили обреченной колонной, в городскую, серую и тяжелую, снежную завируху.
Майор хлопнул в магнитоле кассетой и, через несколько секунд, запел знакомый голос про ни в чем не повинного Ваньку Морозова. Запел с середины, да ладно.
Марк Антонович прикрутил фитилек звука, - бардовский огонек еле-еле теплился в колонках под близким и темным небом заднего стекла. Развернувшись поудобней, в пол-оборота к Николаю, майор заговорил. Да не своим привычным голосом, разухабистым и веселым, а сухим каким-то, одно слово - деловым.
- Работа у тебя будет такая: зашлю я тебя в фольклорную этнографическую экспедицию.
Николай понял, что при всей своей позорной подростковости, слово «обалдел» наиболее точно передает его состояние.
- То, что я тебе расскажу сейчас, вроде как и не секретно, но ты лучше не афишируй, особенно если о карьере думаешь. С одной стороны, КГБ уже и нет, но система работает, как знать, может еще и востребует страна своих героев, так что ни к чему нам с тобой кухню нашу выставлять напоказ.
Николай слушал все еще рассеянно, но «нашу» для себя отметил и чувство того, что майор уже причислил его, Николая, к «своим», не только не порадовало - скорей даже неприятно напрягло, снова засвербело  игольной горячкой априорно наколотое плечо. В это время потухли фонари на улице и в свете кроваво-закатных габаритов впереди стоящего джипа, предстал Марк Антонович совсем иным, чем час назад, в развеселом блеске кафе. Лицо его стало настолько серьезным, насколько только возможно стать серьезным человеческому лицу. Костюм с воротником-стоечкой перестал быть знакомой «битловкой» скорей мундиром без знаков отличия. Лоснящаяся диагональ ремня безопасности - ни дать, ни взять орденская лента, - усиливала видение. Промелькнул перед глазами кадр фильма - «прям Калиостро какой» - мысль. А магистр-майор продолжал посвящение:
- Всей структуры знать тебе не нужно. Но, в общем, было у нас такое подразделение, сейчас бы пи-ар отделом назвали. Отделений разных до хрена, сами могли не знать, что за стеной происходит. Я вот, был в отделе изучения менталитета и народной коммуникации. Ездили, собирали, записывали – узнавали что и как до народа быстрей и лучше доходит. Прикрытие, правда, некозырное было - Марк Антонович бросил грустный и выразительный взгляд на штатское свое плечо, словно пробивалось сквозь английское сукно малоутешительное для его лет погонное очертание.
- Числились под Институтом этнографии. Вот и не выслужился…
Видимо обида не могла более копиться в его душе и майор выдал текст, мало относящийся к делу, скорее так, выговориться:
- А вот Юрьич твой до полковника на рынках дошел. Правда это для барыг «рынок», а для товарища полковника - опытная социально-экономическая фокус-группа. Ну, да его отдел всегда круто стоял, источники у них альтернативные, сами себя кормили так что дай Бог! Вот и до театра дослужился - будет теперь сливки общества мониторить, на реакции проверять. Поставит мудак какой-нибудь «Гамлета» где все голые прыгают и по фене ботают, а Юрьич следить будет - примут или нет, проглотят или возмутятся. А как примут - доклад строчить, о возможности переноса уровнево-вкусовых рамок в культурном поле. Глядишь - назавтра уже программу школьную коротнут на сотню-другую часов, или еще чего изменят.
Стало видно, что майор увлекся, его голос постепенно возвращался в прежнее, радостно-ерническое русло.
- Тут, правда, западные технологии нам картинку подпортили. В начале девяностых стали повсеместно на культурных там акциях всяких, мероприятиях, фуршеты проводить. Людям наливали, накладывали, вино, закуски, все такое…
- Ну?
-   Ну и то, что не легло оно у нас. Времена сам знаешь какие были, не из сытых. Вот покормим-попоим, а потом вся эта интеллигенция высококультурная, у нас такое принимала! И заметь - на бис!! Готовы были сами доказывать, что ничего лучше не видели- не слышали. Да вспомни, сколько фуфеля найнизкопробнейшего было в народ вброшено. А как хвалили после фуршетов! Но это потом наши заметили, что после фуршетов… А сколько было до этого отчетов отправлено! Культуру, образование, медицину, науку - все опустили, и при этом, что прекрасно, уверенны были свято в том, что все правильно! А ведь как дело - у американцев наливать придумали на фокусах, чтобы уровень искренности поднять. А для нашего человека это ж совсем другое! Какая тут искренность, когда от радости аффект один, обниматься со всеми лезет. Наш человек под сто грамм все может, и кизяк сожрать и войну выиграть!!
Майор импульсивно выхватил из пачки зубами, как показалось Николаю - прямо сквозь фольгу, сигарету и начал нервно скрежетать колесиком зажигалки. В это же время по пробке прошла судорога, сзади произошло какое-то движение и пару раз мигнув, для правительственно-бандитского форсу, фарами, занял жизненное пространство за майоровским «фордом» джип, размером не меньше стоящего впереди.
Марк Антонович тихо матерился себе под нос, будучи вынужденным подкуривать и заводить мотор одновременно, - он буквально  лег на руль, но зажигалки из рук не выпустил. Ведомый майоровской грудью «форд» проехал всего пару метров - так же внезапно, как и началось, кончилось спазматическое движение в заторе. Марк Антонович наконец-то подкурил, снова выключил двигатель и откинулся на спинку сидения, выпуская при этом с струю дыма такой силой, что впору было подумать что именно реактивная сила выдыхаемого никотина и вдавила его в кожу подголовника. Затянулся еще пару раз и снова обернулся к Николаю.
- Ну, это раньше было, теперь порядок наводим. Многие полетели, вон сколько мест освободилось - даже твоего Полковника призвали. Да и мой отдел вспомнили. Выгребли за десять лет все западные наработки, некоторые и не один раз попользовали. Все это позиционирование - мудациирование, блин. Потом, хвать за новыми - а там говорят, сорри сер, шара кончилась. Хотите новые технологии - гоните мани. А тут уже и мани жалко и, по правде говоря, не всегда они и оправданны, такие затраты. Отошел народ от шока, на пусть и дорогую эту дешевку больше не ведется. Особенно на такую, которая, как раньше бы сказали, «идеологически чуждая». А на носу у нас что? На носу у нас, правильно, выборы и весьма, доложу, непростые. Вот и вспомнили меня, реанимировали группу. Смотрим, что изменилось, что нанеслось, а что и крепче крепкого оказалось. Но главное - народные информационные традиции. Надо родные найти, посконные. Оно и людям ближе-эффективней, да и дешевле, чем этим мистерам башлять. За месяц уже шестую экспедицию отправляю, во все веси земли родной.
- А меня куда? - поинтересовался Николай.
- Тебя-то? В самую что ни на есть Херсонскую область, бывшей УССР. На бахчу, арбузы растить.
- ?
-  Тут к нам сигнал поступил, еще года два назад, как раз по нашему профилю. Объявился в Крыму один дедок, из депортированных бывших татар. Этот перемещенец пару раз своих односельчан понаставлял, да так толково, что они нам звякнули. Направили человека, капнули -дед не просто на вопросы отвечает, у него целая система. При этом неновая - то, что не сам он придумал однозначно. Говорит, в его роду по мужской линии тысячу лет передается, такая вот семейная философия. Самый главный его предок в Золотой Орде вроде консультанта по пи-ару был. Потом его, вместе с головой, в отставку, но суть метода он сыну изложить успел. И  повелось, по цепочке. Мы особо не разрабатывали - ну интересно, так и непрактично ведь, как все интересное. Так бы и  оставили дедушку в покое, если бы не взбрело нашему начальству послушать доклад одного умника, о воздействии и роли татаро-монгольского ига на наш с тобой, Николай, менталитет. Одним словом там - Марк Антонович выразительно стартовал сигаретой по вертикальной траектории, давая понять на каких это недосягаемых высотах, - есть мнение, что изучить нашего хан-консультанта нужно получше. Если что толковое - может и в основу стратегии положим. Ты в проекте не один, но лажануться нельзя, нужен результат, можно и отрицательный. Главное - поскорее дать заключение, стоит работать по этому вектору или нет. Если нет - будем другие темы разрабатывать. Вот и задача. Твоя задача.
- А почему в Херсон, на бахчу, если дед, как вы сказали, крымский?
- Что, покупаться захотелось? Прости, это уже потом. А в Херсон чего? Объясняю - дед по жизни арбузы растил, это у него типа наследственная профессия. Под Херсоном у нас прикрытие, еще с 60-х - опытная бахча. Совпало славно - у деда родственников нет, сын единственный - на зоне. Короче, ничто не держит. И когда месяц тому решили его подтянуть - вопросов не было. Мы ему там жилье теплое, пенсию регулярно, кормежка с обязательным компотом - дед при жизни в рай попал. Спасибо, говорит, добрые люди. Ну а «добрых людей» с ним не меньше двух и в чине не ниже лейтенанта.
- Так я даже и не рядовой.
- Лейтенанты там со старого проекта кукуют. Они объекта от субъекта коммуникации не отличат. А если ты при них что-то типа «промоушн» ляпнешь - так сразу и к стоматологу. Парни не наши, не информационщики, так - яды, агрессивные мутации… И то, не производство а охрана. Чурбаны, короче, старые. А новых кадров у нас немного, так что ты не первый из штатских спецов, не удивляйся.
«Не удивляйся» было пожалуй самым трудновыполнимым требованием применительно ко всему разговору. От его абсурдности Николай даже усмехнулся. Майор приметил движение губ и, нахмурясь, замолчал.
Ни с того ни с сего Николай задал вопрос, явно вброшенный сознанием от переполнения дешевыми голливудскими штампами.
- А если я откажусь?
К майору враз вернулось прежнее радостное настроение. Он игриво улыбнулся и задушевно, по-пасторски проникновенно, ответил фразой не менее кинематографичной:
- Тогда тебя убьют - и, вероятно, чтобы приблизить этот штамп к реальности, добавил более уместным жестким шепотом:
- Как ты можешь заметить, к стоящей впереди машине недавно прибавилась еще одна, ставшая точно за нами. Кроме имен сидящие в них люди не отличаются, уровнем профессионализма так точно. Любой из них придаст тебе новый социально-мистический статус в рекордно короткие сроки.
Марк Антонович два раза коротко ударил по клаксону. Синхронно приоткрылись дверцы в обоих джипах - Николай даже головой не крутил, и так почувствовал  эту холодную волну приведшую в движение слаженный, уже не совсем человеческий механизм.
- И вы не предупредив о последствиях и ответственности, втянули меня в это дело? - (нервы, нервы… И голос какой сразу невзрослый. За что ж, вы Ваньку-то?) - Почему?
Ответа не последовало. Майор усмехнулся и просигналил в третий раз. В наступившей затем напряженной тишине был слышен звук мягко захлопнувшихся люков «ландкрузеров». Оба джипа отъехали, обнаружив чистую и пустую дорогу, на сколько глаз хватало. Машина тронулась и плавно донесла Николая до родного подъезда, адреса которого он, кстати, никому не сообщал. Майор притормозил и, повернувшись к Николаю, весело сообщил:
- Почему? Так я знал, что ты согласишься.

Глава четвертая


Объяснение с родителями и прохождение братской таможни произвели на Николая равные по силе впечатления. Первое - своей легкостью, второе, наоборот, - сложностью. Ну, да и то и другое позади, впереди - еще несколько часов пути и черт знает что еще.
Сопровождал Николая и, как объяснил майор не просто сопровождал, а курировал и Николая и весь проект, некий Евгений Владимирович. Как и положено крупному лицу, призванному в подобную муторную контору в такие смутные времена, был он образчиком человека толкового и тонкого, скрывающегося под маской правильного простака из низов, крепкого сельского паря по разнарядке попавшего в Кембридж.
Как выяснилось позже, не в Кембридж а в Оксфорд, но сути это не меняло - над имиджевым «Жигулевским», под не мене сомнительную колбаску (разумеется порезанную на газетке), в привычном формате вагонного трепа блистал куратор гранями своего образования.
- Видите ли, Николай Павлович, - увещевал товарищ куратор, - при всем уважении к вам, молодым, не могу согласиться с идеализмом современных убеждений, если таковые, конечно, имеются.
- А в чем же вы видите идеализм? Наоборот, превалирует мнение, утверждающее, что позиции современной молодежи циничны и меркантильны.
- Во-первых, я не говорю о позициях именно молодежи, хотя с современной модой на молодежность, часто можно видеть вполне зрелого мужика, который несколько пережимает в своем, глупом со стороны,  заигрывании с молодежной культурой. Что ж, каждый покупает себе молодость по-своему, - ядовито мазнул куратор. - Можно даже сказать, что для успеха любой формы человеческого проявления, по широко распространенному убеждению, которое, впрочем, до смешного ошибочно, необходимо привносить молодежный элемент  всюду. Даже если речь идет о стирке скатертей в периферийном доме престарелых. Так что, хорошо, пусть будет молодежная, только учтите, что под этим я понимаю систему ориентированную на молодежь, но принятую более широким возрастным сегментом. Так что я толкую в целом об убеждениях господствующих в общественном сознании.
Евгений Владимирович с большим вкусом куснул колбаски и со знанием дела открыл очередную бутылку прямо о многострадальный алюминиевый кант купейного столика.
- Ну и во-вторых, зачем вы присовокупляете цинизм и меркантильность? Это, на мой взгляд, не вполне удачно. Ведь при, согласен, отрицательном отношении к одному и другому, надо признать, что свойства эти хотя и могут быть связанны в рамках одного индивида, или даже, скажем, поросли, но все же, согласитесь, способны к самостоятельному существованию.
Николай неопределенно закивал.
- Примеров хотите? Пожалуйста!
Николай, собственно, и не хотел никаких примеров, но Евгений Владимирович с таким смаком откинулся на скрученный в углу полки матрац, так лихо закинул ногу за ногу, что отказать ему в удовольствии рассказать уже рвущуюся наружу историю было бы грешно. Оставалось изобразить на лице внимание.
- Извольте! Несколько лет назад пришлось мне пересекать границу Польши. План отхода был оригинален и, можно даже сказать, красив, - батюшка православной общины одного польского городка ехал во Львовскую область на религиозный праздник-байрам, к которому и был приурочен торжественный слет батюшек местного значения. Кроме новостей, вез с собой тот батюшка чудотворную икону. На балансе у него еще, окромя иконы значился чудный такой  «фольсваген» - комби. Значит в багажник я улегся, на подушечку,  картоночкой меня задвинули, и сверху послушники простыночкой покрыли, - куратор потянулся, аж костями хрустнул, от воспоминаний.
- Да, лежу, аки младенец. А меня с картоночкой так красиво, значит, иконой привалили. Ну потом веночков всяких, зелени, рябины разной. Икону, прошу заметить, установили как раз напротив моей, пардон, задней части. Лежу я калачиком на боку, спиной к ней, святой, и она, чудотворная, тоже спиной ко мне стоит. Такой вот взаимный и гордый атеизм. На границе поляки открыли, икону увидели и пропустили без досмотра и придирок - в Европу хотели, боялись обвинений в религиозном шовинизме. А как на украинской стороне обнаружили икону - вызвали весь не занятый в боевом расписании личный состав на молебен и поклон. Представьте себе - стоит за таможней, на штрафной стоянке, автомобиль с открытым задним люком, а напротив него человек тридцать на коленях! В конце, когда прикладываться начали я прямо перед дилеммой встал, - как мне к ним лучше развернуться, какой стороной, передом или задом? Так и не решил - ворочаюсь себе тихонько и только слышу «чмок-чмок». Ну а как мы отъехали, полез меня батюшка вызволять - на ногах от смеха не стоит. Цинизм? Цинизм. И меркантильность в одном флаконе, поскольку подставной фонд на его парафию такой перевод сделал - мало не покажется. А как доехали мы до места сбора, мой батюшка наклюкался и не сдержался - отцу своему духовному, непосредственному начальству сиречь, теперь не вспомню какого ранга, все и рассказал. Думал посмеяться. А тот оказался не из циников - на батюшку епитимью наложил сходу, и обязал его, за поруганную честь святыни, для той иконы храм отгрохать. Батюшка мой мгновенно трезвеет - храм шарашить это сумма приличная, давай консенсус искать. - Последовал затяжной глоток.
- И что, нашел?
-  А то как же! Сошлись святые отцы на том, что все начисленные за меня средства ушли на Львов. Тем и откупился - но это уже чистая меркантильность, без цинизма.
При всей своей забавности, история не внесла ясности ни в разграничение цинизма и меркантильности, ни во взгляды куратора. А что до нравов царящих в среде культовых служителей, так и подавно ничего нового - Николай припомнил горячее обсуждение в офисе распечатанных из интернета первых трех глав книги, одного традиционно-внезапно погибшего журналиста - «Мафия во благодати, или криминальные пути священного капитала», там и не такое было.
- Но все же, Евгений Владимирович, в чем вы видите идеализм? Пусть, по-вашему, циник не всегда меркантилен и наоборот. Тем более - чем каждое отрицательное проявление автономней, тем шире эта негативная сетка покрывает жизнь общества.
- Конечно, конечно, спору нет. Но молодежный или современный идеализм, мой друг, я усматриваю именно в признании этой самой сетки негативных установок, именно в признании  всевластья цинизма.
- Какой же это идеализм? Это прагматизм, или реализм, или объективность, в конце концов.
Евгений Владимирович хитровато прижмурился:
- То есть вы тоже признаете ведущую роль цинизма в современном укладе общественного, да и личного сознания?
- Ну да.
Сладко улыбающийся куратор сделал очередной ход:
- Вот и ладно. А признаете ли вы, что в определенном смысле, цинизм можно назвать новой господствующей идеей?
- Очень может быть!
- И что идея эта во многом влияет на наш быт, по крайней мере, отравляет атмосферу общественного сознания?
-Да.
-Словом, вы признаете, что определенная современная идея, в нашем случае - цинизм, способна влиять на жизнь народа?
Николай понял, что куратор уже давно ведет беседу в нужной для себя струе и явно замыкает свой круг. Но отступать было некуда.
- Да.
Куратор аж засветился:
- Вот, именно это я и называю идеализмом - веру в то, что современная идея, носители которой, а главное - просто признающие ее массы, не составили и двух поколений, - и не вспоминайте мне Мариенгофа, - способна существенно влиять на общественное сознание. Это вы, офисные мальчики и девочки, позволившие сами себе считаться хозяевами жизни на двести долларов в месяц, играете себе в декаданс, обсуждая и осуждая за просроченной бутылкой «Стеллы Артуа» всеобщий цинизм и падение нравов. На такое раньше были способны только выжившие из ума старухи и наркоманы! Ну, они-то, понятно, а вы отчего? Сказать? Оттого, что сами себе все и придумали, замкнулись в оббитых пластиковой вагонкой стенах вчерашних подростковых фантазий. Ну, кинули вас на несколько сотен, ну морду в метро набили - так что, весь народ в цинизме обвинять? Да вы и двух процентов не составляете от этого народа!
Евгений Владимирович покраснел и автоматически шарил рукой над трибуной колбасного столика в поисках своего ораторского стакана.
- Вы только и можете, что в глубине своего мелкенького сознания тенденциозно причислять себя к кровососам наживающимся на народном теле! А при этом, и впрочем, слава Богу, никогда не будете этими кровососами в реальности!
- Это отчего? Оттого, что мы на самом деле лучше, чем хотим казаться? -  Николаю почудилась в монологе своего визави морализаторская нотка и он решил немного подтрунить. В смысле постебаться.
- Дурак вы, Николай, хоть и не дурак. Вам не стать ими потому, что для того чтобы НАЖИВАТЬСЯ на народе, нужно ЖИТЬ народной жизнью, находиться в его плоскости бытия. А народное сознание никогда не было и не будет циничным. Агрессивным и жестоким - сколько угодно, но не деструктивным и нигилистичным.  Народ - это традиция, которая сама себя не отвергнет.
Ощутив и отсмаковав произведенный эффект, Евгений Владимирович завершил уже более миролюбиво:
- Вы сами циники, цинизм признаете и его же боитесь. Живете в фальшивом замкнутом кругу. А народу плевать и на понятие и на носителей заодно. Он вас в упор не видит. А значит, не признает и вашу власть, случись ей, волею случая прийти. Так что твоему поколению еще только предстоит учиться овладевать и оперировать теми идеями, которые смогут найти отклик в народной душе. Иначе идущие за вами очень скоро ототрут вас с пути, возьмут признанную идею и станут теми счастливыми признанными носителями, в которые каждый нынче метит.
- Это чем же они лучше?
- Они не лучше, они моложе. Ну да в твоем возрасте этого еще не понять. Все, будем укладываться - Евгений Владимирович достал матерчатый несессер, запахнулся, через плечо, вагонным полотенцем и удалился в сторону уборной.
Единственное, что четко понял Николай за короткое время отсутствия соседа в купе - это то, что пока все мячи в его ворота. Необходим был гол престижа.
- Но все же, согласитесь, - начал он, только Евгений Владимирович появился в дверном проеме, сверкая бисерными каплями на свежеумытых усах, - что именно мое поколение стало первым органично воспринимать новые информационные технологии.
Куратор кивнул сквозь прижатую к лицу вафлю полотенца.
- А технологии эти привели к небывалой ранее динамичности информационного поля.
Кивок повторился, полотенце перенеслось на загривок.
- Так что, хотя вы и правы по части несоизмеримости влияния новых и старых, уже укоренившихся в народном сознании, идей, но одновременно вы должны признать - со времен Лебона период внедрения новых идей в сознание очень сильно сократился.
Евгений Владимирович швырнул скомканное полотенце в плоскую настенную сетку и резко, по-суховски хекнул:
- Этт точно! - и выключил свет.
3:1.


Глава пятая


От вокзала ехали тремя автобусами, - а после СВ Николай ожидал как минимум такси, а то и служебного «кубика». После двух с половиной часов неразговорчивой тряски по интерславянским катастрофическим дорогам вышли, как в проблемных советских фильмах - в вечернюю провинциальную грязь. Здесь, у ржавого столба с самодельной табличкой «Экспериментальное бахчевое хозяйство «Молодость» и ждал их служебный автомобиль - разбитый километро-годами «рафик». На переднем сидении словно и не было никого - не различим был водитель за толстым слоем снега и грязи налипшего на лобовуху. Внутри, когда сели, оказался колхозного вида человек с обшарпанным советским «дипломатом» на коленях. Николая всегда потрясали эти жесткие портфели, служившие на пригородных платформах сиденьями своим хозяевам, облаченным порой в самые убийственные сочетания плохих брюк и кроссовок, или даже (этого, правда, давно уже не было) комнатных тапочек. Мужчина представился Алексеем и, бряцнув замками открыл пластиковое чрево.
- Как обычно? В экспедицию? - этот вопрос адресовался Евгению Владимировичу. Тот утвердительно хмыкнул.
- Тогда прошу паспорта.
Мужчина взял протянутые документы, профессионально пошелестел страничками.
- Хорошо. Вот, возьмите, - из дипломата были  извлечены два металлических жетона на цепочках. Евгений Владимирович осмотрел бляху и надел на шею не снимая шапки, благо длина цепочки позволяла. Николай одел тоже - на его менее фактурной фигуре жетон оказался почти на уровне пояса. Успел заметить, что на его жетоне намечен один кружок, а на жетоне куратора - два. Ну, это понятно - начальство.
Тем временем микроавтобус докряхтел до давно не чиненных металлических ворот, рама из уголка затянутая сеткой рабицей. Водитель посигналил - размытая припустившим снегом тень открыла одну створку ворот (вторая, судя по перекосу, давно уже не функционировала), махнула рукой - проезжайте, мол. Двинулись дальше.
Через километр, не меньше, дороги, которая, ориентируясь по звуку, была выложена бетонными плитами, показались вторые ворота врезанные в двойной «колючки» периметр. Тут было открыто - проехали не останавливаясь. Обернувшись на диковинные - только в фильмах про лагеря и видел - сторожевые вышки, Николай заметил двух человек задвигавшие за «рафиком» эти вторые врата «опытного предприятия».
«Зона прямо, - пронеслось в голове, - хотя да, кто ж строил».
Показались темные силуэты не то парников, ни то ангаров - света на территории не было. Вслед за ними и административная двухэтажка, похожая на периферийный аэропорт. К нему и подъехали.
- Ну, хлопцы, ничого не забувайте, - наставительно сказал водитель, впервые обнаружившийся в этом, чудом держащем форму металле,  - приехали.
Все вещи Николая умещались в пятидесятилитровый туристический рюкзак (третья полная зарплата, предвкушение первого отпуска) - забросил на спину и во тьму, как коммандос в новостях. Из осветившегося проема открытой двери ему махали рукой - быстрей.
Евгений Владимирович задержался, расписываясь в бумагах извлеченных Алексеем и расположенных на крышке дипломата.
- Это как же, его к нам? В экспедицию?
Куратор кивнул, сунул в карман паспорта и выпрыгнул вон.
- Э-э-эх, - вздохнул Алексей, собирая подписанные листы, - а молоденький-то какой, прости Господи…


***



Внутри было тепло и, после «рафика», просто божественно тихо. Махавший руками оказался приятным молодым человеком в штанах цвета хаки с накладными карманами и свитере грубой вязки с кожаными налокотниками. Голову человека венчала обильная волосяная композиция на тему «Робинзон, год третий».
- Ярослав Игнатьевич, можно и лучше - Слава.
- Николай, Коля лучше не стоит.
- Будем знакомы, Николай. Жить нам, судя по всему вместе.
Песни петь любите?
- Под настроение.
- О, брат. Зимой тут круглые сутки такое настроение.
В это время отряхивая снежную накипь вошел Евгений Владимирович.
- Здравствуй Слава. Отчего не на месте?
- Так зимний график - отдых сейчас.
- Понятно. Сейчас я новенького к коменданту проведу, оформлю, а потом ты его в курс дела введи, только мягко, не спеши, спешить-то вам некуда, а? Ну, пойдемте Николай. Да не тяните вещи, сюда же вернемся.
Поднялись по лестнице, стены вдоль которой являли хитрый рисунок, из еще черт знает на чем держащихся, и уже отсутствующих плит традиционного южного ракушечника. Эмалью крашенная деревянная дверь открылась и обнаружила за собой архетипичный офис советской глубинки - вплоть до шляпного Боярского на выгоревших обоях, сейфа потерто обклеенного обоями «под дерево» и рассохшейся кадки с уставным фикусом.
- «Марк Антонович!» - чуть было не выпалил Николай, но вовремя сдержался. И правильно сделал. Сидевший за столом грузновато, (ввиду худосочной фигуры, вероятно для солидности), привстал и представился:
- Григорий Антонович, комендант и директор - короче, начальник нашей опытной базы. Рад приветствовать, Евгений Владимирович.
Куратор ответил рукопожатием и тут же, без приглашения - то ли здесь давно отбросили подобные церемонии, то ли его статус позволял не обращать на них внимание, присел за стол. Николай было открыл рот для если не представления, то хотя бы приветствия, но комендант вальяжно плюхаясь на исходную позицию замахал руками -
- Мы с вами, голубчик, еще наговоримся. Сейчас вас пусть Евгений Владимирович представляет.
Тот не заставил себя ждать, плюхнул на директорский стол весьма увесистую папку. Ленточки ее были скреплены сургучным рудиментом.
«Ого, неужели все это про меня? Работает контора». - не без уважения подумал Николай.
Комендант принял папку, сломал печать и минут пять многозначительно листал.
- Так-так. Очень хорошо, очень славно Николай Павлович. Из центра пришли очень лестные отзывы. Надеюсь так и продолжите.
Николай согласно наклонил голову.
- Ну, проект, в который вы входите у нас не единственный, хотя и - Григорий Антонович многозначительно раздул ноздри и ткнул торцом папки в воздух - и очень важный. Но конспирация - комендант придвинулся к Николаю, практически ложась животом на светлый лак стола, - всего превыше! Многие сотрудники не в курсе и сотой доли того, что мы здесь делаем - и это положение не стоит менять. Хорошо это, или плохо - но так надо. Поэтому у меня к Вам убедительная просьба, Николай Павлович - давайте будем уважать и поддерживать традиции коллектива.
Николай кивнул.
-Ну, вот и отлично, просто замечательно. Значит, помните Николай, официально вы - стажер на нашей экспериментальной бахче, приехали разбираться в тонкостях арбузопроизводства.
Видимо заметив иронию в глазах Николая, добавил комендант очень серьезно:
- Да, без шуток, для обеспечения прикрытия у вас с наступлением сезона будет полноценный рабочий день на бахче, правда, работа не пыльная - сотрудники расскажут. А теперь прошу - документы и средства связи на стол.
Николай положил перед комендантом свой паспорт, поданный сзади Евгением Владимировичем и замер, -  к собственному стыду и ужасу, Николай не принадлежал к числу обладателей «мобильников».
- Нет телефона? - искренне удивился комендант. – Ну, ничего, зарплата у нас хорошая,  - он открыл дело на последней странице и делано присвистнул, - ну а у вас и того лучше, телефон не за горами. Да, господа-товарищи, прошу минутку времени. Дайте мне свои жетоны…
Григорий Антонович встал и только тогда обратил внимание Николай,  на привинченный к дальнему углу директорского стола механизм. Отдаленно он напоминал мясорубку, но больше был похож на маленький  сверлильный станочек или, что еще вернее, пресс. Приделанная сбоку здоровая ручка с черным эбонитовым набалдашником в свою очередь рождала ассоциации с игровым автоматом «однорукий бандит». Комендант вставил в щель жетон Евгения Владимировича, потянул ручку - на возвращенном аппаратом  жетоне зияла дырочка, точно в месте отмеченном гравировкой. Повторив операцию с жетоном Николая, и вернув его владельцу, комендант произнес:
- Ну что ж, обживайтесь, вливайтесь так сказать в коллектив. И на ужин не опоздайте, - добавил он с отеческой заботой в голосе.
- Спасибо, - сказал Николай, и уже в дверях обернулся - а паспорт?
- Паспорт до дня отбытия у меня полежит, в деле. Да вы не волнуйтесь, это общее правило, - и комендант повел рукой в сторону шкафа, за треснутым стеклом которого стояло несколько десятков папок.
Николай вышел и комендант обратился к куратору:
- А вы, Евгений Владимирович, как? Может все же у нас заночуете?
- Благодарю, но я поеду. На ночной проходящий сяду, у меня по минутам рассчитано.
- Вам видней. Ну, прощайте.

***

За время разговора в директорской, нарисовался под лестницей солдат с автоматом Калашникова, занявший явно привычную позицию рядом со входной дверью в административное здание. Спустившемуся следом Евгению Владимировичу, солдат отдал честь а на Николая смотрел чистым зверем. Примечательно, что солдат был мужчиной более чем зрелым, и даже модного вида комбинезон-дутик, не отнимал ему лет. Да и комбинезон, когда-то белый, тоже не нов, а модно смотрится, оттого, что мода 70-х вернулась. Верно тогда и пошито.
Слава стоял рядом с рюкзаком и несколько напряженно смотрел на солдата, словно гипнотизировал его.
- Евгений Владимирович, - осторожно заговорил Николай, - я тут спросить хотел.
- Ну?
- Григорий Антонович… он с Марком Антоновичем не родственник часом? Так похож!
- А они и есть братья, - сказал куратор,  - но к делу твоему это не относиться. Я поехал, буду через пару недель, если что раньше понятно станет - отнеси доклад директору, он мне скинет. Бывай, Николай!
- До свидания, - только и успел пролепетать Николай вслед ушедшему в метель Евгению Петровичу. Того во тьме зимней ночи поджидал призывно тарахтящий желтый ад «рафика». Дверь закрылась.
- Жетон показал, - разрезал слух оловянный голос солдата.
Николай протянул жетон. Солдат взял его в руку, при этом, цепочка натянулась и весьма ощутимо впилась в шею. Солдат пробежал глазами по жетону, а затем не ослабляя собачьей натяжки, достал свободной рукой книжицу из кармана, поводил глазами и по ней.
- Номер 30867! Жить будешь в третьем бараке, отсек четыре, - и отпустил жетон, который в тишине звякнул по Николаевой пряжке с мощью, как показалось, трехтонного минимум, колокола. В глазах явственно темнело.
- О, - прорезался откуда-то, из этой такой страшной, новой и чужой реальности голос Славика,  - я же говорил, что со мной жить будешь!
Часовой (иначе Николай его теперь назвать не мог), распахнул дверь в снежные потоки и выразительно глянул на обоих. Первая снежинка ударилась в лицо, затем вторая, третья - уже через несколько шагов по темному двору, по узкой протоптанной дорожке «от фонаря до фонаря», Николай начал приходить в себя. И все это возвращающееся «я» орало одну фразу: «Ты попал». Возражать себе было трудно.

***

Чтобы войти в  помещение казавшимся секретным «зеленым ангаром», а оказавшимся бараком №3, пришлось обходить его весь, чтобы зайти в торец, - металлическая труба барака-ангара имела один лишь вход. Пока Славик стучал в дверь, Николай обернулся - в сотне метров стоял доставивший его «рафик». Присмотревшись стало видно, что стоит он перед внутренними, теперь закрытыми воротами и, что вокруг его стояло несколько фигур. Сколько - не рассмотреть.
Это наблюдение только повысило содержание стрема в крови. Так что, когда пройдя по узкому коридору они с Ярославом добрались до своего отсека (Слава попутно объяснял насколько выгодно они разместились - ближе к выходу сквозняки, ближе к тупику - туалет с подобающим обонятельным сопровождением), Николаю все уже было глубоко противно. Даже на удивление приятная атмосфера открывшегося жилища не смогла изменить его настроения, - сел на койку, локти на колени, лицо - в руки, чуть было не заплакал. Слава мешать не стал, сел себе на соседнюю коечку, уткнулся в книжку.
Через несколько минут в дверь постучали. Николай поднял взгляд и увидел, как в комнату вошло шестеро человек, весьма творческого и альтернативного вида - длинные волосы на голове, усы и бороды - весь этот неформальный антураж был использован щедрой рукой. Единственное, что отличало вошедшую компанию от состава квартирного симпозиума хиппи высшего состава МГУ - свитер с налокотниками и штаны - «комбаты», которые на Славе смотрелись, как тонко подобранные в стильном магазине вещи, оказались униформой.
От группы отделился человечек, менее всего подходящий под жесткое определение «доминирующий самец» - низенький, полненький, похожий на Денни де Вито и, заикающимся голосом сказал:
- Я Костя. Староста нашего п-пиарного барака. Вы привезли?
Конечно же, Николай привез. Еще в столице, на вопрос о необходимой экипировке, Марк Антонович серьезно сказал: «Шесть бутылок водки. Остальное - произвольно».
Под радостное переминание двенадцати ног шесть бутылок были поставлены на стол. Костя-староста окинул батарею разгорающимся взглядом и сказал, взяв в руки одно из прозрачных стеклянных тел:
-  Рады п-приветствовать нового п-пришедшего на встречу с п-прекрасным!
С этого момента пошла отнюдь не заурядная попойка - собутыльники Николая оказались весьма интересными, можно даже сказать незаурядными, при этом давно не выпивавшими. За приятным и живым времяпровождением Николай немного отошел, более того, предубеждение к новому месту покинуло его. Он даже вспомнил последние слова коменданта - про ужин и осторожно поинтересовался на этот счет.
- Пропустил! Пропустил! - радостно заорал Дима из 1-го отсека, несколько смутив Николая, обратившегося к нему в полголоса. Дима поделился с обществом страхами новичка. Грянул поистине титанический взрыв смеха.
- Успеешь еще этой б-баланды нахлебаться, - еле сдерживая спазматический смех, говорил староста, - у нас тут еще свои п-припасы есть, так что хоть в первый вечер п-поешь нормально, п-по-человечески.
Новость о низком уроне питания была не из приятных и, в другое время, стала бы началом более делового и малоприятного разговора, но на еще легкой алкогольной волне проскочила незамеченной.
К середине  второй бутылки начались расспросы. Николай описал основные события жизни кратко, отдав предпочтение последним двум годам, - собственно профессиональной деятельности. Очень хотелось представить себя опытным пиарщиком. Однако, ни один слоган или сценарий рассказанный Николаем не имел такого мощного, по звучанию, успеха, как история закрытия и разноса «PRограммы». Все высоко оценили, - Николай даже надулся, - юмор менеджеров проявленный в их инстоляции с шампанским и пистолетом. Когда Николай начал возмущаться, ему на плечо положил руку Эдуард Поликарпович, похожий на магов из экранизаций Толкиена:
- Скажи спасибо, что они изнутри боевую гранату на растяжке не поставили, раньше и такое бывало.
Аргумент был мощным, особенно в устах такого авторитетного старца. (Это потом оказалось, что хотя Эдуард Поликарпович и вправду самый старший в бараке, но и он, при всей роскошности своей бороды, не старше 60-ти лет).
Историю  с вербовкой Николай опустил и сам перешел к вопросам. «Звездой салона» по общему мнению, был Слава, славой своей обязанный сценарию ролика который он подбросил на свою старую рекламную фирму, уже работая на солидную политическую структуру.
- Для души писал, жалко было в небытие оставлять, - объяснял Слава.
Действие его ролика посвященного небывало низким тарифам на мобильную связь, разворачивалось на плоту, пережитке кораблекрушения. Мужчина сидящий на нем - небритый изголодавшийся и опаленный жестоким солнцем, говорил по телефону, как предполагал Слава, прощаясь с родственниками. Голос за кадром сообщал, что этой жертве стихии воды осталось на день, еды - на два, а времени на разговоры - на две недели вперед. И не важно появлялся ли в конце гуманизирующий рекламу пароход, и, если появлялся, не проплывал ли он мимо, незамеченный увлекшимся общением героем - важен был финальный слоган: «Суперстар джи-эс-эм, - за гранью Ваших возможностей».
Сценарий этот даже фирме-заказчику не показали, их реакция была бы очевидна, но деньги Славе выплатили и ролик сняли, по жирному, на «Кодак», чин-чинарем, - в расчете на «Каннских львов».
Приз ролик не получил, но в конкурсную программу вошел, что и было зафиксировано на кассетах с контентом фестиваля, чем и принес Славе широкую известность в узких кругах. Позже, именно вследствие этой популярности, солидная политическая структура и сократила свой штат на одного человека.
Эдуардыч, как его все без исключения называли, работал с информационными технологиями еще при Союзе, а с его развалом переквалифицировался в рыночного алкоголика-консультатнта, готового прямо в базарной наливайке, за соточку, дать совет на все случаи жизни. В этом статусе и находился он до встречи с Полковником. Именно бывший Николая директор и спровадил Эдуардыча Марку Антоновичу, более года назад.
Истории других собутыльников отличались лишь степенью футуристичности и частотой смены и потерь рабочих мест. Тут чемпионом был Дима, успевший только за период парламентских выборов поменять четыре места работы, находясь попеременно, в диаметрально противоположных как географических, так и политических концах страны. Еще больше объединяло истории пи-ар барачников, то обстоятельство, что перед появлением в их жизни Марка Антоновича, с его удивительной бахчой, в биографии каждого имел место факт падения, закрытия, банкротства, просто развала родной фирмы. (Естественно, это не касалось Эдуардыча, который ни на кого не работал).
- Ну а здесь вы чем занимаетесь? - спросил Николай все честное общество.
- Арбузы сажаем летом. Зимой - режем, - абсолютно серьезно ответил ему староста барака.


***


Утро принесло немало горькой правды. В первой когорте истин оказался постулат о том, что если с вечера много пить, утром будет плохо.
Николай насчитал пять пустышек из привезенных им и еще две пластиковых бутыли из-под жуткого местного «Дюшеса», в которых по второму часу ночи оказался вчера не менее жуткий местный самогон. Судьба шестой бутылки была непонятна до тех пор, пока в памяти не всплыл смешной в своей подпитой торжественности, староста Костя, который важно поставил на стол последнюю бутылку, хлопнул по рукам прицелившегося было Диму и произнес:
- А это, Коля, твоя индивидуалочка, храни её. Храни, потому что она т-тебе пригодицса… - и не смотря на все попытки Николая выставиться на стол, Костя спрятал бутылку в тумбочку.
Там она и стояла. Николай начал взвешивать, наступил или нет момент для которого она предназначалась, но тут вскочил Слава:
- Завтрак!
Пробежали по  утренне скрипящему снежку до административного здания, где принимал вчера комендант. На первом этаже оказалась самая затрапезная - если это слово применимо тут в негативном смысле, - столовка. Тут, на до паралона протертом стуле и постигло Николая второе разочарование - кулинарное. Еда была ужасна. Со времен пионерлагеря не ел Николай ничего более тошнотворного, при всей миниатюрности порций. Только в отличие от от пионерлагеря, откуда сбежал Николай на третий день, стояли здесь на дверях мрачные солдаты с оружием, явно более серьезным чем патриотические болванки «Зарницы». Вчера было списал Николай часовых на распорядок оставшийся от секретных гэбистских времен, а сегодня снова напрягся, только скользнул по ним взглядом, вбегая в здание с такого развеселого пушкинского «мороза-солнца». Солдаты проверяли жетоны и делали отметки в своих книжицах.
За компотом (именно за компотом!) спросил он Славу про свои служебные обязанности, про старого татарина.
- Э, - махнул рукой Слава, - дед в госпитале, видно траванулся чем-то («неудивительно, при таком-то питании» - подумал Николай), так что отдыхай пока. Новеньких у нас на арбузы не сразу припахивают.
Слава ушел, а у Николая, кроме тошноты, осталось еще и желание перекусить чем-то человеческим. Оглядевшись на пороге, он заметил стоящий заведенным вчерашний, «рафик». Кроме шофера там никого не было.
- В город поедем? - спросил Николай у водителя, или что у вас тут рядом?
- Райцентр, - вяло ответил водитель (не тот, что вчера, другой, помоложе), - сейчас как раз еду, там два часа - и назад.
- Вот и хорошо. Поехали!
- А тебе, что по делу?
- По делу, - соврал Николай и не моргнул.
Через пару минут и отъехали, только занес в салон солдатик пару грязных коробок. Отъехали и почти сразу встали, - перед закрытыми воротами внутреннего, прозрачно-колючего радиуса. Теперь, в свете дня, заметил Николай  стоящую у ворот сторожевую будку размером с сельский сортир, по сезону крашенную известкой. Отличалась будка от заурядного элемента потребительской, точнее выделительной архитектуры большими, в полстены,  зеркальными стеклами. В них отражались и снежная степь, и «рафик», и сам Николай, вышедший по удивительно учтивой, почти подобострастной, просьбе солдата в джеймс-бондовском пуховике.
- Новенькие? Первый раз в город? Да там и смотреть не на что, разве продуктов прикупить…
Солдат (или офицер?), которому принадлежали эти слова одновременно с их произнесением, мягко подталкивал Николая к будке. В ней открылась дверь.
На крохотном столике - так, доска врезанная в угол, стоял прибор - близнец стоящего в директорском кабинете.
- Жетон, пожалуйста, - произнес солдат оказавшийся внутри будки.
Николай закопошился в слоях зимней куртки и протянул, наконец, жетон требовавшему. Тот взял его и было вставил в аппарат, как вдруг поднял глаза и спросил Николая:
- А вы к нам с инспекцией, или в экспедицию?
-  В экспедицию, - кивнул Николай и увидел, как его кивок дублирует говорящий с ним, может с запозданием в долю секунды и понял, что кивок этот адресуется не ему, Николаю, а приведшему его солдату, оставшемуся сзади. Или уже сбоку?
Ответ на этот вопрос пришел сразу. Николай даже голову не начал поворачивать, только глаза скосил и увидел медленно, - как в кино, приближающийся деревянный приклад старого АКМа. Может и вправду, в такие моменты время замедляется, а может, пожалел Николая солдат за молодость его и не шибко мощную фигуру, притормозил удар - а все равно, померкла яркая лазурь зимнего небосвода. Персонально для Николая.


Глава шестая

- И что ж ты п-полез на выход с нашим, однодырчатым-то? - сокрушался сидящий рядом староста Костя.
За Николая ответил Слава, одновременно накладывая на скулу неудачника-ходока толстый слой какой-то жирной мази из тюбика:
-  Так откуда же он знал? Теперь же не инструктируют сразу, ждут пока сами допетрят.
- Садисты.
Николай еще не до конца отошел от удара, а в комнату ввалился солдат со свертком в руках. Увидел лежащего, осклабился:
- Вводите в курс. Чтоб шуму больше не было.
Солдат ушел и Костя обернулся к Николаю:
- П-персоналка-то у тебя в тумбочке? Вишь, какая она у тебя быстрая вышла.
Персоналка оказалась не очень персональной - распили с Костей и Славиком. В отличие от вчерашнего вечера пили тихо, без веселья. Да и не до смеху было - «вводили в курс» дела, а дело это было, ох, невеселое.
Выходило, что бахча эта  - вроде частной зоны для деятелей информационного фронта. Первые же предположения Николая о секретном проекте КГБ вызвали первую же за вечер улыбку:
- Какой К-комитет, к черту. Ты хоть раз у этих Антоновичей документ  спрашивал? Нет?  Так и нет у них никаких д-документов, и не было последние лет д-десять! Как совок развалился, - остался старший брат с бахчой как д-дурак с писаной торбой. Но все ж хоть что-то, вот частное п-предприятие создал. А младший и того не имел, п-поперся в Москву за счастьем, - рассказывал Костя. - И нашел его, отчасти - благодаря старым связям, отчасти - благодаря новым. П-парень то он у нас веселый, общительный. Организовал фирму ВПРОК - Всероссийское Пи-Ар Объединение Креейторов. Хотел весь сегмент рынка п-подчинить одной структуре, под государство, ну и сам п-подрулить заодно. Да только не вышло - наверху у него п-поддержки тогда не нашлось, да и американские технологии он не любил, а на них тогда только и ставили, так что его Ф-ФЭП легко обошел. Остался наш Антонович джи-эр не у дел, б-больше того - еще и оплеванным. Тогда он с другого конца пошел, - лег с остатками своего ВПРОКа п-под одного, под второго, набрал какой никакой вес. Прослыл в узких кругах специалистом по п-переманиванию да по слому. Как надо контору какую подложить элегантно - это к Антоновичу. Его, правда я п-под погонялом «Морковка» впервые узнал, п-правда не в лицо, а то хрен бы я тут сейчас сидел, - в сердцах добавил Костя. Выпили. Староста продолжил:
- Короче, насобачился Морковка конторы глушить. Начальство сманивал, а остальное никого ведь не колышет. Получилось, что выпало майору кадры разруливать - и тут он, можно сказать, талант п-проявил. Каждого ловил прямо-таки виртуозно. Ну, как директора твоего, - какой дурак б-будет сейчас на ставке в театре, пусть и директором, зарплату головной болью п-получать? А твой п-полковник небось уверен что для своей конторы важное дело делает, - будет доклады строчить и часа своего ждать. Ну а Морковке п-поклон от городских чинуш, - и конкурента одного убрал, на рынке частого бизнеса, и дыру в городской номенклатуре заделал.
- Ну а нас сюда зачем? - Спросил привставший на локте Николай.
- Двойная выгода. Это сейчас на нашу профессию спроса нет, вон и ты устроиться не смог А п-поверь мне, будет спрос - загонит нас Морковка. И с контор п-получит, за сотрудников, и с нас откупных стянет. А пока мы тут - ему одна мутная контора от которой этот Евгений Владимирович стоит, б-башляет. Они для отвода глаз с братаном такую там бухгалтерию развели…  Ну а еще Морковке братан отстегивает за каждого работника.
- А у брата деньги откуда?
-   Так ведь хозяйство п-прибыльное. Летом - арбузы растит, а зимой здесь н-наркотики делают.
Николай только присвистнул, что оказалось весьма болезненно.
- Тут при Советах и вправду секретное НИИ было, - вступил Слава, - кто потом свалил, но кто и остался. Теперь не жалеют. Я как-то прикинул - у них без всякого пи-ара оборот за миллиард выходит. А куратор, которого они за нос водят, так он наверняка, вот только Костя не согласен, на державу работает. Я так думаю, потому что иначе на хер он им нужен? А так у них крыша выходит самая замечательная - государственная.
- Так они тут что, героин делают? Из чего? - в голове у Николая всплыли картины парников с перспективными рядами одиозных растений и  кустарников.
- Не, у них своя дурь.
- Они ее из арбузов делают, - проговорил Костя. - Тут вся земля какой-то дрянью насквозь п-пропитана после имперских изысканий. И гадость эта - галлюциноген, почище ЛСД будет. А арбуз - он из земли любую мерзость как губка тянет, еще п-по пестицидам проверенно. Вот мы летом арбузы п-поливаем, а зимой из них вытяжку делают. П-пробовать не советую.
Николай опустил горящую голову обратно на подушку. Жизнь предстала во всей своей отвратительности, реальной и невыносимой.
- А поговорить с Евгением Владимировичем, с куратором? Кто-то пробовал?
Костя  нахмурился:
- Был один… И нет его. Все встречи в п-присутствии коменданта, сам увидишь. Так что лучше и не п-пробуй, лучше уж арбузы жрать…
- Так что, мы здесь вроде рабы?
- Вроде того.
Разговор и так подходивший к своему завершению был прерван появлением Эдуардыча, - Николай уже знал, что этот персонаж исполняет роль местного стукача. Голова болела, хотелось спать. И он заснул.


Глава седьмая


Главное когда режешь арбуз - не снимать респиратор. За две недели работ на нарезке, минувшие со дня посвящения, Николай хорошо усвоил это правило. Один раз забыл, неплотно прижал после перекура. Сосем маленькая щель рядом с носом - и три дня в госпитале, с тотальным отравлением. Кошмары горячечного бодрствования сменялись кошмаром ночных галлюцинаций, самая длинная из которых длилась часов тридцать. За это время в метущемся сознании Николая прошло три года  - очухавшись, он мог вспомнить все, что произошло с ним в каждый день этой наркотической жизни. И только следующий кошмар, наступивший часа через два, стер из его памяти предыдущие бредовые воспоминания.  «Чтоб не брали злые глюки - закрывай сознанья люки» - встретил его Слава. Ему смешно! А вот Николаю было не до смеха, сильно похудевший и ослабший он вынужден был уже через несколько часов встать на рабочее место.
Арбузы после сбора покрывали восковым составом и оставляли гнить под этой пленкой в  огромном и теплом подвале одного из бараков. В середине зимы приходила в движение диковинная технологическая линия - арбузы резали, раскладывали в ностальгические «майонезные» баночки и оставляли на жестяном прилавке цеха. Потом следовало три дня отдыха и все повторялось, - вернувшись на рабочее место Николай и его соседи по бараку заставали новые арбузы и пустую, вымытую стеклотару. Что происходило с «цукатами» дальше они не знали, этим занимались другие с которыми, благодаря жесткому и просчитанному режиму, они не могли пересечься.
Николай резал очередной арбуз, когда в цех вошел старший охранник, - вчерашний пи-арщик научился различать диковинные знаки отличия принятые на территории этой тюрьмы.
- 30867! К коменданту!
Николай удивился - все его попытки поговорить с комендантом встречали грубый смех охраны и более мелодичный, но не менее обидный смех собарачников.
Поднимаясь по лестнице Николай был просто придавлен к стене стоящим там офицером:
- Хочешь дожить до ужина, будь паинькой. Следи за языком так, как будто у тебя, поц, на нем граната висит!
Промычал что-то соглашающееся и поплелся дальше, к двери. Зашел за дверь и чуть было не бросился бездумно, головой вперед, без оглядки на охрану - туда где можно достать пальцами, сдавить…!!! Остановило только то, что затянувшееся напряжение всех мышц переросло в болезненный спазм.
- Здравствуйте, Николай Павлович! - прежним приветливым тоном заговорил куратор. - Наслышан я о вашем поведении и, признаться, разочарован. Неужто вы мне не поверили? А поверили этим мудакам с которыми вам выпало жить? Но вы то, разумный человек, могли бы принять правила игры. Да, моя вина я не сообщил, что мы тут еще и изолируем кое-кого. Но и у вас было конкретное задание, вас сюда не просто так направили! И что, продвинулся наш проект? Хрена лысого! Я спросил, вы ни разу не общались с объектом. Тоже мне, в позу встали, прям Ленин в Михайловском. Где ваш доклад?
- Нету, - упавшим голосом сказал Николай, совсем не так как собирался, - («Не будет вам, буржуины, доклада!». - Нету… Где твердость?  Где вызов? Мямля).
- Да помилуй вас Господь, Николай Павлович, что вы себе вообразили? Что мы ваш гений сюда в ссылку заключили? - Евгений Владимирович рассмеялся, - ну, да, многие ваши соседи немало интересного могут рассказать о том, как в нашем мире депутатами да губернаторами становятся. Но, спрашивается, вас-то на кой черт сюда упекать? Вы не то что государственного интереса не представляете, но и, простите, узкокорпоративного.
Николаю пришлось внутренне признать правоту этих унизительных доводов. Но молодогвардейский дух покинул его не до конца:
- То есть, вы хотите сказать, что после написания доклада я смогу отсюда уехать?
- Вылитый Монте-Кристо, - эти слова Евгений Владимирович адресовал коменданту, тот усмехнулся.
- Николай Павлович, как мы и договаривались, - продолжил куратор, - как только ваша миссия будет исчерпана мы вернем вас в город. Да и не в наших интересах Вас здесь держать - кадры должны работать.
Николай понял, что сознание его расслоилось. В который раз понятие «правда» сделало виртуозный кульбит. Окончательно ошарашенный словами куратора и последовавшим звонком родителям с мобильного, кураторского же, телефона, Николай только и спросил, отчего нельзя посещать райцентр.
- Да для вашей же безопасности. - Теперь заговорил комендант. - За нашим объектом не одна служба следит, и из родных, и из закордонных. Так что в одиночку нельзя, а групповые экскурсии вам устраивать - и того опасней. За удар прости, и, кстати, если Васек на лестнице настращал - тоже. Они же не в курсе кто отбывает, а кто отрабатывает.
- А из арбузов значит, мы цукаты делаем? - смелости значительно прибавилось.
- Нет, не цукаты, -  признал  комендант привставая и вплотную подойдя к Николаю, одновременно понизив голос почти до шепота, - Но вы же взрослый человек, можете понять, что такую структуру, как наша надо кормить и кормить хорошо. Да и ваша зарплата - не бабушки сердобольные накидали. Кстати, про зарплату, - комендант вытащил папку Николая и извлек из нее зеленый веер американской истории.
Вид денег окончательно укрепил ту версию реальности, правда в которой была на стороне Евгения Владимировича. (Размышлял когда-то, еще в студенческие годы, Николай над ролью и местом денег в мире и умозаключил, что деньги основную нагрузку несут философскую - всех людей с их различными понятиями и убеждениями заставляют принять за исходную и, главное, - единую для всех, ту систему ценностей, в которой и существует этот маммонов императив).
- Я постараюсь побыстрей! Через неделю готово будет! А.. деньги забрать можно?
- Можно, - сказал комендант, - но если честно, пусть лучше с паспортом полежат, целее будут.
И не дожидаясь ответа начал завязывать тесьму на папке.



***


Договор был такой - за десять дней Николай делает отчет, пересылает его через коменданта и ждет ответа - нужно что еще, или нет. А там приезжает Евгений Владимирович и забирает Николая с собой. На том и расстались.
Николай приступить решил немедленно - к чему тянуть! Подошел к офицеру и, неловко, еще сомневаясь, спросил:
- Мне нужно поговорить с Катибом Вакиловичем.
Охранник проделал надлежащие манипуляции с жетоном и книжечкой и, после паузы мучительной для Николая, сказал:
- Пошли.
Через три минуты Николай предстал перед таинственным старцем.

***


Катиб Вакилович сидел на табурете и строгал маленьким ножичком с пожелтевшей рукоятью козьей ножки, арбузную кожуру. Нормальную. На подоконнике его крохотной комнаты стоял ряд пластиковых и картонных коробочек из-под различной молочной продукции, в которых светились нежной зеленью молодые ростки.
- Арбузы, - перехватив взгляд молодого человека, сказал старик, - здесь не так тепло, как в Крыму или Казахстане, не так тепло, как надо для хороших арбуз. Вот, сначала тут высаживаю, а уже летом - в грунт. Ворую у природы пару месяцев.
- Я к вам по вопросу народного предания… - начал брать быка за рога Николай.
- Знаю, предупредили. Только зря ты, сынок, его народным называешь, - глаза старика недовольно сверкнули, - эта наука имеет автора, моего славного предка, Юрзу-мурзу. Это предание моей семьи и никакое оно не народное!
- Простите, Катиб Вакилович.
- Ничего, - старик смягчился, - так ты в ученики хочешь?
Вопрос был неожиданным. Николай не знал что говорили старику раньше и боялся нарушить построенную кем-то игру.
- Да.
- Вот и славно. От тебя мне ничего не надо, кроме как обещания эту науку передать и не забыть указать от какого великого человека она происходит.
Николай решил, что согласие его будет полностью правдиво, именно такие цели перед ним и поставлены.
- Хорошо, даю слово, Катиб Вакилович.
- Вот и славно, - старик повозился и приготовил две чашки чая, кряхтел при этом и ворчал он изрядно. Наконец приготовления были закончены и, после первого глотка чая старый татарин удовлетворенно хмыкнул. Лохматые брови немного приподнялись, чуть разгладились морщины печёного лица.
- Наука моего предка была глубока и бескрайня, как прекрасное море синих  глаз его возлюбленной, принцессы Айнаре. Но хоть и мог быть прекрасным их брак, он был бы еще и неравным. И такого брака не мог допустить владыка Золотой Орды.
Старик сделал еще один глоток чая.
- Трижды великий хан Менгу-Тимур предостерегал моего предка от сближения с прекрасной Айнаре. Трижды предлагал ему других достойных жен - газелеоких и пышнобедрых. Но Юрза был непреклонен и добился короткой встречи с принцессой в покоях ханского дворца. Тогда лопнуло терпение хана и он заточил непокорного в темницу. Два дня и две ночи провел Юрза в подземелье, а на третий появился хан и сказал, что если в течение семи дней его советник не возьмет себе жены, то на рассвете восьмого расстанется с головой.
После очередного глотка чая последовала настолько долгая пауза, что Николай было заподозрил - заснул старик. Но тот внезапно раскрыл глаза и заговорил еще более велеречивым и тревожным голосом:
- Каждый вечер в темницу Юрзы приводили достойнейшую невесту ханства. Вместе с ними приходил и его сын Адиб-бей, который должен был доставить хану ответ отца. Суровая стража давала им только три минуты на разговор, а затем отправлялся Адиб пред грозны очи Менгу-Тимура. Но так он был умен, ибо семя отца было в нем крепко, что сам Адиб измышлял, пока шел коридорами дворца, причину отцовского отказа. А в те три минуты, что был он с отцом, внимал Адиб наставлениям, над которыми и размышлял славный Юрза, стараясь облачить свои длинные мысли в краткую форму. Семь уроков дал он своему сыну, а после ушел в могилу, ибо не мог преступить любви к прекрасной Айнаре.
Катиб Вакилович хлебнул чайку и заговорил обычным голосом советского пенсионера:
- Так что, следуя традиции, дам я тебе семь уроков по три минуты каждый. Приходи ко мне всю следующую неделю в час заката.
Николай встал и, поблагодарив, развернулся уходить.
- И вот еще, - Николай обернулся на голос старика, - ты, если можешь «Артек» принеси к чаю. Хорошие вафли, вкусные.


Глава восьмая


Вечером в отсеке у Николая и Славика собрались все пиарщики. Несмотря на присутствие дятла-Эдуардыча, высказывались все, кроме самого Николая, весьма откровенно:
- Голову небось морочили, суки, выпустить обещали!
- Да всех они так дурят, скоты!
И т.д. И т.п…
Только Костя, под конец, сказал тихо и спокойно:
- Нам грозит здесь хоть и до скончания века, но все же жить. А тебе во как… Смотри, Николай, чтобы не кончили тебя, как работу свою сдашь.
И снова червь сомнений начал бередить пласты, сложившейся было, реальности.


***


Николай достал выданный комендантом диктофон, вставил кассету. В тумбочке уже ждали его возвращения бумага, стояла на другой, приволоченная охраной, печатная «Ятрань», - компьютеризация не осенила своим виртуальным крылом это странное место земного шара, под названием «экспериментальное бахчевое хозяйство».
Переступил порог за которым уже ожидал его Катиб Вакилович.
«И сказал Юрза-мурза, внемли сын мой, и запечатлей в памяти своей и детей своих слова, что я скажу тебе: человеческая голова подобна арбузу, а мысли в ней подобны семенам. Если кто хочет дабы приумножилось число их, такому лучше, чтобы семян  было поболее, а если кто затевает те арбузы съесть - такому лучше, чтобы семян тех вовсе не было.
И потому мудрый владетель бахчи, пекущийся о благе своём и своей семьи всегда разделит те арбузы, которые потребны ему для приумножения их самих, от тех, которые растит он для приумножения богатств своих. И приумножать будет в количестве бессчетном те, что для еды, те же, что для размножения - лишь по мере надобности.
- Но отец, как же произойдут от тех, которые с косточками те, которые без косточек?
- Запомни сын мой, что и вправду не происходят безкосточные от многокосточных. Но лишь от многокосточных - среднекосточные, от среднекосточных - малокосточные, а от малокосточных - безкосточные. Но  от  среднекосточных приростают скорее менее косточные, ибо в природе у них положен уже путь на уменьшение косточек. И потому рачительный хозяин вовек не переведет у себя арбузов многокосточных, хоть и достаточно ему одного многокосточного на тысячу среднекосточных, одного среднекосточного на пятьсот малокосточных, и одного малокосточного на сто безкосточных.
Тут зазвучали шаги стражей за дверями темницы.
- И знай, сын мой, хоть радости и богатства приносят хозяину безкосточные арбузы, но не сохранит он владений своих и богатств своих и доброго имени своего, если истребятся у него многокосточные.
На этих словах вошли стражники и окончил Юрза первый урок». А за вафли спасибо, свежие…



***


Ночью приснился Николаю странный сон – будто забрали его в КГБ и расстреляли, как врага народа. И будто воспарил его дух над землей и полетел к родителям - проститься, а там уже сидит Николай, точнее копия его, и чай пьет с баранками. И смотрят родители, подперев щеки руками, и гордятся сыном. А сын - то вокруг летает и понять не может - что за самозванец в его тапочках сидит? И тут прилетел архангел, похожий на постового милиционера  Толю из далекого детства и повел Николая с собой. И попал Николай в подземелья КГБ, где из крови убиенных выращивали врачи-вредители, (с бородами такие, в кандалах), новых клонов, точные копии расстрелянных. И будто те клоны помнят, как их прототипов расстреливали. И будто перед выходом на волю, обещают тем клоном в следующий раз уже клонов не делать, если проштрафятся. И будто такие эти клоны потом всю жизнь смирные… А архангел и говорит Николаю: - Вот видишь, Николай, какие мы теперь гуманные…


***

На второй день Николай задержался у Катиба Вакиловича подольше - помогал тронутому до слез старику поливать маленьких обитателей подоконников. Потом попили чаю и продолжили.
«И сказал Юрза-мурза: Теперь, сын мой, когда познал ты великое таинство много и мало косточных арбузов, и познал ключи к их назначению, настала пора узнать тебе и то, что кроме Хозяина бахчи и косточности арбузов важны еще в нашем Деле земля, на которой произрастают те арбузы и ее свойства, вода, которая так же бывает различной, и природные свойства самих арбузов. Ибо несмотря на то много или мало они косточны, отличны они по родам своим.
Итак, знай сын мой, что рачительный хозяин, прежде всего прознает каковы свойства той земли, что досталась ему, ибо в земле основа основ. Хороший хозяин не полениться прознать сажал ли кто на этой земле арбузы и какого рода, и с каким успехом. И вызнает он какие рода арбузов произрастали с наибольшим успехом и каково было устройство прежней бахчи. Ибо хозяева меняются, а свойства бахчи неизменны, а потому в таких знаниях и кроется великая доля успеха.
Затем, сын мой, рачительный и мудрый хозяин узнает каковы свойства воды в этой земле, и достаточно ли ее в природе, и сколько придется затратить, чтобы восполнить ее нестачу в год обычный и сколько - в год засушливый.
И прознав все это подберет хозяин сорт арбузов наиболее преемственный этой землей, который примет воду эту. И если все правильно взвесит хозяин бахчи и подберет наиболее сродные арбузы - будет его хозяйство преуспевать.
Знай еще, сын мой, что редко когда теперь, не то, что в прежние времена, доводится какому хозяину заводить новую бахчу на новой земле - а все более принимать бразды на бахче старой. На такой бахче уже природою сошелся свой род арбузов и улучшать его и менять следует очень осторожно, чтобы не нарушить род приносящий достаток и благоденствие хозяину. А потому надо проводить перемены не столько прямо, сколько опосредованно - меняя понемногу свойства воды для орошения, и время орошения и его обильность, а также время посадки и сбора плодов своих и другие условия.
И раздались шаги за дверью и продолжил Юрза свою речь:
Еще знай, сын мой, что кроме всего означенного важны еще работники у хозяина - и поливальщики его и стражи его и казначей его. А потому, пусть будет всегда при хозяине палка против поливальщика, меч против стража, яд против казначея и нож для арбуза.
И вошли стражники и окончился второй урок».



***


 С Николаем теперь говорили мало и сдержанно - как признался Слава, Николай оказался первым, кто удостоился второй личной встречи с комендантом после своего приезда на бахчу. Да еще с обещанием освобождения! Если бы не мрачный прогноз старосты, совсем бы остался Николай без общения, а так хоть и завидовали, но с оглядкой - а вдруг и вправду кончат?
Днем Николай продолжал шинковать картельные арбузы, но вечером освобождался пораньше и спешил к Катибу Вакиловичу. А после, отстроясь от хорового исполнения «Варяга» и «Таганки», расшифровывал диктофонные записи и аккуратно, одним непривычным пальцем, выстукивал доклад. С этим было связанно несколько нервных срывов  - упрямая машинка не терпела опечаток и ошибок, не позволяла править и переставлять потом, как обычно на компьютере, слова и целые фрагменты текста. Вопрос «как люди жили без компьютера?» вызывавший раньше снисходительную улыбку,  превратившись в более конкретный «как люди раньше без компьютера писали?» стал куда серьезнее.


***


- Охуели, сволочи  - орал Слава, которому после завтрака, за помощь в мытье посуды, давали на кухне дали посмотреть телевизор. «Электрон» упорно показывал только украинские каналы, но Слава около года сидящий на этой бахче успел проникнуться местной жизнью. На этот раз его возмутили новости в которых раскрыли очередной виток «кассетного скандала».
- Нет, и вправду козлы! Как можно год только на компромате пиарить?! Они ж все государство скомпрометируют в жопу, включая и оппозицию, что им потом новое строить? Это ж не контора на сто человек!!!


***


«Теперь, сын мой, когда познал ты значение земли и воды, раскрою тебе подробнее их влияния на рост и качества арбузов -начал на третью ночь Юрза-мурза.
-Да будет тебе известно, что свойства арбузов во многом определенны тем из какой они земли, как их увлажняли и сколько солнца они получали прежде. Так что хозяин мудрый и рачительный, не будет давать излишек воды привыкшим к сухости, но и не обделит тех, кто привык к изобилию влаги. Также не станет мудрый хозяин требовать от тех сортов, что поздно созревают поспевания раннего, и не даст ранним перезреть. Для всего этого и надлежит ему неустанно умножать свои знания о свойствах и качествах арбузов; неусыпно следить за ними, ибо бывает в природе, что качества эти, непредвиденно для хозяина могут и меняться. Хорошо поэтому не иметь слишком много различных сортов в земле своей, дабы не усложнить и не запутать жизни бахчи,  но и один сорт иметь нельзя ибо это ставит хозяина на одну опору, несколько сортов же подобны нескольким опорам. И потому, сын мой, мудрый хозяин имеет при себе мудрого советчика, положившего всю жизнь на постижение арбузного племени и жизни бахчи, ибо хозяин - человек, и не может заниматься только бахчой - есть у него работники его и семья его и совет хозяев.
Итак, сын мой, мудрый хозяин воздаст требуемое, но не более и поддержит тем природу произростающего на бахче его рода. А советник его, подскажет тонкости  - когда увеличить полив, чтобы не выросли плоды малыми и сухими, а когда и уменьшить - чтобы не произрастали плоды тяжеловесные на подъем и пресным нутром своим не опозорили хозяина в базарный день.
И раздались шаги стражников, и продолжил Юрза:
- Великая мудрость хозяина - в поддержке имеющегося порядка бахчи своей. Но бывают и такие, что соблазняются химерными выгодами и начинают вводить новые порядки. И тогда терпит такой человек убытки и обогащаются враги его, ибо для того, чтобы извлечь выгоду из перемены природы бахчи, от переселения на почвы обильные сухогрунтных и влажнолюбивых на песок жаркий, от смены бледных на темные и круглых на прололговатые - надо быть поистине Великим Бахчевиком, а такие рождаются реже чем думают порой самонадеянные сыны человеческие.
И вошли стражники и окончился третий урок».

***


Пару дней пришлось пропустить - у Катиба Вакиловича снова схватил язвенный желудок и старик отправился в лазарет. А в лазарет Николая не пустили - то ли действительно так плох был старик, то ли  так скрупулезно выполнялось пресловутое Расписание Режима.  Зато в эти дни лед в отношениях с однбарачниками если не растаял, то треснул прилично, после грандиозного сабантуя устроенного Эдуардычем, единственным имевшим доступ к продуктам «с большой земли» или «с воли», как шутили пиар-зк. Были у человека каналы. Над каналами этими, правда, тоже подтрунивали, - когда очередная, вроде последняя, бутылка излила последнюю каплю, Костя мягко спросил:
-  Ну, Эдуардыч, чего тебе еще выдали, чтоб наши языки развязать? - и под взрыв хохота стукач-волшебник, словно и вправду из воздуха, доставал еще одну бутылку.
Да, прав был Евгений Владимирович  - наслушался Николай действительно немало, при этом из историй таких сфер, про работу в которых и мечтать не смел. Особо сильное впечатление в тот пьяный вечер произвел на него рассказ неприметного с виду Павла Петровича (вяло отзывавшийся на барачное «Павлуша»), который имел опыт пи-ара в самых высоких эмпиреях. Исключая страны и фамилии, рассказ его звучал так:
В гости к президенту одной страны, родной для Павлуши, должен прибыть другой президент, вполне дружественного характера. Поскольку оба числились в формальном отпуске встрече предстояло быть неофициальной, без галстуков, но зато с ружьями. Да, планировалась охота - принятое и любимое развлечение президента-гостя, постоянно проводимое им во время всех аналогичных встреч. Охота была обязательным условием встречи, важной для принимающей стороны по целому ряду негласных экономических причин. И тут случилась крупная природная неприятность - наводнение в одной из северных сторонок принимающей стороны. Кадры с мутными потоками стали неотъемлемой частью, падких на подобную грязь, новостей, избежать их было просто невозможно. Понятно, что стоящие рядом кадры царской охоты контрастировали бы с обескровленными старушками настолько, что зарубили бы рейтинг обоим участникам. Связались с той стороной - и еще раз получили ответ, что охота должна быть «по любому».
Визит был на грани срыва, администрация - на грани срыва и увольнения одновременно. И тут Павлу Петровичу и пришла в голову спасительная комбинация; через два дня ее визуализированною форму пропустили по всем новостям: оба президента в сдержанных и немного грустных позах рыбачили на берегу такой же мутной и пузырящейся реки, как и, секундой раньше, в предыдущем катастрофическом сюжете. Воспринималось это настолько органично, что хотя диктор и сообщал о рыбалке, сознание зрителей выбрасывало иной титр: «Президенты побывали в эпицентре наводнения». Резиновые сапоги имиджмейкеров сделали свое дело и донесли потребителям нужный месседж.
Павлуше подарили роскошный отпуск, в который затем и позвонили, сообщив об увольнении.
Посмеялись да и легли спать. Завтра ждали арбузы.



Глава девятая

«На четвертый вечер Юрза-мурза обратился к сыну:
- Теперь же тебе надлежит познать одну сокровенную тайну арбузного бытия: и хозяин бахчи и работники его смотрят на арбузы сверху вниз, с высоты голов своих; и вода которая орошает бахчу падает сверху, как и вода посылаемая всеохватным Небом; и Солнце посылает лучи свои также. И в этой плоскости, сверху вниз и происходят все первичные влияния на природу и существование арбузов. Но мудрый хозяин знает, что упав редкой каплей продолжает вода свое движение в землю и уходит в нее, и что такой воды недостаточно чтобы напитать арбузы новой силой, - еле и хватит на поддержку имеющийся внутренней влаги.  А для придания новой влаги, способной произвести изменения в состоянии арбузов, нужно дать столько воды, чтобы упав, растеклась вода по поверхности земли в разные стороны. И знай, сын мой, что только такое движение влаги и способно произвести должное изменение, которое возрадует душу хозяина.
Еще же тебе надлежит познать таинство имеющихся связей между арбузами. Связи эти лежат в той же плоскости, что и растекающаяся вода - в плоскости земной тверди. Долго еще, после полива, передается по этим невидимым каналам животворная влага, способная произвести изменение в состоянии арбузов, дабы усладить уста взыскующих их и порадовать тем сердце хозяина. Только тот хозяин, кто знает силу этих путей и связей и достоин звания мудрого, только его бахча не оскудеет и не покроет его позором в день базарный.
И раздались шаги стражников и закончил Юрза свой четвертый урок словами:
- Запомни и осмысли слова эти, сын мой, ибо через познание силы этих путей лежащих в земной тверди только можно и понять жизнь бахчи, а значит стать полновластным хозяином. Ибо не к стоящему в ложной гордости приходит это умение, а к положившему голову на землю и пославшему пытливый взгляд свой вдоль поверхности ее».



*** 

У Катиба Вакиловича был новый приступ. Пятый урок опять случился через два дня после предыдущего. За это время наладились отношения с соседями по бараку, окончательно устоялся и оформился ритм жизни. Уже не тошнило после столовского питания (а может и вправду изменились его, Николая, порции, после посещения бахчи Евгением Владимировичем), уже не казались такими звериными лица солдат на постах.
В первый вечер зашла беседа о хиппи. Началось все с хорового исполнения на чашках и рюмках «Yellow submarine», а закончилось пространным диспутом о течениях молодежной культуры в прошлом и настоящем. Здесь блеснул Николай своей давешней концепцией о причинах собственной нелюбви к современным хиппи (не тех, Великих и Могучих - Джима, Джимми и Дженис и не тех, вроде БГ 70-х, а новых, «пионерских» как презрительно называли их олдовые пиплы).
Николай мыслил так: изначально хиппи - культура неприятия отцовского капитала. Таким был не только Джим с папой - адмиралом, но и практически любой американский хип того времени, ведь даже у их «среднего класса» достаточно ценностей для отвержения.
Советские хиппи 70-80х не могли отвергать родительских денег - их просто не было, а потому отвергли преемственность ценностей на более широком уровне - государственном.
Новые же хиппи попав в ситуацию еще отсутствовавших папиных денег и уже отсутствующих официальных идеологических ценностей, стали отвергать ценности индивидуальные, при этом не столько свои, сколько чужие  и даже не столько отвергать, сколько призывать владельца отказаться от них в их, хиппи, пользу. Лозунг «Дай потаскать!» окончательно приблизил этих псевдо-хиппи к цыганам, произведя смычку и без того близких в силу кочевой и коммунной жизни, культурных полей. А цыган никто не любит.
- Разве песни! - гоготнул Дима.
Костя вплел пару фраз про повальный консюмеризм, тем и ограничился.



***

На второй день творческого простоя вызвал Николая комендант:
- Дедуля наш совсем плох стал. Это - раз. Во-вторых Евгений Владимирович раньше будет, чем собирался, может завтра, а может и сегодня. Так что вот тебе пропуск - сможешь в лазарет проходить. Постарайся  поскорей закончить - это в твоих интересах. - И посмотрел настолько многозначительно, что у Николая натуральнейшим образом холодок по спине пошел - словно озорной одноклассник изловчился и запихнул за шиворот секретно принесенный с зимней перемены снежок. Самое обидное, что протаяв по спине, осел этот холодок в самом непотребном месте, вызвав конвульсивные сокращения.
- Я постараюсь, - вслух сказал Николай, порадовавшись в душе, что осталось ему прослушать всего три урока далекого предка депортированного крымского язвенника. А может и экстерном получиться? Ввиду сложившейся ситуации?
Медленно, чтобы не хлопнуть, закрывая за собой дверь, Николай бросил взгляд в сужающуюся щель и увидел спину коменданта стоящего рядом с открытым сейфом. Свет из окна падал ровным и сильным лучом прямо в его тронутые ржей недра. На крючке боковой стенки висела хромированная гроздь разномастных жетонов.
Аккуратно и осторожно в сознании Николая зародилась идея подстраховать себя на случай, если  отступившие темные предположения о дальнейшей судьбе окажутся все же реальностью. Он уже хорошо знал, что связующей силой порядка на бахче было слепое следование элементарным инструкциям, действующим уже не первый десяток лет. Николай был уверен - завладей он двухдырчатым жетоном - ни один охранник не станет перезванивать в «центр» коменданту, хотя бы ввиду отсутствия в будках телефонов, пропустят без слов. Оставалось только проникнуть в комнату с сейфом, тихо и не возбуждая подозрений. Лучшая возможность представиться в день приезда куратора - наверняка вызовут на ковер. А там - даст Бог, что-то и выгорит.
Но все эти мысли были в глубине, в тени больших и светлых мыслей о том, как прочтет отчет о безумном учении Юрзы Евгений Владимирович, как вздохнет и скажет, что надежды не оправдались и что впереди сложная но интересная работа в столице - и как поедут они, можно даже и не в СВ, лишь бы прочь отсюда, назад.




***

Старик был действительно плох - пожелтевшая и одновременно бледная кожа, синяки под глазами. В который раз подивился Николай отнимающей силы атмосфере больниц - и трех минут не провел он в госпитале, а и сам начал чувствовать недомогание. Катиб Вакилович жаловался на то, что запретили ему пить чай а от этого и вправду плохо.
Аксакал попросил подложить ему еще оду подушку с соседней пустовавшей кровати - сам встать не мог, прикованный к своему койко-месту кандалами капельницы. Приняв подобающую гуру позу - насколько это было возможно в сложившихся условиях, старик начал:
«Я уже открыл тебе, сын мой, роль много и малокосточных арбузов. Теперь же открою особенности обращения, сообразно роду их. Итак, знай, сын мой, чтомудрому хозяину надлежит вдоволь насыщать влагой плоды в пору их молодости и в пору набора силы. И наоборот, давать меньше влаги в пору созревания, чтобы трансформировался собственный сок плода в сладость и утратил он избыточный вес и приобрел приятственный вкус. Ибо как бы ни была прекрасна вода, которой питает хозяин бахчу свою, надлежит пройти времени, чтобы вследствие естественных процессов стала эта влага, чуждая изначально арбузам, собственной их сладостью. И будет от сладости этой польза хозяину рачительному.
Все сказанное выше, сын мой, относиться к арбузам мало и безкосточным, предназначенным для продажи в день базарный. Арбузы же многокосточные предназначенные для сохранения и продления в веках рода, требуют прямо иного обращения. Им мудрый хозяин дает немного более посылаемой небом влаги в пору роста и набора силы - ибо должны эти плоды проявить природную силу и стойкость, дабы передать ее семенам своим. И наоборот - в пору вызревания будет орошать их мудрый хозяин обильно, дабы не иссохли плоды раньше времени и не потерял хозяин добра своего.
И раздались шаги стражей и закончил Юрза пятый урок словами:
- Но надлежит тебе познать, сын мой, и то, что если получает хозяин бахчу во владение короткое, и нет у него намерений увидеть продолжение дел своих в делах внуков своих, то ни к чему ему тонкости бахчевой науки и не к чему ему арбузы многогкосточные. Такой хозяин может не бояться, что скажеться вырождение рода на делах его, ибо слишком кратки дела его пред лицом времени».



***




Вечером Николай печатал новые странички доклада - расшифровка диктофонных записей и комментарии. Комментарии давались с каждым днем все тяжелее - бодро принятая в первый день система метафор, все труднее накладывалась на функции пи-ара в человеческом социуме. Заявленная явно параллель - голова-арбуз, слишком сомнительно продлевалась в последующих уроках. Для сравнения с обществом жизнь бахчи, конкретно ее арбузной части, была недостаточно самостоятельна. Даже если и натянуть эту параллель - арбузы-народ, слишком бросается в глаза отрыв «народа» от «правительства» - хозяина с сотрудниками. Согласно теории Юрзы, они принадлежали даже к разным формам видам и классам живой природы. Признать такое отличие правящих классов Николай, воспитанный Всесоюзной Пионерской Организацией им. В.И. Ленина, не мог ни под каким соусом. Тем более, что он знал многих власть имущих достаточно хорошо, чтобы не идеализировать и, тем более, мифологизировать такой отрыв. «Правда, - подумалось ему, это вполне в эстетике Золотой Орды».
И тем не менее слишком многое не вязалось - что это за «базарный день?» Выборы, что ли? Вряд ли, во времена Юрзы их не было. И что за рынок? И как строятся отношения с другими хозяевами?
Думать стало сложно - никогда не был Николай силен в геополитике. Настучав еще страничку «умняков» он внял мольбам Славы и начал укладываться спать.



***

- 30867! На выход!! С докладом и вещами!!! - Николая за плечо теребил покрытый инеем солдат.
 Пол второго ночи! Что происходит? Славы нет, пропал куда-то. Николай подгоняемый солдатом побросал вещи в рюкзак, который толком и не распаковывал - большая часть взятых из дому вещей не нашла здесь своего применения. Оглядел все напоследок - так хотелось думать, рюкзак на плечо, папку под мышку и вперед, за солдатом.
Не доходя до административной двухэтажки круто повернули и пошли между ангарами бараков к одиноко стоящему седьмому корпусу, - единственному по-настоящему монументальному зданию бахчи, низкому бетонному блоку. За железной дверью их ждал низкий сырой коридор с проведенной под потолком вязкой проводов перехваченной , через каждые несколько метров поперечными железными балками. За первой же боковой дверью оказалась комната, где и ждал их комендант. Его лицо хранило прежнюю заботливую маску, но глаза стали иными - собранными и колючими.
- Тут у нас такие дела, Николай, изменилась ситуация. Да ты присядь, рюкзак сними.
Николай послушно присел, положив папку на колени.
- Катиб Вакилович, царство ему небесное,умер. Так что проект на котором ты работал закрываем. Да и не до тебя теперь, дел у нас других до черта, - комендант неопределенно махнул головой и, словно от этого его жеста пришли в движение, загрохотали, за маленьким окном несколько тяжелых военных грузовиков, послышались сложные многоэтажные конструкции принятые в среде лиц, занятых переносом тяжелых физических предметов.
- В общем, прощай. Сейчас тебя до машины проводят, на вокзал отвезут. А уж назад вернешься - свяжешься с Евгением Владимировичем, сам объяснишь что к чему.
Комендант выдвинул ящик стола и достал оттуда жетон с одной пробитой и одной нетронутой отметиной.
- Отдашь на воротах.
Николай, все еще не веря тому, как просто оказалось покинуть это, заколдованное казалось, место, поднялся.
- Прощайте. А… деньги и документы? - вспомнил он.
- Уже у шофера, чего туда - сюда таскать. Да, там еще надбавочка от меня в местной валюте - как раз на билет и ужин.
Николай потянулся за рюкзаком - его не было. Вероятно приведший солдат забрал, да как ловко!
- Вещи уже в машине. Давай, не задерживайся. - прозвучал ответ на немой вопрос.
Солдат, уже не тот, что привел Николая, а другой, постарше, появился в дверях и жестом пригласил - давай за мной, и сам не дожидаясь реакции пропал в боковом коридоре. Николай поспешил за ним и через несколько шагов, почуяв гарь, повернул голову и замер - в открывшемся помещении прямо на цементном полу горел костер из всякого хлама и бумаг, в центре его оплавлялся нейлоновыми боками его, Николая, рюкзак.
Николай ошалело посмотрел на впереди идущего солдата - его не было. Вместо этого солдат оказался сзади, откуда и раздался его голос:
- Вперед! В дополнение к голосовому приказу солдат ткнул стволом в спину и, вероятно желая усилить эффект, передернул затвор - по цементу покатился выброшенный патрон.
Никогда не верил Николай, что так явственно может давить на человека пресловутый невидимый груз, так полробно описанный в литературе. Но он давил - идти по темному коридору, тоннелю лишенному всякого света в конце, было невыносимо тяжело. Правда было в коридоре боковое освещение - примерно на середине длинны, бил из очередной боковой двери мощный белый свет. За его осязаемым твердым лучем было не разглядеть, что дальше. Отчего-то знал Николай, сейчас выглядевший для солдата темным контуром мишени, что дальше этой световой линии он не шагнет, осветиться на мгновенье и, если и раствориться затем в темноте, то уже, скорей, в переносном смысле. Может,  отягощенный именно этим знанием и шагал Николай так тяжело свои последние шаги, так глупо продолжая сжимать в руках папку с докладом.
Подойдя ближе к боковой освещенной двери, увидел он наполовину разрезанного полоской тяжелого света старосту Костю, влажный и темный нимб крови окружал его тело.
«Глупый конец - пронеслось в голове, - так быть не должно».
Да так и не было - уже занес Николай ногу для последнего шага в губительный свет, как раздался на улице, как оказалось не где-то в другой галактике а рядом за стеной, жуткий человеческий крик, мигнув, погас везде свет, закрыла горячие веки убийственная лампа.
Движимый могучим, непонятно откуда взявшимся наитием, Николай плавно присел - не бросился на пол быстро и шумно, а именно присел, нагнув голову. Еще приседая сказал он, как можно более ровным, чтоб не выдать движения, голосом:
-Эй, а дальше что?
Дальше была автоматная очередь в грохоте которой потонул визг пуль врезавшихся в дальнюю стену, да если бы и стоял Николай, достигли бы эти пули стены - стреляли почти в упор.
Николай напряг все свое естество и выдавил из скованных страхом связок самый жуткий и сдавленный звук, какой мог представить. Одновременно с этим мягко перекатился через до тошноты теплые тела - Костя оказался не одинок, и замер, пару раз дернув якобы агонизирующей ногой.
В наступившей затем тишине стало слышно, как сделал солдат пару шагов, как ударились его ноги во что-то отвратительно мягкое. Прогремела еще одна очередь, ударились от пола холодные голубые брызги, и стало тихо. И только отошел слух Николая от автоматного грохота, только различимо стало сопение расстрельщика, как в этой, поистине мертвой тишине, резанул уши звук звонка, до того похожего на школьный, что Николай чуть было не рассмеялся.
«Вот уж действительно - последний звонок», - подумал он и одновременно обнаружил, как покинуло его напряжение нервов, пропал невидимый груз. Стало легко и просто.
Как видно,  для палача звонок не был последним - солдат заторопился и потопал обратно. Семь шагов и хлопнула дверь - всего-то коридора, показавшегося Николаю бесконечным.
Надо было выбираться. Не успел Николай на ощупь зайти в комнату из которой сияла предательская лампа, как вновь загудел за стеной трансформатор, появился ток. Правда теперь горела только дежурная, крашенная грязным и красным, лампа, - галогенная убийца вероятно была покарана Владыками Кармы, посредством мощного скачка напряжения.
Оглядевшись, Николай увидел, что одно из окон просто прикрыто - из щели разбойно свистел ветер. Аккуратно открыл окно - хорошо, что пол низкого первого этажа вровень с землей и через несколько секунд Николай стоял во дворе на куче мусора. Вероятно его выбрасывали из того самого окна, через которое вылез Николай - горка была свежая, не утрамбованная и почти не занесенная снегом. Присев на корточки, чтобы оглядеться и подумать, Николай увидел из чего состояла добрая часть мусорной кучи под ним - это были обрезанные пакеты из-под молока, в которых росли в ожидании весны арбузы Катиба Вакиловича. Весны, которую старый татарин так никогда и не увидит. Николай аккуратно, стараясь не шуметь разгреб часть мусора. Большинство коробочек перевернулось и рассыпалось, другие, те что сверху, уже промерзли насквозь. Но под ними Николай нащупал несколько еще теплых. Горючая, давящая горло волна заставила поднять одну из них и нежно подышав на только пробившийся росток, спрятать в одном из необъятных внутренних карманов японской куртки. Отчего-то ощутил Николай, что этот маленький росток есть величайшая в мире ценность, равной которой он никогда не владел и вряд ли когда-нибудь еще сможет завладеть. Появившееся желание во что бы то ни стало сохранить эту ценность вернуло его в мир, где совсем недавно было просто убито несколько хороших человек и только что пытались лишить жизни его самого.


***

Николай, вылезший из окна и предусмотрительно чуть отползший вбок, так чтобы за спиной его была надежная непроницаемая стена (проникся Николай особым уважением к этому, обычному в общем-то качеству стен - непроницаемость), оказался перед тыльной, никогда не виданной ранее стеной административного здания. По ней вилась несколькими угловатыми поворотами ржавая пожарная лестница с площадкой и дверью на втором этаже. Где-то там и находился и кабинет коменданта. Вспомнив про сейф Николай схватился рукой за грудь - жетона не было.  Возвращаться и искать его среди тел было слишком явным безумием даже для сегодняшнего дня. Сочтя пожарную лестницу сигналом судьбы, Николай осторожно пересек двор и начал подъем.
Дверь на этаж открыть было просто - надавил плечом и трухлявая древесина сама извергла металлическую занозу замкового языка. Лопнула клеенная на зиму бумага по контуру, пахнуло в лицо теплом.
Освещения от уличных прожекторов более чем хватало привыкшему к темноте Николаю. Вот дверь в нужный кабинет, еще и раскрыта. Николай вошел внутрь и замер прислушиваясь. Никого, тишина и спокойствие царили во всем здании. Сначала бросился к шкафу, открыл его стеклянную полость. Вот и его папка - на торце позорный номер жетона. Деньги на месте, более того - еще и за третью неделю доложили, аккуратисты. Николай вспомнил фразу Кости об очковтирательстве братьев Антоновичей в отношении фирмы Евгения Владимировича. Паспорт тоже есть - когда родной документ вместе с деньгами перекочевал в куртку, Николай ради интереса открыл на произвольной, где-то в середине, странице, пухлую папку своего имени. Чистые листы шелестели в тишине опустевшего этажа.
Замок сейфа оказался кодовым - примитив, четыре цифры, но и их нужно знать. Две минуты потратил Николай на самые банальные цифры - 1900, 1905, 1917, 1939, 1941-1945, 1952… Спутник, Карибы, Гагарин… На Олимпиаде-80 начали сдавать нервы - слишком долго, очень, непозволительно долго! Повел глазами в поисках ответа и встретился глазами с ироничным Боярским-88. Тупо, на автомате набрал - получилось…
Этичность набивания карманов деньгами оказавшимися на дне сейфа в голову не приходила, но уже через несколько секунд Николай остановился - грозные призраки «длинных рук» потянулись по потолку. Брать деньги у мафии, или что это за контора такая - это и в кино в основном плохо заканчивается. Николай вернул содержимое набитого было кармана, выбрал жетон и закрыл сейф. Не без сожаления.
Новая мысль возникла в тот момент, когда аппарат на столе уже проломил первое, входное отверстие жетона. Николай снова подошел к шкафу - номера своих собарачников он знал на память. Только в Костиной папке оказалась сумма большая, чем успел Николай хапануть из арбузного «общака». Но теперь все было честно.


***

Спустился по той же пожарной лестнице, плотно прикрыв за собой дверь. Набравшись смелости повернул за угол и ступил на освещенный двор.
Ему действительно везло - во дворе стоял «рафик» под парами.
- Срочно, на вокзал! - скомандовал Николай закрывая за собой дверь, к счастью тому самому водителю, что доставил его на бахчу.
- А что, Глеб не поедет? - шофер интересовался так, для общения, сам тронулся еще до того как открыл рот.
- Нет, меня послали. - сказал Николай и добавил для пущего впечатления: - Сам видишь какие дела пошли.
Шофер кивнул - с видом человека прекрасно знающего, что новые времена не способны принести ничего доброго.
- Оно точно. Ну а вы с Евгением Владимировичем-то знакомы, вместе, помню, приехали. Он когда назад ехал много чего про вас хорошего говорил, - глаза водителя блеснули в зеркале заднего вида, тертый жук хотел проследить, каким успехом пользовалась его достаточно умелая лесть. - Мол, молодой специалист, надежда.
Значит едем встречать куратора. Хорошо это или плохо? Стоп, КПП. Подъехали к воротам внутреннего радиуса. Николай понял - только скорость помноженная на уверенность, иначе - пропал. Сам спрыгнул в снег резко открыв дверь, сам побежал к будке и еще крикнул на вяло зашевелившегося там солдата:
- А ну, скорей! Дело срочное!
Офицер привычно изучив жетон вставил его в пресс, крутанул ручку. Вежливо наклонившись, вернул. Николай развернулся и  лицом к лицу столкнулся с другим офицером, от которого прилично пахло спиртным. Душа ушла в пятки. Офицер мутным взглядом пробуравил Николая, поманил пальцем и грязно дыша в ухо прошептал хрипло и страшно:
- А завалишь Евгеника? Не обосцышся? Может тебе пару пацанов в укрепление снять?
Этот новый поворот был настолько неожиданен, что Николай даже удивиться не успел, что его и спасло - это уже потом, в машине, расширялись его зрачки, замирали в жестикуляции руки, а сейчас оно только и сказал:
- Нет. Сам еду.
И решительно пошел к «рафику».
Он даже и не особо порадовался, когда машина выехала за вторые ворота, когда после бетонки закачался под колесами шоссейный асфальт - голова была занята поиском ответа на вопрос: что сказать Евгению Владимировичу? Думал долго, до самого вокзала и уже выходя, определился  - правду. Ну а то, что быть при этом надо максимально осторожным, это понятно.


***


Каждое новое воспоминание про спасение от автоматной очереди в темном коридоре блока номер семь, вызывало адреналиновую волну такой силы, что само воспоминание уходило за границы реальности. Реальности, в которой пассажиры нужного Николаю поезда уже входил на перрон. Вагона Николай не знал и потому занял место в центре платформы - и обзор лучше, и единственный проход в город за спиной. Но все равно ждать пришлось долго - мокрая от пота кофта уже остыла и теперь словно притягивала пронзительный холод вокзала.
Наконец в затухающем движении человеческих фигур вырисовался силуэт Евгения Владимировича. Николай рысцой побежал на сближение. Его заметили на подходе.
Перестал маскировать свое удивление куратор не сразу - только после того, как добрался сбивчивый рассказ Николая до описания расстрельного коридора. Ну а эмоции проступили на лице Евгения Владимировича и того позже, - когда стало понятно со слов Николая, что дальнейшее пребывание куратора на этой земле было под большим вопросом. Эмоции проступили только после этого - зато как! Евгений Владимирович кричал так, словно забыл свою оксфордскую легенду и, словно для Херсонского вокзала и его посетителей обычное дело слышать детали таких сюрреалистических разборок:
- Меня урыть хотел, сука! И ведь деда наверняка тоже он в могилу свел! Забыл, гад, что мы его с его дрянью покрываем!! Попросил подкормиться, бля! Дали палец - руку унял! Извел наших людей, я теперь что, клонировать их буду?! Пидар! - и не прерывая нарастающего своего мата Евгений Владимирович совершил самый длинный в жизни Николая звонок с мобильного телефона.
Ревел и кричал куратор по меткому, весьма подходящему для  братков выражению «как бык на базаре». Минут через двадцать, когда Николай уже начал кашлять от холода а телефон попискивать, сообщая о разрядившейся батарее, диалог подошел к завершению, став под конец более мягким и деловым.
- Ты его пропусти по межгосударственному сотрудничеству - пусть повопят да порадуются. Давно просят показуху - пусть делают! Условия? Наши на захвате, плюс контроль за выходящим на огласку. Да, с правом вето. Что? Сигареты? Да хоть черта в ступе! Хоть отравленные памперсы, хоть чеченскую тушенку из заложников! Мне похрен. Ладно, завтра я у тебя. Хорошо, буду ждать на месте. Да, через Лазаря. Бывай, - куратор сложил трубку.
- Ну вот и все, отпрыгался, гнида, - это уже к Николаю, - а то, бля, заигрался в арбузную империю зла. Ничего, сам себе яму выкопал!
- Вот устроим процесс, - злорадно шептал куратор за стойкой вокзального кафе, куда он притащил Николая отпаиваться коньяком, заметив что его протеже на грани обморожения, - обнаружит завтра местная «мылыция» цех по производству паленых сигарет с полным несоответствием всех требований сертификации и безопасности потребителя! Да не просто так - с помпой, с сопротивлением при задержании, с дымом и стрельбой!
- То есть как сигарет? - удивился Николай, - там же…
- Не все так сложно в этой жизни, Николай. Будь проще - и к тебе потянутся люди. А почему? Потому что поверят, - наставительно сказал Евгений Владимирович. - Жизнь проста, а иначе нам нельзя.
 


***

- А вы знаете, - признался Николай - уже в купе мчащегося прочь от Херсона поезда, первого на который были билеты, - я успел только пять из семи уроков записать.
- Это не страшно, шестой, конечно, не вернуть, жаль, но седьмой я сам могу тебе дать.
- Как?!
- А, наши архивщики копнули, дело одно подняли. Нашего Батыя дедушка на лесоповале когда от цинги зубы ел, до того, как цинга сама его слопала, его врач местный, тоже по крови татарин, отмазать хотел. Прикрывал соплеменника, дурку шил. В деле сохранился конспект приведенного в качестве бреда поучения старого Юрзы.
- И что там? - с жадностью искателя спросил Николай.
- Очень просто, советник хана только и успел накануне последнего рассвета сказать: «А главное, сын мой, чем бы ты ни занимался и как бы не поглотила тебя бахча - береги арбуз головы своей».
Николай только хмыкнул.


Конец.



Эпилог в поезде.

Уже вышел в Киеве Евгений Владимирович, который должен был связаться с коллегами и организовать шмон комендантовскому хозяйству, уже принес проводник бессчетный чай с лимоном старающемуся не заболеть молодому человеку, когда вспомнил Николай про вынесенный из этого арбузного ада росточек. Полез в куртку - вот он на месте, не замерз, не засох.
Николай поставил его на столик, забрался под одеяло уперевшись спиной в заботливо скрученный куратором тюфяк и, положив голову на руки, стал смотреть на маленькое  и нежное зеленое тельце ростка. Тут его взгляд упал на оставленную спутником папку. «Перечти, если хочешь. Это из другой экспедиции отчет. Разрабатывали наследие варягов, что на Русь править позвали. Тоже мужики работали».
Николай открыл наугад:
- «… и дай народу цель, если он - стрела стальная, хлев - если он - свинья грязная, дай полет, если он - птица гордая и сильная. Но не давай море стреле, ибо утонет она, канет бесцельно, и не давай небо - свинье…»
Николай устало откинулся на подушку и закрыл глаза. Вагон тряхнуло.



Киев - Бахчисарай - Новый Свет. 2002.