Современные Сказы. Сказ первый. Памятунь-река

Cказ о неводице-колунье, об Иване-дурне и Настёне-сестре.



А и было это не во времена стародавние, не в сермяжные, не в вечорние, топотуном тогда Солнце зарилось, а Луна не искрилась, а ветрилась. Шепотом да прибрежными приметными заговорами потели тогда  словеса человечьи, говорились они тихим присвистом, прилепетыванием, а и селения звались именами вытяжными, сороковними, будто кладезями напримеченные – Новогородень, Самар-град, Москвать да Володимир.  А и жили в селениях пращуры-неводи, все на реках стоявшие, выбеленные лунами да ветреными оскоминами колодезными, жили своими хоромными житями, не припеваючись, а прихлебывая, добывая жизнь себе в реках не мудрствуя, памятуя на осколочки пройденного. Когда птица какая пролетит, когда зверь сермяжину вытопчет, а пращур-неводь все челом своим видит, приговаривает, заговорами шепотными все привораживает.

А и жил в Самар-граде человек-чудак, вроде молод был, непримеченным, вроде птиц чудачил, да веночки плел, кои веки и разлепётывал, слова корчевал. Звали Иван, а во Самар-граде Дурнем кликали, от дурить, слова ведомого, дескать, дружить с неведомым, заколдобным каким. Ну и дружил Дурень-Иван с деревьями, корешками их напропитывался, песни будто пел, огонечками сочинял, деревья клонились суставами и над рекой шептали ему, дурили его, вспучивали. А как с устатку после полевых присядется у корневищ шепоточком лунным деревья ему дорогу во мглу сонную указывали, вели его по дощатым проулочкам памяти неводьной, пращурной, и будто про род весь человечий сказывали. Разухабятся, бывало, да так разветвятся, что войной на поля пойдут, и тогда проснется Иван, и пусть хоть и дурень, а прихлопнет их удаль древесную, прикрикнет на них гомоном неводьным-земельным, и утихомирит их неимучесть.

Ну, так и время пришло, надоть, стало быть, Ивану неводь-жену искать, а уж и отец его надоумливал, уж и мать ему приданное плела, а и сделали обряд посвящения в женихи – и осталось только ворковать ему с птицами здешними да суженую ждать, что прилетит соловьюшкой, да голову як пращурица выбелит да встанет по ветру на зорюшке с Иваном рядышком да прикрикнет как и он, зов огням лесным, обернется неводью, да и останется на всю жизнь половинкой тягучею рядом со своим неводьем. Так и Иванов отец во времена оные находил мать Иванову, что ушла потом о колодези бить времена и теперь ее лики там колышатся, пеплом во сне приходят и у порога убиваются.

По поверьям, люди-неводьи уходят в колодезные впадины-омутищи Памятунь-реки, что цвела у подножий Самар-града, уходят, и лики их появляются на Цветень-день, что зимой сотворен. Появляются лики, выходят из воды и с любым из них поговорить можно. А Иван любил Цветень-день, приходил к реке, да ловил матушкин лик, казалось ему, что подневольный он был, держащий, говорил Иван с ним, как поклонялся кому, а поклоняться нельзя было у неводьев, гордые они были, занебесные, ну в тихого Иван клонился к лику матушкину, нашептывал ей сказы про деревца свои, да про околичных ветров, да про отцову жизнь неимучею без нее, да про себя, посвященного в женихи, и ветрилась ему мать, что искать свою пращур-неводицу Иван должен был в Володимире, в граде на вешних водах Сохрань-реки находящемся. И искать ее должен не затемно, а засветло, ибо Сохрань-река вычураная, надмятежная, может заколдовать да вычернить. Слыхал Иван о граде том, и повернул стопами на каурые очи звезды полярной, пришел во град той, засел на приступках колодезных Сохрань-реки, заскулил так жалобно, лики матушкины призывая, но ведь мятежна была Сохрань-река, не выдала она матушкиных ликов, и остался Иван затемень сидеть у омутищ. И вот уж ночь-глаз-выколи приходит, а Иван все силит да поскуливат, ну тут и взлетела к нему неводица вешняя, странныя, с лицом как овал, с волосами посеребрёнными да с руками выхолощенными, краса неветренная. Думал Иван, будто лики то ушедшие Володимира, да не тут-то…

И завыла метель посреди околоток да лапотец ивановых, да напряглись звезды, да спаялись в хоровод. И слышит тут Иван:
- Откель повернули стопы твои, неводь-пращур-жених?
- А и знаешь ты, что жених я? – молвил Иван в ответ.
- Как не знать, чело твое выбелено, значит, свою пращур-неводицу ищещь!
- Коли знаешь ты, так скажи, кто такая…
- Я – твоя суженая, что пришла к тебе без умысла какого, без участия, чтобы согреть тебя, опоить  и остаться.
- Ты моя неводица? А что же ты не кажешься?
- Не нашел ты меня еще, так вот месяц когда закурлыкает, иди на пепелище, что на горе, возьми горстку пепла вонючего, кинь его по ветру, и беги за ним, придешь на Готовань-гору, свистнешь эхом в лес обернувшись, и скажешь: «Явись молодица ушедшая!» – и тут выйду я, да обниму тебя, да сяду к тебе на плечи, да принесешь ты стопой меня в Самар-град.

Так все и сделал Иван, и явилась к нему краса неповинная, ликом отороченная, косами взвитая. Уж было и хотел Иван присвистнуть, да зажала его невинная, не свисти, мол, не то исчезну я. Так и пошел Иван, понес ее в Самар-град, представил отцу, сестренке-Настёнке своей, что младшенькая была, да светлая самая в Самар-граде.

Но не понравилась Настёнке суженая Ивана. «Не неводица она, Иван», - лепетала Настёна, и приговаривала, что сведет она его в Памятунь-реку… сведет и неприлукавится, поклонится ему, и никогда уже лик его не взойдет над Самар-градом.

Нет, не верил сестренке Иван, думал, брехается ей, все Иван у нее один-одинешенек был, только ее, оторопный такой, весь ладончатый, а тут невеста пришла, отобрала памяти ивановы, да не дает ему с ней больше курлыкаться. Все Иван понимал, ну и ходил к сестренке на неводи, где игралась она с соседскими, придет, ладони вскинет, и ну с ней играть, будто извиняючись, прости, Настён, меня, не могу без своей неводицы, а вот видишь, и тебя не забываю…

Но и черное заневолилось над Самар-градом, затревожились воды Памятунь-реки, заколдобились колодези временные, словно лики затуманились, и пришли вестники со правого берега, и сказали, что на Чечень-горе, орды-толпищи хотят войну воевать да одолеть Памятунь-реку, и Самар-град пожечь, чтоб их провидицу вернули взад. Не смекнули тогда неводь-пращуры, кто ж такая их провидица, собрали всех своих неводьев да окутали их ветрами воинными, дали стремена и коучи, в лесах доспехи оторопелые вывернули, да и отправили всех своих неводьев на Чечень-войну заповедную. Не пойми за что, за какую блажь. А и разобраться бы, на уж неколи… уж черным-черно все поводьице…

И говорила Настена тогда: «Кинь, Иван, свою раскудлатую в оторопелом лесу, кинь, беги на гору, да свистни там крепко и скажи: «Уходи-проходи, молодица пришедшая!», а там и смотри, как твоя пращур-неводица будет курлыкаться, и вот увидишь, все черные силы сами изыйдут, и не надо будет деревья рубить, да руду для сечи добывать».

Не верил Иван, все слушал молодицу свою, а она, сермяжная, знала, что Настёна-то все выведала, сети заплела, какие заклинания прошептала, и речи-то у Настёны и сгинули, немая стала она днями, лишь ночами могла она с ликами говорить, а неводьи не понимали, что щебечет Настёна, все ломали чубы свои да не ведали, с чего вдруг девица в убыль пошла… и Иван не знал, раскручинился, тут ему и неводица его говорит: «Война праведная, иди, побей силы черные, раскудлатыя!». И призвался Иван, и собрал полчище свое, пращур-неводьиное, и пошел с посвистом да топотом за поля Памятунь-реки, на Чечень-войну, на побоище, будто кто призвал, околдовал. А и материн лик отговаривал, а и отец звериным зовом кричал, говорил, что дурень он, война никчемыжная, пустая, ни за что, говорить надоть, а не копья ломать, но разве ж Иван слушал их, разве ж теперь он мог не пойти, коли лебедушка его призвала?

А тем временем неводица-то колдобить на Памятунь-реку пошла, лики отзывать, чтобы никогда больше не приходили во Самар-град, долго ходила, приговаривала, зелья бросала, чтобы Иваново племя никогда больше не родилося, чтобы Памятунь-река ушедших не приняла. Пусть, пусть загинут на Чечень-войне, а как та закончится, так примет она воинов черных своих на местах заповедных новых Самар-града, и будут жить они с царем своим избранным и станет она царицею, а не какой-то там пращур-неводицею.

Но не тут-то было, прознала про все Настёна-сестра, прибежала ночью к ликам Памятунь-реки, нашептала им, и материн лик вздыбился и сказал: «Коли ты, дочь моя хочешь, чтобы Иван пришел, все прознал, наряди на него ветром колченогим свою плащаницу из волос, догони его, нашепчи ему, но для этого нырнуть тебе надобно в Памятунь-реку». Не задумавшись, не наприхорошившись, сразу прыгнула Настёна, ну как и отец горевал, как и неводьяне печалились, светлая их отошла в лики. И ждали лик ее, а не появлялся он на девятый день. И тогда горевали они надпечально и решили ждать исхода битвы на Чечень-войне, а оттуда всё гонцы приходили, приносили вести об ушедших, и хотели неводьяне в Памятунь-реке их лики находить, да будто замерзшей стала река, как Настёну проглотила, так и замерла, ведь не знали они, что колдована она неводицей ивановой.

А тем временем Настёна летела ветром, срезала волосы свои рыже-пепельные и пришептывала Ивану на побоище о черных силах невесты его и о том, что во Самар-граде творится. И побеждать стал Иван, рубить черного царя, и в один Заходись-день он поймал его в силки и спрашивает: «Чего же хочешь ты, сын ты идолов, зачем войной пошел на соседей мирных, на пращур-неводьев»? И отвечал тогда царь Чечень-горы, что неводица Иванова, на самом деле жена его, колдунья черная, что убили ее и развеяли по ветру в Володимире, в омутищах Сохрань-реки, а родиться заново могла она только от чистого, от приговоров добра лесного, от ивановых речей некаменных. Понял тогда Иван, шлепнулся оземь, взлетел на гору, закричал слова, что Настёна ему нашептала… и увидел с горы, как Памятунь-река из русел своих выходит… со слезой своей Иван топнулся на горе: «Уходи-проходи, молодица пришедшая!», - громогласием да праведно. И пеплом обернулась неводица и прилетела к черному царю, обернулась у ног его и утишилась.

В тот же день неводьяне видели, что всходила на Памятунь-реке отроковенная вода, да выходила из той воды Настёнушка, улыбаючись, да всех приветствуя, но волосы у ней уже серебряными были да тонкими, будто жизни-пол провела она в мятных поводях Памятунь-реки.

© Елена Пикунова. 29.08.2002.