Джосеф Гринберг

На одной маленькой улице жил совершенно обыкновеннейший того времени человек. Работать по праве слова он не привык и тем самым перебивался на еде, где дадут. А по вечерам, сидя во дворе, на скамейке, рассказывал детишкам сказки, и каждый день это была новая, потрясающая история, без повтора событий; иногда взрослые отрывались от книг или журналов и тоже, как и их дети погружались в рассказы очень любившего детей человек, неизвестно откуда появившегося.
Никому не нужный, такой незаметный и слабохарактерный, только здесь он находил свою мощь, мощь в языке, как считал он сам. И многие были согласны, так как навряд ли были удостоены, когда-то  слышать столь живые и добрые сказки. Но кроме фантазии и мечтательности он не был наделен ничем. Его карманы были пусты, пуговицы на рубахе оторваны, шляпа, придававшая вид волшебника, давно перестала быть волшебной и больше походила на головной убор, место которому на помойке. С мнением его здесь никто никогда не считался, и даже не находилось человека, которому было бы интересно узнать о профессии и жизни словесного мага.
Одиночество же его не пугало, напротив, вдохновляло. Некоторые называли его странным, иные глупым и безобразным, третьи мошенником детского времени, хотя казался он довольно безобидным. Но насколько всё безобидно, мне предстояло узнать чуть позже.
Разговорившись с ним как-то в обеденный час, я узнал, что этот человек, в своей далёкой молодости был языковедом и изучал андо-экваториальные языки. Он подробно рассказал что это, зачем, и что в себя включает. Слушать его доставляло удовольствие, и с каждой минутой я понимал, что общаюсь с действительно умным, образованным человеком, который может поведать человечеству много нового, но из-за личностных принципов отказывается это делать, и старается не мозолить глаза «начальству языков». Он показал мне старые бумаги по разработке квалификации языков Африки, носящие его имя, хвалился давней известностью, но, работая однажды на практике, исчез.
Просто пропал.
- Я понимал, что  меня заменят иные, и здесь буду я лишнем. Скоро должны были прийти новые проекты разработок квалификаций; лучше было исчезнуть никуда, оставив след в своей маленькой истории, лишь как царапина на только что покрашенном автомобиле, чтобы было просто обидно.   И я остался среди этих измазанных, чем попало индейцев, думая о том, что умру от скуки, дохлятины вокруг и этого небрежного языка. И наблюдая за ними каждый день, я вдруг понял, что жизнь их разнообразней нашей, она насыщенней добротой и надеждой в будущее своего племени. Как же патриотично они любили своё племя, и видно это было  по их обрядам; их странные одежды, а порой и их отсутствие пугали, но и к этому можно было привыкнуть. Наблюдал еще одну картину их богемной жизни. Однажды, маленький ребёнок нашел на берегу моря осколок от зеркала. И как часто это делают обезьяны, притащил  своим. Свои уселись, вокруг зеркала и начали друг другу по очереди передавать неопознанную вещь, поворачивая её разными рубцами. Потом решились спросить моего мнения, на что я ответил диким удивлением, мол, впервые вижу. А дальше происходило следующее, чего я действительно не мог ожидать. Они раскололи зеркало на мелкие кусочки и раздали их всем, не обделив и меня. Выглядело это довольно забавно. Происходили подобные вещи часто, поэтому-то грустить не приходилось. Правда, я мало с ними разговаривал, больше старался наблюдать, тем более не хотел докучать, а они в свою очередь, вскоре начали принимать меня за своего. По началу вёл записи,  и думаю, что многим было бы интересно просветится, но они не сохранились. Дикари, увидев моё занятие быстро всё разорвали, пытаясь понять чем я занимаюсь, что-то выкинул сам в порыве гнева, что-то просто растерялось по возвращению домой. Да и отпускать они меня не хотели. К тому времени я сильно изменился-похудел, оброс, конечно. На змеях, лягушках, на небольшом количестве дичи - не санаторий. В общем, меня не узнали... Так вот приплывший корабль по изучению этих дикарей меня забрал, высадил новых и мы отправились домой. Про себя я ничего не рассказывал, про людей не расспрашивал. На вопросы отвечал обрывочно, делая вид, что ничего не понимаю, и почти выжил из ума. По приезду в родные края поселился здесь, где никто меня не знает или давно уже забыли....Вот видишь, совершал я подвиги, а теперь забыт, может и по своей вине, кто знает; и всё таки это лучше, чем остаться без работы тогда. Вот только сейчас задумываюсь, что великое совершать нужно реже для человечества, чаще для себя. И вовсе не обязательно казаться всем умным, это даже наоборот, неудобно, все будут желать воспользоваться твоими мозгами. Главное, знать в человеке то. Что ценишь в нём и продолжать ценить. Именно этому я смог научится у тех. Кто казался необразованным, никчёмным африканцем. Вот так иногда бывает, не видишь с кем живёшь, не разглядываешь в ближнем тех особенностей, которые отсутствуют  у других; мы учимся этому. И платим за это годы, а потом думаем: как это раньше я не видел?


Разговаривать мы могли потом часами, и каждый раз я восхищался. Жизнь этого человека сложилась не так уж счастливо, как хотел бы каждый, но и особой трагедии здесь не намечалось. Я думаю, мне везение помогло встретить его, выслушать, а вот теперь и рассказать миниатюрную историю вам. Из его рассказов я понял, что нужно воспринимать людей такими, какие они есть. Нам никто не дает право менять их и переделывать по своему хотению. Чтобы не быть обманутыми  людьми не надо судить нас по одежде, это всего лишь конверт, или просто фантик, чтобы не быть обманутыми книгой, не надо судить её по корке. Кто бы ни читал это, не судите столь строго, на сколько вы умеете. Пусть нет особого блеска в речах языковых, зато скрыто много правды и чести, прими это как еще за очередную попытку сделать нас всех добрее и независимее от гадости и мерзости наших нелёгких прожитых и еще не прожитых дней.