21. Мерефская аномалия

Люди, в нашем плохо освещённом вагоне, стали подниматься со скамеек-лежанок, устало потянулись в тамбур. В чёрном окне появились мерцающие редкие огни, поезд сбросил обороты, мы подъезжали к конечной станции Мерефа. Так получилось, что запомнил я её, лишь в это незрячее, прохладное время суток.
- Ребята, не подскажете, как на трассу выйти, - с этой фразой Фил выглядел крайне нелепо. Ночь, три фонаря, мы чёрт знает где. Группа бритых подростков и мы - запылённые и усталые, с рюкзаками и гитарами, спрашиваем про какую-то мифичную трассу.
Они удивлённо оглядели нас, и тот, что постарше радостно воскликнул:
- На Симферополь? – Это звучало так естественно и привычно. Что показалось, что это где-то рядом. Осталось немного. Вот только бы поспать…
Мы побрели по указанному пути. Задул свежий ветер и стало как-то легко и хорошо. Бешеный день сгинул, заснул Харьков чёрной ночью, здесь, на своей окраине, в этом деревенском низеньком городке. Впереди мелькнула тень, я подтолкнул Толича, что бы он сбегал, спросил, правильно ли мы идём.
- Ну ты пьянь! -  бурчал Фил, придерживая мою неровную походку. Выпитая «Рогань» окунула звезды, разлилась тихой речкой, вдоль которой мы шли, подкосила меня. Я шёл и улыбался. Парень, которого догнал Толик, неожиданно вызвался провести нас коротким путём. Я ковылял по неровной тропинке и наслаждался чистым лунным светом над этой украинской свежестью. Вглядывался в квадратики огоньков, несущейся в ночь далёкой электрички, и жадно вдыхал. Когда ещё я смогу ощутить это? Спросите меня, что такое счастье, я расскажу…
Мы вышли к маленькому озеру, в темноте побросали вещи, стали собирать дрова. Парень помог развести костёр. Он оказался курсантом харьковского университета МВД… Долго рассказывал нам о городе, который мы покинули, о городе который я испытал…

Я разлепил глаза, как склеенные плёнки. В голове даже послышался липкий скрип скотча. Сон – это разноцветный скотч, подумал я. А жизнь – это клей «момент», приклеиваешь сто лет, а ничего не держится.
Фил лежал в позе «умерщвлённая лягушка», его клочковатая борода топорщилась в разные стороны. Толика на месте не было. День ото дня он удивлял меня больше и больше, как пташка уже в 12 утра прыгает…
Я на половину выполз из палатки и стал грызть ноготь. Толик возился с костром. Водоём, который мы приняли за озеро, оказался затхлым, мелким прудом. В него впадал на половину иссохший ручей. В мутной солнечной воде уже возились дети и собаки. Вокруг стояли дома и каменные хомуты заборов. С той стороны пруда проходила дорожка. По ней спешили люди, видимо, на работу. Рядом, на трассе гремели грузовики. Фил открыл свои близорукие глаза и счастливо улыбнулся этой музыке.
Кашу я ел лёжа, как греческий философ. Фил лежал на животе и курил. Всё время, пока мы готовили пищу и ели, невдалеке от нас блуждал мальчик. Он молча таскал нам хворост, пока куча не набралась такой, что можно было поджечь какого-нибудь Джордано Бруно или ещё какого деятеля.
Мы молча наблюдали за мальчиком. Всё это казалось странным, хотя и не более, чем старая палатка в центре небольшого украинского городка и три бродячих человека.
- А вы учёные? – неожиданно спросил мальчик, не решаясь подойти ближе.
Я поперхнулся.
- Нет, мы музыканты, - гордо сказал Фил, пуская дым из носа.
Я снова поперхнулся.
- А.., я думал экологи, - не сдавался мальчик.
- Не… - снова заговорил Фил, - мы рок-н-рольщики.
Не надоело ему, думаю.
- Я просто смотрю, палатка… - сказал мальчик.
Экологи, думаю, учёные… Толик с лесным репейником вместо причёски, в рваных джинсовых шортах со следом ботинка…. Фил, бородатый и длинноволосый, в тельняшке и с серьгой в ухе в виде скрепки…. И я – грязная футболка и обгоревший на солнце нос. Самые экологические экологи, думаю. Толик размахнулся и бросил консервную банку в пруд.
- Пусть плывёт, - сказал он, - Кораблик.
- Тоже мне мореход, - говорю.
Мальчик стоял и с интересом, (и самое важное) с уважением рассматривал нас.
- Кашу будешь? – спросил его Толик.
- Буду, - неожиданно согласился он и скромно присел рядом.

- У нас тут разные явления, - сказал он, доедая кашу, - И не только биологического характера. Толик вопросительно посмотрел на него. – Паранормальные явления, - продолжил он, - Я даже смею предполагать, что это носит метафизический смысл… Я разглядывал расположение нашего города на глобусе. Соприкосновение медиальных лучей…
- Ты в каком классе? – спрашиваю.
- В третий перешёл, - гордо ответил он.
- А вы?
- Что «я»? – растерялся я.
- Вы аспирант?
- Он маразмант, - вставил Толик и засмеялся.
- Я такой степени не знаю, - грустно сказал мальчик. Потом снова повеселел и добавил: - У нас тут лучистая аномалия.
Мы переглянулись.
- В некоторых людях, - продолжил он, - Открываются какие-то необъяснимые резервы. Это не у каждого индивида конечно, но у отдельных проявляется. И конечно же их духовное развитие играет немаловажную роль, как они воспримут эти резервы…
Куда мы попали, думаю мальчик был совсем маленький, с живыми весёлыми глазами и высветленными на солнце волосами.
- Откуда тебе всё это известно?
- Некоторые вещи Владимир Ильич объяснил…
- Ленин? – ужаснулся я.
- Почему Ленин? – удивился он, - Громыхайло, наш учёный самоучка. Он занимается проблемой реинкорнации хомячков.
- А что есть такая проблема? – спрашиваю.
- А вы замечали, ваш хомячок умирает, а следующий, так сказать, его последователь имеет те же повадки…
- Всё жрёт и жрёт, - вставил Фил.
- А в чём же проблема? – не унимался я.
- А в том, что бы ваш хомяк попал к вам! – мальчик сиял, как лампочка запуска ракеты.
- Понятно, - сказал я и полез прятаться в палатку, подальше от этих явлений.

Вот оно, что значит с Толиком, подумал я. Ведь никогда он так рано не вставал. Я то уж подумал, что он свихнулся на почве дороги. А оказывается – ничего, просто лучистая аномалия…. Пройдет.
Так и случилось. Когда в следующий раз мы ночевали все вместе, уже в Крыму, он проспал до трёх часов дня, весь в слюнях и в поту, в спальном мешке под палящем солнцем…. Чему был крайне доволен.